Останемся только мы с тобой

В конце концов, снова появилось это отвратительное чувство дежавю. Нечто похожее было, когда он садился в ави с Бестией. Подумать только, это произошло всего несколько часов назад. Всего несколько часов назад она была жива. Ещё несколько часов назад он думал, что всё может закончиться хорошо. Для Ви. И, может это и было немного наивно, он втайне надеялся на то, что всё закончится хорошо для всех. Что ему не придётся видеть вымученную улыбку ставшего ему таким родным за это время человека, не придётся видеть его обречённый, но словно бы смирившийся взгляд. Не придётся наблюдать, почти растерянно отговаривая, за тем, как он своими же руками обрывает себе путь назад, в реальный мир, оставляя ранее всецело принадлежащее ему тело тому, кто при первой встрече хотел его же и убить. Джонни не мог понять, что движило в тот момент этим придурком — преданная самоотверженность по отношению к друзьям или просто усталость, которая так ясно читалась в глазах? Рокербой подозревал, что всё же первое, ведь, каким бы утомлённым или потрепанным он не был после своих будничных дней наёмника, Ви, с недавнего времени, всегда чувствовал себя так, будто легко находил бы в себе силы подниматься хоть на край света в поход. Если бы Керри его позвал. Джонни как-то слышал, что если человек любит кого-то, по-настоящему любит, то у него не может быть депрессии или чего-то подобного. Он будет слишком увлечён идеей сделать этот мир лучше для своей родной души. Это давило на него сильнее всего, когда Ви, кривовато пытаясь ухмыльнулся в своей излюбленной дерзкой манере, протянул ему руку, стоя на краю «моста в никуда». — Не бойся за меня. Я, по крайней мере, не буду совсем мёртвым, — вяло пошутил он, крепко сжимая чужую ладонь, удерживая взгляд Сильверхэнд своим, отчаянно оптимистичным. — Присмотри там за Керри только, ладно?.. Казалось, что он просто хочет, чтобы этот мир действительно просто был лучше для всех, кто ему дорог. Даже если это значит, что он сам никогда этого мира больше не увидит. Ну что за наивный идиот. — Конечно, Ви, — только и смог выдавить рокер, так же криво улыбаясь в ответ. «Ведь я знаю, как сильно ты к нему привязался. Я, блять, чувствую это», — с горечью думает он, едва позволяя наёмнику высвободить из рукопожатия ладонь, которая неожиданно ощущалась такой настоящей. Они впервые с момента их знакомства были одинаково осязаемы настолько, чтобы снизойти до обычных, человеческих, дружеских жестов. И, когда чувство реальности вновь вернулось, появилось именно то самое ощущение дежавю. Он снова теряет всех близких ему людей. Сначала Альт. Теперь Бестия. Ви. Он знал, что тот не мёртв, но ощущалось это именно так. Они никогда больше не увидятся. Никогда не перебросятся едкими комментариями и неуместными шуточками. Никогда не влезут в очередную неприятность. Никогда не потащат домой ещё какую-нибудь дворовую живность. И этих «никогда не…» в голове роилось столько, что в сознании прояснилось от мрачных мыслей только через минуты две. Спустя ещё две, позволяя себе просто полежать в воде и хотя бы на время успокоиться, он отсоединился от Микоши, вылезая обратно. Тело было непривычно послушным. Со всеми прилагающимися эмоциями. Лёгкий холод из-за оставшейся на коже воды. Боль почти во всех конечностях. Жажда. Голод. Тоска. Когда Ви был ещё здесь, видимо, это отходило по большей части на его долю сознания. Теперь же всё ощущалось словно бы в десять раз ярче. И на собственный вопрос о том, куда ему сейчас идти, он, не задумываясь, ответил чуть ли не вслух: «Керри». Будто бы само тело, всё ещё помня прошлого владельца, по привычке отзывалось на растерянное «что делать теперь». Джонни, к слову был не против. Ведь, как бы по-дурацки не звучало, единственный, кто у него остался, это был как раз Керри, мать его, Евродин. Он не хотел об этом думать. Если он начнёт об этом думать, он не сможет вовремя остановиться и будет очень близок к тому, чтобы послать нахрен все старания Ви и просто пустить себе пулю в лоб. Ему нужно было на что-нибудь отвлечься. На кого-нибудь. Даже пока он ехал к вилле, руки, казалось, сами были в состоянии крутить руль, прекрасно помня все дороги и объездные пути к дому Евродина. Ви заезжал пару раз к нему, в свободное от заказов время, просто чтобы поздороваться, так сказать, пока сам Джонни только скептически выгибал на это бровь и демонстративно игнорировал обоих. Ну, старался. Отворачиваясь, он всё равно не мог сдержать лёгкой улыбки от того, что эти придурки, блять, счастливы. Пусть и на какие-то считанные пару минут. Он был уверен, что Керри не спит. Почему-то казалось, что уж что-что, а новости о взрыве в Арасаке его точно разбудят. Особенно если он будет понимать, что единственный, кто мог устроить подобное, сидит в голове его бойфренда. — Господи, блять, Ви! Можешь даже мне не рассказывать, я знаю, что за хер полез, блять, играть в стрелялки с ебаной Арасакой! О чём ты, нахуй, блять, думал, а?! — услышал Джонни, едва открылась дверь. — Неужто этот долбоёб тебе совсем мозги промыл? Ты мне только скажи, я его, блять… Такое простое действие: подойти на шаг ближе, не дав договорить, потянуть на себя, уткнуться носом в шею. Но так успокаивает. Хотя бы на ту долю секунду, когда ты только-только касаешься кончиком носа чужой прохладной шеи, вдыхаешь знакомый, приятный запах другого человека, который напрочь отшибает способность думать. Ви так часто мечтательно и слишком громко размышлял о том, что Керри очень вкусно пахнет. Сейчас Джонни даже казалось, что он всё ещё здесь, всё так же с наслаждением забывается в этом запахе, потому что сам Сильверхэнд просто отказывался принимать мысли о том, что это невероятно сладкое ощущение, за свои собственные. Керри, тяжело дыша, растерянно похлопал его по спине, медленно поглаживая его затылок пальцами другой руки. — Ви? Что случилось? — обеспокоенно уточняет он, пока Джонни сжимает руки в кулаки, старательно пряча лицо. Он так не хотел начинать этот разговор, что выбрал просто молчать, иначе Керри может быстро догадаться, что к нему вернулся не совсем тот, кого он ожидал. Вспоминая сейчас все его прошлые разговоры и стычки с Евродином, Сильверхэнд начинал почти неосознанно сравнивать гитариста с совестью, которой у него самого раньше, видимо, не было. И ему была совсем неохота, и в то же время жутко хотелось, даже нужно было, услышать, что Керри скажет ему, когда узнает, что произошло. Разозлится? Джонни будет только рад, потому что у самого после такой эмоциональной мясорубки уже не оставалось сил на гнев. Накричит? Ещё лучше, уж что-что, а хорошая перепалка всегда поможет. Скажет, что это вина Джонни? … Вот в этом случае будет больнее, намного. Потому что, пусть он и не углублялся в эту мысль, в голове складывалась навязчивая система того, как все близкие ему люди страдают самым худшим способом. — Что, стыдно тебе? — ворчливо, но как-то насмешливо и даже расслабленно пробормотал Керри, видимо, восприняв его реакцию по-своему. — Надеюсь хотя бы, что, что бы вы там не задумали, всё прошло успешно? — Джонни коротко кивнул, прикрывая глаза и стараясь отвлечься на друга. — Ладно, тогда, потом расскажешь. Поцелуй был таким привычным, почти повседневным, коротким, но одновременно будто бы первым. И, с какой стороны не посмотреть, донельзя сахарным. Джонни подозревал, что это именно та часть его сознания, которая осталась от Ви — привязанность к Керри. Влюблённость в его запах и одержимость этими простыми ласками. И ещё куча таких банальных в своей сути мелочей. Джонни словно видел себя со стороны. Как он, — как Ви, — с охотной нежностью отвечает, едва заметно улыбаясь, как грубоватые от многочисленных драк руки, — руки Ви, — мягко лезут под чужую белую майку, почти с трепетом оглаживая тёплые загорелые бока, задирая ткань и касаясь тех мест, где должны быть рёбра. Керри довольно улыбается в поцелуй, кладя руку партнёру на щёку и легонько поглаживая под подбородком большим пальцем. Он отступает назад, тянет за шею, заводя в дом и в одно движение разворачивается, прислоняясь спиной к двери. Чуть отстраняется, смотрит игриво, — почти жадно, — на губы и тянется всем телом вперёд, и Джонни, не задумываясь, цепко хватается пальцами за его талию, заставляя стоять на месте. Он наклоняется ближе, прикрывая глаза на секундочку, и останавливается в считанных миллиметрах от чужих горячих губ. — Ви… Я скучал по тебе, — тихо шепчет Евродин, тоже притормаживая и так мило и почти по-детски улыбаясь про себя. … Нет. Нет, нет, нет, блять, он так не может. Джонни сильно жмурит глаза, грузно отставляя одну ладонь на дверь у головы Керри и нервно сглатывая. — Ви? Что с тобой? — неуверенно спрашивает музыкант, беря лицо парня в ладони и поворачивая к себе. Джонни, тяжело вздыхая, смотрит ему в глаза впервые с того момента, как приехал сюда и, не выдержав, отводит глаза в сторону. И, словно через силу, отрицательно мотает головой. Керри несколько раз недоумённо моргает, пока Сильверхэнд убирает и вторую ладонь с его бедра, чуть отступая. В следующую секунду он слышит, как Керри резко выдыхает, как если бы его ударили в живот. — Какого хрена? — почти орёт, срываясь на лёгкую истерику, Евродин, грубо отталкивая его от себя и, не поворачиваясь, отходит вперёд на несколько шагов, упирая руки в бока и, видимо, стараясь справиться с участившимся дыханием, смотрит то на пол, то куда-то в сторону, время от времени потирая лицо одной ладонью. — Что ты тут, блять, устроил, Джонни? И где Ви?.. Отвечать не хотелось. Не хотелось так сильно, что казалось, будто бы губы сами по себе не разомкнутся, а язык перестанет слушаться. Но Джонни, вроде, трусом никогда не был. — Он ушёл, — тихо отвечает рокер, с понимающей тоской глядя на спину друга. — Альт сказала, что тело теперь моё и Ви умрёт, если останется. Так что он… ушёл. С ней, за Чёрный Заслон. — Чего, блять?.. — с нотками бешенства уточняет Евродин, явно не желая слышать ответ. — То есть он… И он просто… — дыша часто-часто, словно у него вот-вот случится паническая атака, бормотал он, не зная, что делать с руками и то складывая их на груди, то запуская в волосы, то проводя по шее ладонями, то ставя обратно на талию. — Он сам так решил, — кивнул Сильверхэнд, едва не добавив «Я пытался его отговорить». Иначе звучало бы, как оправдание. Несколько минут они стояли молча, пока Джонни настороженно вслушивался в отрывистое чужое дыхание. — Ну, и? Джонни почти удивлённо приподнял брови, ожидая продолжения фразы. — Ну и? — срывающимся то ли от обиды, то ли от плохо контролируемого бешенства голосом повторил Керри. — Ты, блять, доволен? Вот оно. Тот самый взбешенный тон, с которого начиналась любая их ссора. — Что ты имеешь в виду? — через силу цедит рокер сквозь сжатые зубы. Не потому что был зол, как раз наоборот, потому что злиться совсем не хотелось. Какой, блять, винтик Ви переставил в его голове, если ему в кои-то веки не хочется сраться с Евродином? — А то ты, блять, не понял, — уже тише прошипел Керри, всё ещё не поворачиваясь к гостю лицом. — Ты получил, что хотел. Новое свободное тельце. Видать, ещё и развлёкся сейчас за мой счёт. Ну так и что, доволен, мать твою? Если доволен — съеби отсюда, пожалуйста, хотя бы ненадолго, а если всё же не собираешься, позволь, нахуй, спрошу. — Да валяй, — едко огрызается рокер, чувствуя, наконец, эту злость. Правда, направлена она была только на себя самого. — Когда ты, блять, уже прекратишь херить жизнь всем, кто оказывается рядом? Его голос был таким тихим, таким… обессиленным. Если Керри было суждено быть его совестью, то, что ж. С этой ролью он справлялся прекрасно. Этот тихий, обречённый голос позволял чувству вины буквально проедать дыру внутри. Дыру, рядом с которой уже была одна. Та, где раньше было место законного владельца тела, которое теперь принадлежит Джонни. Он совсем не знал, что сказать. Впервые в жизни он не знал, что сказать, потому что в голове было буквально пусто. И непривычно одиноко. Доволен ли он тем, куда завели его последствия их с Ви решений? Их обоюдной взаимопомощи и весьма интересного знакомства? Доволен ли он тем, что Ви, заменив половину мелких, но очень важных черт характера Джонни на свои собственные, оставил его одного с этими новыми демонами в голове? … Ответить ни на один из этих вопросов он всё ещё не мог. И, хоть у него до сих пор получалось как-то херово, он всё же попробовал: — Прости, Керри. Мне, правда, очень жаль.