Осознанно

Трезвый Кеша просит — очень жалобно просит. Воды. Игорь заботливо ставит на тумбочку наполненный стакан, рядом на всякий случай кладёт таблетку аспирина. Ночь он провёл на кухне в компании сигарет, а до этого — в ванной в компании поганых мыслей, так и не сомкнув глаз. Он несколько раз порывался уйти, пока именинник, укрытый найденным в шкафу одеялом, мирно спал: чтобы не сделать хуже, чтобы на следующий день инженер не задавался вопросами, почему его друг ночевал у него — пока ещё друг, ведь в Кешиной памяти наутро не должно было остаться ни разговоров, ни поцелуев. Однако также всю ночь Катамаранов перебирал в голове услышанные откровения. «Я не должен был тебе это всё говорить, я… Я… Мне так стыдно… Я балда… Но я так больше не могу, Игорь, прости…». …я так больше не могу, Игорь, прости… …я так больше не могу… До сих пор в черепной коробке эхом перекатывается одна и та же фраза и никак не хочет вылетать. Если это правда, то получается, что друг детства со школы носил в себе такую огромную тайну… Мучительно долго. И чем тогда Игорь сделает ему хуже? Вторжением в личное пространство, которое доставит лишь кратковременный дискомфорт и отпустит, или дальнейшим молчанием, которое только сильнее задушит Кешу петлёй недосказанности? Что в этом гениальном, но сложном головном механизме, чёрт возьми, преобладает: «мне так стыдно» или «я так больше не могу»…? Бессонной ночи хватило, чтобы взвесить «за» и «против», а ещё осознать, что сам инженер никогда не решится на разговор первым, поэтому рабочий не ушёл — остался, чтобы решиться за двоих. Правду узнавать волнительно, но бояться правды — не в характере Игоря, он готов принять её, какой бы горькой она ни была, а там уж будь что будет. Он аккуратно присаживается на край дивана. — Кеш. — М-м? — инженер кое-как нацепляет очки, берёт в руки воду и увидев перед собой Катамаранова — охает, неуклюже проливая несколько капель, — П-привет, Игорь, то есть доброе утро… — Доброе. Я эт… Поговорить с тобой хотел. — Г-говори, — учёный целенаправленно фокусируется на гранёном стакане в руках, лишь бы не смотреть. А как смотреть-то теперь? — Насчёт вчерашнего. Кеша молчит. Лишь прикрывает глаза. Что он ожидает услышать? Что угодно. Готов ли к признанию о безответности чувств, или к словам, что вчерашний порыв был ошибкой? Готов. Но ему страшно. Очень. Уж лучше бы и дальше всё оставалось в секрете. Стакан опустошается молниеносно, то ли от сушняка, то ли от волнения, то ли от того, что необходимо было чем-то себя занять в ожидании. А может это просто попытка остудить кипящий, жгучий стыд? Стыд… После своей глупой просьбы и отказа Игоря выполнять её вчера. Таблетка так и остаётся лежать на тумбочке. — Вчера кой-чё было. — Игорь, не томи, пожалуйста… — Ты сказал, чт… — Игорь. Я помню, что сказал. Не мучай меня, я хочу знать, что ты об этом думаешь, — ниишник держится за голову от гудящей боли, голос у него ослаблен, замедлен, а тон — усталый и слегка страдальческий, но как никогда уверенный. — Ты точно правильно понял, про какие эт слова? — Разве тут можно что-то понять неправильно? — Иннокентий даже не запинается, просто стыдливо опускает взгляд в пустой стакан. — И про какие ж? — давить не хочется, но по-другому не выйдет. Катамаранов не верит, что Кеша может что-то помнить, но решает уточнить — мало ли инженеру так некомфортно из-за того, что он под горячительными напитками признался всем коллегам, что воровал датчики из НИИ? Интуиция подсказывает, что вряд ли дело в этом, но всё же рабочий напряжённо ожидает ответа. — Ну, я много чего сказал. Хочешь, чтобы повторил ещё? — в голосе начинают пробиваться надрывные нотки. — Повтори, Кеш. — З-зачем? — Мне над знать, что мы друг друга поняли. — Что именно из всего ты хочешь у-услышать? — Чё считаешь самым важным. — Хорошо… Сначала инженер сильно смущается, а потом, раз уж такая прямая просьба последовала — никуда не уйти — отвечает так же прямо. Он в принципе врать не умеет, а когда из него выкачивают правду под пристальным, гипнотическим взглядом — вообще не способен солгать. — Я тебя люблю. Как ни странно, трезвое признание далось Кеше на удивление легко. Он и сам от себя не ожидал такого, но он не чувствует ни толики сожаления. — Значит эт правда… — Игорь, я… На самом деле я был вчера не настолько, ну, пьян. Нет, был конечно, но не так, чтобы нести ерунду! И смущался очень, как будто не пил совсем… А потом в-вообще очень сильно протрезвел, ну, после твоего п-поцелуя… Повисло молчание. — Всё-таки помнишь… — Я же говорю, я не так много выпил, просто пьянею быстро очень. Но если бы не напился, я никогда бы не смог сказать это… Игорь, ты п-правда хотел меня… Целовать тогда? Катамаранов допивает остатки водки со вчерашнего празднования. — Хотел, — он смотрит в пол, опершись локтями на расставленные колени — волнуется не меньше инженера, — После поцелуя… — Игорь! — Ты просил… — Я помню! Я всё помню, и это тоже! Всё, что сказа… Проси… Хотел… Хочу… Игорь поворачивает голову и ненавязчиво заглядывает учёному в глаза. Смотрит серьёзно, без ухмылки — боится спугнуть, пока тот наконец не сдаётся и не устремляет на него ответный, затравленный взгляд. — И ты готов эт мне повторить? — Тебе так сильно нужно ещё раз услышать, как я тебя желаю? Как хочу, чтобы ты прямо на этом диване меня… Того? — голос дрогнул, — Да, Игорь! Я всё ещё хочу, чтобы ты меня… Меня… — Тиш, я понял, не продолжай, — его рука мягко опускается на хрупкое плечо, — Я тебя услышал, — он поглаживает чужой затылок, массирует пальцами, успокаивает — его руки не только в механизмах золотые, а вообще во всём, что касается тактильности, — Садись, Циклопчик. Игорь шёпотом приглашает заробевшего Иннокентия к себе на колени и когда тот пересаживается, располагаясь лицом к нему, рабочий продолжает массаж уже двумя руками. Инженер сразу же успокаивается. По его спине аккуратно скользят сильные руки — пока через рубашку. Его же собственные руки обнимают шею — шею человека, от которого уже давно где-то внутри пошла химическая реакция, ещё не изученная и не исследованная им — некогда лучшим сотрудником, а теперь и вовсе директором НИИ. — Я не думал, что когда-нить услышу от тя такие слова, но оказывается ждал их оч давно, родной. — О-оказывается? Ты это только с-сейчас понял…? — Не. После того, как приходил ночевать к те домой тогда. После паралича. Глаза инженера невольно округлились, а щёки сильно заалели — его опять преследуют навязчивые мысли, что Игорь имеет ввиду вовсе не посиделки за чаем. — До этого я не думал о таком даж. Чёт произошло со мной в тот день, ты у меня из головы теперь не вылазишь. Кеша понимает, что его паранойя — бред, но кто знает этих Катамарановых — необычные они люди, вдруг на них и сыворотки то не действуют вовсе. Единственное, что инженера всегда успокаивало — Игорь не тот, кто стал бы молчать. Если бы он действительно что-то помнил — без сомнений сказал бы. — Признавайсь, приворотное зелье мне в сыворотку намешал? — рабочий усмехается, не специально, но снова поиздевавшись над Кешиным рассудком и заставив сердце ниишника забиться ещё сильнее. — Игорь, ты совсем бешеный? К-какое ещё зелье? Я учёный, а не к-колдун… — Для меня одно и тож. — Игорь! — Лан-лан, шучу. — Получается, полгода м-мы оба хотели одно и то же? — Получаетс. Но мне всё равно над знать, что ты в этом уверен, понимаешь? — Я уверен, И-игорь, м-можешь не сомневаться, — разомлевший от массажа научный сотрудник протягивает первый слог его имени и блаженно прикрывает глаза. Он плывет от этих прикосновений. Что же будет, если его любимый строитель начнёт этими руками орудовать в каких-нибудь других местах, заберётся под рубашку, или… — Ой! Как приятно, ты так приятно меня трог… Касаешься… — Могу касаться сколько захочешь, где пожелаешь — везде коснусь. — П-пожелаю… И Игорь тут же запускает руки под тонкую клетчатую ткань. — Ой… Ох… — Нравитс? — О… Очень, Игорь… Ласковые секундой ранее руки Катамаранова становятся вдруг нетерпеливыми и теперь рьяно расстёгивают пуговицы, чтобы снять ненужный атрибут со своего нежного изобретателя; чтобы иметь возможность целовать его плечи, ключицы, шею, подбородок, виски. Инженер же хочет большего и точно знает, что для этого нужно, поэтому лишь слегка ёрзнув бёдрами на Игоре, тут же провоцирует первый, такой знакомый звериный рык, по которому так истосковался за полгода. — Ложись, — Катамаранов оглаживает его бёдра и стреляет глазами на диван, — Там пр-родолжу, — Кеша ссаживается с его коленей и принимает горизонтальное положение. Игорь с энтузиазмом принимается продолжать начатое — выцеловывает всего своего мышонка, трётся носом о шею, в районе грудной клетки, нежно куснув в порыве накатившего озверения. — Ай… — Всё хршо? — Д-да очень! А ты можешь сделать так ещё? Ну покус… Подкусить? Все желания выполняются без промедления. Хочет подкус — будет подкус. Игорь учитывает особенности стеснительного характера его милого учёного, поэтому оставляет свои отметки в тех местах, где их можно будет спрятать под форменным халатом научного сотрудника НИИ, и потихоньку начинает спускать с инженера брюки. Он напоследок нависает над Кешиным лицом, будто подготавливая его к более откровенным действиям. — Возьми… Меня, — еле слышимый, размеренный шёпот, но очень разборчивый для острого слуха человека с животными, лесными повадками, — Сделай это со мной, прошу… Разгорячённый почти до предела рабочий возвращается к желанному телу, пока не добирается губами до самого низа. — Игорь… — Счас возьму, Кеш. — Игорь, я… — Я так хочу тя поласкать… — бельё спускается вниз. — Я… — Не волнуйсь, больно не сделаю, обещаю. И Игорь мокро, но без напора лизнул, не дожидаясь ответа. Может стоило подождать, но это был лучший способ уверить Кешу, что продолжать стоит. Тот как будто перестаёт дышать — он действительно перестаёт, задержав дыхание. Возможно, пытается сосчитать до десяти. Игорь нежен, действует неторопливо, следит за реакцией, но пауз не делает. Ласкает исключительно языком — дальше идти не смеет, хотя глаза говорят о том, что это даётся ему с трудом. — Игорь… — инженер наконец выдыхает. — М? — Ты… Тебе, ну, нра… — Очень. И ещё больше нравится, когда тебе нравится. Люблю тя, птенчик. Всего люблю. Везде люблю. Кажется, Кеша впервые услышал ответное признание, и кажется, ему настолько хорошо сейчас, что он боится пошевелиться, лишь бы это удовольствие не закончилось слишком рано. Он не был до этого искушён подобного рода ласками вообще. Это первый опыт, да ещё и с человеком, о котором так давно грезил, поэтому чувствительность максимально острая и учёный понимает, что вот-вот — и всё. Когда Игорь действительно «взял» и обхватил его губами, посчитав, что пора, и собрался уже продвигаться глубже — надо было что-то делать. — Игорь, стой! Катамаранов почувствовал вину за несдержанность — всегда был осторожным и чутким со своим другом, а тут полез так сразу, так с ходу. Но он слишком долго ждал, терпел. Он хотел по-настоящему насладиться, вкусить, полностью распробовать такое новое, но приятное для себя ощущение. Возбуждённо и тяжело дыша, он выпускает Кешу изо рта. — Пр-рости, я чего-то не так сделал? — Нет, всё так! Даже очень так. Я просто могу не выдержать раньше… Времени… Игорь, я хочу, чтобы ты продолжил после меня… Иннокентий очень хочет поставить точку в их предыдущей ночи и сделать так, чтобы этот момент жизни у них обоих был в активе, а не у него одного. Снизу на него смотрят непонимающим взглядом. — Я тоже хочу тебе так сделать, ну, приятно… Позволь, пожалуйста, сначала мне… — Хм, не ожидал от тя такой инициативы, — губы рабочего искривляются в игривой улыбке. — Т-ты против? — Не, — Игорь немного зависает, но сразу выпадает из раздумий, продолжая давить свою хитрую, привычную не улыбку — лыбу, — Я тольк за. Просто думал, ты испугаешьсь так сразу, в первый раз, ещё не привыкши, а ты вон оно чё! Кеша снова смущается, услышав про «первый раз», привстаёт и садится рядом с Игорем на диване. — Ты п-правильно думал. Я очень боюсь, что у меня не получится, или что тебе не понравится… — Кеш, скажи, те понравилось, как я тебя щас только что ласкал? — Ну конечно понравилось, ты чего… — А я, есль хочешь знать, тоже делал эт впервые. — П-правда? Ой… — и опять сначала нелепость, а потом запоздалая реакция на неё, — П-прости, я не так сказал! Конечно, кому тебе было до меня делать? Ты же не… Не подумай, я имел ввиду, что ты… Просто у тебя очень х-хорошо получилось… — Не извиняйсь. Мне всё равно, как у тебя получится — мне в любом случае понравится, потому что эт ты, ясно? Главное, чтоб ты хотел, остальное неважно. Инженер опускается на пол, холодящий голые колени и ухватывается за ногу Катамаранова, будто для поддержки. — Игорь, я… Ты не представляешь, как я хочу, — он несмело пытается погладить его по бедру, — Я очень хочу. — Тогда бояться нечего. Ток сразу говорю, если передумаешь — я не заставляю, скажи сразу, я сам тебя поласкаю, хороший мой. Инженер только-только осмеливается оторвать взор от пола и посмотреть перед собой, как сразу же упирается взглядом в интимную зону между чужих ног. Внутренние процессы организма терпят революцию и учёный переводит фокус внимания, решаясь посмотреть «глаза в глаза». Катамаранов будто пытается распознать в нём готовность, хотя узрев, где Кеша рассматривал его до этого — у самого все внутренности перекручивает. — Нет. Не передумаю… Я готов. Игорь разводит ноги посильнее, чтобы партнёру было удобнее находиться между них. То, что в его штанах давно стало невмоготу тесно, не заметить уже невозможно. — А ты мне будешь помогать? Ну, говорить, как тебе лучше, мне так будет спокойней… — Буду, всё скажу, есль тебе так будет удобнее. — Л-ладно. Психология инженера типична: когда он дома один, или уверен, что его действия НЕ осознаются другими людьми — у него всё получается, когда же ему нужно делать что-то на людях — он будто сдаёт экзамен и заранее готовится к провалу. Он искренне хочет подарить Игорю повторные впечатления той ночи, скопировать их для него, но понимает, что не сможет сейчас сделать ничего даже отдалённо похожее на действия того распущенного профессора. Игорь смотрит на него, ждёт от него чего-то, а он совершенно не знает, как себя вести, только робко цепляет пальцами край пояса его трико. Рабочий привстаёт, чтобы позволить чужим рукам стянуть с него штаны с бельём. Теперь, повторно глядя на его возбуждение в такой близости, инженеру становится особенно тяжко. Из мыслей выводит ладонь, уверенно опустившаяся на плечо. — Кеш? Всё нормальн? — А? Да, д-даже очень… Нормально, в смысле… — учёный продолжает смотреть, не в силах отвести глаз. — Нравитс? — Ты… Очень нравится, ты… Такой красивый… Строитель, удовлетворённый ответом, еле заметно улыбается уголком губ и проводит по нежной щеке тыльной стороной ладони. — Попробуй начать сам, а там я уже как-нидь направлю. Что ты хочешь сделать? — Хочу поцеловать… Тебя… Его… Ну… — Поцелуй. Губы касаются сначала головки, потом ствола, потом лепят ещё несколько поцелуев по случайным местам, которые хотелось зацеловать все, без остатка. Катамаранов думает, что это происходит впервые. От данной мысли у Кеши кругом голова. — М-м, родной… Учёный касается языком, мажет им пару раз, полизывает, потихоньку смелея и освобождая душу от страха, позволяя возбуждению вытеснять его. Игорь наблюдает за ним, его тоже уносит, но они оба пока держатся, хотя инженеру, ощущая этот самый вкус уже во второй раз, вспоминая его, сдерживаться невыносимо трудно, особенно от мысли, что надо не попасться на этом, которая отчего-то заводит только сильнее. — Т-тебе нравится? — Кешк, ну ты и дура-ак. Я то те и соврать могу, а его не обманешь, — строитель кивает вниз, где полностью, от самого основания до конца отражается: «нравится», — Тебе самому то как, Кеш? — Игорь, ты невероятный, — голос без единой запинки — получилось очень убедительно сыграть «первое впечатление», — Я… Я хочу тебя всего, до конца, — инженер не выдерживает и обхватывает Игоря губами, пытаясь протолкнуться как можно глубже. — Ах! Тиш, тихо… Повремени пока с «до конца», ты ж не пробовал в горло, — Игорь, хрипя и кряхтя, пытается держать тон ровным, — Бери как можешь, для первого раза хватит, потом наращивать будем… Если бы он знал, что однажды уже был полностью объят этим горлом, которое до этого любознательный профессор иногда тренировал на разных предметах, представляя вместо них… — М-х… Угу, — но инженер лишь послушно кивает, пока что себя не выдаёт и пытается двигаться как получается, без применения глотки. Игорь сплёвывает на ладонь, обхватывает себя и начинает помогать ему, но нетипично властная рука перехватывает его кисть и отстраняет, полностью заменяя своей. Чем причмокивающие звуки становятся пошлее, тем сильнее крыша скромного сотрудника НИИ съезжает, обнажая чердак с потаёнными скелетами того самого сумасшедшего доктора, который уже не стесняясь трогает Игоря во всех чувствительных местах, что могли бы благодарно среагировать на каждую ласку и спровоцировать их владельца на стон. Учёный совсем забывается и не замечает, что объекту этих ласк не пришлось ни разу сказать ему, что делать — он делает всё по зову сердца и доделывает до того, что становится наплевать на конспирацию. Он остервенело хватает Катамаранова за ягодицы и начинает медленно насаживаться на него до конца. Глаза Игоря расширяются одновременно от удивления и возбуждения, но от второго, всё же, больше. Вид Кеши снизу, вытворяющего такое, приходил ему только во сне. Во сне ли? — Ты ч-чего творишь… — такие фокусы заставляют строителя глухо, но протяжно простонать и он теряет самообладание следом за партнёром, прижимая его к себе. Инженер тает от этой реакции, от этого удивления, и главное — от того, что его бешеному нравится. Ещё бы не нравилось? Он же всегда был такой молодец, такие планы придумывал, и этот план сработал так же — на сто процентов, как и все предыдущие. Именно поэтому он сейчас здесь, перед любимым, доставляет ему удовольствие — по-настоящему, осязая, чувствуя. А любимый чувствует его и хочет чувствовать. Но это он уже никогда не забудет, это запечатается у него в памяти навсегда. Кеша собирается что-то сказать Игорю, только вот неужели для этого нужно будет от него отрываться? Ну о-очень не хочется, поэтому новый гениальный план рождается в ту же секунду, как зрение выхватывает рядом лежащий маркер. Инженер начинает небрежно начёркивать что-то на ладони, полностью доверяя темп партнёру и позволяя ему вести. Тот смотрит за его действиями, ожидая чего-то пикантного, и тут же его голову пронзает ударом молнии — хлеще, чем от всего скипидара и испробованных грибов — когда зрение цепляет кривую, написанную трясущейся от возбуждения рукой, надпись: «Кончи туда», и горящий взгляд снизу. Ударяет так, что Игорь исполняет просьбу раньше, чем успевает подумать об этом. — В-водолаз… Ты… Бешеный… Флэшбеки кадриками проносятся перед инженером, но на этот раз всё по-настоящему, на этот раз осознанно.

***

После уже довольный Иннокентий даёт Игорю завершить его ласки, как будто время отмоталось назад и последующих десяти минут безумия не было (хотя оба прекрасно знают — было); как будто на диване всё так же лежит невинный, краснеющий от стыда учёный, которому неловко от каждого движения языка Игоря и который вот-вот убежит от него снова. Катамаранов молча дарит ему свою любовь. Насколько пошло и остервенело его вкушал инженер, настолько ласково и трепетно с ним обращается Игорь: со своим по-прежнему ангелочком. С какой бы новой, неожиданной стороны он не узнавал директора НИИ, а для него он всё равно навеки нежный одуванчик, на который даже дуть нужно несильно, иначе разлетится, улетит, исчезнет. Он знает, что Кеша не нуждается в такой опеке и защите, но он не может проявлять любовь по-другому, ему нравится обращаться с ним подобным образом, и с каждым участком его тела тоже — особенно такими деликатными участками, которые хочется не просто обласкать, а облюбить все — Игорь видит любовь вот так. Он сейчас не сосёт — он любит Кешу — сильно любит, ласково и очень нежно, зацеловывая везде, не отводя взгляда, следя за каждой его эмоцией: два чёрных омута всё так же привычно смотрят в душу, только уже тёплым, преданным, успокоенным взглядом, в котором написано: «Всё для тебя, мой хороший, всё, что попросишь, родной». Ну а взять его он обязательно ещё успеет. Как-нибудь в другой раз.