***
– Я не знаю, как с ним разговаривать, – Ади прикусывает губу и хмуро рассматривает школьную поляну, наполнившуюся студентами в последний день каникул. Непривычные для этой недели разговоры проносятся по коридорам, в столовой стоит дикий гул и все точно с ума сходят от долгой разлуки. Но у Ади другое настроение – Ади не готов прервать разлуку, и когда утром в комнате появляется Сэми, Ади постыдно притворяется спящим и сбегает, как только ангел уходит в душ. – Ртом, – без сожаления отрезает Вики. – Легко сказать… – Легко и сделать. – Она останавливается, удобнее перехватывает пакет с вишнёвыми пирожками и строго смотрит на друга. – В чём проблема? – Я поступил нечестно, – выдаёт демон стыдливо, – залез в его бумаги, врал, делал вид, что его проблем не существует, что мои проблемы значительнее и весомее. – Боишься признать, что ты дерьмо? – А когда признавался, что я дерьмо, делал это так, будто в этом виноват он. И именно в этом проблема! На его плечо падает тяжёлая, женская рука, ледяной голубой взгляд впивается в его лицо и пухлые губы едут в улыбке: – Он тебя любит. Ади корчит гримасу, кривит рот, сейчас это самое мерзкое признание, которое он только мог услышать, оно скребётся внутри, царапает душу, оставляя на ней колкие, едкие надрывы и желание вывернуть себя вместе с опохмеляющим завтраком, по ошибке в выходные названным обедом. – Но можно?.. – вопрос неуверенный, Ади готов проглотить язык прямо сейчас, топчась посреди двора в неуверенности. – Можно что? – Ещё немного… – он давит слова, как давят его тяжёлые уокерские глаза. – Побыть мудаком? – Вики убирает руку с его плеча, дёргает его за ухо и смотрит на общежитие, прикидывая. – Валяй, только недолго. Потом силой притащу тебя в комнату. – И ещё раз дёргает за ухо – не шутит. – Просто немного приду в себя, нужно же обдумать разговор, чтобы не быть совсем идиотом? Как лучше всё преподнести, с чего начать и всё такое… – Ага. Пошли, кажется, в лазарете мне выдавали что-то от нервов. – Пора уже запомнить, что катакомбы и лазарет – разные места. – Да, в первом месте лечат твои нервы, во втором – мои. – Иногда я думаю, что нам стоит поменяться. О прибытии соседки Вики сообщает сумка, её они находят, брошенную у двери. Дверь в ванную закрыта, и непризнанная наивно сжимает в руках бумажный пакет: не зря взяла – демоница падка на сладости. Ади ленно огибает её, плюхается на диван и зовёт Мими. Из ванной никто не отвечает, но с балкона тянет сигаретным дымом и Вики кивает на балконную дверь. – Ну уж могла и поздороваться с друзьями, – недовольно и громко говорит Ади через минуту молчания. Никто не отвечает. – Странно. – Вики встаёт с кровати и выходит на балкон.Soundtrack James Vincent McMorrow – Ghosts
Демоница сидит на холодном полу, сгорбившись и опираясь лбом о согнутые колени, и никак не реагирует на соседку. – Привет? Вместо ответа – тихое неразборчивое бормотание. – Чего? – Непризнанная напрягается, чувствует её кислую энергию малины и понимает – что-то случилось. – Всё в порядке? – Уйди, пожалуйста. – Мими с усилием поднимает голову, у неё красные глаза, бледное лицо и сухой излом искусанных губ. – Ты… – она не договаривает, морщится и отворачивается, хватаясь за горло, со всхлипом задерживая дыхание. – Ты слишком сладко пахнешь… Меня стошнит… Уходи. Вики медленно пятится назад. – Пожалуйста! – она срывается на визг. – Чёрт, Вики, прошу, уйди! Она смотрит на неё пронзительным, стальным взглядом. Уокер становится не по себе, и она никак не может оторвать глаз от подруги, глотая слова. А Мими отчётливо видит, как вместо чёрного свитера у непризнанной раскрывается, разрывается живот, распускаясь красным цветком блестящих, намасленных кишок, и подрывается к перилам, перегибаясь через них. – Ладно, поняла. – Она наконец уходит. Мими моргает, долго смотрит на сухую землю. Они и там, валяются бессвязным гладким кровавым лабиринтом. Она с третьего этажа чувствует их запах, он тошнотворный, жасминовый, сладкий, отдающий сахарной забродившей вишней. От ледяного ветра её бросает в дрожь, желудок болезненно скручивает, ему недостаёт жидкости и пищи, в нём повышенная доза табака и смолы, и не будь в её теле этой липкой дрожи, её бы давно вывернуло прямо с балкона, и с Абаддоном у них получилась картинка-перевёртыш: он висит на кишках глубоко под землёй, она повисает с небес, и в воздухе изо рта до травы тянется вся её пищеварительная система. Мими жмурится сильнее, прогоняя дурацкие видения, те соринкой попадают под закрытые веки. Она моргает ещё раз, пытаясь отмахнуться от злых мыслей, но воображение сильнее – она уже видит трубку пищевода, он чем-то напоминает короткий шланг. «А папа?..» На глаза наворачиваются слёзы, она сжимает веки изо всех сил, в голове стучит последняя молитва, она просит убраться из её головы. Злится, скрипит зубами, выгоняет, сопровождая проклятиями, держит тошноту в горле, оседает на холодный пол балкона и тянет колени к груди, методично себя убаюкивая. Спиной чувствует прилипших к окну друзей. Чувствует их удивлённое встревоженное безмолвие, вопросы, повисшие в воздухе, их обеспокоенные взгляды. От этого выворачивает ещё сильнее. Прикусив зубами штаны на правом колене, она тихо скулит, качаясь из стороны в сторону. «Только не он…» – сквозит в голове и там же всхлипывает, не сумев даже в мыслях договорить, кто. Удивительно, но Мими не помнит, как он выглядит. Не помнит его голос, его движения. Столько раз видела, как он держал вилку за столом, вместе с ней осанку, когда ходил по их замку, как, перепачканный в грязи, трепал её по голове, когда она убегала из дома под ворчание матери и таскала ему что-то съестное с кухни. Мамон любил орехи. У Мими всегда в карманах были орехи. Их она меняла на драгоценные камни. Мамон говорил, что это самый выгодный обмен, но такой курс существует только для его маленькой непоседы. Воспоминания заканчиваются уже перед унитазом, смываются вместе с рвотой и уносятся в канализацию. Она долго сидит на полу ванной комнаты и долго приходит в себя. Трёт щёки от застывших слёз, умывает лицо холодной водой, до жжения в горле полощет рот и только после этого на ватных ногах выходит в комнату. – Может… вам погулять? – она тихо шепчет, Вики и Ади напрягаются, чтобы услышать её слова. – Никуда мы не пойдём! – Ади вскакивает с дивана, рьяно идёт к кровати демоницы. – Ади… – Вики останавливает его за руку, утягивает назад. – Кажется, не лучшее время. – Да плевать мне! Мими, что… Кто тебя обидел? Она с тяжелым вздохом опускается на кровать, забирается прямо в обуви, отворачивается в другую сторону, и, подтянув ноги, жмурит глаза. – Я была в Гуфрите, – начинает говорить медленно. Слышит, как Ади сопит за ней от нетерпения, знает, что его зубы громко скрипят, челюсть скоро треснет от напора, а сам он того гляди и разорвётся. – И-и-и?.. – он тянет, ждёт, что сама всё расскажет, но Мими лежит, не двигаясь. – И что, Мими? – И что?! Ты, что ли, совсем идиот, часто ходишь в Гуфрит?! – Демоница вскакивает, тянется к нему кулаком, но вдруг оседает и всхлипывает, быстро отворачивается и выпаливает всё, что видела. Ей кажется, что с каждым словом Ади отдаляется, а губы непризнанной то приоткрываются, то сжимаются от злости. Мими проваливается в свежие воспоминания, срывается, смешивает тошноту с памятью об отце и давится рыданиями, а после моментально затихает, когда на плечо опускается горячая демонская ладонь. И гладит. Гладит медленно и настойчиво, пропитывая жалостью, так хреново, что Мими не может успокоиться, рыдая протяжнее, почти завывая, что ни единое слово невозможно различить. Весь мир проваливается, заливается литрами пролитых слёз, уносится на задний фон. Голоса друзей Мими слышит точно из другой вселенной. Размазанные силуэты чернеют на заплывших стенах. Они что-то говорят, она что-то слушает, вместо ответов – кивки головой, вместо отказов – поднятые плечи, весь контакт сводится к скупому, ничего не значащему мычанию. Ади долго пытается её приподнять, разрывает пакет с пирожками и насильно её кормит, передаёт эстафету Вики, та делает это более робко, вытирая костяшками пальцев перепачканные в вишневой начинке уголки рта. Ади исчезает минут на пятнадцать, возвращается с двумя бутылками, маленьким пакетом и бумагой для самокруток. Мешает ей лекарство, от того пахнет гнилой рыбой и какими-то потрохами, заливает его в Мими силой, выжидает ещё пятнадцать минут. Когда взгляд демоницы яснеет, он подносит другой стакан, Мими без особого интереса начинает цедить глифт и моментально пьянеет. Когда стакан пустеет, под нос ей пихают косяк. Ади бы хотел утешить её по-другому, но по-другому он не умеет. Сначала Вики хочет вмешаться. Впихивать в соседку жареные пирожки, заливать это лекарством, а после алкоголем – кажется ей плохой идеей. Но Мими так послушно принимает всё, что ей дают, что Вики отступает, думая, что она знает демоницу всего два месяца, а Ади, пожалуй, всю жизнь. И впервые жалеет, что они вовсе никакие не подруги.***
– Здесь можно болтать? – Адель разминает шею и ведёт плечами назад – от долгого полёта спину тянет тупой приятной болью. Люцифер в ответ только фыркает: – А есть, что скрывать? – Ну-у… Да?.. Она недовольно осматривает место, куда он её притащил. Из окна хороший вид на Зелёную Гору, та сияет светом и разрывает им кровавое пандемониумское небо. От открытых ставней валит жар, Адель вытирает ладонью капли пота со лба и морщится от запахов. С большим запасом восстановившейся энергии она чувствует чужие сильнее, и они ей не нравятся. Пьяным телам в воскресное утро не стоит удивляться в Пандемониуме, но демоница ныряет в атмосферу слишком быстро: вчера её никто не трогал, сегодня у всех такие взгляды, что именно этим они и хотят заниматься – потрогать её везде. Им даже плевать на Наследника. На нём мантия, закрывающая татуировки, крылья он благонравно прижимает к спине, чтобы не мешать другим посетителям, и никому и в хмельную голову не придёт, что рядом с ними сидит их будущий повелитель. Люцифер заказывает какое-то чудовищное мясо себе, для Адель берёт непонятные шарики на деревянных шпажках, обжаренные в масле, обоим – по кружке хмеля. Шарики демоница уминает за пару минут, они приятно хрустят и на вкус похожи на сыр. Хмель – один в один человеческое пиво. Здесь может расти пшено, она помнит из видения Бельфегора светлые поля Воланда. Поля остались на границах Мавроса, но под угрозой пепельных бурь демоны вывели новый, неубиваемый, термоядерный сорт. Почти рыжий на цвет, как её голова, и хмель из него варят красный. – Они слишком заняты твоим худосочным телом, чтобы слышать, что именно вылетает из твоего рта. Говори хоть, что крошишь по ночам младенцев, – им плевать. – Люцифер откидывается на спинку стула, медленно режет ножом мясо и медленно жуёт. На лбу Адель надувается вена – время течёт так вяло, что вскоре она лопнет от ожидания. – Ты сделала то, о чём я тебя просил? – О чём ты меня просил? – она не понимает, качая головой. – Я отправил тебе письмо. – Значит, не дошло. – Уверена? От моего дракона несло яблоками. Кроме вашей семейки никто не кормит его яблоками. – Когда ты его послал? – она напрягается, к сердцу подбирается нехорошее предчувствие. – Примерно через час после того, как отправил тебя домой. – Кристофер… Зараза. О чём ты меня просил?! Что ты написал?! – ей вдруг становится сложно дышать и говорить. Перемена такая резкая, что перед глазами темнеет, а выпитое пиво рвется к горлу. Конечно, ходила сама не своя всю неделю, мямлила какую-то ерунду, криво делала вид перед мужем, что всё впорядке, и так и не смогла признаться. – Твой муж читает твои переписки? – Люций щерится. Щерится довольно и заплывает наглой, коронной улыбкой. Это смущает. – У нас… доверительные отношения. – По реакции понимает – ничего серьёзного, но расслабляться не собирается. – Это нормально, когда вы в браке… Давно. – Ты забыла, сколько вы в браке? – Люций опускает голову на ладонь и не стирает улыбочку с лица. Почти мило. Почти стошнит. – Отвали. – Грубиянка, – он урчит, лыбится, и алые глаза даже кажутся добрыми. – Ты серьёзно?! – Я просил тебя связаться с Мудрецом, он мог знать, с кем общался Мамон во времена создания Чаши, – начинает Люцифер серьёзно. – Я с ним общалась, – она поникает, говорить неприятно. – Но по другому вопросу. Ничего дельного он мне не сказал. – Поговорить ещё раз всё равно придётся. Всё становится серьёзным. А он – единственный, с кем у нас есть контакт из тех времён. – Тех времён? – Да, с тех времён, когда всё это началось. – Ты забыл про своего отца. Велиала. Бельфегора. – Из всей троицы только Бельфегор мог бы пойти нам навстречу. Боюсь, теперь это невозможно – он ведь невменяем. – Не скажи. Он прекрасно всё понимает. Вяло, да, но он знает, что говорит и что делает. И что сделал знает, и чем это для него закончится тоже знает. – С ним ты тоже успела пообщаться? – Я хотела его убить, – говорить об этом мерзко, но здесь, в этом месте, нет тайных личин, а у Люцифера нет ни одного куска железа, из которого можно сковать кандалы, её ограничивающие. – А он внезапно решил исповедаться, выдать мне свои прошлые грешки, нагнать всякой ереси и ни на один мой вопрос не ответить. Увлекательное зрелище, знаешь ли. – О чём он тебе рассказал? – Адель тянет свои слова, как жвачку, и это начинает раздражать. Люцифер понятия не имеет, к чему всё придёт, даже представить не может, сколько времени у них есть, а демоница явно не торопится, тщательно пережевывая каждое слово и каждую мысль. Она прижимает пальцем камень на кольце – особый момент её задумчивости – и заглядывает ему в глаза. Люцифер понимает – Бельфегор ничего не рассказывал – Бельфегор всё показал. Он видит Воланд, его он и сам не помнит в таком виде, видит дом с перекошенной крышей, старуху, странно разговаривающую, её быструю лёгкую смерть, хочет замедлить разговор с Мамоном, тщательнее рассмотреть шар, что тот верит в руках, но перепрыгивает в другое воспоминание. На нём Люцифера одолевает странное чувство – глухое, тихое смирение. Он себя одёргивает – слишком чувствительным стал сегодня. К вечеру, поди, будет рыдать от фотографий с котятами. Но кроткая понимающая тишина застревает внутри. – Вот, значит, как, – только и может выговорить. – Ты знал сына Барбатоса? – Я знаю всех адмиронов наизусть. – В деле было указано, что он офицер. – Офицер, претендующий на звание адмирона. После войны появилось приличное количество вакантных мест, знаешь ли, – он так кривит губы в изломе, что Адель вдруг понимает – ему жаль. – Этот парень туда метил. Выяснила, зачем Бельфегор тебе это показал? – спрашивает после небольшой задумчивой паузы. – Он не соизволил объясниться. Мне кажется, ему тоже жаль. Он раскаивается, сожалеет. Они с Мамоном предатели, Абаддон, вероятно, вообще ни в чём не виноват. Либо был их сообщником, навряд ли мы сейчас найдём какие-то доказательства, да и не особо хочется. Но я уверена, что Мамон с Бельфегором на самом деле предали Ад, и они стоят за открытием Трещины, за взятием Пандемониума, за тем поворотом в войне, что бы там в ней не происходило, и за всеми потерями. Не уверена, зачем показывать это мне. Какое мне дело? Я даже примерно не знаю вашей истории. – Ты правда ничего не знаешь про Небесную Войну? – А меня это волнует? – Теперь это твой дом. Адель вздыхает – объясняться совсем не хочется. Да и что ответить? У неё есть один дом, который забрали пятнадцать лет назад? Что дом, который всунули тогда же, сейчас вновь активно забирают? Что вместо злости, отчаяния, ярости она чувствует какие-то бледные обрывки эмоций, когда узнаёт подробности этого мира? Что и бровью бы не повела, сгори их весь небесный цирк к чёртовой матери? – Мне без разницы, – говорит сухо. – Этот ублюдок издевается, показывая мне всё это. Смотри, мол, я и до твоего появления творил всякую хрень, но мне очень жаль, посмотри на меня, я так страдаю. Он знает, что со мной произойдёт. Знал, может, ещё до того, как я умерла, до того, как выдернул меня из Небытия, Чистилища, или откуда вы выдираете души, чтобы сделать их своими игрушками. Они и тебя могли использовать. – Люцифер хочет что-то возразить, но она не даёт. – Не прикидывайся. Тебя кто-то натравил на меня, кто-то тебе подсказал, что со мной сделать. – Никто… – Да брось! Хочешь сказать, что… – Я ничего не хочу говорить. И обсуждать это не хочу. Уймись, Адель. Пьяный бред какого-то школьника не повод сходить с ума. Сейчас тебе ничего не угрожает. Ты можешь за себя постоять, рядом с тобой всегда есть фамильяр и… Я. – Ты?! – она почему-то начинает хохотать так громко, что вокруг все оборачиваются на их парочку. – Что смешного? – Люцифер, ты – самая большая моя проблема. Знаешь, как я была бы счастлива, придуши тебя в утробе твоя собственная пуповина? – Я о тебе такого же мнения. Он отводит взгляд, смотрит за окно, горная вершина вдали всё так же мерцает вспышками света. Люций долго думает. Они что-то узнали. Узнали много за этот месяц. Узнай десятью годами ранее, отец мог приставить его к какой-нибудь награде, погладить по головке, сказать, какой он хороший мальчик – раскрыл целых два предательства. Это и вправду тянет на награду. Но не сейчас. Сейчас, ему очевидно, они топчутся в тупике. Адель нет дела до событий прошлого, а его всё ещё что-то подстёгивает. И как Адель плевать, что вытворяли высшие чины тысячелетия назад, так и ему плевать, что сейчас вытворяет Хаборис – а он её главная цель. – Нам придётся разделиться, – на ум приходит единственный возможный вариант. – Я займусь тем, что мы узнали сейчас. Ты узнай о Мальбонте. Она кивает, выжидательно молчит, болтает в кружке оставшийся на дне хмель, чем только раздражает Люцифера. Ему всё хочется найти другой выход, он вроде бы есть, но Люцифер так и видит – в конце глухой тупик. – Ты понимаешь, как это может быть связано? – Она задумчиво кусает ноготь на большом пальце. – То, что ищет Хаборис, и то, что сделал Бельфегор? Очевидно, он не хотел, чтобы Хаборис нашёл этого Мальбонте, но в видениях нет и намёка на этого змеёныша. По ощущениям, они вообще никак не связаны, но мы же как-то до этого дошли? – Нет, я не понимаю. Поэтому мне кажется, что если начнём выяснять эту связь, запутаемся ещё больше. Единственное, ты узнала, что у Хабориса был серафимский клинок, и он связан с кем-то из Цитадели. Могли ли планы Бельфегора и Мамона быть связаны с тем же серафимом? Или со всей Цитаделью? В видении, что он тебе показал, они с Мамоном хотели попасть в Поднебесье, но им нужны были не серафимы, а светлые пророки. – Разве среди серафимов нет ни одного пророка? – Данные об их способностях засекречены. Это нормально. Ни один демон в Аду не знает, на что способен мой отец. Так же как и отец не знает, на что способен я. Способности всех высших лиц скрыты, ты даже не узнаешь дары серафимовских шавок и всех, кто работает в самой Цитадели. Адель затихает в задумчивости, вновь хватается за кольцо. Дело Цефидара в руках Цитадели, они сами на этом настояли, если к нему кого и допустят, то это будет демон из Кальвиона, а не Гуфрита. Но тело Цефидара передали Гуфриту, а не Кальвиону. Она слабо разбирается в законах, но от этой ужимки верхушек за версту несёт странностями. – Какие отношения между Гуфритом и Цитаделью на самом деле? Люцифер щурится, расплываясь в довольной улыбке, чуть склоняет голову и пристально смотрит. – Ты ведь на самом деле умнее, чем прикидываешься. Слишком ленива для ответственности, Стоун? – Отвянь. – Будь осторожнее. – Всё так плохо? – намёк она понимает правильно: попробует разобраться – наткнётся на неприятности. И их ей придётся решать самой. – Есть множество причин, по которым Цитадель способна шантажировать Кальвион. И у Кальвиона есть множество способов шантажировать Цитадель. В Поднебесье много неустоек, их мир не совершенен, и каждая сторона пытается перетянуть одеяло на себя. Многие ангелы думают, что в территориальных спорах они победили – Аурелион под их надзором, до Латона демоны добраться никак не могут, да и леса для строительства кораблей в Сивилле под их контролем. Единственные острова там же мы отдали под поселения непризнанных. Я раньше думал, какой это идиотизм – на кой ляд нам эти земные идиоты? А через пару сотен лет всё-таки понял, когда отец за шкирку меня туда притащил. Люди оказались вовсе не идиотами. Они умны, но их амбиции утекают вовсе не в ту сторону, которую мы, бессмертные, можем понять. Но бессмертие и общая беспомощность перед бессмертными с рождения их усмирила. – Вы используете непризнанных в Сивилле, как умных рабов?! На кой чёрт ты мне это рассказываешь? Я спрашивала о другом. – Я к тому, что тогда у отца была причина посоветовать Кальвиону засунуть их имперские замашки в задницу и поделиться территорией. Никто ничего не делает просто так. Они с Велиалом похожи. Если бы он хотел, чтобы убийцу Цефидара нашли, он бы выслал кого-то из Кальвиона. Либо приставил кого-то из Гуфрита к Кальвиону, подписал пару бумажек, и вот твоё жалованье уменьшено, но доступ к Цитадели получен. А он отправил тебя и даже в Кальвион тебя не перевёл, к тому же постоянно обрезает тебе возможность расследовать убийство нормально. Кто спустил с рук исчезновение праха Цефидара? Кто не настоял на получении официального заключения по делу? Кто ни разу не попросил, чтобы ты связалась с Цитаделью за этот месяц? Если бы я был на его месте и узнал, что ангелы замалчивают правду и утаивают от нас доказательства, я бы первым делом отправил тебя отрывать им головы. Но, естественно, – продолжает Люцифер, заметив, что Адель уже открыла рот, готовясь сказать что-то возмущённое и гневное, – только в том случае, если у меня не было причин поступить иначе. – То есть? Ты хочешь сказать, что есть причина, по которой я не могу убить Велиала прямо сейчас? – Если повод для его убийства – твоя тупая башка – да. Если в ней имеется ещё хотя бы парочка работающих извилин, подумай вот о чём: а служит ли его поведение доказательством его предательства? Формально, закон он не нарушает, не проявляет лишней инициативы – да, но в остальном он придерживается правил. Вопрос о компетентности её начальника должен был возникнуть уже давно, примерно тогда же, когда он отправил её в Поднебесье. Уже тогда было непонятно, хочет ли Велиал, чтобы убийцу Цефидара наказали. Нашла-то она его в первый же день, только вот Велиал не подал и крупицу заинтересованности. А после исчезновения праха у неё и вовсе закрались подозрения, что всё ему на руку. И то, что ангелы присвоили дело себе, и что забрали все отчёты в Цитадель, и то, что прах исчез как нельзя кстати. Но Люцифер прав: поведение Велиала – не доказательство предательства. Прямых улик у них нет, а он высшее лицо, глава Гуфрита, член Совета, приближенный Сатаны. Против такого нельзя идти с одними догадками. – И зачем ему помогать Хаборису? – спрашивает скорее у столешницы, чем у Дьявола. – Либо наоборот. – Адель поднимает на него голову, пока в глазах плещется недоумение. – А что? Он может помогать и Бельфегору. – Для чего? Они знают, что Мамон виновен в захвате Пандемониума, что они с Бельфегором каким-то образом открыли Разлом и впустили ангелов в тыл, Мамона они взяли пять лет назад, обвинили в самом страшном преступлении и держат теперь неизвестно где. И я сомневаюсь, что они не узнали об участии Бельфегора в той войне, и что у них нет доказательств его вины. И для чего в таком случае Велиалу помогать Бельфегору? – Ты смотришь, но не видишь. Чаша – не простая побрякушка с магической силой. Чаша – самое настоящее оружие. Оружие, способное шантажировать, вводить в заблуждение, контролировать десятки чинуш Цитадели, Кальвиона и всех неугодных. Оружие, которое угодило на территорию, подконтрольную ангелам без их, заметь, разрешения. Если я прав… Чёрт, да это же гениальный план! – Люцифер проводит рукой по волосам, расплывается в улыбке, чуть смеётся и заплывает то ли от восхищения, то ли от гордости. – Они позволяют Цефидару забрать Чашу и отдать её Бельфегору, избавляют мир от опасности перед таинственным Мальбонте, которого при помощи Чаши мог найти Хаборис, у которого теперь, несмотря на связи в Цитадели, теперь просто связаны руки, Бельфегор самолично уничтожает Чашу, впитывая её силу, и теперь умирает, избавляя их от лишней проблемы, а они ещё и умудрились выставить это таким образом, что во всём виновата Цитадель! Они пристрелили целый выводок зайцев одним выстрелом. Даже стрелять не пришлось – зайцы самоубились по пути. – И зачем? – Адель не понимает – план хорош – видно по Люциферу – тот скоро умрёт от восторга. Но ровным счётом не объясняет ничего, кроме намерений Велиала. Да и те туманны – для чего это Гуфриту и Пандемониуму всё ещё не ясно. – А вот это я и собираюсь выяснить. На самом деле, цель у Велиала и отца могла быть одна – разобраться с Бельфегором. Из-за старых счётов, либо новых – не важно. Способ, который они выбрали, конечно, очень оригинальный, но я не особо в это верю. Не верю, что это всё из-за прошлого. Две тысячи лет спокойно жил, имел доступ к власти, входил в Совет, управлял Болотами, а тут вдруг решили устранить? Сомневаюсь. Либо Бельфегор затеял что-то, о чём нам пока не рассказывает, либо они сами что-то придумали, в чём Бельфегор мог им помешать. – И именно поэтому он теперь лежит на кушетке и сохнет заживо? Странный способ кому-то мешать, не находишь? – Не забывай, что Чаша – оружие. Оружие, которое отец и Велиал могли использовать. – Ты собираешься влезть в их планы? – Узнать, что затеяли. Возьмись за Хабориса, найди Мальбонте, занимайся своими делами. Остальное – не твои заботы. – Это может быть опасно. – Она его отговаривает? Люцифер только фыркает. – Не опаснее чем то, что предстоит узнать тебе. Я хотя бы знаю, с кем имею дело. – От твоего дела таращит политикой. – Стоун, – он устало вздыхает – ему надоело объяснять очевидные вещи, – от меня самого ещё с рождения таращит политикой, я Наследник. Люций неприятно морщится, между бровей проползает морщинка, в глазах полыхают блёклые искры. Беспомощная скупая ярость – сконцентрируется на этих чувствах – может разозлиться. Поводов хоть отбавляй: Наследник Престола, которого к делам этого Престола привлекать даже не собираются. Где-то в груди теплеет детская капризная обида на отца. – Мне понадобится твоя помощь. – Не просьба, приказ. – Ты только что сказал, чтобы я занималась своими делами. – Она артачится, недовольно скрещивает руки на груди и кривит рот. – Но не сказал, что ты свободна. Пошли.***
Ничего объяснять он ей, конечно же, не собирался. Просто притащил к покоям Асмодея на Зелёной Горе. Адель морщится перед патиной коридоров, стоит только представить, что скрывает в себе конструкция анфилады. На сегодня она повидала достаточно, и оргия в постели главного извращенца Пандемониума не входит в её список желаний. Главный извращенец Пандемониума, однако, находится за совсем не подходящим ему делом – роется в бумагах. – Хреново выглядишь, – заключает Люцифер. – А от тебя несёт… – Асмодей вскидывает голову, морщит нос. – Боги, что это? Хмель? Ты обнищал, друг мой? Пришёл бы сразу – в моём заведении тебя готовы обслуживать бесплатно, и время проведёшь в компании благородных леди, а не всяких… – он почему-то бросает на Адель острый взгляд, – сомнительных дамочек. – Ты охренел?! Она вспыхивает, сжимает кулаки, Люцифер, к своему несчастью, оборачивается и видит, как начинают чернеть синие глаза. Да она и на долю процента не такая сомнительная, как он! От голого вспотевшего торса, под светом люстр на котором блестит липкая от пота кожа, таращит неприятностями, а в всклокоченной голове явно ворох нехороших мыслей, и покрасневшие глаза так и говорят – что-то задумал. – Вообще-то, он прав, – на свой риск хмыкает Наследник. – Сомнительная дамочка с сомнительной историей и профессией. Это же с тебя портрет писали, Стоун. Не хватает только пожизненного недотраха и появившейся на его фоне повышенной агрессии к прекрасным особям противоположного пола. – Прекрасные особи противоположного пола сейчас станут мёртвыми особями противоположного пола. – Моя психика не выдерживает, – капризно канючит Асмодей, пропуская угрозу мимо ушей, – почему никто не сказал, что это так сложно? – Проблемы? – Люций тоже решает игнорировать злобно пыхтящую женщину. – Будешь моим… этим… как они их называют? Шафером! Люцифер удивлённо присвистнул, Адель даже, кажется, тоже замерла. – Ты же не?.. – И я всё голову ломаю над подарком. Что подарить девушке, у которой всё есть? – Подарок на собственную свадьбу? – у Люцифера и последнее слово говорится с трудом. Свадьба и Асмодей – они точно не в параллельную вселенную попали? – Не на свадьбу, на помолвку. – Я же сейчас не придумал этот разговор, да? – Он поворачивается к Адель, та ворочает языком по рту, всё силясь вспомнить, как разговаривать. – М-м… – Понял. – Люций кивает. Долго смотрит на Асмодея. Его забитый усталый взгляд вдруг становится весёлым, на губы наплывает самодовольная улыбка. Он трясёт головой, как самая счастливая лохматая собака на свете. – Какого хера? – Я влюбился! – Ты спятил? – Это любовь, друг мой. Твоим хмурым злым мозгам не понять. Вот была бы у тебя хоть капелька света в сердце! Не огорчай меня, мои чувства не подводят – ты бы в жизни не подумал, что в душе моей есть место для любви. Это обидно! Я, знаешь ли, всегда открыт для душевных увлечений. – И кто на это согласился? – Люций буквально давит из себя, не убирая ладони со лба – может перегрелся? Показалось? Но Адель Стоун, статуей замеревшая рядом, подсказывает – нет – всё взаправду. – А зачем? – открытое искреннее недоумение, от которого Люцифер выдыхает – друг не совсем выжил из ума, а Адель злобно щурится – тоже поняла, к чему этот дурацкий вопрос. – Значит, по расчёту. – Дьявол обессиленно опускается в кресло, смотрит на раскиданные по столику бумаги. – Какой же ты придурок. – Но вы поверили! – Мы не поверили, – вмешивается Адель. – Кто вообще поверит, что ты можешь любить кого-то, кроме себя? – Тебя я люблю. – Асмодей игриво подмигивает. – Иди нахер. – И кто? – Люцифер вклинивается в разговор, Асмодей же, кажется, решил поиграть в гляделки. Недавно страдал от бумаг, а теперь повеселел, переводя задорный взгляд то на Дьявола, то на демоницу. – Секрет, – хихикает. – Но если станешь моим шафером, узнаешь первым. – Ты просишь как друга или как?.. «Как Наследника» слететь не успевает, Асмодей перебивает: – Ой, там так всё сложно! – Значит, она не согласится. – Но и отказаться не сможет. Хотя я вовсе не хочу обсуждать это при ней. – Он бросает короткий капризный взгляд на Адель. – А вы зачем пришли, кстати? – Мне нужны ключи от Ока. – Тебе или ей? Ей я ничего не дам. – Да какого?.. – Не бухти, – Люцифер машет – присядь, мол, и успокойся. – А ты согласен стать шафером? – Асмодей не торопится. Игра наивная, совсем лёгкая, не будь в его глазах задорности, Люций давно бы подумал, что тот его шантажирует. – Недостаточно информации. – Хм… – призадумывется, тёмная макушка опускается вниз. – Я тут начал много общаться с Дантосом. Ты знал, что бедные детишки Дельты Водоворота ходят в рванье только потому, что городовой рассорился с Мавросом из-за дел своей жены, и теперь те отказываются поставлять паутинные нити? Дантос верещал от радости, когда я решил помочь. Назвал это «потаскушья миссия» – мои девочки, оказывается, умеют хорошо шить. Адель, стоящая столбом, совсем не понимает, о чём речь. Но имя Дантоса ей знакомо – он правая рука Бельфегора. И почему-то ей это не нравится. Люцифер чему-то радуется, улыбается, фыркнув, бросает, что он тот ещё ублюдок, тянет руку к Асмодею. Асмодей, поняв слова Люция как-то по своему, достаёт ключи из кармана и отдаёт их. Адель от возмущения, игнорирования и полного непонимания может только безвольно плестись за Люцифером в угрюмом молчании. Когда они пересекают танцевальный зал, где когда-то давно, казалось вообще уже в другой жизни, Люций обжимался с Уокер, а Адель подглядывала за ними, свесившись с парапета, ему надоедает. – Ну спроси уже, – он выдыхает, замедляя шаг. – Что? – Громко думаешь. Задавай свои очень важные вопросы. – Кто-то серьёзно согласился выйти за него замуж? – Ладно, знаешь, забудь, я переоценил твои умственные способности. По развитию ты не дотягиваешь до улитки. – А он?.. – Адель не обращает внимания. – Ни за что не поверю, что он… остепенился? Даже выговорить трудно. – Ты задаешь не тот вопрос. Нужно спрашивать «не на ком», а «зачем». – Зачем? – Адель останавливается, не доходя до следующих дверей. За ними крошечный зал, поворот, за тем лестница. В оцепенении к ней и мысли не приходит, что идут они к Всевидящему Оку, в котором она сможет увидеть детей, и она для этого даже пальцем не пошевелила – обычно Асмодей не такой сговорчивый, всегда приходилось хитрить, чтобы туда попасть. – Ты безнадёжная тупица, Стоун. – Люцифер разочарованно качает головой. – Подожди-ка… Он сказал про Дантоса и брак по расчёту, и зачем Асмодею направлять какую-то «потаскушью миссию» в Дельту? – Ого, оно живое. – Люций стучит костяшками по её макушке. – Ты же не хочешь сказать, что этот урод собрался занять место Бельфегора? По поднятым плечам, вскинутой брови и уголку губ, поднятому вверх, Адель с ужасом понимает – именно это Люцифер и хочет сказать. – Ты серьёзно?! Он же даже не умер! И ты так спокоен? – А что мне ещё делать? Не полезу же я к Асмодею с нравоучениями, как плохо мечтать о месте дяди, который ещё не умер. Я, знаешь ли, тоже порой засматриваюсь на трон. Вполне заслуженно. – А вдруг его получится спасти? Вдруг мы что-нибудь найдём? – Ты сама-то в это веришь? Ты его видела, разговаривала даже два раза. Выглядит он как тот, кого можно спасти? – Но если получится связаться с Оракулом… – Каким образом? – Мудрец. – Мудрец… Много полезной информации он тебе сказал? Да и не уверен я, что он что-то знает. Кто помогал Мамону в изобретении – да, может подсказать. Но как он или Оракул исправит то, что Бельфегор поглотил дар, не принадлежащий его началу? Бельфегор ещё хорошо держится. Вспомни Урана, тот отрубился буквально от небольшой передозировки, отходил пару месяцев, и до сих пор в себя не пришёл с его проблемами с памятью. Не помню ни одного случая, чтобы от поглощения дара, не принадлежащему к твоему началу, могли спасти. У рядовых бессмертных проблемы возникают даже с лёгкими артефактами, наделёнными даром начала, они просто не могут ими управлять. Ты в курсе, что ангелы не умеют контролировать магические предметы с чарами огня? Обычный ангел помрёт тут же, если попытается поглотить его магию. Удивительно, что Бельфегор ещё жив. – Даже если так… – Адель начинает принимать. Давно уже приняла, слова Люцифера ей не нужны. Знала всё с первых секунд, стоило только увидеть Бельфегора. Сила Чаши высушила его тело, забрала всю энергию, и исход у этого только один. Озвучивать его Адель не собирается, слишком громкое слово. – Разве по правилам наследования Болота не должны достаться его братьям? Земли бездетного правителя по наследству передаются братьям, а не их детям. – О, а тут у них всё очень интересно. – Люцифер приободрился, судьба Бельфегора его волновала не меньше, чем Адель, но вопросы наследования – совсем другое. – Всё бы так и было, но есть парочка «но». Случись это двадцать лет назад, Барбатос мог бы получить Ветхий Замок и Болота в придачу, но теперь он считается отступником Ада. Ты не помнишь, наверное… – Помню, – бурчит демоница. – Его сослали в Кальвион с подачи Ребекки Уокер. Очень мутное дело. – Ага, отобрали имущество, принудительно переписали на дочь. Барбатос даже пучок травы не может купить в Аду. А про управление Болотами и речи не идёт, никто не позволит. Даже если вдруг у Совета или моего отца что-то щёлкнет в голове, и они захотят его сделать герцогом, Цитадель тут же вмешается. Самому Аду Цитадель ничего не сделает, а вот Кальвиону запросто. Такие проблемы никому не нужны. У Агвареса тоже интересная ситуация – он один из командиров Легиона. Высшие офицеры, командиры, главнокомандующий, все верхушки армии не имеют права владеть землей. Небольшой домик, участок для огорода – всегда пожалуйста. Но управлять землёй им нельзя. Даже Вельзевуловы Угодья принадлежат Каньону, а ресурсы, добытые заключёнными Вельзевула в шахтах, сначала отправляются в Ша-Деф мамаше Мими, и только потом Вельзевул получает с этого какой-то процент. Сам он ничем не управляет. – Но он же может отказаться от звания? – Нет. Они дают клятву. Даже ты не можешь преждевременно по своему желанию расторгнуть договор с Гуфритом, а легионеры дают клятву на всю жизнь. – Это всё из-за мнительности твоего отца? Боится, что военачальник Легиона, управляющий землей, может организовать вооружённый мятеж? – Мнительность, неуверенность, осторожность, называй, как хочешь. Но легионеры дают клятву охранять Ад и отдать за него свою жизнь, а герцоги несут ответственность за конкретную территорию Ада и её жителей, и если интересы Ада будут противоречить интересам провинции, а во главе стоит мужик со складом оружия и влиянием в армии… Что ж, это может плохо кончится. – Ладно. Но ещё есть Ади и Ости. Люцифер почему-то фыркает. Хотя секундой позднее Адель понимает, почему. – Ости – девица, замеченная в очень сомнительной и плохой компании, выделяющаяся разве только своим бюстом, а Ади пустоголовый идиот, который не против обдолбаться при любом удобном случае. Перед Асмодеем у них нет шансов. Он с детства пытался урвать всё самое лучшее, пробиться на самый верх, забрать себе самую красивую девчонку или сожрать самый жирный кусок. Даже сейчас Ади в курсе, что произошло с Бельфегором, но всё, что он сделал – зачем-то избил Урана, а после нажрался у Дилитра. Пока Асмодей за неделю помог жителям Болот и занялся организацией будущей свадьбы, он и невесту умудрился себе найти. С такой партией не посмеют возражать даже на Болотах. И он такой же наследник, пусть и сыном считается названым. – Я как будто какой-то политический сериал смотрю. Люцифер хмыкает. Не хочет смущать её и говорить, что в тяжелейшие периоды скуки любил пускать слухи о захвате Престола. Сколько раз влетало от отца за глупости, что он болтал в борделях и кабаках всякому случайному отребью. Рассказывал детальный план революции, вовлечённых в него демонов, где мелькали то реальные, то выдуманные имена. Иногда это служило способом мести, когда какой-нибудь советник рисковал вывести его из себя. Тогда его имя обязательно присутствовало в плане мятежа. У Наследников свои способы развлечься. Шумно гремят ключи и едут замки, когда они наконец подходят к Всевидящему Оку. Внутри темно, Люцифер запускает в воздух красную сферу. Адель смотрит на Око, но так и не может переварить новости. Те застряли где-то в желудке и слабой тошнотой подкатывают в горлу. Мутит. Неприятно. У Ада и вправду нет иного выбора, кроме Асмодея, если Бельфегор умрёт, но ей это совсем не нравится, будто не говорила недавно, что глубоко ей плевать на весь их мир. Так в себя и приходит. – И зачем я тебе здесь? – Это связано с Чашей? Или тем, что они узнали? Не любоваться же Землей он её сюда притащил? – Мими мне рассказала, что её отец изобрёл устройство, позволяющее видеть события настоящего во всех мирах. Но Всевидящее Око показывает только Землю, тогда Мими предположила, что её отец изобрёл несколько таких устройств. Я засомневался, решил проверить и кое-что обнаружил. Подойди сюда. Он подзывает её к другой стороне Ока. Неактивированное Око похоже на Чашу Пророков. Такая же форма и узоры. Вместо жидкости – пустота, ограниченная позолоченными кольцами по краям. Адель никогда не засматривалась, её всегда интересовали картинки, что оно может показать. – Активируй его, – просит Люцифер. Адель, недолго думая, проводит ладонью по кольцам, направляет в них часть своей энергии. Беззвучно одно кольцо поднимается вверх, подчиняясь магическому механизму. Полая чаша начинает светиться, над поверхностью вырастает световой купол, с каждым поворотом кольца прорезается слабая картинка, распадаясь рябью, пока золотое кольцо не набирает нужную скорость, и проекция принимает правильные очертания иного мира, от чего Адель, округлив глаза, наливается краской. – Какого… – на картинке её дочь. Выросшая двадцатилетняя дочь, занимающаяся тем, что уже могут позволить себе взрослые девочки. Сзади слышится смешок. – Интересно, она в маму или папу? – Закрой рот! И глаза! И уши! Отвернись! – Что я, по-твоему, голых женщин не видел? – Эта будет последней, клянусь. Если ты прямо сейчас… – Кажется, всё-таки в папу, – он и не думает отворачиваться, пялится, растянув дебильную ухмылку, прямо на её Несс, с издёвкой опускает глаза на её собственную грудь, заставляя Адель, одетую, в отличии от кое-кого, смущённо прикрыться руками. – Точно в папу. – Иди к чёрту! Всё у меня нормально! – После двух детей? Так я и поверил. – Вообще-то после смерти… – Не заставляй меня это представлять. – Вообще-то ты сам… – Не напоминай.Soundtrack Kensuke Ushio – the door
Она смахивает дурацкую липкую неуместную обиду, прикрывая глаза ладонью, другой проводит по кольцам, пуская энергию. Не могут же оба её ребёнка прямо сейчас заниматься сексом? Отрывать руку не спешит, дрожащим взглядом обводя кольца, приглушённые стоны скрываются под куполом, свет меркнет, вспыхивая через секунду, и Адель, наконец услышав шум воды, неуверенно поднимает глаза. Всего лишь моет посуду, девушка рядом рубит морковку, на плите шкворчит масло. Обычный семейный вечер. Ну хоть тут повезло. Просто готовят. Никакого секса. – Этот тоже в папу, – комментарий не помогает оторвать завороженного взгляда, пусть глаза Люцифера теперь и устремлены на задницу её сына. Они для неё магия, что-то очень сильное и непонятное. Она так рано ушла и так давно, что теперь эти люди кажутся кем-то далёкими, на кого хочется беспрерывно смотреть, пялиться, подглядывать, следить за каждым движением, наделять их своими собственными выдуманными свойствами. Он качает головой в такт музыке, ревущей из колонки. Адель вторит ему. Кажется, ему нравится альтернатива. На губы наплывает улыбка. Девушка что-то щебечет. Тоже подпевает, ругается, когда соскальзывает нож, и отнимает руку. Он не обращает внимания, увлечённый тарелкой, только потом спрашивает, что случилось. Девушка показывает испорченный маникюр на среднем пальце. Сын усмехается одновременно с матерью. Он-то не поймёт, что только что произошло, а у Адель теперь дрожит подбородок. – Ладно, заканчивай. У нас есть работа, – говорят из-за спины. Её это не интересует. Куда занимательнее смотреть, как сын ополаскивает тарелки, ставит на сушилку, трёт стаканы полотенцем, разминает затёкшую спину, говорит «давай» и перехватывает у девушки лопатку, откидывает обжаренный чеснок в миску, вливает в сковородку соус из банки. – Адель Стоун, – надоедливый голос не прекращает попыток вернуть в реальность. – Плохая была идея. Достаточно. – Надоедливый голос принимает очертания строгой руки, проводящей по кольцам. – Давай… – он начинает неуверенно, сомнительно, Адель не может поверить – Люцифер подбирает слова? Ей не послышалось? – Давай займёмся делом? – Нет, не послышалось, у него почему-то мягкий голос, челюсть двигается в сторону, губы поджимаются, будто он их жуёт, взгляд пустой, но лицо расслабленное. Либо она с ума сошла, либо его тоже… растрогала эта сцена? – Ты в норме? – А ты? – выпаливает, не успевая подумать. – Не я только что смотрел на своих детей. – Ты странный. – Отмахивается, пытаясь сделать вид, что материнство её давно не волнует. Получается плохо. Это единственное, что ещё может её волновать. Искренне, без лишней показушности, фальшивой наигранности. Только два человека в другом, живом, недоступном мире. – И ведёшь себя странно. Жалеешь меня? – спрашивает внезапно даже для себя. Это кажется единственным логичным предположением. – Нет. – Ответил на все вопросы, сказал, что я не должна переживать по поводу пророчества, которое разболтал Ади. – Это был сон. – Сон, пророчество, какая разница? Ты мне даже сказал «спасибо»! – перечисляет всё, что за сегодня сделал Люцифер. Это на него не похоже. И Адель понятия не имеет, как относиться к такой жалости. Жалость от Люцифера – звучит не дико, но мерзко, противно. Его ненавистью можно даже гордиться – такое нужно заслужить – а вот от жалости хочется размазать себя по стенке. – В чём дело, Люций? Мои дети и тебя очаровали? – Дочка особенно, такая прелесть, – он скалит зубы, ждёт, что хотя бы это заставит вернуться на рабочий лад, но Адель точно плевать, либо хорошо делает вид, но проверять он не рискует, кивая на каменную стену чаши Ока. – Вниз посмотри.Soundtrack Amos Roddy – Yatagan
Адель смотрит. Под камнем что-то светится тусклым золотистым свечением. – Чувствуешь энергию? Адель концентрируется мигом, выбросив из головы всё, о чём думала до сих пор. – Нет. – Мотает головой, садясь на корточки. Свечение видит, энергии не чувствует, но если предмет магический, то и энергией чьей-то должен быть наделён. Ни одна бессмертная побрякушка не работает сама по себе. – Блок? – Да. – Странный блок. – Тыкает пальцем в поверхность, та каменная, не поддающаяся никаким осязательным манипуляциям. – Крепкий. – Простенькие блоки не такие, они похожи на купол, каким накрыт Туманный лес Аурелиона вблизи школы. Площадь леса настолько огромна, что накрыть его прочным куполом невозможно – даже сотни бессмертных, способных ставить блоки, не хватит на установку. Оттуда и дыры в защитном куполе, и школьники, пропадающие в недрах леса. Адель разбирается – эта дрянь постоянно мешает ей работать. – Сможешь снять? – Нет. Он сделан не из чистой энергии. Её я чувствую очень слабо, будто камень напитали защитными чарами. У тебя тоже не получилось? Люцифер недовольно ведёт уголком губ – иначе бы не позвал её сюда. – А подвинуть? – спрашивает после недолгого раздумья. – Мне кажется, под ним скрыт какой-то механизм. Дочь Мамона решила, что устройств было несколько, но я почему-то уверен, что это Око настроено так, чтобы показывать события исключительно на Земле. Посмотри на его кольца, их четыре. Наших миров тоже четыре: Небеса, Поднебесье, Ад, Земля. Я сомневаюсь, что это совпадение. Если бы мы могли его сдвинуть и посмотреть, что под ним скрыто… – И что нам это даст? – Можно найти Оракула, Мальбонте, узнать, что делают ангелы в Цитадели. Да вообще что угодно, пораскинь мозгами, Стоун. Если я прав, перед тобой стоит одно из мощнейших оружий во всём Небесном мире, которое сейчас абсолютно бесполезно, потому что его создатель сбил все настройки. – Ну это мы узнаем только в том случае, если под камнем есть хоть немного воздуха. – Так выясни. Он теряет терпение. Стоун не торопится, сосредоточившись на исследовании. Задачка перед ней не простая: магические артефакты нельзя сломать, разрушить блок может либо тот, кто его поставил, либо тот, кто использует те же чары или заклинание. Адель Стоун – маленький хакер их мира, она разрушает предметы на молекулярном уровне своим даром. Получалось криво, собрать разрушенное и вовсе не всегда удаётся. Она проводит пальцами по месту, откуда идёт энергия, вся поверхность камня шершавая, отчего стык каменной плитки чувствуется острее. – Здесь, – отодвигается, осматривая место. Совсем не видно: переплетающийся узор сливается с той частью камня, куда наложены чары. Завитки выбитого узора обрываются стыком, тонкая плита неправильной формы выбита лекалом. Без дара считывания энергии она бы и не заметила ничего. Даже света, исходящего из-под плитки недостаточно, – он сливается со светом активированного Ока. – Если я расщеплю камень и увеличу стык, может получиться. – Я могу передать часть своей энергии, если тебе будет не хватать. – Нет. Меня от твоей тошнит. Люций фыркает. Но внимательно следит за её движениями. Без неё бы и вправду не справился. У него нет дара воздуха, и так точно считать энергию у него не получится. Он смотрит, как одной рукой Адель медленно держится за камень, как напрягаются её пальцы. С такой маленькой площадью ей нужна хирургическая точность, которой Адель Стоун отродясь не обладала. Ей характерны размашистые, неаккуратные движения. Резать она умеет, а вот бьёт всегда наотмашь. Глазам, однако, видно, как крошится камень, как маленькие пылинки взвиваются в воздух. Другую руку она кладёт на плитку, проводит только одной ей известные манипуляции, напрягая пальцы, и отдергивает ладонь в сторону. – Тц! Жжётся. – Подуть? – спрашивает с насмешкой, но подходит ближе и накрывает камень ладонью, напитывая тот прохладой. – Придурок, – щерится, давя злобный оскал, но так легче. Плита поддаётся.Soundtrack Kensuke Ushio – black despair
Люцифер и сам напрягается, пытаясь контролировать слабый ток энергии. Перестарается – покроет всё льдом. Адель же убирает руку от камня, концентрируясь на плите. Подцепить и вытащить. Ничего сложного, если цеплять тебе нужно не пустоту. Благо, она там имеется. – Идёт? – уточняет Люцифер, своей ладонью он ничего не чувствует – настолько незначительны изменения. – Да, – отвечает демоница с сомнением. – Прибавь холод, она опять нагревается. Они стоят так минут двадцать, переливая энергии из пустого в порожнее. Плитка никак не даётся, через какое-то время Адель увеличивает стык с другой стороны. Ещё через пару минут хочет всё бросить – перед глазами начинает темнеть – плохой знак. Люцифер же сохраняет скупое молчание, переводя взгляд с камня на демоницу. Если увидит, что не получается – тут же прекратит. Оружие оружием, но Стоун ещё может пригодиться. Когда она не выдерживает и увеличивает стык в третьем месте, ему хочется её остановить: глаза становятся почти чёрными, а на обоих крыльях отрастают цветные перья. – Перерыв? – Нет, немного осталось. Смотри. – Она кивает на плитку, теперь и ему видно, что та подвинулась на сантиметр, а свечение стало ярче. – Я уже чувствую другие энергии. – Какие? – Их несколько. – Она часто моргает глазами, пытаясь прочувствовать чужие энергии, запечатанные в Оке. – Две… или даже три. – Я чувствую только одну. – Нет, они разные. Это энергии разных существ. Первая… Не знаю такую. Что-то сладкое и кислое, какие-то ягоды. Вторая чуть островата, кажется, горчица. И третья… Не понимаю, что это. – Она прикрывает глаза, облизывает губы. Коснуться бы камня языком, но энергии исходят из-под камня, этот приём не поможет. – Что-то знакомое… Подожди-ка… Такая же энергия была на месте убийства Уокер, и такая же энергия у Хаббла. – Что ты сказала? – его не смутила новая информация, его смущает то, что он видит. А видит он внутренности Ока, все переплетения магических механизмов, по которым током разливается чужая энергия, скреплённая другим камнем. – Ничего! – Адель оступается, отпускает руки. Плитка с хлопком возвращается на место. – Больше не могу! – Больше не нужно. Я всё видел. – Что ты видел? – Она отходит к стене, хлопая глазами. – Там… – подбирает правильные слова, смотрит куда-то мимо. – Неважно. – В смысле неважно? – Адель не понимает. Страх прилип к позвоночнику, но что под плитой – ей интересно. – Лучше всё оставить как есть. – Да ты издеваешься?! Что там такое? – То, что лучше не трогать. Это… Как бы объяснить… Я не знаю, как работает эта штуковина, но есть подозрения, что лучше в ней ничего не изменять, иначе… Не знаю. Нужно найти Мими, она должна передать информацию, какие-то записи Мамона, – растерянно говорит он полу. – Не эти, случаем? – Из внутреннего кармана плаща достаётся древняя тетрадь, скрипит кожаной обложкой. Туманный пустой взгляд приковывается к женским пальцам. – Эти, – вздыхает Люций. Мозг уже моделирует ситуацию – просто так он их не получит. Молчание затягивается. Адель вцепляется и в него, и в несчастную тетрадь. Люцифер, сомкнув губы, стоит на месте. – Придётся по-плохому? – спрашивает, рассчитывая на её рациональность. – Ну, можем и по-хорошему. От её слов щёлкает шея в разминке, крылья по очереди отгибаются в сторону. – Ты уже мне угрожаешь! Ну что за человек? Демон? Дьявол? Кто ты там вообще? Просто спроси, что я хочу. – Ты хочешь выяснить, что под плиткой, я и так знаю. У меня нет причин повторно это выслушивать. Легче отобрать тетрадь силой, что я и намереваюсь сделать. Блефует. Адель не обманешь. Слишком долго разминается: тянет шею, плечи, крылья. Крылья у него давно размяты, они летели с Гуфрита до Пандемониума. – Два пузырька твоей крови каждую пятницу, – не желая сталкиваться с ним, говорит Адель. – Пойдёт. – Его руки тут же опускаются, спина выпрямляется, рука вытягивается в её сторону, но Адель отдергивает свою. – Что ещё? Ты же не хочешь заключать сделку формально? – Было бы не плохо. – Да брось! Я тебя хоть когда-нибудь подводил? – Как смешно.*** Soundtrack Kensuke Ushio – pain in the ass
От духоты и гомона Адель поплохело. Хуже было только от осознания, что потерпеть ей всё-таки придётся: сэндвич, какие-то сырные шарики и кружка пива – плохая пища на день. Поэтому она берёт поднос, набрасывает еды, которая, по её мнению, выглядит приличнее остальной, и озирается вокруг в поисках свободного места. Конечно, его нигде нет. Всё забито. Студенты будто с ума сошли, ринувшись в столовую все в одно время. Она концентрируется, дьявольская энергия тянется из какого-то угла. – Опять ты! – восклицает, падая на стул. Вообще-то, это он должен был ей говорить. Но Люций не отвечает, уже уткнувшись в добытую тетрадь. – Есть что-нибудь? Быстрый мимолетный взгляд и рот, не проронивший ни звука. Адель хмыкает, тыкает вилкой по помидорам в салате, гипнотизирует взглядом вишнёвый кекс, оставшийся на раздаче, разглядывает незнакомых ей студентиков. Люцифер смешно читает: иногда у него чуть приподнимаются брови, иногда взгляд становится слишком сосредоточенным и серьёзным, иногда он отводит челюсть в сторону, да там её и оставляет. Будто читает остросюжетный бульварный роман, а не чьи-то старинные записи. Люцифер старательно делает вид, что ничего не замечает. Пропускает мимо взгляд исподтишка, не обращает внимания на кривую ухмылочку, нарочно фиксирует челюсть не в том месте, где та должна быть, и чуть язык не прикусывает, когда Адель наконец отвлекается. Потому что знает, на кого отвлеклась. Тоже чувствует бестолковый блок на непризнанной энергии. Даже запах слышит, от которого почему-то сводит лёгкие. И совсем не знает, что с собой делать, когда Стоун вскидывает бестолковую голову и машет рукой, зовёт к ним. Но энергия не двигается, стоит на месте, а после начинает отдаляться, попадает в поле зрения короткой юбкой и шерстяными чулками на безобразных длинных ногах, которые направляются к столу, специально оставленным Люцием на виду. – Какого?.. – роняет Адель. – ..Хуя? – заканчивает за неё Люций. На входе в столовую в самом дальнем углу от раздачи ютится парочка столиков. Те в первую очередь занимаются непризнанными. Их немного, но весь свой курс Вики Уокер игнорирует. Далее – ангелы. Вики видит свободное место рядом с Дино, но с Дино она общалась все каникулы. Как-нибудь обойдётся. За раздачей демонский улей. Уокер тут нечего делать, и к столам она приближается с опаской, покачивая подносом. На нём овощной салат и мясо, никакой жидкости. О жидкостях Уокер задумывается позже, та скапливается в её ладонях, когда она видит крепкие плечи, сильные грубые пальцы, сжимающие кожаную обложку какой-то тетради, и показательно расслабленную позу. И кардинально меняет курс направления, заметив свободное место за тем столом, который точно не понравится Люцию. Там, ни на кого не обращая внимания, сидят Уран и Хаборис. Ближе к ночи в посудомоечной сотрудница на одном из подносов найдёт согнутую пополам вилку.