«ты даже не девка, ты стухшее мясо…»
Шаркающие шаги плетущейся впереди Насти раздражали и Костин слух и подвальную тишину, но староста упорно подталкивала вперед сутулую спину девчонки, боясь потерять ее из виду. Рядом сопела нахмуренная Бэллка. Голова гудела от количества выкричанных за последние несколько часов децибел и шумящей где-то в центре груди тревоги. Они почти обошли пустующие подвальные коридоры и сейчас топтались потерянным маленьким отрядом у двери в спортзал. — Здесь замок заедает, надо осторожнее, — Кузнецова сдула со лба тонкую прядь, поворачивая железную дверную ручку. Каспер облизнула взглядом открывшуюся полоску кожи на ее пояснице, когда девчонка потянулась, упираясь рукой в косяк, и покачала головой. Староста десятой подвал не любила. Ее вечным пристанищем были подоконники, а здесь единственное окошко находилось на уровне земли, создавая тревожное ощущение коробки. Днем солнечный свет сюда почти не попадал, поэтому лампы никогда не отключали. Казалось, тут даже пахло темнотой. Костью не удивляла эта совершенно уебанская архитектура с зарешеченными окнами у пола: наоборот, именно в подвальных коридорах чувствовался непередаваемый дух нелепой детской тюрьмы. Дверь поддалась и уродливо заскрипела, пропуская их внутрь. — Давайте быстрее закончим, — Купер решительно шагнула в дышащее резиной помещение, отталкивая замешкавшуюся Бэллу плечом. Виски давила подступающая паника, и она надеялась закончить гребаный обход до того, как ей сорвет крышу. Загудели включенные лампы, бросая свет на груши, маты и старую шведскую стенку. Они осмотрели грязную «клетку», где девки отрабатывали удары друг на друге, каморку Дмитрича, где он заполнял ненавистные им ворохи бумаг, и ряды сваленных матов и ковриков. — Пахнет мертвыми хомячками, — задергала носом Бунина. Малая в ответ вылупилась на нее, выражая крайнюю степень удивления. Костья против воли хмыкнула, тут же закусив губу. И когда она привыкнет? В последнее время ей часто хотелось улыбаться. Чувствуя в этом оттенок слабости, староста ненавидела себя за эту потребность. Петруха зыркала на нее из-под ресниц и все хмуро повторяла, что она изменилась. Костья отрицательно скрипела зубами до вчерашнего дня, до момента, когда ввязалась в детские разборки. Вчера у нее болела голова, и настроение было дерьмовым. Черная вода в лужах за окнами шла рябью из-за холодного ветра. Курить хотелось, но не до такой степени, чтоб кости пробирало под непогодой. Она сунула в рот сигарету и лениво побрела в курилку, крикнув Петровой быстрое «догоняй». Под лестницей рослая девчонка накручивала на кулак мышинные косы мелкой девочки поменьше, со смутно-знакомым лицом. — Че ноешь, плакса? — девочка с косичками униженно всхлипывала на полу. Костья равнодушно похлопала себя по карманам: коробок спичек и старые самолетики. Она не вмешивалась, потому что это было правилом. С таким же успехом можно было попытаться исправить естественный отбор, и… На лицо уже рыдающей мелкой звучно опустился небольшой кулак. Она заскулила и подняла глаза, встречаясь взглядом, полным сырой воды, со стоящей на пролет выше Костьей. У нее были серые глаза и невыразительные, бледные веснушки. Девчонка не просила помощи, будто смирялась с происходящим, но в радужках у нее плескалась настоящая, праведная злость. Злость на слабость, равнодушие, несправедливость. И, черт возьми, Купер уже видела такой взгляд. Она встречалась с ним изо дня в день, всей душой злясь на его обладательницу. — Куда уставилась, м? Ты кем себя возомнила, Лизок? — серые косички хлестнули девочку по щекам, и она снова уставилась в пол, на который беззвучно закапали слезы. Последняя фраза ударила кипятком в мозг. Нахуй правила. Староста десятой, выплюнув сигарету, легко перемахнула через перила и перехватила уже занесенную для удара руку: — Угомонись. Рыжая малявка отшатнулась, выдрав из ее хватки свой кулак, но волосы Лизы не отпустила. — Че надо? Мы играем, — словно в подтверждение, она дернула свою пленницу, и та согласно замычала. Каспер знала, чем заканчиваются такие игры, и многое бы отдала за то, чтоб не быть их участником или невольным свидетелем. От провоцирующего тона мелкой, староста взбесилась как по щелчку: — Мне? Поиграть, — она недобро осклабилась, — Поиграешь со мной? Ты будешь она, а я буду ты. Девчонка жалко взвизгнула, когда староста, одновременно легко пнув ее в коленку, вывернула ее левый локоть. — А че пищим? — фальшиво удивилась Костья, — Это же очень интересная игра. Начнем, или ты ее отпустишь? Покрасневшая от натуги рыжая запыхтела, пытаясь вырваться, но чужие косички не разжала. Купер устало цыкнула и дернула локоть, уже применяя силу. Уши резанул визг. Провокаторша выпустила волосы бледной от страха Лизы, затанцевав на месте. — Хватит, хватит! Отпусти. Во взгляде — злоба моральной калеки, которой не дали выпустить агрессию привычным способом. Возможно, саму ее лупили девчонки постарше. Вполне вероятно, что этой Лизе прилетит в два раза сильнее, когда Каспер позволит им уйти из виду, но проконтролировать обратное уже не в ее власти. Гребаный замкнутый круг, гребаное засилье детского горя. С отвращением Каспер оттолкнула от себя рослого подростка. — Здорово было, правда? — протянула она, — Еще раз вместе вас увижу, буду долго с тобой играть. Поняла меня?.. Обеих малявок сдуло как ветром, и Купер только невесело усмехнулась в ответ на обиженный взгляд рыжей девочки. Подоспевшая к этому моменту Настя смотрела на нее с едкой укоризной. — Что? — раздраженно затянулась Костья. Петруха повела плечом, а потом выдала фразу, которая поселила ледовитый океан в запястьях Купер на оставшиеся сутки: — Думаю, чем Малая купила твою душу, если ты даже за ее птичку глотки рвешь… Так вот где она видела эту девчонку… Захотелось пару раз приложиться головой о стену. Староста десятой медленно стряхнула пепел и затушила даже до половины не выкуренную сигарету: — Настя, ты не могла бы прямо сейчас выколотить из меня всю дурь так, чтоб я кровью захлебнулась? Петрова закашлялась... Оставшийся день прошел смазано, ночь оказалась бессонной. Каспер пообещала себе выбросить из головы всю тревожную херню и любые мысли о Бэллке. И где она сейчас?.. Купер отвернулась, стряхивая воспоминания, обводя спортзал взглядом. Пусто и немного пыльно. Груши блестят поколоченными боками. Официальный, огромный спортзал, куда их сгоняли на ежедневные занятия физкультурой в плохую погоду, занимал почти половину первого этажа и выглядел почти радостно по-спортивному, если не обращать внимания на решетки огромных, в половину стены, окон. Там бесились мелкие, качаясь на канатах и срывая глотки, нехотя бегали подростки постарше, пахло новыми матами и потом. В официальном спортзале занимались все. А вот в этот, подвальный его вариант допускались только любимицы Дмитрича. Команда ММА, или те, кто претендовал на место в ней. Девки-переростки. Не в меру грубые, неказистые, выпускающие потоки ярости друг на друга, или на тех, кто имел смелость соперничать с ними на редких выездных соревнованиях. Их боялись и уважали. Они единственные покидали Школу на законных основаниях несколько раз в год, были связующей ниточкой между остальным миром и местом жизни малолетних преступниц. Малые мечтали когда-нибудь занять их место, благоговея перед долговязыми фигурами. Никто из неугомонных мелких не мог здесь спрятаться. Они бы попросту не решились навлечь на себя гнев команды. — Здесь никого нет. — Тогда можно уйти, — неожиданно резво кинулась обратно к двери Настя. Время было позднее, и каждая, наверное, хотела спать. С этим нужно заканчивать. Каспер повернулась и подняла глаза, ожидая наткнуться на разворачивающуюся спину Малой, но лишь увидела, что девчонка молчаливо смотрит на блестящий, затертый кроссовками пол. Она выглядела... тоже уставшей. Как будто небольшой проеб Буниной вытянул из нее привычную энергию и стер с лица выражение «против всех и не ебет». Примерно так же выглядела и сама Костья в последнее время, так что староста точно могла распознать замаскированную усталость. Укол совести кольнул так больно, почти что физически. Может, не стоило рычать на нее в туалете? Эта мысль появилась в её голове только сейчас, но вкрутилась шурупом в мозг так резко, что девушке захотелось выпить что-то от головной боли. — Да, пойдем, — она заговорила, чтобы перекричать свои мысли, — Настя, осторожнее… Но Бунина уже от души ёбнула дверью по косяку, захлопнув ее за собой с чавкающим звуком. И от этого звука по спине пробежал холодок. Это было так глупо и дешево, что Костья, не выдержав, нервно расхохоталась, сложившись пополам. В этом было что-то истерическое. О том, что дверь в подвальный спортзал Дмитрича открывается только снаружи, знала здесь каждая собака, а уж о том, что она периодически заклинивает, знали даже не собаки. Здание официально вечно находилось в стадии ремонта, но ничего внутри не менялось. Завхоз и уборщицы изредка подкрашивали облупившиеся окна и натирали чем-то вонючим пол, но на большие, масштабные изменения у них не хватало ни сил, ни времени, ни желания. Воспитанницы привыкли к вечно текущим кранам, сквознякам из щелей, работающим по настроению батареям и заклинивающим дверям. Судя по ошарашенному выражению на лице Малой, она не привыкла. Когда девчонка перестала колотить дверь, подвывая «Настя, Настя, помоги», отсмеявшаяся Костья цыкнула, сузив глаза: — Да не слышит она тебя! Ты сюда несколько дней таскаешься и забыла про звукоизоляцию? Она осторожно прислонилась к бортику клетки-октагона, брезгливо надеясь, что темные подтеки на нем — не чья-то кровь. Бэллка шумно выдохнула: — И что делать? Костья пожала плечами, позабавленно за ней наблюдая — девчонка металась по помещению как раненый зверь, то и дело спотыкаясь о разбросанные гантели. — Че ты такая спокойная? — нервно дернулась Малая в ее сторону. Староста сжала пальцами переносицу: — У Буниной тупо нет сил повернуть заклинившую ручку из-за отходняка. Сейчас она поднимется за Петрухой и нас откроют, — она поморщилась, — Уйди с глаз, мне тошно от твоего мельтешения. На удивление, Малая послушалась и покорно потащилась в угол: почему-то сначала обнимать, а потом бить облезлую, старую грушу. Следующие полтора часа тишину в подвале нарушало только тяжелое дыхание старосты и глухие звуки ударов. Осознание медленно, серой пленкой опускалось на Костью, сдавливая виски ледяными мыслями. Прошел еще час. — Ладно, она не придет… Это была мгновенная реакция, которую она сдержала только благодаря многолетней практике и оттачиванию выдержки. Ее тело словно превратилось в сотню резервуаров, которые наполнялись яростью быстрее, чем она была способна это контролировать. На секунду она прикрыла глаза. — Что? — Кузнецова потрясла уже опухшими костяшками, подходя ближе. — Я убью ее нахуй! Костья выдохнула, приложив ладони к лицу и опустив их ниже, — к тому месту, где болело. Сейчас боль была едва слышной, но она нарастала. Девушка хотела уйти. Уйти и подавить в себе это чувство, когда виски разрывались, потому что в тесном подвале с запахом насилия повсюду не хватало воздуха. А еще рядом была Малая. Она преградила ей путь рукой у самой двери, и не давала выбраться. Мысли перемешались. — Пусти меня, — дыхание затруднялось, и Костья в панике столкнулась с испуганными глазами возникшей из ниоткуда Бэллки. Это было нелогично: смотреть так близко на того, кого ты ненавидишь так сильно. — Мы заперты. Ты забыла? — Купер отрицательно замотала головой, опуская тяжелые веки, — Нам придется здесь переночевать. Это быстро придало ей сил. Ровно настолько, чтоб толкнуть девчонку и попятиться. Руки Каспер уже легко подрагивали. Оно подступает. Последнее, что ей было нужно — это чтобы кто-то увидел её в таком размазанном полубезумном состоянии. Она не сможет это как-то объяснить. Костья вообще ничего не сможет сейчас объяснить. Попытавшись взять себя в руки, она смело посмотрела на девчонку и все её усилия по успокаиванию себя пошли в топку. Растерянная Малая оглядывала ее, находившись слишком близко. Костья метнулась за клетку-октагон, цепляясь ладонями за шатающиеся бортики. — Что с тобой? — Ничего, — заорала Купер, собирая последние крупицы сил, — Не подходи ко мне! Коленки подкосились так, словно по ним выстрелили. Все…***
Что-то было не так. Ей нужна была помощь. И Бэлла второй раз за сутки сцепила зубы и пальцы, не расклеившись. Потому что ебаная староста десятой группы Костья Купер смотрела на нее. Смотрела без отвращения и ненависти, даже будто с надеждой. Как будто мысленно умоляла: скажи, скажи, что все это неправда, все просто пошутили надо мной, скажи. Смотрела, лежа на бетонном, пыльном полу и неестественно дергалась. Воспоминания о девушке копились в голове Кузнецовой ненужной рухлядью неделями. Сила глупой тоски по чему-то неполученному оказалась бесконечна и безобразна: вымолить, вытравить, вырвать ее из тела! И плевать, что не было чувства острее и многозначней, чем то, что молоком растекалось в груди после их нелепой близости. Она хранила ее образы в голове словно невзначай: помнила злую и растрепанную, спокойную и наглую, но такую как сейчас — нет. Каспер казалась машиной, кем-то непоколебимым и невероятно стойким, даже если стойкость эта бесила. Купер была не равна ей, девчонке с разбитыми коленками, вспышками гнева и странной стрижкой. Староста десятой по определению не могла быть слабой. Но в эту минуту была. Думать было некогда, и Кузнецова метнулась к ней, с размаху опускаясь на колени рядом, наверняка разбивая кожу под широкими штанами. Костья зашипела, попытавшись отползти, но только больно приложилась затылком в нелепом движении. Бэллка потянула ее за руки на себя, притягивая ближе. — Тш-ш… Я тебе помогу. Разреши мне помочь? — Купер протестующе замычала, крепко зажмурившись, — Иди сюда…. Что такое паническая атака Бэллка знала не понаслышке. Сердце сдавило жалостью и чем-то необъяснимым, когда она притянула в тесные объятья вырывающуюся Каспер. Девушку колотила крупная дрожь, сжав зубы и зажмурив глаза, она дергалась, выдыхая через раз. — Давай дышать вместе. Все хорошо. Слушай меня, давай… От нее привычно пахло дождем и сигаретами, и непривычно — страхом. Каспер барахталась у нее в руках, со скрипом стискивая челюсти, а когда перестала вырываться, стала больно цепляться пальцами за одежду и волосы. Бэллка морщилась, пытаясь укачать дергающееся в судороге тело, словно на полу рядом с ней бился в истерике большой ребенок. Было пиздец как страшно, и она всерьез беспокоилась, не путает ли приступ паники с припадком, но взгляд Костьи медленно становился осмысленным. Ее глаза наконец казались не льдисто-зелеными, как в любой другой день, а светлыми, почти прозрачными, ярко горящими на фоне потолка в пятнах сточной воды. Бэллка рассказывала ей какие-то глупости, пытаясь пальцами ослабить давление ворота футболки на татуированную шею, когда в невнятном бормотании разобрала: — Ты так нужна мне…. Ты давно была мне нужна…. Где ты шлялась все это время? Тихо, почти ласково, пробирая до озноба. Покрытые чернильными рисунками пальцы крепко вцепились в Бэллины ребра, а в груди ее потеплело.***
— А еще в АРБ запрещены удушающие захваты и болевые приемы на шею, я как-то раз слетела с турнирки из-за них, но… — Хватит, у меня сейчас ненависть к твоему АРБ сильнее, чем все чувства на земле. Бэллка замолчала. Она не видела ее лица, только слышала голос, потому что сидела, подперев ее спину своей. Как только тревога разрешила ей дышать, она вывернулась из объятий девчонки, но потерять с ней физический контакт казалось физически больно, поэтому они некоторое время сидели, плотно прижимаясь друг к другу спиной. Малая болтала, не замолкая, разгоняя повисшую в подвале неловкость и гнетущую тишину, а Купер позвоночником чувствовала, как колотится ее сердце. — А можно вопрос?.. Костья недовольно поморщилась, поднимаясь. Потерявшее тепло чужой спины тело окатила дрожь. — Это обязательно? — Да. — Нельзя, — растирая пальцами собственные плечи, она попыталась стряхнуть озноб, все еще стоя к девчонке спиной. Пусть думает все, что угодно, лишь бы не вздумала ее жалеть. Этого Костья сейчас не переживет. Не после позорного припадка полчаса назад. Малая помялась, словно собиралась с мыслями. Обернувшись, Каспер увидела, что она тоже поднялась и осторожно ее оглядывает. — Давай начистоту. Между нами что-то происходит? Староста усмехнулась: — О, правда, что ли? — она кинула на нее еще один быстрый взгляд, прежде чем отвернуться, — Тебе кажется. Кажется-кажется-кажется. Казалось, что она готова была повторить это снова и снова сотню раз, словно сама хотела, словно это было единственным способом в это поверить. Бэллка вызывающе вскинула подбородок, скрестив руки на груди: — Поблагодарить не хочешь? — За что? — ее тон стал тише, и если бы Малая знала старосту своей группы получше, или хотя бы была наблюдательнее, смогла бы понять, что это очень плохой знак. Но Кузнецова не знала. — За помощь! — Я не просила тебя, — произнесла Купер, запрокинув голову и протерев глаза, — Я, блять, никогда ни о чем тебя не просила. Выключи синдром спасателя и отвали от меня. Каждое слово было подобно мазку чернил на бумаге — черное, не выводимое. Это было честно. И ещё это было хреново. Зажатая фигура Кузнецовой кричала о том, что ей хотелось сбежать, и это заставляло что-то внутри морщиться. Бэлла кивнула, будто не в силах перебороть холод ее голоса, скребущий кожу и внутренности. И Костья разозлилась сама на себя, увидев в ее глазах разочарование. Потому что еще совсем недавно девчонка смотрела не так. Потому что она была невыносимо близко, одуряюще пахла мылом и чем-то теплым и просто была рядом… Потому что ни одна паническая атака не заканчивалась для Купер так быстро как сегодняшняя… Потому что это стоило тысячу «спасибо», а Костья не умела сказать и одного… Бэлла успела сделать шаг в сторону каморки Дмитрича, горько покачав головой, когда Костья схватила ее за шею, разворачивая. Не поняла, как оказалась рядом с ней — только через секунду уже сжимала запястья своими руками и пыталась поймать ее взгляд. Даже подумать себе не дала — а на кой черт оно надо — крепко прижалась губами к губам, полностью лишая воздуха и себя, и ее. Бэллка вывернулась: — Что ты творишь? — Я злюсь на тебя, — почти по слогам сказала Купер на выдохе, подходя еще ближе, — Я просто вышла из себя, когда не имела на это право. Мне не стоило этого делать, — она часто заморгала, — Мы забудем об этой слабости, хорошо? — Хорошо, — аккуратно кивнула Бэлла на автомате, — Но… Староста потянула вверх уголок губы, приподнимая её лицо за подбородок. Ей нельзя было подходить к девчонке так близко. Рука невесомо погладила и опустила её подбородок и медленно переместилась ниже — к горлу. Кузнецова выдохнула, чувствуя, как она уже привычно сжимает его. Не настолько сильно, чтобы перекрыть воздух, а слегка, просто чтобы она почувствовала дискомфорт. Выражение лица старосты оставалось мирным, почти сосредоточенным. Малая беспокойно выдохнула. Костья медленно опустила своё лицо к ней и замерла в миллиметре от её потрескавшихся губ. Один маленький миллиметр, между ними почти не осталось пространства. — Костья, не надо, — прошептала Бэллка, сглатывая и боясь разрыдаться. Не надо, не делай этого со мной, потому что ты потом опять примешься меня наказывать, а я этого не вынесу. Не привязывай, не оставляй мне чертову надежду… Купер замерла на мгновение, будто прислушиваясь к ней, взвешивая. Она должна была её отпустить. Но не стала. Ее губы опустились на Бэллкины, и рука на шее тут же ослабла, скользя на затылок и запрокидывая голову девушки. Очерчивать ее губы пальцами, целовать ее скулы и линию роста волос, обнимая. Могла ли Костья отказаться от этого?.. Малая так сильно хотела ее оттолкнуть, перестать казаться слабой и вечно потакающей, но вместо этого просто сильно притянула девушку к себе, будто знала, что у них мало времени. Может, пара минут до того, как они опомнятся. До того, как Купер вновь вспомнит, что она гребаный центр Школьного мира и вообще не умеет улыбаться. Только пара минут, чтобы успеть почувствовать исходящее от нее тепло, спокойствие и уверенность. Костья сделала пару шагов вперед, вжимая ее в стену, и потянула за шею и запястье вниз, на удачно расположенную рядом стопку матов. Бэллка всхлипнула и сдалась окончательно, когда горячий язык толкнулся ей в рот. Они спустились на мягкие коврики, встав друг перед другом на колени, и Бэллка ласково цеплялась пальцами за все, до чего могла дотянуться. Чужие, прохладные руки были не там, где им быть положено. Правая на запястье, левая — уже на бедре. Мозг плавили кусачие поцелуи и сбитые выдохи в шею. — Спасибо-спасибо-спасибо… И это чертовски вовремя звучит. — Кость, я… Староста подняла татуированные пальцы вверх, зажимая губы девчонки. От мысли о продолжении фразы у нее внутри что-то оборвалось. Она всю жизнь нежность собирала по крупицам внутри разбитого фарфорового скелета, а оказалось, что все слова-взгляды-прикосновения так идеально подходят Бэлле. И это просто противозаконно. Костья даже не думала, что мурашки по позвоночнику от чужих теплых выдохов могут чувствоваться сильнее, чем бесчисленные ножевые. И нужно понять, как с этим жить. Она напряглась, по инерции продолжая целовать пульсирующую на девичьей шее аккуратную венку. Бэллка легко прикусила ее пальцы: — Я знаю, что..., — она судорожно выдохнула, — Что ты не чувствуешь того же, и… Костья отстранилась, но продолжала потрясенно молчать. Краснеющая Бэллка напротив жмурилась и, судя по яркому румянцу, слышала только шум своей крови в ушах. — Откуда тебе знать, что я чувствую? — просто спросила Купер, и избавилась от диалога, вновь притянув ее ближе, укладывая рядом с собой на мат. Подвальные трубы шумели еще несколько минут, пока они обе восстанавливали дыхание, глядя в потолок. Все еще краснеющая Бэллка засунула теплые руки под чужую футболку, положив ладони на живот. Костьины пальцы были прохладными, и она обнимала девчонку, отключая одну за другой все мысли. Уже через пару минут дыхание измученной Купер стало ровным, хотя объятия ничуть не ослабли. Кузнецова открыла глаза и аккуратно подняла голову, чтобы убедиться, что девушка и впрямь уснула. Бэллка прислонила щёку к ее спрятанным под тканью футболки ключицам и вдохнула поглубже. Она пахла как что-то далёкое, недостижимое, как что-то самое близкое, болезненное, потрясающее. Как падение с небоскреба и как руки, которые тебя точно поймают внизу. Она пахла, как самое страшное и прекрасное чувство, которое она когда-либо испытывала. И это было страшно. Потому что такого не было даже под приходом. Потому что это было что-то совершенно новое. Потому что такое могло убить. Мысленно Бэлла поблагодарила Купер за то, что она не дала ей сболтнуть ничего лишнего сегодня. Надо подумать, что делать дальше. Сейчас она немного отдохнет и решит, как себя вести… Девушка прижалась к ней ближе, втыкаясь носом в чужую шею и позволяя рукам Костьи сжаться вокруг её тела крепче. Реальность исчезла так же быстро, как если бы она все-таки решила упасть с небоскреба, не глядя вниз.***
— Ебать, какая милая картина! Если бы мне сейчас кто-то подал тазик, то я бы сразу попросила второй…. Костья поёжилась от громкого звука, сонно повернула голову и притянула Бэллку ближе к себе. Это точно была она, потому что только её волосы так приятно пахли. Она чувствовала голову девушки у себя на груди. Был бы это кто-то другой, Купер бы давно содрала с себя кожу, лишь бы лишиться ощущения этих касаний. Но сейчас она хотела повернуть её спиной и, прижав девушку к себе, поспать ещё несколько часов, и ее бесило, что она постоянно ворочалась. Мысли оттолкнуть ее не возникало, потому что спать вот так оказалось самым приятным сном в ее жизни. — Алё, подъём, уборка номеров! — Купер ощутила увесистый пинок в бедро. Она открыла глаза и первое, что увидела шокированный взгляд Петрухи, который светился смесью отвращения, неверия и злости. — Бля-я-ять, — сонным, охрипшим голосом протянула Костья, рефлекторно сжимая плечи Малой, — А который час? Настя поморщилась так, словно ее перекосило: — Семь утра. Подъем только что отзвенел. Кузнецова заворочалась и начала часто моргать. Костья разжала пальцы и заметила пару розовых полос от своей жилетки у неё на щеке. — Сука, я убью Бунину.***
Вера задумчиво разглядывала свои руки. Выставленные, тонкие, длинные пальцы были сбиты давно и, казалось, не заживали никогда. Злило все, включая воздух. Под ребрами зудела острая необходимость достать это из себя, выбить чужими руками, как это сделала с ней Новенькая неделю назад. Дуванова провалялась в больничном крыле без сознания три дня, и это было потрясающе. Прошлое не возникало в голове слепыми пятнами, и ей не нужно было делать вид, что всё идёт по плану, не приходилось делать вид, что она знает, за что и почему здесь, знает, откуда на ногах столько шрамов и почему так хочется заглушить что-то ноющее внутри драками. В палате было тихо и безлюдно. Ее так давно здесь не было... Девки бить научились, что ли? Изоляция вызывала противоречивые чувства: Дуванова могла сколько угодно копаться в голове, но не знала, об какую из стен ей удариться, если она вдруг сможет выкопать то, чего знать не хотела… — Холера, ты меня слушаешь вообще? Она подняла взгляд на подпрыгивающую, блестящую макушку скалящейся Милас. Побрившись налысо, девушка стала выглядеть еще страннее. Вкупе с невероятно яркой, почти противоестественной мимикой, отсутствие волос делало ее похожим на местную хтонь. Казалось, будто она могла появляться из ниоткуда и утаскивать к себе на съедение кого-то кроме Горы. Выглядела Ксюха жутко. — Ты не объяснила, за что, — Вера нахмурилась. Нездоровый интерес других к персоне этой девчонки ее возмущал. Слишком много внимания для неказистой Малой. Милка звонко щелкнула суставами пальцев. — Намеков не понимает. Лезет, куда не просят. Ей не место в команде. Переселим ее сюда, а? — староста девятой группы качнула головой в сторону соседних кроватей и засмеялась, довольная собственной шуткой. Холера задумчиво закусила губу. — Приве-е-ет…, – вынырнувшая из-за ширмы Петруха осеклась, заметив на расшатанном стуле у кровати Дувановой Милку, — Ты… здесь? Вера заерзала на постели: — А ты в курсе? Ты тоже поможешь..? Милас протестующе хмыкнула, а Петрова закатила глаза, швыряя в сторону Дувановой апельсин, который та поймала на лету. — Я в этом не участвую. — Почему? — Холера проследила за тем, как Ксюха поднимается навстречу Петрухе, и они встают друг напротив друга, словно намечалась эпичная игра в гляделки. — У меня аллергия на хуйню. Староста девятой группы зашлась хриплым, лающим смехом, подмигивая Вере.