Останемся только мы с тобой

Джонни это пиздец бесило. Прямо очень сильно. Он слишком привык почти всё держать под контролем или иметь хотя бы возможность что-то сделать, чтобы изменить чужие планы или действия. Теперь же, блять, хоть он и мог влиять на решения Ви, было кое-что, что его невыносимо раздражало. Даже не то, что он чувствовал буквально всё, что чувствовал Ви, хоть это и никак не влияло на его состояние. Он просто способен был понять, что это происходит, но будто бы с кем-то другим. Это было сложно, он так и не разобрался до конца. Но сильнее всего его бесило то, что он сам не может сделать ничего, кроме как испытывать базовые, так сказать, эмоции. Ни голода, настоящего, от которого сводит живот, ни дикой потребности потрахаться, ни даже боли, когда он тщетно пытался разбить себе затылок о стену. Это злило. Поначалу. Потом, когда злость начала отступать, когда Ви начал с ним разговаривать, не пытаясь оскорбить или подлизаться, просто выкладывая то, что думал, что-то начало меняться. Эти разговоры, так или иначе, как-то странно его успокаивали. Усмиряли пыл. Нет, конечно, он понимал, что постоянная ярость и раздражительность — это не вариант, иначе ведь он наступит на те же грабли, что и пятьдесят лет назад. Но из-за этой проникновенности к их разговорам вместо злости начал появляться страх. Сначала совсем незаметный, на уровне лёгкой тревожности. В нём угадывалось его ПТСР, которое он как раз и пытался игнорировать постоянной злостью, алкоголем, сексом и сигаретами. Но потом это начало разрастаться дальше. Даже не так… он сам позволял этому страху капать на сознание. Как когда тебе говорят, что курение может тебя убить, а ты, прекрасно это понимая, затягиваешься тремя сигаретами подряд. Из-за того, что чаще всего Джонни был сосредоточен на себе, это произошло ещё до отеля в Пасифике и жетонов, которые Ви потом никогда не снимал. Когда это произошло, они были у Ви дома, наёмник как раз собирался идти спать. Его накрыло, стоило ему поставить одну ладонь на кровать, намереваясь забраться дальше, забыться на несколько часов беспокойным, почти не приносящим отдыха сном. Джонни, ковыряясь в собственных воспоминаниях от скуки, чётко услышал, словно в замедленном режиме, гулкий удар чужого сердца, а вместе с ним, с небольшой задержкой, почуял продирающий до самых костей ужас. Ви, чувствуя, как земля под ногами трясётся, попятился, с силой впечатываясь в стену позади, да так, что было даже слышно треск стекла в окне. Руки начали дрожать, в горле першило, а сделать даже один вдох нормально не получалось. Стены стали давить тем, как мечущийся мозг наёмника позволил им стать воплощением самого тяжёлого материала в мире, способного прижать к земле так, что хрустнет каждая косточка в теле. Когда Джонни более полноценно прочувствовал этот реальный, практически осязаемый ужас, то ощутил приятное эгоцентричное удовлетворение, исходящее от жуткой догадки о том, что это он довёл парнишку. Вот только куча выплывавших ошибок прервала момент и заставила вспомнить о законном владельце их тушки. Тот выглядел подавленным. Зашуганным. Казалось, дрожащие руки вот-вот потянутся к ушам, чтобы заглушить слишком громкие мысли, шальной взгляд дезориентировано метался по комнате, словно пытаясь найти якорь, чтобы помочь организму восстановиться, но ни за что не мог зацепиться, из-за чего Ви терялся всё сильнее, не в силах нормально вздохнуть, но всё равно отчаянно открывая рот, словно рыба, которую выкинуло на сушу. Сильверхенд не хотел бы, чтобы данный ему второй шанс на существование проебался вот так просто, и с лёгким беспокойством появился возле Ви, ловя его дикий взгляд, замечая, как тот пытается отползти дальше, не узнавая мужчину перед собой. Пульс подскакивает ещё сильнее. Ладно, теперь можно побеспокоиться посильнее. — Ви. Ви, блять! — Джонни стягивает очки с лица и хватает наёмника за запястье, стараясь заставить смотреть себе в глаза. — Посмотри на меня. На меня смотри. Чужой взгляд становится яснее, взгляд перестаёт лихорадочно бегать по комнате и останавливается на тёмно-карего цвета радужках напротив, цепляясь за название. «Карий. У него карий цвет глаз, — всё так же громко, но ещё не всё происходящее отчётливо понимая, думает Ви и Джонни слышит его. Ну и пусть, не важно, на чём, пусть просто фокусируется. — Карие глаза. Красивые». — Ви, сосредоточься на мне. Дыши. Попробуй со счётом. Четыре секунды вдыхаешь, семь держишь дыхание. Восемь секунд выдыхаешь. Попробуй. И смотри на меня. Или, если так будет легче, закрой глаза. Наёмник рвано кивнул, прислоняясь затылком к стене и прикрывая веки. Дыхание сбивалось сильно-сильно, так, что парень с треском провалил первые пару попыток. Но где-то с третьей начало более-менее получаться, хотя сердце всё равно колотилось так, что грозилось сбить всю систематику. Ви делал, как сказал ему Джонни, иногда приоткрывая глаза и перехватывая чужой взгляд. Благо, что с такими имплантами, как у Ви, почти любая неполадка будет технично устранена. Да, в их-то веке даже такого важного внутреннего органа как лёгкие коснулась кибернетика и теперь почти любые панические атаки, особенно продолжительные, были крайней редкостью. — Всё нормально? Ты как? — Джонни едва узнавал себя в этих вопросах. Как много небезразличности, ну охуеть ведь просто. Наёмник с усталым скептицизмом покосился на него исподлобья. — Точно. Тупой вопрос. Рокер, подхватив парня под руку, медленно потянул его вверх, заставляя парой рывков встать, нетвердо опираясь на стенку и продолжая дышать через рот. Его грудь ходила ходуном и у Джонни назойливо крутилась мысль о том, что сейчас у него снова будет приступ. Но нет, Ви просто дышал несколько минут, в то время как энграмма внимательно за ним наблюдала. После того, как немного отдышаться, парень, чуть покачиваясь, прошаркал обратно к кровати, обессиленно заползая на неё и скручиваясь к стенке лицом. Джонни материализовался у края кровати, там, где она уходила вглубь стены, и оперся на неё спиной, мрачно складывая руки на груди. От то и дело выскакивающих ошибок о перегреве каких-то имплантов начинало рябить в глазах. — Тебе надо сходить к своему риперу. А то закоротит, и откинешься у себя же в квартире. Херовый будет некролог. Молчание, прерываемое громким дыханием Ви, длилось минуты две. — Это, сука, твоя вина. Его голос дрожал, что сразу ударило по ушам. И он произносил это вслух, а не мысленно, как обычно. Словно сумасшедший, как мантру нашёптывающий каждую ночь свой святой бред. — Ну извини, малыш, что я блядская энграмма на чипе, который, если выдернуть, то мы оба сдохнем. Не я, мать твою, карты жизни тасовал, — недовольно огрызается в ответ Джонни. Он этого придурка тут, блять, успокаивает, печётся за него, а эта мелочь ещё и наезжает. — Нет. Нет, я слышал твои мысли, — продолжает бормотать Ви, обнимая себя за плечи и чуть подрагивая. — Я видел твои воспоминания, когда ты снова занимался ебаным самобичеванием. Ты накручиваешь себя так сильно, что это перекидывается, блять, на меня, — голос понижается до шёпота и теперь звучит до жути обречённо. Потому что этот голос принадлежит Ви, тому самому, который в мясо может крошить людей и с задорной уверенностью взрывает громадные бронированные дроны. Который идёт к своей цели, не оглядываясь на мысль о том, что слишком многое в этом мире может его убить. Джонни так привык видеть этого сильного, смелого и наглого Ви, что тот, который сейчас лежит, едва сдерживая истерику, на кровати, заставляет его ошеломлённо застыть, с непонимающим изумлением глядя на подрагивающие плечи пацана. Он зачем-то протягивает руку, легонько касаясь талии парнишки, и чувствует, пусть и не слишком чётко, как дрожит тело под пальцами. Хотя, казалось бы, он всего лишь лишняя ячейка с памятью в чужой голове. «Ему страшно, — думается рокеру и он с невольной опаской убирает ладонь с бедра парня, словно боясь заразиться этим страхом. — Он боится, что это сломает его». — Чёрт, малыш… Конечно. Одно дело, когда ты знаешь всю свою жизнь и знаешь, что был верным друзьям, поступал по совести, знаешь свой каждый косяк и ты проматывал его в голове достаточно долго, чтобы понять, как подобные косяки исправлять. Но совсем другое, когда в твоей голове появляется ещё одна память, как новый коридор, в котором на каждом шагу раскидано битое стекло, а ты идёшь босиком. Может, Джонни знал и достаточно привык к мысли о том, что сам он эгоистичный мудак, но для Ви, вероятно, в их памяти теперь были моменты, которые пугали своей неправильностью, нехарактерной для него самого жестокостью, заставляя забывать на секунду, что эта память принадлежит не ему. Что он не делал ничего подобного. Пока что. Это, кажется, и правда может свести с ума. — Вот чего ты боишься? — после затяжной паузы мягко спрашивает мужчина, глядя в пол. — Потерять себя? Ви только сильнее втягивает голову в плечи, не переставая мелко подрагивать, подтверждая тем самым чужие слова. Тогда он впервые подумал, что они похожи. Что оба сошлись на мнении о том, что вероятность потерять себя, превратиться во что-то другое, что ты раньше считал чем-то ужасным, является такой же пугающей, как и сама смерть. Джонни даже показалось на мгновение, что он снова вернулся туда, в Микоши, в Арасака-тауэр, прямо перед тем, как стать энграммой. Парень, лежащий перед ним, с босыми ногами, в одной майке, слегка подрагивающий и старательно восстанавливающий дыхание, чтобы унять дрожь, совсем не похож на того, с которым они срутся каждый день по полчаса. Этот Ви был… таким хрупким. Джонни понимал, отчетливее, чем когда-либо раньше, что любое его действие или слово в привычном грубом тоне сделает «счастливому» обладателю биочипа с его энграммой больно. А ему и так херово, он вымотан после эмоциональной перегрузки и теперь любое оскорбление или любой, даже не особо жестокий подкол может сильно на него повлиять. Поэтому рокер, воровато оглянувшись, словно кто-то кроме наёмника мог его увидеть, вмиг очутился ближе, на краю кровати совсем рядом с парнем, подмяв при этом под себя одну ногу. — Эй. Ви, — он почти осторожно, но уверенно опустил ладонь на чужую руку, чуть выше локтя, отчего наёмник вздрогнул, сильнее отворачивая голову в подушку. Это было странно — прикосновение ощущалось почти так же чётко, как если бы он касался сам себя. — Всё прошло. Ты в безопасности теперь, ладно? И я здесь. Он хотел напомнить лишний раз, что его компания, конечно, не самый лучший эквивалент одиночеству, но решил всё же промолчать. Из-за него парню и так плохо. Другой рукой Джонни коснулся его головы, положив руку на лоб и немного нелепым движением безуспешно пытаясь взъерошить чужие волосы. Но Ви это, кажется, вполне успокаивало. — Расскажи мне что-нибудь. Сильверхенд лукаво фыркнул про себя. — Что тебе рассказать? Автобиографию? Библию на ночь почитать? С комментариями автора? Губы наёмника обессиленно дрогнули в улыбке. Рокер тяжко вздохнул. Ну, сам виноват, надо теперь это расхлёбывать. Энграмма мужчины, ещё раз зачем-то оглянувшись, мелькнула, покрывшись помехами, вновь появилась на краю кровати, прислонившись к стене. Он не без оснований решил, что почти любое его воспоминание, связанное с войной или с «Самураем» Ви вряд ли воспримет хорошо, потому что, как бы он не отрывался в то время, оно определённо не было пиком беззаботности и спокойствия в его жизни. Как ни странно, самыми умиротворёнными были воспоминания о том времени, когда они с Керри ещё учились. Особенно на последнем курсе. Когда ты уже полностью осваиваешь способность избирательно прогуливать пары и засыпать в любом месте, на любой поверхности. Он помнил, как новые преподаватели поначалу даже восхищались тому, какие они тихие. Пока не допёрли, что всё это время оба оболтуса-раздолбая просто дрыхли, прикрывшись учебниками. Когда же Джонни понял, что все истории для успокоения как-то скоропостижно закончились, — или он всё остальное просто забыл? — то придумал кое-что получше. Ви пропустил момент, когда у энграммы в руках появилась гитара. Но его отрубило буквально после пары спокойных, умеренных, даже задумчивых рифов. Как только вместо адекватных, немного кровожадных, в силу особенностей профессии наёмника, снов в голове отключившегося пацана начали мелькать искаженные в худшую свою сторону моменты жизни Джонни, рокер в полной мере, насколько это было возможно, ощутил как его начинает грызть совесть и полоскать мозги вина. Как же давно он чувствовал себя такой сволочью. Он попытался, насколько хватало его понимания о том, как это работает, дотянуться до чужого сознания, прикоснуться, как можно мягче, чтобы Ви не воспринял это чем-то враждебным. И, что бы там ни сделал Джонни, пацан глубоко вздохнул, полностью расслабляя плечи. — Прости, Ви. Хоть ты, наверное, и не слышишь, но я постараюсь больше этого не делать, ладно? И я буду рядом, если у тебя опять что забарахлит, не волнуйся. С тобой всё будет нормально.