В темноте

Неподалёку неоном светится вывеска круглосуточного магазина. На витрину приклеена выцветшая реклама кукурузных хлопьев и лапши быстрого приготовления. «Ходовые товары, видимо» – хмыкает Адель, с презрением рассматривая многоквартирный дом. – Не похоже, чтобы здесь был какой-то бар. – Ты опоздала, бар уже закрылся, – говорит Эдвард. Она забыла об их встрече. После увиденного в столовой из головы вылетело буквально всё. Во дворе она призвала Хаббла, из Гуфрита он вернулся пару часов назад, уже успел отдохнуть в лесу и запойно рассказывал про совет, их планы и новые проекты, с облегчением выдал, что его никто не спрашивал и их маленькую проделку не заметили. Наверное. Эдвард ждал полтора часа в коридоре напротив её комнаты. – Но мы зайдём в гости к одному человеку, в холодильнике стояло пиво. Нам повезло, электричество ему ещё не отключили. – А должны? – Он не платит по счетам. – Интересная личность. – И мёртвая. Адель поворачивает лицо к другу. На том смятение и внезапная, чужеродная ярость. Ярость Эдварда тихая, беззвучная и до смерти жуткая. Адель не пугает мертвец, живущий в одной из квартир, Адель пугает Эдвард, необычайно молчаливый сегодняшней ночью. В квартиру они заходят без ключей, у Эдварда в кармане коробок с крошечным жучком, удобно умещавшимся в замочной скважине. В коридоре они находят его маленький труп – жуки не могут долго прожить на Земле, среда, особо ничем не отличающаяся, им всё равно не подходит. В коридоре таращит, однако, совсем от другого трупа. Запах ещё слабый – недавно умер – Адель понимает по остаткам человеческой энергии. Другой энергии не замечает. Они оба знают, что это значит. Адель устало вздыхает: третий убитый бессмертными человек за год. – Думала, ты хотел поговорить со мной по поводу Левиафана, а ты новой работенки подкинул, – говорит, пока они медленно идут по коридору. – Я и хотел, да и… м… «работенка» это не твоя. Не совсем твоя. Но ты должна знать. От всех событий ломает даже его. Таким мрачным друга она видела один раз в жизни, вспоминать который Адель вовсе не хочет. Тогда, смешавшись с болью, её разрывало чувство вины, пускай виновата была отчасти. Эдвард не злился, принял всё, скупо кивнул и пообещал хранить тайну. Как и она его. Так и бросают до сих пор друг в друга нелицеприятные моменты жизни, а Адель места себе не может найти от единственного вопроса: дело в Левиафане или в теле, лежащим в другой комнате? К нему она, кстати, относится ровно. На сегодня у неё иммунитет. После Абаддона у всех и ко всему вырабатывается иммунитет. Просто осматривает мужчину, механически констатируя факты: возраст около сорока, физических повреждений нет, остаточная энергия после смерти слабая – даже не понял, что умер. – Я его где-то видела. – Она внимательнее рассматривает бледное, застывшее лицо. Пухлые, уже впалые щёки, тонкие губы, маленький подбородок, толстый нос с широкими ноздрями, тонкие брови – выщипывал, появляющиеся залысины. В тумбочке находит удостоверение детектива полиции штата Мэн, там же табельный пистолет, рядом с ним старый кнопочный телефон и сим-карта. – Друг Уолтера Крайта, твоего пациента. – О, пошлый кретин, точно, как могла забыть. – Адель осматривает комнату. Всё какое-то старое и стерильное, мебель дешевая, на комоде стоит рамка с фотографией цветов. Зачем престарелому детективу рамка с цветами? – Мы что, провалили задание, и кто-то за нами подчищает? Её задание – Уолтер, задание Эдварда лежит на кровати. Выполнили они его в конце сентября, оставив этих двоих в полном здравии. Где сейчас Уолтер она не имеет и понятия, а почему Эдвард следил за своим подопечным – другой вопрос. – Сомневаюсь. Мы его выполнили, а теперь кто-то изменяет ход событий. – И чувствую, на руку Гуфриту, иначе Велиал бы вмешался. В Поднебесье, единственному миру, у которого есть доступ к Земле, существует специальный департамент Равновесия. Его дела – контроль людей. В сказки о равновесии уже давным никто не верит, а рациональность существования данного департамента давно стоит под сомнением. Но иногда эта организация присылает запросы на особые задания то в Эдем, то в Пандемониум. Из столицы Ада задания иногда пересылаются в Гуфрит. Параметры отбора Адель до сих пор не известны, но тогда, два года назад, именно ей посчастливилось угодить на Землю. Отговорки не принимались – так сказал Велиал. На её возмущение, что это полный бред – курировать сразу двух людей разных сфер деятельности – он предложил выбрать себе напарника. Напарник у неё мог быть только один – тот, кто знал её особенности. Вторая кандидатура, которой всё известно, личность слишком занятая и невыносимая, чтобы они вдвоём смогли ужиться. Даже сейчас плохо справляются. На предложение взять с собой Кристофера, Велиал сразу отказался – он будет замещать её со жрицами. Так они вместе с Эдвардом оказались в раскалённой Калифорнии. Да там и застряли на два года, поняв, что их неплохо подставили с таким заданием. Первый человек – коп – достался Эдварду, Адель же отправилась покорять вершины политического устройства и вариться в продажных бизнес-процессах, связанных с продажей земли ниже себестоимости в несколько десятков раз. Уолтер Крайт – мутный тип, но его друг, Джеки Миллер, ничуть не лучше. Пока первый выставлял крайне сомнительные тендеры на покупку и строительство, второй проворачивал на данных территориях сшитые уголовные дела. Убийства, как ни странно, не всех отпугивают, а вот с наркоманами связываться никто не хотел. Земля улетала, как горячие пирожки. Улетала и приземлялась прямо в аэродром теневых компаний Уолтера. Их же миссия – привести Джеки и Уолтера в штат Мэн, где, по отложенной и проработанной схеме, те должны были приобрести несколько аппетитных участков. А то, что после этого Уолтер ввязался в конфликт с главой индейской резервации – так это всё было по плану. Но теперь Адель волнует другой вопрос: а была ли связана их миссия с убийством Виктории Уокер, и если да, то каким образом? И для чего это понадобилось департаменту Равновесия и Гуфриту с Пандемониумом? Или же ноги растут из совсем другого места? – Что с ним произошло? – Они перебираются на кухню, нагло залезают в холодильник, в нём и правда стоит несколько банок пива. Когда копы найдут тело Джеки, прилично поломают голову, кто здесь распивал пиво после смерти жильца этой квартиры. – Догадалась уже? – Хочу от тебя услышать. – С хлопком открывается пиво, отпивая, Адель чуть морщится. Эдвард не торопится, доставая из кармана железную коробку. В ней свёрток травы и бумага для самокруток. Адель с горечью вспоминает круглосуточный магазин на первом этаже. Нужно не забыть купить несколько пачек сигарет. – Он вёл дело Виктории Уокер. – Это Адель поняла. Быстро прикинула, какова вероятность того, что двое убитых бессмертными людей из одного штата – простое совпадение. Вероятность, конечно же, нулевая. – Как помнишь, когда ты оставила Уолтера, он вступил в конфликт с главой индейского племени. – Такова была наша миссия – запустить цепочку конфликтов между коренными американцами и правительством, я помню. – В адрес департамента Равновесия летят одни проклятья. Они и тогда, два года назад, летели. А теперь, увидев, что у их действий есть конкретные реальные последствия, Адель становится ещё хуже. Она стала демоном не по своему желанию, а из-за печати Бельфегора, и отыгрывать роль зла ей совсем не нравится. – А перед другими бессмертными стояла иная задача. – Реализация конфликта? – Верно. Пока Адель и Эдвард вспахивали почву для внутренних дрязг, департамент Равновесия подготавливал саженцы. – Готово? – Когда хлопает дверь водительского сиденья, Джеки Миллер тяжко вздыхает и сверлит взглядом потолок дешёвого седана. Водитель хмыкает, бросает на заднее сиденье пачку чипсов и трогается с места. Они где-то в Кентукки на заправке. Жара для середины октября стоит ненормальная, выше семидесяти градусов, и кожа под париком так и потеет. В машине нет кондиционера, зато есть надоедливое радио, крутящее без остановки попсовые песни. А Джеки нужна тишина. И нужно подумать. Подумать, какого чёрта он оказался в этой машине с этим парнем, и почему его везут через всю страну в какую-то пустыню в тачке без кондиционера. Всё долбанный Крайт. Теперь Миллер смутно помнит их первую встречу – прошло где-то двадцать лет. Они познакомились на втором курсе, такая дружба, где первый богатый папочкин сынок, а второй работает в доставке пиццы. Джеки, конечно, выпала вторая роль. Из универа его, кстати, отчислили, но Крайт помог. Как отчислили из университета, так приняли в полицейскую академию. В полиции Уолтеру нужны были свои люди. Миллер им был. С головой был, ныряя с макушкой в омут подделок и взяток. Сначала – из-за денег, потом – просто так. Нравилось острие ножа, впивающееся в горло. Или потому что по-другому уже не умел, не получалось. Столько раз смотрел на простых патрульных ребят с горящими глазами, на хмурых серьёзных федералов, всегда снующих рядом, на простых офицеров, исполняющих долг, и не мог представить себя где-то на их месте. А когда Уолтер предложил перевод в Мэн для нового дела, конечно же, согласился. Жаль было оставлять нового напарника. Молодой, исполнительный, даже задницу перед Крайтом ему прикрыл. Мальчишку бы убили ещё год назад, когда влез не в своё дело, помощница Крайта, какая-то рыжая сука, как свинья вопила, что этого придурка нужно убить, но Миллер его спас. Сам не знал почему. Там, в Калифорнии, и нужно было остаться. Послать Уолтера с его психованной истеричкой куда подальше, прожить неделю, запивая медленные утра кофе, а золотые сумерки виски, дождаться выходных, снять на последние деньги домик в Санта-Монике и, растянув ноги на шезлонге перед океаном, получить пулю в затылок. Потому что Уолтер не прощает предательств. Потому он и отправился вместе с ним в Мэн. Выгрыз дело Паттайи Гой и Виктории Уокер у округа, отбил у шерифа, принял какую-то белиберду, составленную прошлым детективом, и теперь, когда всё полетело к чертям, тащится обратно на запад в грёбанную Юту. – И какова удача, что погибшая подруга Вики Уокер – коренная американка? – Не совсем. – Эдвард затягивается косяком, стряхивает пепел в забытую на столе кружку, глотает пиво. – Я проверил. Она из Вермонта, прожила там всю свою жизнь, после переехала в Мэн по учёбе. Родители перебрались из Мэна в тысяча девятьсот девяносто третьем. Из индейцев у неё только бабка. – Как узнал? – Адель мало интересует семантика, Адель интересует, почему она узнает об этом только сейчас. – Шериф городка, рядом с которым компания Вики снимала коттедж, любит кошек. – А Эдвард любит эксплуатировать животных. Ничего не поделаешь, таков его дар. – После смерти у следователей была версия: Вики Уокер убила подругу и скрылась. – Логично. – Если не брать в учет тот факт, что у неё не было мотива, – да. Ну и если не рассматривать показания свидетелей, хором утверждавших, что Вики Уокер и мухи не обидит. – Полиция поменяла мнение? – Да, но не из-за отсутствия мотива. Кто-то, подозреваю, бессмертный, подсказал Уолтеру реализацию нового проекта: завязать конфликт с резервацией, недалеко от границы которой стоял коттедж, после подкинуть улики местному, окрестить его маньяком, и за три цента покупать по футу квадратному. Образно. – Уолтер и так хотел вывести индейцев на конфликт, – перебивает Адель. Она самолично внушила ему эту идею. И у неё получилось. – Но не знал как. В Миссури они тормозят на светофоре. Солнце горит красным раскалённым шаром и бьет по глазам. Джеки натягивает очки и в мыслях считает штаты: Мэн, Нью-Гэмпшир, Массачусетс, Нью-Йорк. Там они ночевали. Пенсильвания, Огайо, Кентукки. Ещё одна ночь. Миссури, Канзас, Колорадо. Юта. Блядская Юта. Блядские индейцы, Крайт и две девчонки. Как же Крайту повезло. Джеки не верит в сверхъестественные силы, но если не они убили девчонку именно того цвета кожи, который был им необходим, то он тогда и не знает что. Они узнали через неделю о погибшей и пропавшей без вести студентках. Узнали только потому, что его напарнику попалась фотография первой в Интернете. Тёмные волосы, темноватая с красным подтоном кожа, чуть сплющенный нос. Их шанс. Вторая девка их не интересовала. Снять с неё подозрения – плевое дело. Особенно, когда все их дружки хором твердили, что никого Уокер не убивала – вырубилась в первом часу ночи. Вскрытие показало, что Паттайю Гой убили после двух часов ночи. У Уокер, как такового, алиби не было. Мотива тоже не было. Но в отсутствие алиби шериф вцепился, как голодная собака в брошенную кость. Благо, детектив из округа спился. Благо, Джеки даже усилий никаких не приложил, чтобы забрать дело себе, благо, попался напарник, на дух не переносивший индейцев и трещал о них без умолку. На том и сошлись. После повторного вскрытия Джеки мутило ещё полдня. Он всякое видел. Людей, растерзанных животными, тоже. Если всё – несчастный случай, то животное очень избирательное. А если это сделал человек… Что ж, Джеки, всякое видевший, сам не знает, каким должен быть этот человек. Эксгумированное тело Паттайи Гой представляло из себя всё такую же нелицеприятную картину. В Джеки двести грамм бурбона, и он наивно полагал, что это ему поможет. Ага. Против чёткой круглой дыры в груди мало что поможет. Навылет. Размером с мужской крупный кулак. Убийца не церемонился с рёбрами, их разорвало так же, как грудную клетку. Идея пришла быстро – дробовое ружьё. Либо чья-то рука. Но рукой можно сломать рёбра, разодрать может даже кожу, если сильно постараться – вырвать кости, добраться до сердца. Но это не один удар, Джеки не верит, не три и не десять. А грудь Паттайе Гой пробили одним точным ударом. И чем дольше Джеки ждёт, пока переписывается результат вскрытия, тем сильнее убеждается, что убила Паттайю Гой именно рука. На всякий случай проверяет – у Вики Уокер в списке только чирлидинг – и слабо ему представляется картина, где чирлидерша способна пробить кому-то грудь голой рукой. Именно по этой причине – отсутствия веры – ему не приходит в голову, почему бывший напарник из Лос-Анджелеса не отвечает на сообщения. Или почему психованная девица Крайта смылась тут же, узнав о переезде в Мэн. Просто закатила скандал, собрала вещички и свалила. Они её, конечно, искали. Но нашли только старую газету с фотографией женщины один в один. Такие же рыжие волосы, родинка под глазом, острое лицо. Всё бы ничего, но фотке было сорок три года. По данным кое-как нашли какую-то бабку. Подумали, что та её внучка. Но бабка жила в Хорватии, не говорила по-английски, а переводчику заявила, что никакой внучки у неё никогда не было – была дочь, погибшая бездетной тридцать семь лет назад. А на фотографиях всё то же острое лицо с родинкой под глазом. – А после смерти Паттайи Гой и исчезновения Виктории Уокер всё встало на свои места. Реализацией, конечно же, занимался Джеки, присоединившийся к расследованию через месяц после убийства. Он успел подделать документы аутопсии, вместо прошлого заключения, что сердце девушки было вырвано физическим воздействием, теперь в заключении значится, что в неё выстрелили из дробового ружья в упор. На повторном допросе свидетелей, конечно, эта несостыковка встала им боком – никто не слышал выстрела. Экспертиза показала, что расстояние от дома до места убийства не достаточно, чтобы не услышать его, детективу было плевать. Вики Уокер, как подозреваемая, отпала сразу – у неё не было ружья, незаметно взять с собой у неё бы не получилось, заранее доставить в коттедж тоже – на все предыдущие дни до поездки имелось алиби. – Нашли кого-то другого? – Да, какого-то парня, коренной американец, жил один на территории резервации, никто из местных его не знал. Жил недалеко – двадцать три мили на север на машине. У него же в подвале нашли чьи-то человеческие останки, а в лесу восемь старых могил. – Бессмертные уже тогда вмешались? – Подозреваю, с самого начала. Подозреваю, кто-то был в Мэне ещё до того, как мы с тобой вернулись в Поднебесье. Иначе я не понимаю, почему у другого детектива полиции погибла семья в автомобильной катастрофе в конце июля, и он спился к середине сентября до такого состояния, что вместо него поставили Джеки Миллера, или почему судмедэксперт в мае прошлого года подсел на азартные игры, теперь имея настолько огромную кредитную задолженность, что согласился на его предложение подделать результаты вскрытия. Я не верю в такие совпадения. – Это могла быть и жизнь. – В нашем-то случае? – Эдвард криво усмехается. Адель не хочет повторять за ним, но ухмылка так и лезет на губы. – А что с тем парнем подозреваемым? – О, умер. В тюремной камере. – От чего? – От того же, от чего умер Джеки Миллер. – Четвёртый. – М? – Четвёртый человек, убитый бессмертными. – Не совсем. Я был в его доме, там не было энергии. Только энергия копов. Никакой другой, которая намекала бы на то, что в доме кто-то постоянно жил. Бессмертные подкинули Миллеру идею, сами же её и реализовали. Я бы и найденные человеческие останки проверил, но не смог пробраться в участок. – И как Миллер оказался в Юте? – Вскрылась подделка. Не по делу Вики Уокер, какая-то другая, старая. Индейцы поняли, во что их пытаются вмешать. Хотели отправить человека для разговора. Уолтер предупредил Джеки, что ему нужно скрыться, после Уолтер всё бы уладил. Он даже табельное не сдал, всё на месте, ты видела. Просто сорвался и уехал. Уолтер сказал, что поможет, направит человека. Конечно, Уолтер поможет. День Джеки начинает привычно – с кофе. Будто ничего не произошло, собирается на работу, оставляет в ванной после себя шлейф геля для бритья, курит в машине сигарету, едет до полицейского участка. Там с ним здоровается щуплый длинный практикант, он со всеми здоровается. Джеки обычно отвечает, но сегодня он нервный – только кивает головой. Следует в офис шефа, тот всегда приходит с небольшой задержкой в десять-пятнадцать минут. Этого времени Джеки хватит, чтобы забрать вчерашний рапорт – шефу не обязательно его читать. По всем параметрам Джеки – показательный мерзавец. Но даже порой показательные мерзавцы кормят уточек в пруду. Те смешно крякают. Джеки им завидует: у них простая утячья жизнь, избавленная от той тонны дерьма, что он тащит в своих штанах с пелёнок. Джеки фыркает – сравнение то что надо. По ощущениям он и вправду забыл на первом году своего существования сменить подгузник. Так до сих пор и ходит. Он крошит последний кусок сэндвича, читает последние сообщения на телефоне: три от Уолтера, один от бывшей жены, один от ребёнка. Отвечает только ребёнку, скидывает двести баксов на банковский счёт и отправляет телефон к уткам – на десерт. Через две минуты за ним подъезжает машина. Лохматый водила приветственно пожимает руку. У него спокойная выдержка тощих людей, сосредоточенно смотрящих по сторонам за рулём. Джеки понятия не имеет, что тот высматривает: его хватятся только после обеда, запереживают к концу рабочего дня, начнут спрашивать на следующее утро. В розыск объявят через сутки. К этому моменту они уже были в Пенсильвании. Тогда Джеки впервые включает новый сотовый, переданный человеком Крайта. Включает всего на три минуты, чтобы напомнить про своего пацана, скидывает сообщение, хочет уже отключать – небезопасно, но сразу же поступает входящий звонок: – Алло, Джексон Миллер?! Это Саманта, секретарь Уолтера Крайта, подождите секунду, не сбрасывайте. Мистеру Крайту нужно срочно с вами переговорить! Только не отключайтесь! Джеки ведёт бровью – истеричка. Крайт обожает истеричек, новая на замену старой. – Джеки?! Ты?! – Крайт и сам, кажется, превращается в одну из них. Джеки выдаёт безразличное «ага» и затягивается сигаретой. – Хвала небесам! Ты где? С кем? – В Пенсильвании. Стоим у заправки. Скоро выдвигаемся с твоим водилой. – Водилой? – не понимает Крайт. – Ну да, дохлый такой, патлатый. Имени не спрашивал. Что за паника? Джеки не увидит – при «дохлом» Крайт морщится, но говорит тревожное «ладно», кивает с «да, конечно» при упоминании Миллера-младшего и отключается. Когда в конце ноября новая соседка Миллера пожалуется на вонь домашнему управляющему, и в квартире найдут труп Джеки, первое, о чём подумает Крайт – «надо было сказать». Сказать Джеки, вернуть его назад в Мэн, или спрятать где-то в той же Пенсильвании. Потому что в ночь его побега, когда они с водителем остановились в гостинице в пригороде Нью-Йорка, в Мэне, округе Сомерсет, двенадцатилетний мальчик по дороге с занятий по скрипке, нашёл на тропинке через парк труп тридцативосьмилетнего мужчины: худого, патлатого. За рулём тот наверняка вёл себя осторожно, внимательно вглядываясь в дорогу. – Пятый?! Они там совсем охренели?! – Адель сбивает со стола пивную банку, та кубарем катится по полу, бренча. Пустая. – Пятерых убить просто так?! За один месяц?! – Ты, кажется, немного сбилась. Бессмертные убили Вики и её подругу, водителя Крайта и Джеки Миллера. Нового подозреваемого по убийству они не убивали – он умер сам. Причём давным-давно, как я полагаю. – Да какая, блядь, разница?! – Весь гнев Адель сбивает на другую банку – она полная, щёлкает в её кулаке и сжимается, выплёвывая пивную пену. Липкую руку она долго отмывает в пыльной от химического налёта раковине. Теперь погано не только на душе, но и на самой кухне, до ужаса таращит хмелем. Эдвард не шевелится, обхватив подбородок пальцами, натирает его, молчит и думает. Адель тоже думает. Он знает её злое молчаливое состояние. Нормально думать она не умеет – там все мысли в кучу, дроблёная мозаика, её Адель вертит, крутит, не понимая, как с ней обращаться, но в очертаниях и силуэтах смальты понимает смысл картинки и схватывает его, сжимая в кулаке, чтобы не сбежал. Эдварду нельзя подавать вида – скоро до неё дойдёт. Дойдёт, зачем он позвал её сюда, а не рассказал где-нибудь в углу столовой за ужином. Почему рассказал с такой задержкой – труп Джексона Миллера гниёт вторую неделю. Нельзя ни расслабиться, ни нормально готовиться к удару – сконцентрирует энергию – Адель тут же почувствует её скачок. Тогда дойдёт до неё быстрее, разозлится вдобавок – ей точно не понравится ни то, что она услышит, ни то, что сам он готов нападать. – Это ты? – Она закручивает кран, отряхивает руки и медленно поворачивается. Эдвард слышит медлительный, затяжной скрип её каблуков по полу. – Ты убил Миллера? – Нет, – отвечает Эдвард честно. Оказывается, держать спину прямо очень легко, когда за ней стоит яростная женщина с чёрными глазами. – Откуда узнал? – Он мне писал. – Миллер? И что писал? Что он умер? Отправил почтового голубя из хранилища душ? Что за хрень, Эдди?! – Нет. Перед смертью писал. О том, что произошло, и что он в Юте. – Нам нельзя поддерживать связь с людьми. – Приказ Велиала. Департамент Равновесия скрыл от Пандемониума повышенную концентрацию зла на востоке Штатов, я сказал тебе о делах, что они проворачивали в Мэне. Подстроили автомобильную катастрофу семьи детектива, подсадили судмедэксперта на азартные игры, кто-то направил заявку на наше задание, а другие демоны реализовывали конфликт между Крайтом и индейцами, это только малая часть явных вмешательств бессмертных. Столько же может быть неявных дел, тех, что не бросятся в глаза сразу. Каблуки стучат по кафелю. Эдвард прикрывает веки, над ухом что-то пищит, как комар. Это не он, думает Эдвард, но оборачиваться страшно – Адель вернулась за стол. – Скрути мне косяк. Он крутит. Неторопливо распределяет траву по бумаге, закручивая хвост. И отдавать ей не торопится. Писк под ухом исчез, но что-то рядом с его головой, около виска, так и не даёт ему покоя. Дуло. Так наверняка чувствуют себя под дулом пистолета. Эдвард именно так себя и чувствует. Хотя руки Адель на столе, она даже не двигается. – Велиал приказал мне проследить за Миллером, – продолжает Эдвард, сглатывая, протягивает самокрутку, щелкает зажигалкой около её прямого носа, – но тот сам начал мне строчить, звонил пару раз, я иногда отвечал, ссылался на занятость. А тут его прорвало, всё вывалил, и про девочек, и про следствие, подделки, подставного подозреваемого. Я пошёл проверять, но как только понял, что не чувствую энергии в доме подозреваемого, то сразу ушёл. Тогда понял, что Миллера наверняка убьют. Проверил его только через неделю, раньше не решился соваться. – Велиал знает? – Адель почему-то склоняет голову, кладёт её на ладонь. Эдварду это не нравится, он в последний момент замечает, что большой палец она сняла с кольца на среднем – уже всё поняла. – Что возле моей головы? – О, это. – Она машет руками – ничего такого, Эдвард может не переживать – и щурится. Какая же она тварь, думает Эдвард, как хорошо, что он – её друг. Быть врагом Стоун ему совсем не хочется. – Вычитала в библиотеке. Называется – вакуумная пуля. Воздух вращается с такой бешеной скоростью, что вытесняет все частицы кислорода, образуя вакуум в пределах действия техники. Такая пробьёт череп и вынесет мозги, даже ничего не почувствуешь. Ты не дёргайся, кстати, особо, я пока не очень хорошо ей управляю. – Эдвард надеется – они всё ещё друзья. – Ну, расскажешь мне, когда Велиал приказал тебе следить за мной? Эдвард не отвечает. Не знает, как сказать «с самого начала». Не знает, как уточнить, что и сюда он её привёл не по своей инициативе. Не знает, как объяснить, что она – Адель – козырь Гуфрита перед Цитаделью. И точно не знает, как оправдаться, что к убийству Вики Уокер он не имеет никакого отношения. – Я бы хотел продолжить разговор в другом месте.

***

Когда-то давно, когда ему только разрешили спускаться на Землю, Люцифер узнал, что Дьяволы, оказывается, пьют человеческую кровь. Он тогда чуть не помер от хохота, думал, так и подохнет – на Земле, зато парочку демонов с собой в Небытие прихватит – они скончаются по той же причине, что и он – нелепой странной смертью от смеха. Но на предложение какой-то шлюхи попробовать её согласился. К слову, попробовал он не только кровь. Было отвратительно. И ни человеческая кровь, ни человеческое тело не стоило трёхчасового выноса мозга от папаши. Буквально. Люций столько раз получил по голове, что собственные мозги чуть из носа не потекли. Выходя из пыточной камеры, той, что отец по ошибке назвал своим кабинетом, Люцифер, в силу юности и слегка потрёпанной головы, пообещал себе найти ту шлюху и сожрать. Это же она во всём виновата. Через несколько дней отпустило – шлюха уже была мертва, а в бордельных разговорах промелькнула эта странная, забавная тема – Дьяволы любят человеческую кровь. Кто же знал, что спустя полторы тысячи лет Дьявол наконец поймёт – правда. Ему не только высосать из непризнанной всё хочется, он и сожрать её готов, точно все два тысячелетия кроме воды в рот больше ничего не попадало. До последней косточки, весь набор ногтей, с каждым волоском с кожи. Люди – невкусные. Непризнанная – не совсем человек. В ней слишком много этого «не совсем». Это делает её главным лакомством, горло которого забито яблоками, а в центре стола давно освободили место для её блюда: сто семьдесят два сантиметра в длину, сорок три в ширину. Осталось понять, кто кого ждёт: Люцифер, когда её подадут к столу, либо она дожидается Люцифера в своей тарелке. Спросите у Люция – не ответит. Он даже не знает, зачем думает об этом. Точно на непризнанной свет клином сошёлся. Сошёлся всё-таки: мелькающие магией свечи в столовой люстре огоньками освещали именно её. На других они тоже падали, только Люцию никакого дела уже не было. Если Адель решила ретироваться тут же, завидев его раскалённые глаза, только в салат в себя поскорее затолкала, Люцифер досмотрел представление до конца. Забавно, у этой комедии сотни зрителей и только один смотрящий. Для него и организовывалось. Он в этом убеждён. Он пялился так открыто и неприлично, чуть дыру в Уокерской спине не прожёг, что понял всё даже Хаборис. Не смей, не трогай, не смотри – если бы билборды всаживали в глаза, там именно это и было бы написано. Его отвратительная агитация. О чём думает Уокер – он не имеет и понятия. Зачем ей такая короткая юбка, когда на дворе ветра задувают похлеще, чем на воландских пустошах. Он где-то там и оказался, пока обжигающий проклятый пепел заползал под одежду. Он не знает, для кого она так старательно крутила свои волосы – на новом месте студенческих попоек, конечно, организуется вечеринка, но Люций уверен – непризнанной там делать нечего. Не тогда, когда в комнате загибается соседка и, пожалуй, топит себя в слезах. У него с рождения острый слух и великолепное зрение, но он не может ни расслышать, что она щебечет Хаборису и Урану, ни прочитать по губам их ответы, хотя до этого прекрасно слышал их незамысловатый глупый разговор – Уран что-то усердно втирал Хаборису. Кажется, этим теперь занимается непризнанная. Люций уже успел проклясть себя за их последнюю встречу – не стоило говорить, не стоило предлагать, не стоило вытаскивать их отношения из подвешенного состояния. Пускай бы там и болтались. У Люция никогда не было проблем с первыми шагами – он их просто никогда не делал. Зачем? Всё, что нужно, придёт само. А непризнанная не шла, и теперь, рассмотрев по сотому разу каждый перелив её закрученных волос, ему интересно, почему. – Какого хуя, Уокер?! – слишком резко. В следующий раз Люций будет помягче. В этот – он впечатывает её в стену чёрного коридора. Локоть у её горла, внутри что-то дёрнулось. Её короткий лаконичный ответ: «отвали». Змеиное шипение – у Хабориса успела нахвататься? – и быстрый бег, нырок в темноту ночи, свист воздуха под серыми крыльями. Убежала. Люцифер пробует ещё раз: топчется перед входом в столовую, только под косой тенью светлого зала мелькает её силуэт, он замирает. Она, кажется, тоже. Блеск образа исчезает – в глазницах у неё пустые стекляшки. – Объяснись, – просит он тихо. Уокер молчит, уводит взгляд на носки ботинок, поднимает уже злой. – Ты не смеешь указывать мне, с кем общаться, – бросает она колко, остро. – Нет, – соглашается Люцифер, – но не в случае Хабориса и Урана. Что у тебя вообще в голове? – он морщится, быть мягким не получается. Всё, чего хочет – орать. – Да какая тебе разница с кем я общаюсь? Друзей пытаюсь завести, один же отказался… – Каких ещё, блядь, друзей, непризнанная? Совсем сдурела?! От резких слов она сжимается, пятится, всё по старому сценарию – удирает через балясину. Люцифер не догоняет, в конце концов, в его голове он может сделать тысячу попыток. На третьей он сам стушевывается, не понимает, как с ней теперь разговаривать. Выплывает из темноты угла, молча становится у неё на пути. – Вики, – зовёт тихо. Разочарованно. Нет, непризнанная в жизни не поверит, что Люцифер может так заводить разговор. Конечно, ничего из этого он ей не сказал. Конечно, ни одного из этих слов не было проговорено. Он просто дождался конца ужина, поднялся на одиннадцать секунд позже неё, обменялся странно-опасными взглядами с Хаборисом и поплыл по коридору через пустую лужайку к общежитию, преследуемый непризнанным запахом. Как бы хотелось, чтобы так. Но наоборот – это он за ним следует. Ловит его, выпутывает из клубка других, противных, чужих, хватается за тонкую нить химического шампуня и геля для душа, мазка цветочных духов, и тащит себя за ним через ветер по сухой траве на четвёртый этаж общежития, где он оборвётся перед закрытой дверью. Люцифер заносит кулак, хочет постучать, попробовать поговорить, но думает слишком долго – по лестничному пролёту эхом летят голоса возвращающихся студентов. Избавиться от навязчивой химозины не получается и в собственной комнате. Та оккупировала ноздри, затопила альвеолы и друзей привела – жасминовую энергию. Они добрались до мозгов, устроили балаган в черепной коробке. Люций пытается изгнать его тетрадью Мамона, но не концентрируется ни на одном слове – они как мелькают на глазах, так и остаются пустым ничем. Поэтому стук в дверь в первом часу ночи и завалившиеся на порог Эдвард с Адель – как ушат холодной воды. Отрезвляют. – Она меня чуть не прикончила! Вакуумная пуля, нужно же было придумать, – восклицает Эдвард. Теперь всё, чего ему хочется – крутиться во все стороны – никаких вакуумных пуль рядом с его висками уже нет. – Хм… Я бы тоже так сделал, если честно, – говорит Люцифер, – но ждать объяснений не стал – сразу бы убил. Он внимательно выслушал их историю, но с первых слов признался – не касалось бы это Уокер, послал бы нахер тут же. А так ему кажется, что и Адель и Эдвард способны разделить сублимацию его собственных чувств. – Ты знаешь, кто её убил? – спрашивает он Эдварда. Адель не обращает на них никакого внимания, ждут, пока скажут что-нибудь толковое, насупившись и забившись в угол дивана. – Нет же, сказал уже. – То есть, совпадение? Сомнительное же… – Ни да, ни нет. Смотрите, департамент Равновесия заказывает первые два дела в штате Мэн: погибшую в катастрофе семью детектива и зависимость судмедэксперта. Этим могли даже заниматься студенты Академии. Третье дело – Миллера и Крайта – из департамента передают Гуфриту. Хвосты кто-то подчищал уже со стороны. – Но этот кто-то должен быть всё равно из департамента. Иначе скрыть всплеск демонического присутствия в одной земной точке не получилось бы. – Именно. И убийца Вики Уокер точно знал, что там происходит. – И всего скорее был в сговоре, – заключает Люцифер. – Я ни-хре-на не понимаю! – взвывает Адель. – С чего вы это всё решили? С чего ты решил, что семью детектива сгубили студенты? Или что кредит судмедэксперт взял на себя под их влиянием? – Ты не знаешь, как департамент Равновесия распределяет задания? Программа первого курса, Стоун, – фыркает Люций. – Какого семестра? – Первого. – Упс, – она неловко улыбается. Что ж, жизнь её порядком помотала, чтобы с первого дня она пропускала занятия. – У них там есть какие-то весы, – начинает объяснять Эдвард. – Весы Гармонии, – подсказывает Люцифер. – Эти весы определяют, в какой земной точке Равновесие может быть нарушено. Где-то большая концентрация добра, а где-то – зла. Если присутствие бессмертных превышает норму гармонии, то они направляют других бессмертных на задания: где больше добра – демонов, где больше зла – ангелов. Это не всегда помогает, есть регионы с очень большим нарушением гармонии. В таком случае департамент Равновесия должен создать место с противоположным нарушением гармонии. – То есть, если в какой-то стране идёт война, департамент Равновесия устраивает в другом государстве рай на Земле? – Вроде того, – кивает Эдвард. – Самые простые задания-однодневки они направляют сюда, в Академию. Что посложнее оставляют себе – у них есть специальные сотрудники. Самую муторную хрень распределяют между Пандемониумом и Эдемом, как в нашем с тобой случае. – А мы-то почему на него попали? – Нужно состоять на учёте и пройти несколько обязательных курсов Академии, чтобы получить доступ к подобным заданиям. Пандемониум уже сам решает, кого отправить. – И у них всё контролируется? Все распределённые задания? – Конечно. – Значит, кто-то знал, что готовится в Мэне и вмешался, чтобы убить Вики Уокер? – Не просто знал и вмешался, он должен был при этом не особо нарушить Равновесие. – Интересно, как это у него получилось, с учётом четверых убитых людей. – Велиалу тоже интересно. – И теперь департаменту известно, что Велиал в курсе, – вмешивается Люцифер. Адель поджимает губы. Не прямо сейчас, конечно, но скоро департамент Равновесия узнает, что Гуфрит им заинтересовался – в тот момент, когда Адель Стоун пересекла порог квартиры с трупом Джеки Миллера – прямой представитель Гуфрита. – Какое Велиалу вообще дело до этого департамента? – не понимает она. – Если Цитадель убивает людей и компрометирует демонов… – размышляет Люцифер. – Что тебе ещё известно? – Ничего. После завершения нашего задания Велиал приказал мне проследить за Миллером. Не особо вмешиваться и светиться, просто не терять из виду, потому что в Мэне происходило что-то странное. Он, кажется, получил отчёт из Кальвиона, весной и летом этого года на восток Штатов ещё посылали демонов, но с начала августа – ни одного задания с демоническим влиянием. Это ненормально, ни один регион и земная точка не остаётся без длительного внимания бессмертных, а туда даже студентов не отправляли. – Помню такой, я его читал. Люций тоже получил этот отчёт. Пока папаша прохлаждался на Коците, а он ломал голову, что ему делать с заключёнными, отвлекал себя такими бумажками. То послания из графств, то какие-то отчёты из Кальвиона со скупыми цифрами: всё валилось в Пандемониум. Люцифер даже толком и понять не успел, для чего они нужны, не вкусил всей прелести бюрократии. – Значит, об убийстве Уокер он тоже в курсе? – Не знаю, – отвечает Эдвард. У него понурое, уставшее лицо, его этот вопрос тоже беспокоит. – Не сообщал, но он должен знать. И об убийстве второй девочки тоже. Вообще обо всём, что там происходило. – Но расследование он не инициирует. Странно. Если он в курсе, что Уокер и её подругу убили бессмертные, то чего он ждёт? Прямое нарушение законов Равновесия, такое весьма опасно для Цитадели, если она – организатор убийства. Значит, захват власти Велиала не интересует, – Люцифер рассуждает сухим, монотонным голосом. Адель со скрипом ловит его мысли – те постоянно убегают в страхе, не желая перевариваться, от самого главного вопроса: причём здесь она? Или хотя бы Вики Уокер. Что этому идиотскому миру понадобилось от совершенно безобидной, и даже по его меркам бесполезной девочки? Или – ещё страшнее подумать – Велиалу. Ладно, сама Адель с этим справится, но если демон придёт по душу непризнанной? – Я не знаю, в чём выгода Велиала, – признаётся Эдвард, – но с инициацией расследования ты не прав – он хочет перевести меня в Кальвион, и мне нужна ваша помощь. – У тебя нет статуса пса или ищейки, ты даже не служишь Гуфриту, расследованием здесь и не пахнет. Зачем Велиалу тебя переводить? Слежка? – Что-то вроде того, ему нужен демон, не принадлежащий Гуфриту, тот, кого будет сложнее отследить. – Но ты засветился на задании, вёл дело Миллера, был в его квартире и видел его труп. Неужели никто из департамента не поймёт, что ты в этом замешан? Ну, допустим, месяц ты будешь дурить им голову, может быть что-то узнаешь, но точно не дольше. А как только они поймут, что к Гуфриту ты на бумаге не имеешь никакого отношения, но в курсе нарушений закона Равновесия, сразу же уберут! Чистой воды самоубийство! – возмущается Адель. Она жутко, убийственно жутко на него зла, но смерти явно не желает. – К этому моменту я планирую быть в другом месте. – Долго ты тянул, – усмехается Люцифер, – ну, рассказывай, зачем? – Что зачем? – не понимает Адель, крутя головой от Дьявола к демону. – В департаменте Равновесия есть какая-то печать. Когда нас на втором курсе водили туда на экскурсию, упомянули, что печать эта была похищена около ста лет тому назад. – Помню такую, – кивает Люцифер. – Её до сих пор не нашли. – Кто-то искал? – спрашивает Эдвард. – Не уверен. – Что за печать? Что ты задумал? – Адель подбирается, настроение друга ей не нравится, он точно план всей своей жизни сейчас собирается выложить, и чувство, самое ужасное чувство последней миссии её не отпускает. – Люций? – он обращается к Дьяволу. – Пожалуй, ты знаешь больше меня. – М… – Люцифер задумчиво кивает. – Слышал кое-что. Её никогда и никто не использовал, должны были, за нарушение законов Равновесия, но посчитали слишком жестоким наказанием. Осталась под охраной департамента Равновесия, в прошлом веке кто-то её похитил, кажется, в Цитадели проводили расследование, должны были остаться газеты в их местной библиотеке или что-то вроде того. – Самое главное так и не сказал, – бручит Адель, – для чего она нужна? – Она может превратить бессмертного в человека, – Люцифер роняет, смотрит на угол стола, поднимает взгляд на Эдварда, Адель суматошно, быстро, рвано бросается, вцепляется в демона. Что ж, если он может понять его желание, для Адель это совсем странный, невозможный шаг. Хотя самой страшно признаться – было бы больше силы воли, она сама бы его сделала. – Не могу тут больше, – шепчет Эдвард, сглатывая, чёрные глаза блестят надрывом. – Тошнит уже от всего этого дерьма. Двадцать лет здесь торчу и ничего не меняется. Совсем ничего… Ты прости уж, что я так… – Он мажет по ней взглядом, тянет руку к плечу. – За Велиала тоже. Как же херово… – Цепляет пальцами волосы, от этой драмы Люций закатывает глаза – нужно с ними заканчивать, иначе зальют его гостиную своими плаксивыми соплями. – Но не могу… Пытаешься что-то сделать, место своё найти, дом, а получается чёрт знает что. Карьера какая-то, учёба, а зачем? И кому это нужно, если привыкнуть так и не получилось? – Ладно, – скупо кивает Адель, потупив взгляд. Чёрт возьми, как же она его понимает. У неё хотя бы есть Кристофер, у Эдварда – каморка в катакомбах, где его ждёт только десяток кошек, сомнительные связи в Гуфрите и всё, пожалуй. – Что тебе нужно? Ты говорил, что нужна наша помощь. – Да, – подтверждает Эдвард, шмыгнув носом, – вся брутальность образа рассыпается, он слишком чувствительный, только не признаётся никому. – Твоя рекомендация для перевода, как председателя демонского совета учеников, от учителей я получу рекомендацию Барбатоса, если Геральд не согласится, с ним будет разговаривать уже Велиал, но с твоей, я думаю, всё пройдёт гладко. – А от меня? – Не высовывайся. Не светись. Не суйся в Цитадель, вообще никак с ней не связывайся. Я помню, что вы уже успели найти, но не думай к ней приближаться. Если там узнают, что мы близки, времени у меня совсем не будет, меня тут же раскроют. Пока будут ломать голову, кто из бессмертных узнал о смерти четверых людей, потом прознают про Гуфрит, могут даже поднять панику – хорошо, тогда станут не осмотрительными. Велиал не может рисковать своими демонами, хотел бы большего, власть, например, захватить в Цитадели, действовал решительнее, но я не знаю, чего он хочет на самом деле, и если посылает именно меня… Не думаю, что его интерес серьёзен. – Вполне логично, – Люцифер хмыкает, меняет позу, закидывая ногу на ногу, – всё крутится вокруг непризнанной, зачем Велиалу её убийца? Но нарушение законов Равновесия – дело совсем другое, хотя и не по его части. Обычное любопытство? Могло бы и за него сойти, чтобы просто быть в курсе того, что происходит в Цитадели. – А зачем ему следить за мной? – вслух спрашивает Адель. Мотивы Велиала стали ей ещё непонятнее. Если днём он рисковал стать предателем, то сейчас она совсем не понимает, за кого его принимать. – А ты сама подумай, – Люций фыркает – какой идиотский вопрос. – Если назовёшь меня сомнительной дамочкой!.. – Все портреты сомнительных дамочек с тебя писали. Он же не идиот, знает, что доверять тебе нельзя, вот и приставил к тебе… шпиона, – он кидает в Эдварда презрительный взгляд – мог бы и предупредить – хотя бы его, – единственное… Он в курсе Бельфегора? – Эдди… Только не говори, что ты… – Адель глотает свои слова, предположение накрывает – так и захлебнуться можно. – Нет, – обрывает Эдвард. – Я ничего не говорил про Бельфегора, но ты сам только что сказал, что он не идиот. – Я в заднице, – обречённо шепчет Адель. – В полной жопе. – Успокойся. Мы нашли Чашу неделю назад. Он либо ещё не знает, либо давным-давно всё узнал. Ставлю на второе, он мог понять, где Чаша, ещё раньше нас. Просто не дёргайся и сильно у Бельфегора не светись, пока мы не поймём, чего на самом деле хочет Велиал. Они уходят только через полчаса. Эдвард, хмурее обычного, поджимает сухие губы. – Только попробуй ко мне подойти! Я чертовски зла на тебя. Да я в бешенстве! – Адель срывается посреди коридора. – Надо же! Вляпаться в такое и ничего не сказать. И меня ещё в это затащить. Серьёзно, лучше тебе меня сторониться, ещё один такой выпад, и я точно всажу тебе вакуумную пулю в лоб. Эдвард, почесав затылок, тихо смеётся. – Тебе смешно? Очень весело водить меня за нос?! – Ты же не будешь долго злиться, – он улыбается, Адель, оробев, сжимает губы, чтобы их уголки не дрогнули в ответной улыбке. Очень серьёзное лицо. Их голоса, возмущённо-крикливый и тихий, уносятся дальше от покоев Люцифера. Тот в состоянии только рассматривать потолок и думать: прикончить ли ему того ублюдка, что убил Викторию Уокер, или же расцеловать ему ноги. Через полчаса, когда сон заставляет прикрыть веки, обрывком разума решает: сначала поблагодарит, а потом свернёт шею.

*** Soundtrack Laura Doggett – Beautiful Undone

Ади много болтает. Трясётся над ним, как над сакральным артефактом, убеждает, что всё понимает, признаёт, каким был идиотом, и полностью принимает его молчание – да-да, Сэми в курсе, он специально так сделал – оставил бумаги на столе, надеясь на демоническое любопытство. Не прогадал – он рад, что всё так сложилось. Ади начинает рассказывать о трупе морского чудовища, что они нашли в Сивилле. И пока говорит, усевшись между его ног на кровати, даже обуви не сбросив, притягивает его за ладони, и всё трясёт его руки, сам трясётся. Шепфа, как много он говорит. Ади роняет вместе с руками слова о Мими. Сэми притягивает его за шею, укладывает рыжую голову на своей груди – с Мими он поговорит чуть позже, проверит её завтра. Пока ему нужно побыть в тишине. У Ади на эту ночь другие планы. Он так долго подтирал сопли демонице, так долго копил своё негодование, что теперь то рвётся наружу. Сэми пытается убаюкать его ладонью по макушке до загривка. Ади что-то бормочет, сжимая его футболку пальцами, треплет ткань, боясь отпустить. Сэми страшно представить, о чём тот думает – отпустит футболку – исчезнет Сэми. Сэми никуда не собирается исчезать. Проводит по выточенной скуле большим пальцем. Без задней мысли, просто так, а собирает остаток слезы. Тогда Ади бормочет, как ему жаль – Сэми этого не заслужил – проходить через всё это ради демона. Надо же, это их первый искренний разговор за два года. Но Сэми не хочет разговаривать, а Ади много болтает. Сэми знает, как его заткнуть, но это не в его характере. Что ж, слишком многое, что предстоит сделать, не в его характере. Но если ему суждено стать кем-то – или чем-то – другим, почему он не может себе позволить опустить пальцы на Адиэлев подбородок? Может, позволяет. Притягивает Ади ближе, целует аккуратно, слизывает солёные слёзы, Ади дрожит в его руках, не держится, упираясь коленями в разведённые ноги. Рухнет сейчас. Как же всё по-другому. Раньше Ади висел над ним, теперь демон – потухающий уголёк, от него пахнет чужой горечью, в руках дрожь чужой истерики, он и выглядит по другому: волосы поблекли, лицо восковое, глаза – пустые болота. Его простили, прощают, принимают, а он зачем-то плачет. – Какой же глупый, – бормочет Сэми в его щёку, целуя, прикусывая кожу. Руки давно под его кофтой, на холодном твёрдом прессе, прощупывают косые мышцы. Теперь у Сэми пальцы впервые горячие. Всё наоборот. Даже когда Ади пытается, превозмогая тремор, расстегнуть Сэми джинсы, он отстраняет его, шепча: – Я сам. Он вместо глифта чувствует в его дыхании только робость. Дрожащие руки наконец теплеют, Сэми чувствует их жар на своей шее, пока Ади, подаваясь бёдрами, позволяет стянуть с себя штаны. Но что-то не изменится никогда: Адиэль жадно, рвано дышит, точно задыхается. Сегодня – пускай. Сэми закроет на это глаза. Ангел же сосредоточен, упрям и настойчив. Всё, что угодно, лишь бы Ади не плакал. Лишь бы ему было хорошо. Боги, как же Ади сейчас невозможно хорошо. Они оба заждались, не подпуская друг друга к себе. Теперь, сегодня, он позволяет вобрать себя ему – сначала, потом, забывшись от гула в ушах – себе. Когда Ади засыпает у него на груди, Сэми успокаивает себя его волосами. У Ади, пусть теперь и блёклые, но мягкие волосы. У Сэми чуть жёстче – шампунь – один на двоих – не виноват, всё генетика. Свет ночника ровно падает на спокойное, усталое лицо. Ади не идут синяки под глазами, проблем со сном у него никогда не было, всегда и везде спал, как убитый. Были проблемы с Сэми. Ангелу не нравится об этом думать, от такого внутри что-то кусается. Но он думает. И хуже – думает о встрече с Оракулом. Тихо, чтобы не разбудить, он поднимается с кровати. Уже поздно – по коридору проносятся пьяные голоса возвращающихся с вечеринки студентов. Сэми оборачивается на Ади, он мирно посапывает, обхватив рукой подушку, – странно, почему вернулся в комнату, а не туда пошёл. Сейчас бы завалился вдрызг пьяный, добрёл до кровати, сверлил его глазами под светом уличного фонаря, и, пробормотав своё любимое в присутствии Сэми «к чёрту», повернулся на другой бок и уснул. Сэми не такой чувствительный, как любой из демонов, ему тяжело даются трактовки чувств и эмоций, но, кажется, Ади с самого начала планировал прийти сюда. И разговор с ним тоже планировал. Сэми улыбается, но возвращается к столу, улыбка слезает, как старая штукатурка. Что ж. Мысль проста, задачка решается легче, чем складывается два и два: Оракул управляет временем и пространством, если Оракул – Сэми, значит и Сэми умеет управлять временем и пространством. Он не чувствует в себе никакой силы, прежний спокойный поток лимонной, кисловатой энергии, сейчас – с примесью пряной выпечки. Как лимонный пирог. Он прикрывает веки, за ними либо чья-то шутка, либо образ, который Сэми никак не может на себя примерить. За ними он сам, в сброшенном капюшоне, с чуть отросшими волосами и глазами бледнее, вместо капилляров в них чёрные прожилки, трещины в небе, рождающие бездонную космическую пустоту. Сэми распахивает глаза, судорожно ищет в столе зеркало, оттягивает нижнее веко, рассматривая глазные яблоки – ничего. Оракул, Сэми из будущего, ничего не рассказал, когда именно это с ним произойдёт, Сэми не спрашивал, как воды в рот набрал, стоял посреди заросшего игрового поля, и ничего не смог спросить. Если сам – то как? Его физический дар фактически заблокирован с самого детства, как тот, что нарушает законы Верхнего мира. Даже хотели печать наложить, запрещающую использовать чары, но вмешался отец, где-то подмазался, уговорил оставить сыну возможность быть полноценным. А после долгими бесконечными вечерами уговаривал его отказаться от дара – давай же, у многих это получается, немного без него походишь, а после новый появится. Сэми вцепился в него, не хотел отпускать, тот и не ушёл, повиснув бесполезным, тянущим назад грузом. Если сам – то как у него получилось с ним управляться, если он и ментальный не может толком развить за пределами сновидений? Сэми вновь прикрывает глаза, откидывается на спинку стула. Время, осязаемое при должной концентрации, толчками с гулом бьёт в ушах, закручивается в ушных раковинах. – Рассчитайте силу удара, при нарушении гравитационного поля… и при скорости полёта бессмертного… Что за бред? Фенцио обдолбался? – Ади громко возмущается, Сэми слышит, как тот в другом конце комнаты шуршит страницами учебника. – Это нужно, чтобы знать, какую силу и долю энергии применять, чтобы увернуться, если ты вдруг решишь добраться до Латона, – отвечает собственный голос где-то совсем рядом. – Нахера мне в Латон? Я же демон. Сэми не помнит этого разговора, значит он – из будущего. Уже что-то, уже лучше. Он открывает глаза, видения смазываются, исчезают. Смотрит на Ади, тот спит так же мирно. Ещё разок попробует. Но получается только с третьего. Сэми внимательно следит за оттоком энергии и не понимает, как вкладывать её правильно. Никто не учил, среди преподавателей нет пророков. – Серьёзно, ещё немного, и я бы ему шею свернул. Придурок! О, хочешь прикол? Кто-то стащил трусы Урана во время игры. Он прыгает по видениям безвольно, они сами всплывают звуками, сонмом разговоров. Когда Сэми несмело приоткрывает глаза, они тут же ускользают. Через семь минут таких прыжков у него начинает болеть голова. Ещё через пятнадцать минут все голоса сплетаются в вереницу, закручивающийся воронкой хоровод: там и Мими, и Вики появляются. Ещё больше Ади, голос Ади грохочет в черепной коробке. Плохо, он совсем их не контролирует, цепляется за каждую фразу в попытке остановить, но они ловко ускользают из его хватки. Кроме одной. – …Если ты меня слышишь, я сделал, – это его голос, где-то рядом с входной дверью, усталый и вымотанный. Посмотреть бы хоть одним глазком. Он слышит, как ветер бьётся об окно, с воем заползая в щели рамы. С этим ветром видение уползает в очередной раз. Сэми держит его изо всех сил, утягивает к себе назад, чувствует вздувшуюся на лбу вену, стекающий по бровям пот. Видение – зажёванная плёнка в кассете – такую не вытащить силой в сохранности назад. Голос глотает сам себя, повторяет глухо: – …Если ты меня слышишь, я сделал. Сэми отматывает назад, плёнка в кассете рвётся, хрустит, трещит, за спиной хлопает дверь, шуршат ботинки по полу, вздыхаает: – Я сделал. Оракул, если ты меня слышишь, я сделал.