Soundtrack Dark Sanctuary – Les Mémories Blessées
От тяжёлых синих портьер тоже воняло. Сероводородом, старостью, смертью. У смерти совсем хрупкий, лёгкий запах, она не сидит у головы, она заглядывает всего на секунду, слишком занятая, чтобы кого-то караулить. Она приходит в назначенный час, и час Бельфегора совсем близок. Чтобы перебить запах, Адель достала пачку сигарет, угрюмо потрясла коробкой, проверяя их количество – следующие дни она проведёт без курева, – и, тяжело дыша, задымила. Света в комнате не было. Открывать зловонные портьеры оказалось бессмыслицей. Яркости не внесло, а отпечаток кончины на лице демона видим и в темноте. – Что ж, – она вернулась к Бельфегору, пододвинула стул, уселась напротив него и закинула ногу на ногу, – ни по-хорошему, ни по-плохому ты говорить не хочешь. Прочитать твои воспоминания я не могу, уж не знаю, что ты с собой сделал, но блок у тебя стоит замечательный. – Пощёлкав по сигарете пару раз, она бросила её на пол, втоптав в ковёр, и откинулась назад на спинку, рассматривая Бельфегора. Перед лицом сиянием глаз зеркалит противоположность. Если в нём и осталось что-то живое, то это глаза. Они яркие, голубые, безумные. Их безумие – единственное, что говорит о жизни. От остального разит смертью. От морщинистого подбородка, от высохших скул, от дряблой кожи, сжатых, постаревших губ. Под халатом отчётливо виднеется выпуклость рёбер, просунь Адель руку под его полы, провалилась бы, нырнула прямо во впалый живот. Крылья – насмешка над бессмертными, где плешами блёклая кожа, а островки перьев напоминают лишь лужайки мокрого мха вокруг болотных тропинок за окном. – И всё-таки я знаю, старая ты срань, что тебе всё известно. – Она пригнулась, подвинулась ближе, смотря на него чёрными глазами, потапливая в себе всё противоречие. – И как бы я не хотела, все здравые способы тебя разговорить не помогают, но я работала в Гуфрите, а ты сам знаешь, что происходит под этим замком. – Левое колено упёрлось рядом с бедром Бельфегора. – Может мне поговорить с тобой другим тоном? – Рука вцепляется и вздёргивает его подбородок, ногти чертят на тонкой, чуть липкой коже красные царапины. – Как думаешь, ты ещё можешь испытывать возбуждение? Ты почти овощ, но даже овощи могут возбуждаться. Даже таким как ты может быть приятно. Тебе приятно, Бельфегор? – Идея ужасная и безумная, пальцем она проводит по хрящику уха, массируя оттянутую сухую мочку. Демон выгибает плечо, дёргает рукой, поджимает губы, отрывисто тяжело дышит. Его колено напрягается и поднимается, Адель и силы не нужно применять – в Бельфегоре её совсем не осталось, и без усилий она прижимает его ногу обратно к дивану. – Или более тебе приятно от того, что я сказала двадцатью минутами ранее? – ушную раковину окатывает шипение. – Рад это услышать? Такие новости тебя возбуждают? У меня есть неделя, может две, а может год. Не знаю, что произойдёт с тобой, и сколько тебе осталось, но я даже рада, что все так отчаянно хотят тебя спасти. Потому что, чем дольше мучаешься ты, тем больше у меня радости в том, что вы, больные ублюдки, называете душой. А я нихрена не забыла. Не то, что ты сделал, не то, кому ты меня отдал. Ты затащил меня сюда, оставил на мне свою метку, а после отказался от меня, швырнул под ноги этому психопату и строил из себя пятнадцать лет саму невинность, пока меня кидали по всему грёбанному миру, не давая жить спокойно. И ты изначально всё знал. Знал, что со мной произойдёт ещё в то время, когда я водила детей в школу, готовила им завтраки, собирала обеды. Ты не пророк, уж точно не Оракул, но даже таким ублюдкам, как ты, доступно будущее. А моё будущее для тебя – открытая книга. И тебе хватило наглости притворяться моим другом все эти пятнадцать лет, зная, что со мной произойдёт! Она пока ещё не понимала своих слов, придумала это секунду назад, и уже уверовала, что её слова – истинная правда. И всё поверить не могла, как ему хватало сил давить из себя улыбку, наставлять на путь истинный, давать советы, говорить о будущем, когда он-то её будущее прекрасно знал. Сначала в Бельфегора полетел стул. Он крепкий, но старый. Поэтому, задев лоб Бельфегора ножкой, с грохотом ударился о стену. Кровь из рассечённого лба залила глаз, и красная припухлость вылуплялась над бровью. Вторым в Бельфегора полетел стол. Он слишком тяжёлый, но энергия у Адель нашлась, чтобы подхватить его воздухом и направить прямо в демонскую голову. Мог и без головы остаться, даром что стол опрокинул Бельфегора вместе с диваном, а демон отделался лишь одним рогом. Он чувствовал боль, чувствовал, что глаза заливает кровь, а впереди всё рябит, и в горле давятся вопли, потому что ломать рога – не самое приятное занятие. И он чувствовал, что спинка дивана куда-то ускользает, исчезает из-под его крыльев, а после его тело отбрасывает к стене, придавливает чем-то тяжёлым, и что дышать ему теперь почти невозможно. И он слышит женские всхлипы, острые для слуха, невыносимые для него самого, и тихо, сколько хватает голоса, хрипит: – Пророком стать не просто, А коли хочешь знать: Возьми детей рождённых И раздели на пять. – Что? – Адель, повернувшись на полу, услышала его хрип. Мешало одно – слов не разобрала. Он попытался повторить. – Что ты там мычишь, мудак старый? – Она подползает к нему на коленях. Корчится от его вида, от крови, залившей всё лицо, от синяков, проступающих краснотой через бледную кожу, от его всё таких же голубых, ярких глаз, по-стариковски невинных, и чувствует, что готова разрыдаться ещё сильнее, потому что понимает – он не давил из себя улыбку и другом не притворялся. Он повторяет ещё раз, косится в сторону ей за спину, шепчет одними губами тихие невнятные слова. – Унять твоё желанье Поможет тот прибор, Что в темени Каньона Нарочно был рождён. Возьми гонца небесного, Предвестника путей. А после Тьмы наместника Старей всех и древней. Грядущее и прошлое У них получишь ты, А к ним добавь другого Из водоворотной мглы. Тогда соединив у всех течений свет, Рождается пространство, Какому места нет. Но сила та не сможет Твоею кровью стать, Рождённые погибнуть Постигнут смерти власть. Бельфегор не сомкнул уста. Прикрыл глаза, хрипло задышав. Адель попыталась вернуть в руки дар, но не получилось. Поднявшись с пола, она схватилась за диван, опрокидывая его на пол, а после вытащила демона из-под завала, отдавая себя быстроте переживаний. – Ларец… – промычал Бельфегор. – Какой ларец? – Ларец преподнесёт Беспечная девица, В слезе у летописца Ответ найдёт. Он приподнял руку, слабо указал пальцем куда-то в сторону и уронил её. Она обернулась в поиске какой-нибудь шкатулки. Разбросанные вещи со стола осматривать не имело смысла – если там что-то и было, то наверняка разбилось. На шкафах только сонм цветных корешков, на других столиках – узорчатые вазы, а на камине нашёлся длинный футляр. Адель взяла его, быстро открыла крышку дрожащими руками, моргнула от давящих глаза слёз и вытащила позолоченный кубок с красным камнем посередине, ликующе оборачиваясь к Бельфегору. И увидела всё, что натворила. Старик лежал в разрухе. Разрушен и несчастный стул, диван с лопнувшей обивкой, у столика разворотило ножки, а рядом с развалами лежал демон, который даже толком и двигаться не мог. «Вот это ты» – заскреблось что-то внутри. «Такая и есть. Без лишних украшений». «Они и без подтверждения это знали» – пресекла Адель свербящую совесть. «Могло быть и хуже, уж можно не сомневаться». – Ты хотел стать пророком, да? – Она присела рядом с Бельфегором, нашла под сломанным столом подушку, свалившуюся с дивана, и аккуратно подложила её под его голову. – Закон несовместимости энергий работает даже с высшими, и, не сумев поглотить дар, не принадлежащий твоему началу, извне, теперь ты погибаешь. Страшная штука – иметь ресурсы, силу, власть, но не уметь противостоять природе. И ты знал это с самого начала? Ты прочитал мне своё пророчество? И всё равно полез туда, где быстрая кончина тебе обеспечена. – Она опёрлась спиной на диван, прокрутила в руке кубок, рассмотрела внимательнее красный камень. – У тебя, пожалуй, была причина. Но я интересуюсь самой собой, поэтому мне интересно, зачем ты меня вытащил, вернул к жизни, поставил печать, наверняка зная и моё будущее? Какой из хлопков моих крыльев вызвал ураган, Бельфегор? Но демон, казалось, больше не участвовал в разговоре. Он так же безучастно смотрел перед собой, изредка моргая и не подавая никаких других признаков жизни. Медленно раны начинали регенерировать, кровь остановилась, засыхала, насыщая себя багряностью, а ушибы наливались большей краснотой, оттеняя фиолетовым. – Бельфегор? – Адель сконцентрировалась – энергия у него есть, не умрёт. – Опять, – она досадно улыбнулась. – Свои раскалённые щипцы я оставила у Велиала, поэтому вытягивать из тебя информацию придётся другими способами. И, не раздумывая лишней секунды, она вцепилась за его носогубную складку ногтями и начала давить кожу со всей силы. Он продержался секунд двадцать, оба глаза налились слезами, смахнув пару капель с бледных, почти белых ресниц в чашу кубка, Адель поднесла лицо к краям. – Столько ухищрений, чтобы узнать, что творится у тебя в голове, – прошептала она. – Ну что ж, не больше пяти минут, да? Рядом что-то прогромыхало. Телега, кренясь в правую сторону по выбоинам, лениво ползла по дороге. В упряжке медленный, огромный дракон, елозя брюхом по песку, стирая кожу до кровавых ссадин, всё время останавливался и получал плетью под хвост, с рёвом продолжая идти дальше к городским воротам Порсиона. За спиной скрипнула деревянная вывеска. Адель повернулась, но разобрать букв не смогла. Однако энергию Бельфегора почувствовала, заходя в круглую каменную хижину. – Истина доступна Повелителю? – услышала она его голос. – Он будет знать, но слишком поздно, чтобы что-то предпринять, – ответила старая изнеможенная женщина. – Пожертвовав мальцом, вы время вспять не обернёте, но жизни суть попытку засчитает. Кончине мира срок пойдёт, в другие руки всё передадите, почтите с миром. А до того, вы смерти дань найдите. Адель заглянула в комнатушку. Совсем молодой Бельфегор сидел перед старой демоницей за круглым столом, поглаживая золотую цепь странного прибора, едва видневшегося из кармана его штанов. Одет не по моде: большие мешковатые штаны, тёмная ткань, плотно перевязанная вокруг его стройного торса, странные тяжёлые кожаные доспехи на плечах и руках и длинная волнистая рыжая шевелюра. «Ух ты, – Адель отвлеклась, – а я и не подумала, что ты мог быть молодым». Он нахмурился, отвернулся от старушки, до скрипа сжал цепочку и кивнул сам себе. – Я вам судьбу открыла, теперь уж ваш черёд исполнить обещанье. – Пойдёт, – твёрдо ответил Бельфегор, поднимаясь на ноги. – Куда тебя отправить после? – В темноту, милорд, – мягко улыбнулась старушка. Она прикрыла глаза, веки блаженно затрепетали, вытащенный из ножен меч Бельфегора разрезал грудную клетку и плавно проткнул её сердце. Старушка даже не пикнула, просто опустила голову, выглядя скорее уснувшей, чем умершей. Так обычно и спят старики, в кресле, с опущенной вниз головой. Энергия, покинувшая старое тело, перестала питать амулет, её крылья покрыла рябь, после возвращая им истинный белоснежный облик, – старушка была из ангелов. Бельфегор вытер об рукав свой меч от крови, подцепил амулет с её дряблой шеи и сунул его в карман, выходя из дома через задний вход. – Недостаточно, – буркнул он кому-то другому, ожидавшему на улице. Этого демона Адель ни разу не видела в жизни, но видела на картинках в учебниках об Аде, что редко открывала. У него острое, угловатое лицо, хищный рот, озорной огненный взгляд, бритый лысый череп и шея, увешанная драгоценными ожерельями. – Это последняя. – Он лениво, без особого интереса перебрасывал в руке наточенное копьё, поджигая жёлтым огнём наконечник. – Вероятно, есть кто-то в Долине. – Разведчики? В Долине искать опасно, все на взводе, ещё и двух лет не прошло, а все жаждут новой крови. – Сколь обещали, того и жаждут, – улыбнулся демон. – Абаддону не стоило верещать, как шлюхе на забое. – Нам тоже не стоит тут находиться, но мы всё равно здесь. Однако, искать пророков в Долине бесполезно – всех проверяют на наличие магических предметов, ты сам знаешь – в легионе они под запретом. – Да. Но знаешь ли ты, какой краской покрыл свой дворец Вельзевул? Бельфегор нахмурился, не понимая, к чему ведёт его приятель. – Чёрной, – хитро улыбнулся демон. – И сколько бочек этой краски не досчитались при строительстве? Около семи. Семь бочек, друг. Кому, кроме как ангелам, могла понадобиться чёрная краска? Нет, шпионы-разведчики не пользуются амулетами, меняющими облик, они красят свои белоснежные пёрышки. – В легионе всё время была проверка огнём. – Огонь – врождённая способность демонов, лучший способ проверки на кровь, даже амулеты можно засунуть в те места, где никто проверять не будет, но отсутствие огня никак не скроешь. – Ангелы ходят по опасной тропе. – А кто сказал, что среди разведчиков небесного войска есть только ангелы? Мамон опять растянул улыбку, сверкнул глазами, сталь копья шлепками перекатывалась между его ладонями, наконечник копья вновь вспыхнул, огнём отражаясь в его суженных страстных глазах. – Я кое-что придумал, тебе придёт не по нраву. Но так мы отвлечём Сатану. – Ловко он вытащил из кармана шаровар золотой, чуть подсвеченный шар и передал его Бельфегору. Предмет Адель узнала – часто пользовалась, находясь на приёмах Асмодея на Зелёной горе, и безошибочно угадала – это Всевидящее Око. – Это будет твоя жертва? – удивлённо спросил Бельфегор. – Плакать не собираюсь, – ухмыльнулся Мамон. – Жестокая жертва, ой не справедливая. – Кто? – Главнокомандующий. Нужен кто-то крупный, большой и жирный. Тот, в чьё предательство можно поверить. Тот, кто мешает с самого начала. Тот, кто претендует на Престол по праву дара. И тот, кому больше других известно о нас. А после, отвлечённый войной, распрями и судами Повелитель может не заметить, что двое советников проникли в Поднебесье. – Выждать мы не можем? – Приезжай ко мне в Песчаные Топи, друг мой, уж поймёшь, как мало у нас времени. Из Порсиона доезжает две повозки из десяти, другие затягивает в песок. Чёрт знает, скольких Ариусов они поубивали, и как мало осталось от Хаоса, но чувствую, что расплата нагрянет скоро. Он, перестав перекидывать копьё, накалил сталь до красноты и бросил в окно, точным ударом попав в бездыханное тело старого пророка. Из дома повалил дым, к ночи на его месте останутся одни лишь угли, на которые никто не обратит внимания. Они скрылись за поворотом, окончив разговор, и направились к стенам Порсиона. Адель, проследив за ними взглядом, осмотрелась вокруг. На лысой голой земле прорастали редкие кусты, а вдали, незнакомые для её юного, по меркам этого мира, взгляда, росли сухие деревья, окружающие пышные поля степи. Она очнулась, вынырнула из чужих воспоминаний и злобно посмотрела на Бельфегора. – На кой чёрт мне это знать? Решил похвастаться своей шевелюрой? Или как вы шпионили с Мамоном ради хрен знает чего? Спасибо, теперь я знаю, кто виноват в казни Абаддона, но меня это не касается, старый болван. Как мне это поможет? Как это отсрочит мой приговор? Она отпрянула, шатко поднялась на ноги, отбросила кубок в сторону, отцепила браслет, исчезнув в воздухе, а после, когда скрипнула задвижка окна, когда рама дёрнулась в сторону и в комнату проник болотный холодный ветер, её энергия исчезла из Ветхого Замка.***
– Ты в курсе, непризнанная, что свидания не обходятся без второго человека? – за шуршаньем опавших листьев послышался его голос. Вики даже вздрогнула, не готовая к тому, что её покой кто-то нарушит. – Свидание с собой тоже свидание, – хмыкнула непризнанная. – И часто ты так… встречаешься с собой? – его дыхание уже над её ухом, и жар демонской плоти отчётливо чувствуется в её теле. – Что за тряпки, Уокер? – В насмешку тёплая близость исчезает, Люцифер появляется сбоку и задорно смотрит на её чуть понурое лицо, кивая на горку тряпья на земле, над которой зависла непризнанная. – Моя одежда, – сухо отвечает Вики. – О… Выбираешь, в чём пойти на рождественский бал? – До него ещё два месяца. – Я знаю, ты предусмотрительная. – Ха-ха, Люций, как смешно! – Ещё осторожная, аккуратная, не склонная к тому, чтобы принимать лишних, хаотичных движений, рациональная… – Чем больше пальцев загибается на его руке, тем сильнее хмурится Уокер, но у него в запасе ещё целая рука и уйма аргументов, почему Вики Уокер – это плохо. – Пат мне рассказывала об индейском ритуале, – перебила она его, – когда что-то происходит в твоей жизни, что-то неприятное и травмирующее, что ты хочешь забыть, лучший способ отречься от прошлого – сжечь старые вещи, напоминающие о нём. Знаешь, иногда разведённые женщины сжигают свадебные платья, а после расставания – совместные фотографии. А мы с Землёй в разводе, так что я тоже решилась… Но забыла, что нужны спички или зажигалка, потому что даром огня я не обладаю. – Значит, тебе опять повезло, – он улыбнулся – впереди вспыхнул пожар. – Но… – только и успела взвизгнуть Виктория, поздно – вещи быстро истлели, экран телефона почернел и надулся, но хлопка не последовало. – Не нужно было? – Да нет. Спасибо. – Она опустила голову, хотела ещё что-то сказать своей прошлой жизни в последний раз, но опять ничего не смогла сообразить. – Решила отметить свой новый день рождения? Слишком понурое начало, не находишь? – Он кивнул назад – там, на влажной осенней почве выпотрошенная сумка непризнанной и откупоренная бутылка глифта. – Это не моё. Ади оставил. – И где теперь его носят черти? – Люций поморщился – почти смог отвлечься от слов демона, но тут опять ненужное, лишнее напоминание. – Поди, сосёт палец в хмельном сне. С Сэми он разругался. – Она пожала плечами, подбирая вещи и направляясь ближе к лазарету – там, в кустах, слишком пышных даже для осенней поры, их никто не увидит. – Сэми – его бойфренд? – Невнимательная непризнанная – лучший информатор. – Ага. Ой! – Она спотыкается, не замечая под ногами ствол поваленного дерева, уже утопленного во мху, вдавленного в землю. Осматривается вокруг, видя перед собой глубокий обрыв и широкий горизонт границ мира, кидает пустую сумку на поросший ствол и садится на неё, начиная вращать в руке бутылку глифта, и, понимая, что идея не такая и плохая, откупоривает её и пьёт из горла. – Не налегай. – Люций садится рядом, отбирает бутылку и сам делает пару глотков. – Плохой день – плохие решения. Ты за Ади пришёл? – Видел его в библиотеке и начал сомневаться в том, что он справится со своей задачей. – Да-а, надрался в щепки. Еле прошёл в проход, а мы с Мими еле его уложили. – Она улыбается и выпивает ещё, чувствуя хмель и тепло, расползающиеся по телу. – Чей сын этот Сэми? – после недолгого молчания внезапно спрашивает Люций. – Не знаю. А какая разница? – Но он из семьи пророков? – Он пророк, но из чьей семьи я не знаю. Зачем он тебе? – Она любопытная, и любопытство не скрывает, щуря глаза. – Думаю, заказать себе пару пророчеств. – А, не вариант. Сэми это не контролирует, просто видит сны. Но… Если тебе так хочется, мы с подружками в университете увлекались таро, так что могу сделать тебе парочку раскладов. Или составить гороскоп на месяц, натальную карту, провести пару сеансов на ассоциации. Вытащим все твои страхи, проработаем твою личность, избавим тебя от твоей придури всё ломать и портить. Она говорит с улыбкой, а он видит, что она ещё и пялится. Но совсем не в нужную сторону. Перед ними какой-то остров – непризнанная ещё слишком бестолкова, и не может отличить их по внешнему виду, но кромка его берегов так отчётливо совпадает с обрывом перед их носами, точно оторваны они друг от друга по какому-то природному лекалу. Такое случается при нарушении гравитации – земля разрывается на куски, её можно собрать по одному паззлу, но бессмертных устраивают поднебесные законы, и воссоздать первичный облик Аурелиона они не стремятся, довольствуясь земными разрывами и пропастями под ногами. А впереди только обрыв, бесконечная пустота и границы мира. На этой границе стоит и Люцифер, когда видит, как у виска ветер треплет непризнанный завиток волос, и всё хочет заправить его за ухо, да только не вовремя – Вики оборачивается и замечает его внимательный, странный взгляд. – Чего? – Она смотрит в недоумении, на время смущённо улыбается, протягивая руку к его руке. В той зажата бутылка. – У тебя ресница выпала. – Он отворачивается. – Где? – Она трёт пальцами правое веко, но ничего не может найти. На лицо ложится тёплая, сухая рука, большой палец скользит от носа к виску, и Уокер чувствует, как замирает неуютная тишина, заставляющая её краснеть. Выдёргивая из другой руки Люцифера бутылку, она отстраняется от него, делает три больших глотка. Тут, в этом пустом пространстве, давно что-то зреет. Зарождается, затягивается, сворачивается узлом в горле, застревает там и всё никак не даст о себе знать. Она была с ним – от факта не убежишь, и почему-то до сих пор закрывает на это глаза, до сих пор не может об этом поговорить. Не слушать Мими, наплевать на то, что он сделал – плохой вариант, в самом-то деле, но и непризнанная не славится продуманными решениями, а убегать от очевидного уже не в её силах, поэтому она задаёт самый логичный, на её взгляд, вопрос: – Мы можем быть друзьями? – Что? – Он ошарашенно на неё смотрит, не ожидая такого. – Нет. Никаких друзей, непризнанная. – Он поднимается на ноги, подходит к обрыву, находит в кармане пачку земных сигарет и нервно прикуривается. – Но мы можем стать подельниками. – И какие поделки будем лепить? – смеётся Уокер. – Я серьёзно. – Я тоже! Набьём чучела всех тех негодяев, которые когда-либо делали тебе больно, а потом под весёлые пляски и вопли всех сожжём. – А ты тайком свалишь с нашего незамысловатого кружка и набьёшь моё чучело, – «потому что я сделал больно тебе». – И сожгу под вопли и рыдания. – Потому что ты меня ненавидишь. – Я этого не говорила. Он медленно тянет время и сигарету. Всё тщательно обдумывает и отворачивается назад. Смотреть страху в лицо – как бы очевидно не звучало, стрёмно. А она его страх. И на лицо надвигается этот отвратительный вид, полный скорого прощания. – На тебе метка, о которой никто не знает, твоё появление здесь, твой нераскрытый дар – загадка, с которой никто не сталкивался. Я отыщу материал, ответ найдёшь сама, но я помогу, – вместо шуток – сухие слова, вместо издёвок – краткое безжизненное предложение, от которого уже начинают внутри скребстись вредные кошки. – А что взамен, Люцифер? – Ей плохо его слышно, мешает ветер, она плавно подбирается и чувствует его нарастающую сильную энергию. – А взамен ты перестанешь пялиться на меня так, будто ты меня боишься, ненавидишь и презираешь. – Я уже сказала, что я не… – Ты. Ты терпеть меня не можешь, но зачем-то возвращаешься каждый раз. Ты ненавидишь меня, но молчишь. Ты презираешь меня, но, влипнув в очередную задницу, бежишь ко мне и кидаешься в объятия. – Его наконец прорывает, не в силах больше терпеть эту спелую дикую тишину, он готов выложить всё, что давно созрело и навязчиво сидит в подкорке, когда непризнанная даёт неясный, но очевидный ответ – подельницей быть она не желает. – Я столько дерьма сделал тебе, непризнанная, что тебе не стоит и на метр меня подпускать, но ты зачем-то терпишь меня, когда я даже банально извиниться не могу, считая себя бесконечно правым, считая, что я не сделал ничего неправильного. – Он притягивает её ближе к себе, почти в упор, выкидывает сигарету, обхватывая её лицо ладонями. Нарыв раскрывается, разрывается, выпуская весь гной, что давно сидит внутри. – Нет, Вики, это не извинение, я не привык просить прощения, не привык болтать, ты не услышишь такого от меня. И ты это знаешь, прекрасно знаешь, но молчишь, ничего не говоришь, не можешь послать меня, и у этого есть только одна единственная причина, которую озвучить ты тоже не в силах, предлагая стать блядскими друзьями. – Она вырывается, тяжело дышит, распаляя свою энергию, в ней Люций готов утонуть, безжизненно дрейфовать в этих топях, но в ответ так злобно смотрят, обнажая истинное отношение, что он просто смеётся. – О чём ты вообще? Какие мы с тобой друзья? Какой я тебе друг? Я могу быть подельником, врагом, любовником, но никаким не другом. Я не могу дружить, Уокер. Я могу либо всё крушить, либо трахать. Я могу выпотрошить из тебя всё, вбить в тебя отчаяние круче своего эго, превратить твою жизнь в ад. Могу проделать с тобой то же самое, но тебе это даже понравится. А могу исполнить обещанное и исчезнуть. Но не быть тебе другом, Вики. – А если… Если я не хочу? – Она задумчиво обходит его, не желая чувствовать жар демонского тела, смотрит через обрыв, где на горизонте уже зреют холодные бледные сумерки. – Если я не хочу твоей помощи, оказанной только из-за чувства вины? Или не хочу быть с тобой, потому что не могу? – На лице Люцифера тоже всё бледное, кроме глаз – они горят, пламенеют, наливаясь тем, что непризнанная никак не может считать. – Или не могу принять решение, потому что всё слишком быстро происходит, а на меня навалилось столько всего, что выбрать из всех дерьмовых вариантов менее отстойный я не могу?! – Твой ответ. – Сухо, скупо, Люций больше не может тянуть эту жвачку. – Терпеть не могу эти плаксивые многоточия, непризнанная, а ты в них завязла. – Знаешь ли, случаются ситуации, когда у человека заканчиваются чернила, чтобы расставить все грёбанные точки над всеми грёбанными «i»! – Она начинает злиться, начинает царапать ладони ногтями и поддаваться злой, раздражающей дрожи. – Давай помогу. – Он перехватывает её руки, укутывает в кокон своих, успокаивает взглядом, точно внутри целый бассейн спокойствия и нирваны, и всё это какая-то нелепая медитация, где им, под вой ветра и пошлого пейзажа, нужно просто сменить позу – собака мордой вниз, Уокер. – Ты предложила мне один вариант, я отказался. Я предложил тебе три, два из них ты отвергла. Остался последний. – Это глупо! – Другого не дано. – Но я не хочу! – Пока что. Он скалится, он устроит всё, что ей обещал. Но вместо этого таки заправляет непослушный локон за ухо, медленно целует костяшки на её руке и, выпуская её ладони из своих, напоследок глубоко втягивает воздух, запоминая её энергию, которая тут же исчезает, а непризнанная отчего-то подаётся назад, соскальзывая с обрыва. – Ну же, это не повод бросаться в пропасть, Уокер. – Он настороженно на неё смотрит, крепко держит за руку, позволяя зависнуть в воздухе, и улыбается со всей добротой своей души, какая только осталась. – Я ничего не делала. – Она мотает головой и не понимает, что происходит. Почему вдруг земля исчезла из-под ног, и это не потому что Люцифер освятил себя маской прощения и прощания. Люций замолкает, моргает пару раз, пытается сконцентрироваться, но всё ещё не понимает, почему она оступилась, а после видит, что кусок земли, на котором она стояла, обваливается вниз. – Ты чувствуешь мою энергию? – спрашивает он. – Нет. – Она мотает головой, и Люцифер, с полным понимаем во взгляде, толкает её назад к обрыву. Вики падает медленно, не спеша раскрывать крылья, точно что-то её удерживает в воздухе. Волосы растрёпываются, но через них она видит жёлтый шар огня, потухающий в розовом закатном небе. За ним с грохотом трещит земля, а от скалы откалывается кусок и медленно ползёт вниз. До неё через шум ветра в ушах долетают странные взрывные хлопки, и рябью вспыхивает небо. Тревога не парализует тело, наоборот заставляет раскрыть крылья и взлететь наверх, чуть не угодив под шальной огонь и камни, крошкой валившейся вниз. Те не проваливаются в границы мира, а застревают где-то на рубеже, она с удивлением смотрит себе под ноги, размахивая крыльями, но новый грохот отвлекает, приманивает наверх. В пролеске перед обрывом Люцифер коленом прижимает Хабориса за горло к земле и рукой удерживает его за затылок. – Шею сверну, мудак зеленокрылый. Тот щерится и выплёвывает что-то в ответ. Вики испуганно отходит назад. – Ты его убьёшь? – со страхом пищит она. – Напишешь ему эпитафию? – Люций скалится, не отпуская усилий, чтобы удержать демона. – Люцифер! – Замолкни! – он огрызается, бьёт Хабориса затылком о землю, чувствует напряжение в его теле, а когда в раскрытой ладони, прижатой к земле, вновь разгорается жёлтый огонь и направляется в сторону непризнанной, у Хабориса громко хрустит шея. – Ты его убил? – Она оступается, пятится, округляя глаза. – Нет. – Люций поднимается, тяжело дыша. – Что ты с ним сделал? – Я его не убил, Уокер. – Он отряхивается, нагибается к земле, вытаскивая из травы знакомую непризнанной монетку, и крутит её в пальцах. – Уран пришёл в себя, беги за Ади.***
У Кильи получалось лучше. Кристофер довольно оглядел розовощёкий наливной закат и улыбнулся сам себе. Юную жрицу отправили на Коцит год назад, но небо выглядит сейчас многим лучше, чем тогда, когда она носилась здесь по лесу. В последнее время на берегу стало совсем одиноко, и он даже с радостью вспоминал времена, когда здесь был кто-то ещё помимо него и Адель. Но ни юных жриц, ни самой демоницы в доме давно не было. А от отсутствия последней уже хотелось выть долго и протяжно. Пошёл десятый год бессмертия, а им всё никак не дают быть вместе. Сначала её работа, если не выдернет Велиал, то проторчит весь день в лесу. Если останется дома, будет спать сутки напролёт, восстанавливая энергию. А если уж летит фиолетовый почтовый дракон, то совсем плохо – минимум неделя разлуки. Такое сожительство затягивалось в неприлично вопиющее. Первое, что пришло на ум – похитить её. Украсть, увезти в такой же тёмный и мрачный канадский лес, наплевав на все обязанности. Но, решившись один раз, они тут же стушевались – оставить жриц вне их сил, да и Адель не могла восстанавливать энергию на Земле. Потом он подумал спрятаться в Аду, оставить вместо них Хаббла, а самим уйти отсюда, но демоница отказалась покидать фамильяра. Он предлагал компромиссы, шёл на уступки, но Адель была непреклонна, и Кристофер, в конце концов, сдался, не находя в голове ни одной новой идеи. А теперь, когда новых жриц не привозили, и на горизонте лихо маяком светила их свобода, украли её. И возвращать всё никак не спешили, затянув в очередной водоворот расследований. И, судя по редким письмам, не спешит возвращаться и сама Адель. Закончив стругать доски для новой небольшой ладьи, которую планировал продать в Бухте, Кристофер потянулся, поправляя рукава хлопковой рубашки и стирая испарину пота со лба. Не имея под рукой ничего, что как-нибудь напоминало часы, он повернулся к воде, пытаясь рассмотреть в небе через спелые розовые облака светило. Пожалуй, сейчас часов семь вечера. Над головой что-то рявкнуло. Посмотрев на ближайшие деревья, он заметил странно знакомую маленькую тень. А после, прихватив из корзины на земле яблоко, вытянул его вверх. На руку тут же опустилась горячая, скользкая туша почтового дракона, чуть не свалив его с ног. – Полегче, приятель. – Он кинул яблоко на землю, подошёл поближе к дракону, из пасти того выпало скомканное, помятое и промокшее от драконьей слюны письмо без печати. Понять отправителя просто – он знал почтового дракона Люцифера, да и почерк узнать проблем не составило. «Дочь Мамона сообщила, что отец её был в Серпенсе и общался со Змеем-Искусителем. Вероятно, происходило это в момент создания Чаши. Вероятно, Мудрец что-то знает. Расспроси его, узнай про Мамона, узнай про Чашу и «нулевого пациента». Жду ответа». Кристофер нахмурился – послание, очевидно, предназначалось для Адель. Значит, она должна была сюда вернуться. Вернуться через портал и прибыть многим раньше, чем этот почтовый дракон. От Пандемониума до берега три часа беспрерывного полёта, полёт почтового дракона занимает на два-три часа больше. Значит, письмо Люцифер отправил как минимум пять часов назад. Он бросился в дом, пробежал по тропинке, взмахнул на крыльцо заднего входа, с грохотом влетел в кухню, пробежал на второй этаж, нигде не чувствуя энергию жены, а после вернулся на берег, рассматривая остров с порталом и не видя в воде никакого силуэта лодки. Ещё больше сдвинул брови и злобно щёлкнул пальцами – увы, сторонние люди знают о её местонахождении больше, чем её собственный муж.*** Soundtrack Juna – Татарская колыбельная
До дома Мими добралась только к утру, не рискнув ни пользоваться порталом, ни нанимать повозку в Пандемониуме. Так и летела весь вечер и всю ночь с небольшим перерывом в Порсионе, где решила поужинать, но налегла на глифт и очнулась в трёх милях от Ша-Дефа со ртом, полного песка, и, никому ничего не сказав, прошмыгнула в свою комнату, отметив своё возвращение только шумом набирающейся в ванну воды. – Ты не известила. – Застывшая мать возникла в проходе через пару минут. Мими уже успела намылить голову. Демоница прошла в ванную комнату, робко присела на край ванны и легко дотронулась до головы дочери, массируя её волосы. – Мам! – Мими дёрнулась в сторону, поднимая в воздух хлопья пены. – Сиди. – Рука матери удержала её на месте, вновь дотронулась до волос. – Голодная? – Нет. Наелась песка по дороге, – буркнула Мими. – Как всегда, – вздохнула Наима, давно привыкнув, что чем ближе дочь к дому, тем больше превращается в замухрышку. – Держать рот на замке у тебя всегда плохо получалось, вся в отца. От злобы у Мими свело скулы. – Никаких новостей? – подавляя дрожь, спросила она. – Нет. Мими обернулась на мать: её лицо вытянулось и очерствело ещё больше, чем она помнила с лета. Страшно представить, во что она превратится ещё через пару лет. В глади воды, не окутанной мягкими мыльными облаками, промелькнуло собственное отражение, ничем не отличающееся от материнского. – Как дела в школе? – Как всегда. Что с шахтами? – Чудом нашли месторождение камней. Неделя-две, все вновь вспомнят, как быстро можно разбогатеть, и скопом сюда потянутся. – А новую порцию подземной хтони там не обнаружили? – Пока рабочих немного, нет. Будут копать дальше, могут и найти. – Она опустила руку в воду, стряхнула с неё пену и похлопала демоницу по плечу, поднимаясь на ноги. – Вычисти перья, попрошу принести тебе чистый халат. И смени воду, вся грязная. Мими проводила мать злым, подростковым взглядом и, простонав, что она больше не ребёнок, бухнулась прямо в мутную мыльную воду, где на стыках с ванной уже прилип слой песка и грязи. Но после поднялась из воды и сделала всё, как говорила её мать, битый час вычёсывая перья. Она пропустила завтрак. Пришла на обед. Слонялась по дому до самого ужина, давила из себя улыбку за столом перед каким-то очередным демоном, прилетевшим ради контракта с рабочими. Всё, как завещала Наима. А после, сославшись на жуткую усталость из-за своего ночного полёта, сбежала с ужина, свернув в сторону отцовского кабинета. Там Мими зависала часами, будучи и ребёнком, и взрослой. На вершине башни, под стеклянным зачарованным куполом, находилась его лаборатория. У Мамона были явные проблемы и только три страсти: деньги, наука и дочь. Поэтому ему весьма повезло, что с Мими и возиться не нужно – сунь ей под нос какое-нибудь очередное магическое изобретение, да и занимайся своими делами, клепая новые игрушки для подрастающей демоницы. Теперь стёкла покрылись налётом – сюда страшно и тоскливо заходить даже прислуге, – но через них всё ещё видно, как через трещины в земле тёмной ночью пестрит подземная энергия, какую неопытный человек может перепутать с северным сиянием. Она застыла перед куполом, долго смотрела на разливающиеся внизу энергетические волны, заполнявшие весь Каньон, на их рябившую, мелькающую разноцветным вуаль, замерев от ужаса и красоты. Еле оторвалась от пейзажа, подсветила кабинет жёлтой сферой и направилась к сундуку. Эти записи отца она уже перечитывала. Он не хранил письма, редко сохранял договора, но свои дневники и заметки оставлял, держа их под замком. Когда Мамон исчез, это не стало главной целью Мими. Её больше интересовали переписки, в которых ещё можно было выцепить отголосок отца, его эфемерное присутствие, а в записях такого не найти. Конечно, спустя пару лет, когда от Мамона не было единой вести, а их с матерью постепенно пожирало отчаяние, Мими прочитала и их. Но, под тяжестью груза и тоски, не осилила и половины. А теперь пыталась вспомнить, в какие годы отец создавал Чашу, но достала совсем другой, древний дневник, написанный ещё в довоенные годы, и к четырём утра, просидев всю ночь над отцовскими записями, была уверена, что что-то таки сумела отыскать.