Soundtrack Fleurie – Hurts Like Hell
Тоскливый свет луны прорывался через серую аркаду. Какое-то насекомое стрекотало в траве, считая бесчисленные секунды. Сколько их было на веку Мими? В одном году их порядка тридцати одного миллиона. А Мими жила на свете не одну тысячу лет. Но вот сегодня, спустя семьдесят тысяч секунд от начала дня, она знала – пройдет еще триста, и перед ней предстанет дверь в ее комнату, что скроет от ночной тоски, поисков всевозможных встреч, наполненных глупостью, и бесконечных разговоров о сладости пудинга и сочности индейки. «Скреблись кошки» – так Мими могла описать свое состояние. Мимолетные искры на белом мраморе пола сияли в темноте. Звонкий стук каблуков эхом отскакивал от пустынных стен. Где-то среди деревьев раздались шумные голоса, требующие выпивки – взмах крыльев, и они обязательно ее получат. В какой-нибудь другой день Мими бы с удовольствием к ним присоединилась. Но не сегодня. Сегодня, обнаженная перед вкусом горечи, она готова была отдаться мягкости кровати, разрывающемуся от тоски сердцу, теплоте одеяла, что будет резкими толчками подрагивать от ее задушенного рыданиями тела. Потому что сегодня был один из самых сложных дней в году. Когда беззаботно проведенные каникулы пришли к началу серых, волнительных в неопределенности будней. Когда одновременно ты желаешь и встретиться с пленом зеленых глаз, пальцами ощутить шелковистость черных волос, и вместе с тем находить в этом слабость, что приведет к катастрофе. Когда счет секунд достиг отметки в двести, оставив сто для открытия двери, неяркий свет луны осветил свисающую с подоконника ногу, белоснежность кожи которой была скрыта мерцающей тканью прозрачной юбки. Совсем так же, как это было в столовой. Мираж? Мими верила – совсем не мираж. Такой же ремешок туфли, обвивающий тонкую голень. Такое же колено, сияющее перламутром. Такая же комбинация: откровенная и черная. Во время ужина Мими заметила, что выше идут кружевные черные цветы на прозрачной сетке - от пышной груди до шеи и на длине всех этих тонких рук, заканчиваясь на запястьях. Когда носок туфли качнулся в воздухе, опоясав невидимый круг, Мими заставила себя несколько раз моргнуть, чтобы точно убедиться в жизненном существовании видения. А потом она убедилась и в кружеве, и в пышной груди, и в тонких руках, и в запястьях. – Привет, – надломленный бархатом голос, ласкающий не только уши, но и забирающий до дрожи в ногах. – Ты никуда не пошла? Мими остановилась, перевела дух, кивком головы откинула от себя съедающую тоску. – Ты тоже. – Нет, – она ловко спрыгнула с подоконника, уверенно приземлившись шаткими каблуками на пол. – Я пошла. Только не туда, где меня ждут. – Ты права. Тебя тут не ждали, – строгость зеленых глаз вспыхнула огнем и заставила недовольно сморщить тонкий нос. – Уходи, Ости. – Хм, – она скрестила руки на груди, притягивая внимание Мими в зону их округлостей. – Именно об этом ты думала, когда пялилась на меня весь вечер? Мими не ответила – не знала что. Солгать не могла – она думала совершенно не об этом, она думала о другом: недоступности шоколадного вкуса кожи, сладкой горечи пухлых губ, разрушающем пламени зеленых глаз. Такое пламя нигде не встретишь. Пламя могло быть красным, оранжевым, точно апельсин, или синим, словно холод айсберга, а вот зеленый нигде не найти. Но Мими нашла. Скрытое под надменностью и горделивостью, под толщей едких фраз, под съедающей душу желчью, Мими нашла его во взгляде Ости. Уничтожающая сила его несравнима ни с чем. Сначала наступала сжатость, от этого взгляда хотелось свернуться в клубочек, скрыться от поражения тьмой, затем заметить в нем свет, потянуться к нему как к единственному источнику тепла, безрассудно ошибиться и обжечься до самых костей, а потом он бы обязательно окатил своей холодной волной, обжигая еще больше и замораживая все на своем пути, сковывая все движения. И сколько ты от него не прячься, сколько не замуровывай себя в тоскливые серые стены, сколько не убегай – не получится. Он придет, расплавит все льдины, погасит весь свет, раскроет все двери и ворвется в тебя. – Ну так и что? – Ости не отступала, уверенно встала напротив двери в комнату Мими, загораживая проход. – Будешь дальше прогонять меня? Или признаешься?.. Мими подняла на нее серые глаза. Они совершенно точно могли передать ее состояние. Нет ничего более удушающего, чем слякоть бьющейся и мучительной тоски, что томилась в этих радужках. – Признаюсь? – Мими вздрогнула, застыла. И хотя сама знала ответ, но произнести его было сложнее всего на свете. – Признаюсь в чём, Ости? Что мне ещё сделать, чтобы ты... – Да брось! Мы можем просто поговорить, как взрослые люди. Можем поболтать... Отличная погода, не находишь? Обсудим каникулы – ничего такого, – Ости в примирительном жесте подняла руки. – Ты же знаешь, я… – Ладно, проходи, – Мими перебила ее. Сладких гипнотических речей она еще наслушается. Как только дверь захлопнулась, окутывая двух демониц темнотой помещения, Мими отчетливо услышала, как стрекот ночных насекомых сменился на бездонную тишину, а тишина, в свою очередь, сменилась на тяжелое дыхание Ости. Оно припало к ее ушам, буквально прилипло, впиталось и въелось, сжало все внутри, насылая образы томно поднимающейся груди Ости. Тогда для Мими это был первый знак того, что поговорить у них не получится. Да никто и не хотел в этой комнате разговаривать – они всегда знали, к чему приводят их «разговоры». Второй знак появился совсем скоро, стоило Мими повернуться лицом к Ости и самой убедиться, как неровно поднимается кружево цветов, какой нежный блеск разлился по ее глазам, как неловко та облизнула и сразу прикусила губу, заправляя прядь волос за ухо. Стремительное рвение и охватывающая жажда подтолкнули ее сделать шаг. А затем еще один. Этого вполне было достаточно, чтобы ощутить этот легкий аромат демонской кожи, чтобы заметить, какое взволнованное лицо у Ости, до какого мления она пытается стереть помаду с губ. И Мими поняла, что она сама хочет ее стирать.Soundtrack flora cash – Sadness Is Taking Over
Рваный, недостаточный, чтобы насытиться, поцелуй. Невесомые и почти неощутимые объятия. Соприкосновение двух энергий: кислой, как лимон и горькой, как крепкий кофе. Обвитые печалью, что разрывала их изнутри, они допустили дотронуться языками и сомкнуть их друг с другом. Тогда Мими почувствовала, как горечь кофе сменяется на сладкий привкус шоколада – истинной энергии Ости. Ости, в свою очередь, почувствовала, как энергия Мими растопляется под воздействием ее губ и уже больше отдает ягодным вкусом. Вкус, по которому она скучала бесчисленное количество дней. Вкус, который Мими сама за собой не наблюдала неизвестно сколько. И стоило Ости появиться на подоконнике перед входом в ее комнату, сказать пару фраз, как Мими тут же бросилась ей навстречу, обнажая свою тоску и печаль. Ости скинула туфли, поравнявшись ростом с Мими, подтолкнула ту к кровати, на ходу отстегивая юбку и оставаясь в одном боди. Не разрывая поцелуя, они упали на мягкое покрывало. Мими хотела тонуть в этом болоте, бродить трясущимися от волнения руками по ее хрупкому и сильному телу, быть задушенной этим пленом. Для Мими Ости была сигаретой: спасательной и убивающей, вредящей и успокоительной. Ее зависимостью. Ости видела и чувствовала, как Мими пылает от ее шоколадной энергии, как она тонет в тягучих сливках, цепляясь из последних сил за здравый рассудок, и вместе с тем, стремительнее погружается в омут без отсутствия бдительности, сжимая ее в своих неуверенных объятиях. Сжимает ее грудь своей маленькой ладонью, царапает шею, навалившись сверху, кусает оголенные участки кожи. Обоих сдавливает от необходимой близости, они ощущают, как наливается низ живота – им нужно больше. Мими проводит рукой по всему ее телу, другой чуть сминает шею, давя на сонную артерию, дразнит, разрывая поцелуй, щекочет кончиками своих волос, дотрагивается до зоны клитора, что скрыт плотной тканью одежды. Но разве для урожденного демона это преграда? Ткань сопротивляется, не дает протиснуть тонкие пальцы, какое бы давление она на себе не испытывала. Но вот наконец поддается, отодвигается в сторону, а легкое прикосновение достигает влажных складок, проскальзывая глубже, заставляя Ости издать хриплый стон. Для нее освободить Мими от мешающего платья не составляет труда – оно с легкостью поддается и летит в угол. Припадает губами к стоячим соскам, играет с ними языком. Сложнее становится, когда нутром она чувствует палец Мими, что проникает, устремляясь вглубь, а затем еще один. Мими не оставляет ей надежды, будто своей рукой хочет взбить жидкие сливки ее энергии в густую пену. Но вот Ости тянется к краю ее кружевных трусов, оттягивает их вниз, освобождая Мими от исступления, проводит пальцами по клитору, ныряет в возбужденное лоно. Смотрит прямо в серые глаза, что плавно закатываются, а сама Мими не может сдержать рваных стонов. Нагибается к губам Ости, целует, пьяно расщепляет пространство вокруг. Еще пара движений, и она доведет Ости. Но не до той точки, до которой постоянно ее доводят. Совсем до другой. До всхлипа, до дрожи в ногах, до содрогания груди и бешено бьющегося сердца. Тогда, когда Ости закинет голову в крике, когда ее пальцы будут сжимать мягкую ткань покрывала, когда сама она почувствует пульсации внутри Мими. Тогда-то они поцелуют друг друга нежнее, забирая последний кислород, и одновременно закроют глаза.***
Силуэт Мими скрылся за развивающимися на сквозняке шторами – вышла покурить. Ости никогда не понимала эту ее глупую привычку. Но коль хочет побаловаться, то пожалуйста. Порой ей казалось, что Мими слишком приобщилась к людям. Переняла от них культуру, вредные привычки, разве что по утрам не бегает, а на выходных собак не выгуливает под эгидой благотворительности. Ости утешала себя, что она имеет на это право. Выбор Ости – блюсти демонские традиции. Выбор Мими – вот это. За все время их разлуки она никак не могла найти для себя ответ на вопрос «почему?». Что в этом такого сокровенного, что из-за этого им пришлось расстаться? Посмотрела с любопытством на лежащую на тумбочке пачку сигарет. Принюхалась – едкий запах табака. Может, ей тоже попробовать? Босыми ногами ступила на пол, тонкими пальцами выудила сигарету, прошла по холодному деревянному полу к развивающимся шторам, и стоило только разглядеть силуэт Мими, что обнимала себя своими собственными крыльями, грустно склонив голову, как до нее долетел ее надломленный голос: – Тебе нужно уйти, – опять. Ее опять выгоняют, сколько ты не приходи. Пальцы уже не желают удерживать сигарету, бесшумно роняя ту на пол. – Так и хотела, – тон желчи за всю ее жизнь пропитал Ости доверху так, что она никогда никому ничего не покажет. Голос не дрогнул, но внутри-то всё сжалось. И лишь бы это не показать, лишь бы успеть уйти к себе, никого не встретив по дороге. Быстро надела прозрачную юбку, яростно застёгивая ту на талии. Быстро подцепила рукой разбросанные туфли – она не будет высказывать недовольства Мими, и пускай та пялится на нее хоть сутки на пролет. Ни одного шага по направлению к этой комнате эти босые ступни больше никогда не сделают. Моли, плачь, страдай и умоляй – у Ости больше не будет на неё времени. Ни времени, ни желания. Что бы эта Мими не делала, каким бы пронзительным взглядом не смотрела на неё – нет. Срок годности их отношений истёк слишком давно. И так недавно, чтобы совсем их позабыть... Но она сама всё портит! Ости в такие моменты хотела безудержно хохотать – Мимиона держит её за дуру? Решила, будто та ни о чём не догадывается? Будто не знает о её похождениях? Но Ости больше это не будет тревожить. И вопросы, связанные с сероглазой демоницей, никогда не всплывут в её голове, обликом той беспокоя её в туманных миражах. Хлопнула дверью, как перед ней смрадом отдала ангельская энергия – Дино. Златовласый праведный красавчик, настолько чистый, что от этого прям тошнит. И непризнанная. Отчего-то мокрая и зареванная. Конечно, кого еще могли подселить к Мими? Только вот эту смертную бездарность. Но Ости больше это не волнует.