a n d r o m e d a

Через полторы недели желание выйти вместе никуда не исчезает: оно только крепчает и выстраивается в последовательный план действий. Небо за окном стремительно темнеет от плотных туч и наступивших сумерек, пока успокоившийся дождь срывается редкими каплями напоследок. Через несколько десяток минут становится совсем темно. Работающий монитор тускло освещает небольшую часть спальни, но Хосок делает яркость еще меньше, когда садится за стол, удобно устраиваясь в кресле. Он привычно оттягивает рукава мягкой толстовки до самых пальцев, только после этого начиная печатать и искать необходимую информацию, что его интересовала. Проходит несколько часов, прежде чем дождь прекращает напоминать о себе окончательно. На часах около половины десятого вечера, когда Хосок вытягивает один наушник и расслабленно облокачивается на мягкую спинку, слегка разворачиваясь в сторону панорамного окна. Тонкие пальцы упираются в стол, чтобы оттолкнуться, разворачивая кресло сильнее, и взгляд привычно цепляется за самое дорогое и успокаивающее. Чонгук лежит на кровати, на боку, с закрытыми глазами и выглядит умиротворенно. Хосоку кажется, что он спит, и он не хочет думать иначе, ощущая внутри обволакивающее спокойствие от этой картины. Блаженное тихое чувство не остается надолго, потому что в груди беспрерывно бьется неугомонная потребность делать что-то, и чем скорее, тем лучше, будто от этого действительно многое зависит. Такие ощущения рождаются, когда ты правда к чему-то готов. Становится жарко от проскальзывающих в голове мыслей, но Хосок расслабленно улыбается, намеренно отслеживая изменения в своем теле и слегка одергивая воротник толстовки, чтобы пропустить прохладный воздух под нее. Он тихо поднимается с кресла и в несколько шагов преодолевает расстояние до кровати, присаживаясь рядом с ней. Хосок неспешно обводит взглядом чужое лицо и тянется пальцами к темным волосам, чтобы невесомо погладить по мягким прядям кончиками пальцев. Тревожить Чонгука не хочется, но поддаться чему-то спокойно-радостному внутри, огромному и теплому, что просит действовать – ещё как. – Просыпайся, – осторожная просьба тонет на окончаниях из-за поцелуя в висок, когда Хосок садится на кровать и не сдерживается, наклоняясь совсем близко к Чонгуку. Он целует его снова, когда слышит шумный выдох, но теперь в скулу, а потом решает, что ему совсем точно мало. Чонгуку достается с десяток мягких поцелуев, прежде чем Хосок останавливается и просит его подниматься. Недавно спящему просьба кажется лишь на долю странной, потому что такое, безусловно, происходило впервые. – Что-то случилось? – осторожно спрашивает Чонгук, когда Хосок снова отходит в сторону стола. – Мы идем гулять, – отвечают с улыбкой. Чонгук слегка приподнимает брови, упираясь руками в кровать. Монитор всё ещё единственный источник света в комнате, но он хорошо подсвечивает чужой силуэт и дает рассмотреть образовавшуюся картину, и Хосок на ней смотрится красиво: с уверенной улыбкой на лице, стоя боком к своему рабочему месту, его плечи расслабленно опущены, пока он сматывает ловкими пальцами какой-то провод, чтобы убрать его за ненадобностью. Это все выглядит спокойно. Красиво. И у Чонгука не возникает желания задавать каких-либо наводящих вопросов ещё. – Что мне надеть? – единственное, что он спрашивает, потому что действительно не знает: люди зачастую одеваются по-разному в зависимости от состояния погоды за окном, но у него это впервые. – Или мне стоит идти так? – О, вот еще, конечно нет, – взволнованно реагирует Хосок, хмуря брови, но с улыбкой на лице. – Оденемся как следует, там сейчас холодно. И мокро, – договаривает внутренний голос, и Хосок снова на мгновение теряется, думая, не слишком ли глупая, беспечная и небезопасная идея тащить андроида в такую погоду куда-то за пределы дома. Он стискивает зубами нижнюю губу, задумчиво покусывая ее, пока в голове сталкиваются мысли. Побеждает та, что продиктована разумом – они не останутся в квартире. Хосок совсем недавно закупил целый арсенал необходимой теплой одежды для Чонгука, что было продиктовано импульсивной уверенностью и желанием совершать выходы в свет (что рано или поздно настигло, а иначе Хосок выгрыз бы сам себя), и отступать сейчас было почти некуда. Тем более сейчас, когда на горизонте личная финишная прямая. Меньше чем через полчаса Чонгук уже был готов по всем фронтам. Хосок, осматривая проделанную работу, снова не щадит свои губы – его накрывает все та же знакомая волна с тихим оглушающим восторгом, которая часто приходила к нему от одного взгляда на Чонгука, но теперь к ней прибавляется еще и явное нежелание стоять крепко на ногах, потому что это слишком. Гораздо больше, чем Хосок мог бы на самом деле вынести. Чонгук, одетый в обычные черные джоггеры, теплую черную толстовку и такого же цвета водоотталкивающую куртку, подходящую под сезон, выглядел правда хорошо, хотя в одежде и не было ничего вычурного или особенного. Хосок нервно усмехается в мыслях, понимая, что неосознанно вырядил его во все черное, даже обувь выбрал такого оттенка, хотя у него никогда не было тяги к этому цвету. Хосок делал свой выбор думая о базовом наборе, но совсем не подозревал, что это будет так хорошо подходить Чонгуку. Видимо, все дело действительно не в одежде. Хосок нервно усмехается уже вслух, когда осознает, что у него только что образовался никогда не существующий типаж, который без него так бы никогда и не обрисовался. Он правда хочет притащить стул и поставить его напротив Чонгука, чтобы тихо любоваться до тех пор, пока не успокоится. Это, может, ненормально, – думает Хосок, вскоре устало выдыхая, потому что ему все же невообразимо плевать, как это. – Если бы я знал, как тебя воодушевляет одевать кого-то и подготавливать к прогулке, я бы хотел предлагать тебе это постоянно, – Чонгук немного снисходительно улыбается, смотря сверху-вниз на застывшего Хосока. Хосока, который мысленно спотыкается о новую ступень эмоций, потому что Чонгук только добивает его ощущения, и он обессиленно опускает голову на чужую грудь, упираясь в нее лбом, а руками хватаясь за края черной куртки. – Ты просто заставляешь меня, – Хосок обрывисто вдыхает, борясь с собственным смущением, которое настырно выталкивает всё то же сильное и решительное, которое в итоге одерживает победный верх. – Таять и плавиться, Чонгук. Тебя очень хочется поцеловать. Он поднимает голову, чтобы посмотреть в глаза, и неловко, но с вызовом улыбается. – Поцелуешь меня? – ласково спрашивает Хосок, и его не заставляют ждать, довольно улыбаясь в ответ. Чонгук обхватывает его лицо ладонями, нежно и медленно касаясь горячих губ несколько раз, прежде чем утянуть Хосока в долгий поцелуй. Тот плавится в собственной одежде уже физически, ощущая, как ему жарко, но все мысли и чувства сосредотачиваются на том, как Чонгук целует его, как чужие ладони перемещаются на его талию, придерживая за спину и прижимая крепче, ещё ближе к себе.

///

Мелкая дрожь пробирает тело. На улице оказывается противно-мокро и внезапно холодно, что застает врасплох – Хосок не думал, что снаружи настолько уж зябко. Он инстинктивно поднимает плечи и вжимается в них, стараясь укрыться от промозглого ветра, но это мало помогает. В голове возникает вялая мысль вернуться обратно, спонсируемая напрягающей температурой и непонятным состоянием погоды, которое весьма возможно захочет обрушиться на их головы внезапным дождем. Хосок думает, что тогда он точно выйдет из себя, и всё напряжение, что сейчас в нем так тихо-аккуратно копится из-за происходящего, выйдет в не самом красивом виде. Невесомое прикосновение к локтю заставляет вынырнуть из размышлений. – Хочешь вернуться? – единственное, что тихо спрашивает Чонгук, когда проходит четвертая минута с тех пор, как они вышли из многоэтажного дома и остановились у самой лестницы возле входа, не сделав больше ни шага. В голосе Чонгука не слышится ноток волнения, напряжения и каких-либо эмоций вообще; Хосок отрицательно мотает головой, реагируя на вопрос сразу же, и быстро выдыхает, выпуская облако пара изо рта. – Нет, мы должны прогуляться, – он легко улыбается, специально расслабляя плечи и опуская их, прекрасно зная, что с ощущением холода можно бороться только так. Принятием. Хосок делает первый шаг, на второй оборачиваясь к Чонгуку и увлекая его за собой. У него не было четкого плана на прогулку, как и на все это событие в целом; единственное, в чем Хосок был уверен изначально, так это в том, что не станет идти с Чонгуком куда-то далеко, ограничившись территорией комплекса, в котором жил, и в котором всегда было слишком безлюдно по ночам. Факт, что выходить вместе в многолюдные места воспринималось пугающе, был настолько же очевиден, как и тот, что небо не рухнет через пару дней. Хосок не хотел смотреть в глаза правде и узнавать истинную причину ощущений, что неприятно щипали его всякий раз от представления этой картины, поэтому без зазрения совести отмахивался от них и сейчас, убеждая себя, что для первого раза у них и так неплохо получится. Проходит двадцать минут, прежде чем они останавливаются, присаживаясь на высушенную ветром лавочку возле небольшого каменного сада. Странное явление посреди стеклянных высоток, которое именуется искусством, – дело не новое, но абсолютно безжизненное и лишенное всякой внутренней составляющей с какой бы то ни было стороны. Хосок зависает долгим тяжелым взглядом на огромном валуне в самом центре, прогоняя по магистрали в голове поток мыслей, и где-то на фоне ставит очередную галочку – искусства их мира он тоже не признает. Всё ещё. До сих пор. Внешний свет по всему периметру территории гаснет, заставляя слабо вздрогнуть что-то внутри от неожиданности. Человеческие инстинкты. Хосок тихо вздыхает. Система возобновляет энергоподачу, возвращая освещение на улицу через полминуты, проведенные в кромешной тьме. Почему Чонгука удалось так быстро принять? – Ты хочешь пойти куда-то ещё? Вопрос не застает врасплох, но Хосок почти чувствует колющую затылок неловкость, понимая, насколько мал в итоге оказался его подвиг. Да, он столько дней трясся, терся и ломался именно для этих сорока минут во дворах, и не больше. Хочет ли он пойти куда-то ещё? – Я думаю, мы можем сделать победный последний круг, и вернуться домой. Как тебе? – Я не против. Хосок поднимается с «отлично» на выдохе, быстро осматривая все еще сидящего Чонгука, который слегка улыбается ему, вызывая такую же реакцию в ответ. Они проходят тот же маршрут, что за всё время до, разговаривая на какие-то отвлеченные темы, и даже издавая редкие смешки на пару. Оказывается, очень просто найти причину для обсуждения, и еще проще создать общие точки соприкосновения в разговорах, чтобы искоренить неловкость и чувство изоляции. Хосок раньше размышлял об этом как о столпе преткновения, не представляя, как он будет вести здравую беседу с кем-то таким, но Чонгук снова и снова равняет его прошлые опасения с прахом, отвечая на его точку зрения своей, совсем другой или в чем-то похожей. Это ощущается правильным, и больше не удивляет. Хосок с улыбкой согласно кивает на чужие слова, поднимая голову в момент, когда они выходят к дороге. Взгляд тут же цепляется за двух людей в нескольких метрах, и всего за несколько мгновений всё вокруг становится замедленной старой пленкой, некрасиво искажающую картинку на большом экране. Их здесь быть не должно. Хосока тошнит, пока знакомые иглы проникают в затылок, когда два незнакомых лица смотрят прямо в их сторону. Ему кажется, что они смотрят друг на друга уже больше десяти минут как чертовы застывшие мимы, придуманные идиотами Франции, и от этого становится уже жутко. Организму не нужно много времени, чтобы поддаться знакомой реакции, пока рассудочная часть где-то в голове упрямо и назидательно галдит, что он вот-вот вывернется себе под ноги, если чертов замедленный видеоряд продолжится. Почему они смотрят? Сколько можно так долго пялиться? Сколько времени прошло? Свет гаснет. Необходимая перезарядка блока питания для сердца города, гарантирующая стабильную работу энергии на протяжении целых суток, из которых изымается лишь минута под покровом ночи. Два раза по тридцать секунд с интервалом в полчаса, когда город тонет в темноте улиц, облачая свою настоящую пустоту. Хосок чувствует, что в эти мгновения холод становится сильнее, даже когда наблюдает гаснущие километры улиц из собственной квартиры, но сейчас он может убедиться, что его ощущения всё время были правдой. Сколько времени прошло? Лицо полосует искусственный ледяной ветер, и Хосок впервые так счастлив ощущать лёд снаружи, даже если из-за него почти невыносимо больно. Испорченная пленка теперь не так давит, потому что мозг пытается сосредоточиться на необъяснимом движении, пытаясь вернуть разуму контроль ради самосохранения. Человеческая система такая же. – Хосок? Чонгук сжимает чужие красные пальцы, когда наконец останавливается, чтобы внимательно взглянуть в чужое лицо. Он не был уверен, насколько далеко ему стоит увести Хосока от незнакомых людей со сломанной неоновой табличкой в руках, но остановился только когда их больше не было видно. Чужой пустой взгляд всё ещё не внушает ничего хорошего, но Чонгук не понимает, насколько ему стоит переживать из-за происходящего – снаружи Хосок выглядит нормально и вполне вменяемо, не было ничего, что говорило о его плохом самочувствии, кроме полного оцепенения реакции и нечитаемого взгляда в пустоту. Чонгук бы и не заподозрил ничего совсем, если бы Хосок не прошептал, что ему плохо, когда они поравнялись с незнакомцами. Чонгук повторяет чужое имя еще несколько раз, обхватывает хосоковские щеки и слегка встряхивает, надеясь, что с его человеком не случается прямо сейчас какая-то необратимая неожиданная дрянь, которая может просто забрать его раз и навсегда. Ему нужно действовать, но как? Свет включается, когда Чонгук слегка шлепает по холодной бледной щеке, почти отправляя запрос о помощи в ближайший медицинский пункт. – С тобой всё хорошо? – первое, что спрашивает Хосок, когда фокусирует свой взгляд на лице прямо напротив него. Чонгук копирует чужое поведение и на несколько секунд замирает, пока внутри происходит реакция, которую люди назвали бы злостью, и первые несколько ответов он сдерживает внутри, осознавая, что с Хосоком сейчас нужно быть осторожнее. Он понимает, что нужно действовать быстро, чтобы отследить чужое состояние и оценить, насколько все серьезно, поэтому Чонгук крепче обхватывает чужие щеки вновь и делает свой голос серьезнее, чтобы на нем могли сосредоточиться и воспринять как нужно. – Как ты себя чувствуешь? – Меня кажется тошнит и я хочу пить, а так… Что произошло? Хосок врет, потому что его сердце всё еще отзывается быстрым ритмом в грудной клетке и на языке противная горечь необъяснимого страха, но из-за тумана в голове он не акцентирует на этом большого внимания. На улице пахнет холодом, и хочется вдохнуть глубже, словно голова от этого станет гораздо чище. И это помогает. – Тебя будто отключило. Когда мы встретили этих людей ты замер на несколько секунд, но потом продолжил идти дальше и сказал, что тебе плохо, поэтому я сразу взял тебя за руку и повел подальше от них. А теперь скажи, ты сможешь идти? – Чонгук внимательно следит за уверенными кивками головы и кивает в ответ, отпуская чужое лицо и крепко обхватывая узкую ладонь. – Умница, тогда пойдем вернемся домой, и побыстрее. Уже дома, согретый после душа, одетый в теплую одежду и держащий горячую кружку в руках, которую ему заботливо и настырно вручили, Хосок смотрит в одну точку на светлом полу и не может понять, как с ним могла случиться такая жесткая диссоциация от произошедшего. Рассудок всё ещё бунтом откликается на малейшую попытку вспомнить и ощутить прожитое, противясь анализировать и проводить логическое расследование причинно-следственных связей, но Хосок очень хорошо понимает одно. Он был не готов. Не для этого. И только поэтому он выбрал ночное время для первой вылазки, потому что был уверен, что всё будет под контролем и вероятность нарваться на непредвиденные помехи равнялась почти идеальному нулю. Что хуже: в расчетах Хосока это был самый настоящий, ровный, уверенный ноль. Он знает, что им нужно будет поговорить об этом немного позже, тем более узнав о чужой реакции на его выпадание из реальности, но следя взглядом за вошедшим в спальню Чонгуком, Хосок заключает ещё один немаловажный итог. Он никогда не будет готов.