Малыш

Как же я ненавижу это состояние! Сухой кашель, жуткий насморк и горячий, как разогретый палящим солнцем асфальт, лоб. Ощущение, что из носа у меня льётся Ниагарский водопад, а в голове происходит извержение самого настоящего вулкана. Не понимаю, как меня угораздило заболеть летом... Завернувшись в махровый толстый плед, я устраиваюсь поудобнее в большом кресле и наблюдаю за тем, как ты носишься по комнате туда-сюда в поисках того, чем бы ты мог отвлечь меня от этой напасти. Даже не знаю, увенчается ли твоя задумка успехом, ведь все пластинки давно заслушаны до дыр, фильмы - неоднократно пересмотрены, книги (по полке с которыми ты как раз шаришь) - перепрочитаны великое множество раз... Погодите-ка. Вот кроме той, что ты сейчас схватил. Её, в широком кожаном переплёте, я, кажется, вижу впервые. - Ага, - воскликнул ты. Судя по победной интонации, тебя осенила идея, которой ты невероятно доволен. - Это же старый фотоальбом. Только не это... Не сказал бы, что я так сильно не люблю всю эту фото-ревизию, но сейчас я пребываю далеко не в сентиментальном настроении, а моё состояние отнюдь не располагает к тёплой ностальгии. Больше скажу: я даже не нашёл в себе сил сопротивляться, поэтому вместо протеста лишь проводил тебя уставшим взглядом на кухню. Ты пошёл туда только для того, чтобы поставить чайник. Сделав это, ты пулей метнулся обратно в комнату, плюхнувшись вместе с альбомом на всё ещё не заправленную кровать. Пару раз хлопаешь крупной ладонью по пустому месту рядом с собой. Понимаю твой намёк, но отвечаю тебе лишь отрицательным покачиванием головы. Вопреки моим ожиданиям, настаивать ты не стал, начав рассматривать фотографии без меня. Что ж. Не очень-то и хотелось... Так мы и сидим в полной тишине на протяжении примерно пяти минут, как вдруг... - Смотри, Солнце! Надо же, - твой восторженный, но одновременно приторно-сладкий голос резко отвлекает меня от всех моих мыслей. Несмотря на то, что минуту назад я не мог и пальцем пошевелить, вскакиваю как ужаленный с кресла и плюхаюсь рядом с тобой на кровать, украдкой заглядывая в альбом из-за твоего широкого плеча. - И что? - Ты что, не видишь? - показываешь пальцем на фотографию с едва помятым краешком, торчащим из-под пластикового уголка. На ней я вижу, как на полосатом стульчике, с выражением вселенских мук на своей крохотной физиономии, сидит немножко пухлое светловолосое дитя, крайне недоверчиво глядя в камеру крохотными глазками. Мне кажется, что от переполняющего тебя умиления ты просто взорвешься и забрызгаешь меня его остатками в виде какой-нибудь сахарной ваты или единорожих экскрементов, - Какой же ты тут прелестный маленький мальчик! Просто бусинка! За время нашей совместной жизни я видел всякое: как ты гладишь проходящих мимо бездомных котиков на улице, как, затаив дыхание, умиляешься над передачами о животных по телевизору, но сейчас... Ты, сидящий с глуповатой улыбкой на своих подрагивающих губах и едва не слезящимися глазами, выглядишь так, словно готов расплакаться от рекламы йогурта, когда у него на упаковке заворачивается уголок. - Это просто моя фотография. И вообще, не понимаю я этого твоего восторга, - смотрю на тебя, недовольно сморщив нос и сильнее нахмурив брови (что едва ли было возможным). Но в ответ ты лишь звонко смеёшься. - Ну погляди же, глупыш, - пододвигаешь альбом разворотом со злосчастным фото ближе ко мне, чтобы я лучше видел, - ты же совершенно не изменился! Так и съел бы тебя. - Давай дальше, - я всё же намекаю на продолжение, подумав, что хуже уже не будет. Однако не могу не согласиться с твоими словами о том, что я сейчас похож на того злобного человеческого детëныша, вальяжно развалившего свои плотные коротенькие ножки на стульчике. Я даже нашёл это сходство весьма забавным. Мы решили откинуться на спинку большой мягкой кровати, чтобы хорошо видеть альбом в положении полулёжа. Часто шмыгаю мокрым носом, но это уже не так сильно меня беспокоит, ведь твоя рука помощи с платком для таких случаев всегда наготове. Не могу отрицать, что атмосфера становится крайне уютной и домашней, как я и люблю, хоть и редко признаю это. Перелистывая страницу за страницей, открываешь нашему взору самые яркие моменты нашей бурной молодости, пробуждающие полные ностальгии воспоминания. Вот фото с одного из первых концертов в 1992 - узнаю это по выбегающим из бас-бочки несчастным курам. Вот ты решил заглянуть ко мне, пока я принимал ванну, сел на крышку унитаза и просидел так с распахнутыми глазами минут пять (до сих пор гадаю, под чем же ты тогда был). Вот Пауль... Опять дурачится, шкодник. Этому я совершенно не удивлён. А это... Боковым зрением замечаю, как на твоём лице замерло невероятно воодушевлённое выражение. Можно сказать, что своим внутренним голосом ты почти что кричишь. Впрочем, уже не только внутренним... - Рих, а, Рих?! Ну как можно быть такой булочкой!.. - Я. Не. Булочка, - железно отрезаю, выделяя каждое слово. На фотографии, что вызвала у тебя просто бурю эмоций, снова изображён я, но на этот раз совсем-совсем маленький, мне тут шесть месяцев или около того. Ничего примечательного, никакой динамики или событий: просто лежу и сплю. - Нет-нет, не отвертишься, - стараешься меня переубедить. - Просто посмотри на себя: крохотные бровки домиком, аккуратный курносый носик, маленькие глазки с чёрными, густыми ресничками... Просто куколка! После пяти секунд неловкого молчания ты осторожно отодвигаешься и садишься напротив меня. - Что это ты задумал? Вместо ответа ты внимательно изучаешь меня взглядом, после чего переводишь его на фотографию в альбоме. Такой широкой улыбки на твоём лице я не видел, пожалуй, с того момента, когда мы в последний раз так надолго оставались наедине друг с другом. - Риш, бьюсь об заклад, ты ни чуточки не поменялся, - положив альбом справа от себя, снова двигаешься ко мне. - Этот фарфоровый носик, эти бровки, эти надутые губки... Медленно проговаривая последнее предложение, ты лёгкими, воздушными движениями проводишь по соответствующим частям моего лица. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я замечаю, что просто плыву от внезапно нахлынувшей нежности. С переполняющей меня любовью смотрю в твои глаза - глаза человека, настолько досконально изучившего каждый мой миллиметр... Дотягиваюсь до альбома и вынимаю оттуда фотографию. При взгляде на неё что-то щëлкнуло в моей голове: и вот я совсем не привередливый скептик, а растроганный собственным очарованием наблюдатель. Ты абсолютно прав: мы с этим крохой всё ещё похожи, как две капли воды, вплоть до небольших ямочек на уголках рта. - Запомни одно, Риш, - твой голос становится необыкновенно зычным и бархатным, - Кем бы ты себя ни считал, для меня ты всегда будешь малышом. Этого я и не собираюсь отрицать. Теперь точно. - Да, Тилль. И я - твой малыш. - Вот и славно, - в мгновение ока встаёшь с кровати, после чего в доказательство своих слов хватаешь меня одной рукой под колени, а второй придерживаешь спину, и поднимаешь так, будто совершенно не чувствуешь тяжести моего тела. Мы медленно, но верно отправляемся на кухню, где уже давно громко ворчал и свистел вскипевший чайник.