***
И как по ветру развевается время, уносятся миллионы воспоминаний, множество чувств и эмоций, так же опустошается в мгновение человеческое сердце. Становится легко и свободно, что хочется парить, не думая о мелких проблемах, забывая обо всём на свете. Легкий ветер проносится рядом, сдувая мысли, кружа в танце волосы, а в сердце оставляя пустоту. Хёнджин признался. Стоя здесь, сейчас, на крыше университета, где всё началось, прямо перед Джинёном, Хван чувствовал необыкновенную легкость, словно не обычная симпатия терзала его душу, а огромный зверь царапал стенки сердца, душераздирающе крича, и вот, наконец, выбрался на волю. Он признался. Он сказал всё, что хотел. И теперь уже неважно, как ему ответят. Всё неважно. Вот только для Джинёна это очень важно. Он ошеломлён, он в смятении, в ступоре. Глупый подросток, как смел он признаться профессору в симпатии? Что ему ответить? Как быть? Повседневные звуки вокруг заглушают мысли, а подросток напротив всё смотрит, ждёт, выжидает, и так по-глупому улыбается. Слабо, словно уже готов принять отказ и пойти плакаться другу в плечо. Это убивает. — Хёнджин, — тихо зовет Пак, чувствуя, как напрягся после этого Хван. Готовый слушать, он незаметно делает шаг вперед. А старший никак не может выговорить подступившие к горлу неприятные для другого слова. Да и не только для Хёнджина, эти слова неприятны и для самого Джинёна. Тяжело, но так надо. — Я старше тебя… — Глупые отмазки, профессор, — перебивает Хёнджин. На лице всё та же слабая улыбка, а в уголках губ теплится маленькая надежда. — Хёнджин, послушай… — Профессор, если я вам нравлюсь, то возраст — это фигня, — с каждым словом подросток находил в себе смелость. Да, раньше он точно не смог бы так выражаться рядом со взрослым. — А с чего ты взял, что ты мне нравишься? Что? Немой вопрос светится в голове, а улыбка сходит с лица. Хван вспоминает всё, что происходило между ним и Джинёном, и не может поверить, что его симпатия невзаимная. Нет. Он глуп. Это всё он придумал. Хёнджин дурак. Джинён не думает о нем. Это невозможно. — Я не хочу тебя обижать, Хёнджин, но… — Я лучше пойду, — мгновенно разворачиваясь, Хенджин буквально убегает. Кажется, услышать эти слова было намного сложнее, чем признаться. Чувство собственной никчёмности, обида и злость на самого себя накатываются с невероятной скоростью, такой же, с какой несется по коридору Хван. Он почти сшибает с ног какого-то зеваку, быстро извиняется, не останавливаясь, и только тогда, когда оказывается у ворот университета, облокачивается о стену возле дороги. Слезы непроизвольно скатываются с щёк, солёные, наполненные горькой обидой. Обидой на самого себя. Хёнджину жалко себя, ему больно за себя. Он очень зол на себя. Невозможно сконцентрироваться на одном, когда все эмоции внутри бушуют с такой силой, что всё перед глазами плывет, а в ушах шумит. Хёнджин не замечает, как начинает громко плакать, и совсем не замечает, как его с силой разворачивают, стискивая в объятиях. Он плачет, неосознанно прижимаясь ближе, не понимая, что происходит. Слабость от недавнего обморока берёт вверх над ним. Его тело обмякает в чужих руках, голова кружится, а из-за слез становится трудно дышать. Лишь на подсознательном уровне Хёнджин подмечает знакомый парфюм профессора.***
Феликс перечитывает всевозможные стенды на стене полицейского участка вот уже десятую минуту и никак не может понять, почему хён так долго отсутствует. Пару часов назад, в парке аттракционов, Чанбин поймал вора и вместе с младшим привёз его в участок. По его словам, он просто отдаст преступника в руки других служащих, доложит о случившемся и вернется обратно к Ликсу. Но вот Ли начинает перечитывать один и тот же кодекс чести, почти выучивая его наизусть, и нервно дергает ногами, не замечая в проеме любимую макушку. Он нервничает, а знакомые лица полицейских, снующих туда-сюда и мимоходом задающих глупые вопросы, начинали раздражать. Даже поздно вечером в участке оживленно шла работа. Кто-то ругался по телефону, другие что-то печатали на ноутбуке и во всём помещении стоял невыносимый шум. На Феликса уже медленно накатывал сон, а Чанбина всё ещё не было. И даже когда в «Angry birds» закончились жизни — хён не выходил. Уже начав сильно волноваться, в проеме, наконец, увидел Со. Он нервно тёр шею, что-то бубня про себя. Феликс тут же подскочил, но старшего окружили другие. — Ну что, старик, сколько? — усмехается один из парней, приобнимая Чанбина через плечо. — Неделя, — тяжело вздыхает Со, словно всё ещё слыша крики своего директора. — Неделя ночных? Офигеть! — охает рядом стоящий полный полицейский в возрасте. — Сильно же ты разозлил Кима. Чанбин обречённо кивает, теперь понимая, каково это сбежать с работы и не отвечать на звонки. Наверное, Минхо смог бы сгладить наказание для друга, но для этого нужно было поговорить сначала с ним, но, как назло, произошла эта ситуация в парке, и Со пришлось везти вора в участок. — Хён, — Чанбин поднимает голову, видя уставшего Ликса за всей этой оравой служащих, окруживших его. — Слушай, Чон, я отвезу Феликса домой и вернусь обратно, прикрой меня на это время перед Кимом, — умоляюще смотрит Чанбин на парня. — Без проблем, — пожимает тот плечами. — Спасибо, буду должен, — быстро отвечает и идет к младшему. — Пойдем? Беззвучное «ага» от младшего, и вот они уже сидят в теплом салоне внедорожника и едут домой. Феликс не особо хотел влезать в рабочие дела старшего, но по его угрюмому лицу и недовольному бормотанию было понятно, что он сильно накосячил. — Ты собираешься вернуться обратно? — совсем тихо спрашивает Ли, сминая руками свой свитер, то ли от нервов, то ли неосознанно-машинально. — Да, мне поставили неделю ночных дежурств. — Неделю?! — чересчур громко крикнул подросток. — Хён, но неделя… — Феликс, успокойся. Я сегодня весь день с тобой провёл, игнорируя звонки начальства, вот мне за это и прилетело. Это самое мягкое наказание, после его криков, которые мне пришлось слушать в кабинете, — усмешка слетает с губ старшего. В самом деле, злой Ким хуже бешеного пса без привязи. Зрелище было не для слабонервных. Пока Чанбин вспоминал его вздутые ноздри, рядом, обиженно отвернувшись к окну, приуныл Ликс. Да, с одной стороны, ему жутко совестно, что из-за него Чанбину пришлось уйти с работы и быть с ним весь день. С другой — он не сможет видеть хёна целую неделю. Он и раньше не часто видел его, но теперь и вовсе не увидит. И днём и ночью на работе. Как же так? — Я приеду на завтрак и отвезу тебя в школу, — машина остановилась у ворот дома. Чанбин не заглушает мотор, а это значит, что он даже в дом не зайдет. Что может быть хуже? Феликс не торопится выходить. Что сказать хёну, чтобы он остался? Но это невозможно. Сам же виноват. — Ёнбоки, — Со тянется к парню и берет его ладонь в свою, прерывая этим жестом все его мысли. — Не капризничай, я буду приезжать, как появится свободная минута. И я всегда на связи, так что не раскисай и иди в дом. Уже поздно. Есть в Чанбине такая черта стальная. Его слова иногда грубы и могут задеть, но ослушаться их сложно. Вот и сейчас. Словно отцовская опека. Он смотрит на младшего своими уверенным твёрдым взглядом, но и улыбается одновременно нежно и тепло. Бесит. Бесит. Бесит. И ещё сто раз произнесенное в мыслях слово застревало в горле, так и не произнесенное вслух, пока мальчик смотрел вслед исчезающей вдали машине хёна. Феликс признается себе в своей эгоистичности, но ничего не может с этим поделать. Сидя в участке, пока он ждал Чанбина, подросток представлял, как они вдвоем по дороге домой заедут в супермаркет, купят разных вкусняшек, а дома включат любимую дораму Ликса и под смешные недовольства старшего будут весело проводить время. После младший уснул бы на плече Со, а утром чудесным образом оказался бы в своей кровати. Да, Феликс размечтался.***
— Я собираюсь с ним встретиться, — после долгой паузы говорит Минхо. Горячий чай в кружке приятно грел руки. Чан напротив внимательно следил за изменениями в лице друга, словно пытаясь прочесть в них его мысли. Когда во время приятной прогулки по парку, после посиделки в баре вместе с Чонином, Минхо позвонил Чану с просьбой приехать к нему домой, потому что у него важное дело к нему, Бан и подумать не мог, что дело это будет сердечно-любовное. Попрощаться с Чонином раньше времени, чтобы побыть в роли психолога — такая себе приятная вещь для старшего. — Ты думаешь, это хорошая идея? Чан немного расстроен. Чонин даже после двух часов болтовни и 20 минут прогулки не смог расслабиться и стать чуть более открытым с Баном, и сейчас это немного беспокоило его. Хоть на данный момент его должен волновать друг, всё же некоторые мысли о Чонине проскальзывают в голове. — Я не знаю, Чан, — Минхо обречённо делает глоток чая, устремляя взгляд к окну. Здание напротив и всё то же окно в комнату Джисона с закрытыми шторами. — Я не хочу его обижать. — Я не против. — Почему? — удивлённо переводит взгляд на старшего. — Чем ближе ты к нему будешь, тем безопаснее будет для Джисона, — медленно протянул Бан. — Придумай легенду и встреться с ним завтра утром перед учебой. — Правда думаешь, что это хорошая идея? — отзеркалив слова друга, спросил Ли. Тот на это лишь плечами пожал, загадочно улыбаясь. Кто знает, что произойдет, если Джисон увидит Минхо? Возможно, всё что угодно, хотя в голове нет ни малейшего представления. Старший растерян и взволнован. Но больше всего он обеспокоен. Сбросив звонок, Джисон явно выглядел обиженным и очень злым. Он может и не согласиться. Из вредности. — Хорошо, я позвоню ему. И всё же Минхо делает шаг вперед.