Рука об руку с дьяволом

      Гермиона надеялась, что ей послышалось. Она рассчитывала на то, что Драко рассмеётся и скажет, что все было дурацкой шуткой, но его лицо хранило ту же маску серьёзности, давая понять, что позитивного расклада событий ждать не стоит. Видимо, это считалось малой кровью по сравнению с его первоначальной идеей. Страшно было даже представить, что было в его голове тогда для разрушения её репутации, ещё хуже, чем поцелуй на камеры, которым они в очередной раз подтвердят свои отношения. А она уже хотела сообщить, что они расстались, раз Ришар уехали.              — У тебя дурацкое чувство юмора, Малфой.              — С чего ты взяла, что я шучу, дорогая? — Гермиона отдала бы целое состояние, чтобы он так не усмехался. И чтобы вообще до конца жизни перестал рисовать на своём лице мерзкую Малфоевскую усмешку, черт бы его побрал.              Нет, это было что-то запредельное. Целовать его на приёме было порывом, которому она не стала противиться, но это не означало, что своими же усилиями девушка потянется и поцелует его сейчас. Перед целой толпой журналистов из Ежедневного Пророка. Она приподняла бровь, скептически сложила руки на груди и посмотрела на Драко ещё раз.              — А что, если нет?              — Ты хочешь проверить?              Нет.              Проверять не хотелось. Целовать его тоже не слишком-то. В конце концов, это новый этап принуждения её к чему-либо. Очередное превосходство, через которое она не могла переступить и которое не могла побороть. Формально, могла, но каким был худший вариант? Поцелуй с Драко или… Это точно не та информация, которую хотелось бы получить.              — Искренне, Грейнджер. Мне ни к чему твои поцелуи «на отвяжись».              Ах, заткнись.              К чему ему вообще были её поцелуи? Разве целовать грязнокровку не должно быть чем-то отвратительным для него? Напоминаю, Малфой раньше и стоять рядом с ней противился.              Гермионе не была противна мысль самого поцелуя. Она вводила её в некий ужас, наверное. Просто потому что в её жизни было маловато людей, которых она целовала. Крам на четвёртом курсе не считается, а с Роном во время войны им было особо некогда. Даже здесь, даже перед Малфоем она боялась ударить в грязь лицом. Не уметь целоваться — как глупо. Мелочь, с которой она не справлялась. Не с кем было учиться.              Всегда было желание быть любимой и быть желанной. Вы зря думаете, что она не хотела быть принцессой из сказок. Даже если эти сказки уходили в разряд эротических. Гермиона хотела и сладких поцелуев, и жаркого секса, её всегда к этому тянуло, но чем дальше шла её жизнь, тем призрачнее становилась эта мечта.              Драко прекрасно целовался. Даже из того одного раза, что Гермиона помнила. Он был хорош. Она безусловно оценивала его через призму своей ненависти, но отрицать это было бы глупо. Годы тренировок в квиддич сделали его тело накаченным, сильным, бледная кожа, растрёпанные волосы, слегка вьющиеся во влажной погоде Туманного Альбиона. И много, много опыта, который, Мерлин, сделали его ходячим сексом.              Может, если бы не школьная вражда и не война, она бы на него запала ещё с первой встречи в коридоре. Девочки же любят таких: сильных, таинственных, немного наглых, немногословных. Суровых, с их ледяным взглядом. И которые непременно разбивают сердце, если не влюбятся. А если влюбятся, положат весь мир к ногам, лишь бы увидеть улыбку своей девушки.              Но в их жизни были принципы крови, которые всегда заставляли парня гнобить её в школе, были предрассудки и, конечно, Воландеморт.              Гермиона помнила эти жаркие обсуждения вечерами в комнате девочек, кто самый прекрасный слизеринец на курсе. Она всегда голосовала за Нотта. Он казался лучшим. Она не питала любви ни к кому со змеиного факультета, но Тео просто был в её глазах лучше остальных. Достаточно яркий, чтобы не быть серой мышью, недостаточно язвительный и наглый, чтобы быть похожим на Малфоя. Но Драко все равно всегда побеждал. Страшно представить во снах скольких он на самом деле появлялся.              Она все равно не поймёт, что они в нем находили. Да, хорош собой, но характер… спасите помогите, настоящий ходячий ночной кошмар, а Гермиона будто одна это видела. И почему она вынуждена сейчас делать шаг ему навстречу, поднимая голову.              — Почему?              — Тебе всегда нужна причина?              Она кивнула, на что парень закатил глаза.              — У меня есть потребности. И раз уж я пользуюсь тобой, как хочу, я предпочитаю их удовлетворять.              — Мы же оба знаем, что ты лжёшь.              Откуда уверенность? Малфою не нужна была Гермиона, чтобы удовлетворять свои дурацкие желания кого-нибудь целовать. Тем более, когда он знал, что поцелуи — лишь фальшивка. Можно было найти себе тупоголовую идиотку, которая бы отдавалась ему как в последний раз, а не довольствоваться её неуверенностью и неумением. Или что, деньги на шлюх закончились?              — С чего это ты взяла?              — Потому что вокруг тебя девушек крутится больше, чем пчёл вокруг улья. И ты хочешь, чтобы я верила, что ты просишь меня о поцелуях ради своих потребностей?              — Кто тебе сказал, что потребность у меня в поцелуях? Ой, Грейнджер, ты слишком низко мыслишь. Моя потребность в другом. Сообщи, когда до тебя дойдёт, о чем я говорю. Мне уже стоит начать обратный отсчёт, или ты закончишь ломаться, и мы вернёмся к работе?              — О, прости, не горю желанием тебя целовать.              — Зря. Тебе понравится, если выключишь своё упрямство.              — Может быть, я не хочу выключать своё упрямство.              — У тебя не то, чтобы был выбор.              Чертовски прав. Настолько, что хотелось сообщить ему об этом ударом по челюсти. Слишком угловатая. Если подумать, то даже одним ударом, если замахнуться… Гермиона мотнула головой, стряхивая с себя эту мысль. Насколько плохо все кончится, если она поднимет на него руку? Как неприятно было признавать, что он все ещё значительно сильнее неё и без проблем может ей навредить, если захочет.              Гермиона не хотела этого делать и хотела одновременно. Это закапывало её под собственной борьбой, убеждая, что её желания все ещё неправильные. Она превратила его в проект, все ещё стремясь разгадать загадку. Вот только чем глубже в его личность она погружалась, тем больше вопросов оставалось. Психоанализ. Который он ей запретил. Когда его запреты кого-то волновали?              Если Гермиону спросить, что было самым противоречивым поступком в её жизни, она назовёт то, как она плавно проскользила руками по его груди, от торса вверх до ключиц. Как осторожно взялась одной за воротничок его рубашки, наклоняя к себе. Второй провела дальше, добираясь до волос и зарываясь в них пальцами. Драко был значительно выше, ей пришлось даже приподняться на носочки, чтобы оказаться в паре миллиметров от губ.              — Я ненавижу тебя.              — Мы оба знаем, что это неправда, Грейн…              Она не дала ему даже закончить свою фамилию, внезапно накрывая губы своими. Мерлин, что она творила. Это было неправильно, так быть не должно было. Но было. Существовало, без повода. Оправдание? Это был вызов, безвыходное положение.              Он заставлял её чувствовать хоть что-то. Злость, ненависть, обиду, боль, возбуждение, страсть. К черту, что угодно. Он мог заставить её снова забыть, что такое безразличие. Гермиона жила в этом аду: работа, хладнокровие, спокойствие. Откуда взяться чувствам, у неё не было на это времени. А он. Черт. Он ворвался с тем свитком 22 декабря и уничтожил всю любимую ею стабильность.              Малфой прижал её к себе, словно ждал от неё чего-то подобного. Крепко, за талию, вторую руку устраивая на шее. Она хотела бы сделать этот поцелуй жестоким и резким, чтобы вложить в него всю злость, но не получалось. Заменила все нежностью. Потому что нуждалась в чем-то большем, чем месть друг другу.              И он не стал настаивать, отвечая на её сладкий порыв. Осторожно, даже слишком, прикусил её нижнюю губу и скользнул языком внутрь её рта. Изучая его медленно, будто впервые, притягивая к себе с каждой секундой чуть сильнее, чем раньше. Заставляя её дыхание сбиваться.              Она ненавидела его.              Наверное.              Нет.              Она не ненавидела его как человека. Она ненавидела его за то, что он включил в ней потребность в этих чувствах. Гермиона не стремилась к этим поцелуям, но так чертовски нуждалась в них. Больше всего на свете она нуждалась в заботе, в прикосновениях, в тихом рычании в ответ на её действия. И она понятия не имела, нуждался ли он также в этом. Это было даже неважно. Он знал и позволил ей воспользоваться близостью для себя, отдал ей. Может, потому что хотел.              Малфой трансгрессировал в свой кабинет. Она понятия не имела как, в Министерстве нельзя было… плевать, это было так неважно. Он сел на диван, утягивая её за собой на колени и лишь на минуту переводя дыхание, отстранившись. Что они оба сейчас творили…              Гермиона вернула его губы к своим, будто воздух был в этом поцелуе, а не за его пределами. А он ответил. Они дышали друг другом. Находили кислород в прикосновениях.              — Ненавижу, ненавижу, ненавижу.              К чему были эти слова? Малфою было наплевать, когда он полез пальцами под подол её платья, придвигая лишь ближе к себе. Ему всегда было плевать, что бы она там не говорила. Пропитывал этим пофигизмом её кожу, как яд проникает в кровь и разносится по телу. Так работали его чувства — они становились её за доли секунд. Мозг отключался. Потребность была лишь в том, чтобы чувствовать его губы.              Драко наклонился ниже, резко кусая шею и оттягивая кожу на себя. Гермиона вскрикнула, но откинула голову назад, выпрашивая ещё раз. Разве мог он ей противиться? Он вновь втянул своими горячими губами тонкую кожу и тогда она уже сорвалась на сладкий стон. Не должно быть! Нет…              Она слишком стремительно разместила обе руки на его груди и толкнула от себя на спинку дивана.       — Драко, нет… нет, остановись… это неправильно.              — Неправильно для кого, Грейнджер?              Ни капли растерянности. Снова абсолютное спокойствие. Она находила это раздражающим. Не знать, что скрывается за его маской. У неё не было шанса снова дать ей треснуть.              — Неправильно для меня.              Парень мгновенно убрал руки с её ног, поднимая их в воздух. Теперь они обменивались лишь одним воздухом. И она все ещё сидела на его коленях.              — Тогда вперёд.              Гермиона удивлённо приподняла брови, растерянно одёргивая подол платья вниз:              — И все? Так просто?              По комнате разнёсся тихий смех, когда он поднял голову к потолку:              — Мерлин, Грейнджер, по-твоему я насиловать тебя буду? Пиздец. Насколько же хуевое у тебя мнение обо мне. Если ты считаешь правильным бежать от того, что ты, не будем врать, хочешь — беги. Я не собираюсь тебе мешать.              — Так вот, значит, что. Я этого хочу?              — Ты собралась отрицать? Напомню, ты меня поцеловала!              — Ты поставил мне ультиматум!              — Возможно, но ты не стала рассматривать другие варианты. Выбрала из двух зол меньшее, даже не зная, что второй вариант был совсем иным.              — И что же ты собирался сделать, позволь узнать?              — Сказать им, что мы расстались. Твой выбор был в том, чтобы поцеловать меня. И, блять, Грейнджер, по-твоему, так целуют врагов, которых не хотят? Вот так, как ты это сделала?              Она вспыхнула, растерянно хлопая ресницами.              Ублюдок.              Гермиона взметнула руку, уже будучи готовой ударить Драко за этот спектакль, но он перехватил её ладонь, покачав головой:              — Я бы не стал.              — Почему это? Снова вмажешь меня головой в стену? Давай, прошлая рана как раз зажила. Или снова покопаешься у меня в голове? Ты и так, твою мать, изучил там все вдоль и поперёк! Давай. Ты вряд ли придумаешь что-то хуже пыток в Малфой Мэноре!              Малфой замолчал. Она полоснула по тому участку его души, по которому не хотела. Не подумала… это ведь было наверняка не самое его любимое воспоминание. Но Гермиона не остановилась, добавляя последнюю каплю.              — Хотя нет, ты придумаешь. Потому что ты убил такое количество человек, сколько не убил и сам Воландеморт своими руками…              Его маска треснула. И она увидела в этой трещине собственное отражение. Он не смог скрыть эту боль в глазах. Может быть и не пытался. Даже если пытался, не вышло.              Блять.              Прошло несколько секунд, когда до неё дошло, что она только что сказала.              Драко Малфой в её словах был хуже человека, которого он, кажется, ненавидел каждой клеточкой тела. Воландеморта. Она не просто их сравнила. Она сделала парня намного хуже, чем величайший тёмный волшебник Англии.              Она возненавидела себя за эти слова, возненавидела за то, что позволила себе такое мерзкое сравнение. Никто не сравним с Темным Лордом. Не Драко. Черт.              Гермиона ждала от него, что он снова сорвётся. Может, она получит ещё один удар или долю проникновения в её разум, но он внезапно опустил руки, чем заставил её вздрогнуть в страхе. Она боялась, что он ударит её. И это отразилось в новой порции его боли, в горькой усмешке на лице. Нет. Малфой не пытался скрыть от неё этого. Теперь однозначно.              Он опустил обе руки на её талию и одним резким движением вернул её на пол со своих колен. Собственноручно поправил платье, дёрнув его вниз, а потом поднялся к ней. Его взгляд был хуже любой пытки на свете. То, с каким холодом Драко смотрел на неё с высоты своего роста. Он злился где-то в глубине души, ему было больно, но постепенно он воздвигал свои стены назад, покрываясь непробиваемой чешуёй. И вот таким он был сейчас — кукольным. Неживым.              — Драко, я…              — Не стоит, Грейнджер. Ты права. Неправильно спать с тем, кто хуже самого Воландеморта. Хорошего вечера.              Она дёрнулась вперёд, но не успела схватить его руки. И услышала лишь хлопок трансгрессии, возвращающий её назад из транса. Боже, что же она наделала…              Гермиона бежала все ещё босиком, ведь её шпильки остались в кабинете. В лифте нервно стучала по перилам, ожидая, когда чёртова железка опустит её на нужный этаж. А потом все также неслась по коридорам назад в свой кабинет. С одной только мыслью, что Тео все ещё там. На присутствие Драко она и не надеялась.              — Место… Тео… Драко…сравнила… Воландеморт, — она дышала сбивчиво, когда только распахнула двери, прислонившись к стене и стараясь выговорить хоть слово. Но Нотт ничего не понял. Он кинул папку, которую читал, назад на стол и подошёл к девушке хмурясь.              — Так, с самого начала, Грейнджер. Я ничего не понял. Отдышись.              Он завёл её в кабинет, усаживая на диван и захлопывая двери. Спустя минуту к ней вернулся дар нормально разговаривать.              — Место. Куда Малфой уходит, когда ему плохо. Должно же быть такое… мы поругались. Я…ляпнула. Блять. Я сравнила его с Воландемортом.              Теодор удивлённо взметнул брови вверх, делая шаг назад:              — Что ты сделала?              — Я сказала, что он хуже Тёмного Лорда… твою мать, — Гермиона зарылась пальцами в свои волосы, опуская голову вниз с тихим стоном отчаяния.              Нотт замолчал, видимо, задумываясь. И через пару секунд спросил.              — И ты жалеешь о своих словах?              Она резко посмотрела на него с ноткой непонимания:              — Ну естественно!              — Почему…? Это ведь правда.              — Потому что он… он не хуже Тёмного Лорда.              Удивление Тео было написано на его лице.              — Он не хуже, Тео!              — Почему нет?              — Потому что он… помог Ордену и… многим нашим людям, и вообще, Мерлин, почему я вообще сижу и оправдываю его сейчас?!              — Потому что я хочу знать, с какой целью я могу дать тебе ту информацию, о которой ты просишь.              Он оперся на край стола, смотря на девушку рядом с ним уже чуточку спокойнее. Он, как и было свойственно Драко, нацепил на себя стандартный непроницаемый костюм и теперь ждал чего-то более исчерпывающего, чем сухие факты.              А Гермиона не знала, что ответить.              Потому что никто не хуже Воландеморта?              Или потому, что она хотела верить в какую-то светлую часть его души?              Она лежала ночами, разгадывая его тайны. Почему он перешёл на сторону Ордена? Почему он стремится предотвратить революцию? Почему ему выгодно сотрудничество с Ришар? Почему он иногда добр к ней, а иногда пытается убить? Почему его нежность граничит с яростью? Почему, почему, почему…              Гермионе хотелось верить, что в нем есть что-то, что она просто не видит из-за пелены своей ненависти и предвзятости. Должно было быть хоть что-то.              Она так много думала об этом, что забывала о самых отвратительных поступках его жизни. О словах в школе, о его действиях во время войны. Не то, чтобы совсем. Но ей так нужно было верить в какую-то часть добра в его сердце, что она искала её даже в гребанных оскорблениях, придумала в них попытку её защитить, или кого бы то ни было.              — Ты ошибаешься, Грейнджер. Он хуже Воландеморта. Он хуже всех, кого ты знаешь. И этого не изменить. Он убивал и убивает людей. И он здесь не потому, что в нем есть хоть что-то хорошее. А потому что ему выгодно здесь быть. Ты так долго думала о нем, искала причины его поступков, что забыла про его суть. Он все ещё Драко Малфой, генерал армии Тёмного Лорда, ненавистник грязнокровок, Пожиратель Смерти.              — Должно же быть хоть что-то!              — С чего ты взяла?              — С того, что я так хочу! Я хочу, чтобы в нем было хоть что-то большее, чем тупая ненависть! Хочу, чтобы были причины! ЧТОБЫ БЫЛ СМЫСЛ!              Она встала со своего места, сметая рукой в сторону все бумаги, что ей попались на пути.              — Смысл в том, что ты — его путь к нормальной жизни. Отношения с тобой — простой способ вернуть себе репутацию. Сотрудничество с Ришар — возможность сгладить революцию. Потому что без них он погибнет, Грейнджер. Они начнут охоту на чистокровных, как когда-то вылавливали грязнокровок. Они убьют нас всех. Работа в Министерстве — способ скрыть, что он работает с Пожирателями. Близость к аврорам — возможность скрыть, что Люциус все ещё жив. Каждый его шаг — продуманный план. Но не ради тебя. А ради себя самого.              — Я не… нет!              — Мы на пороге новой войны. Ты правда решила, что он так внезапно проявил к тебе интерес? Что он из чистого удовольствия тащит тебя к репортёрам на плече и целует?              — Должно быть что-то, Тео… должно быть. Почему он перешёл на сторону Ордена? Лорд не проигрывал войну. Если бы не Драко, Орден бы пал. Наши силы уже были на исходе. Он перебежал на сторону проигравших, ПОЧЕМУ?!              — Потому что нашёл выгоду в том, какое место займёт при победе. И, очевидно, эта перспектива полюбилась ему гораздо больше.              — Я отказываюсь в это верить.              — Почему?              Гермиона замолчала. Она только сейчас заметила, что плачет. Что по её щекам бегут дорожки солёных слез, уничтожая весь сегодняшний макияж. Стёрла их тыльной стороной ладони.              — Что-то должно быть. Не бывает злых людей. Бывают те, кто сделали неправильный выбор. Я сделала ему больно. Я раскроила в хлам его самообладание на долю секунды, чтобы увидеть эту боль в его глазах. И мне жаль, что я это сказала. Мне жаль… он не хуже. Он. Не. Хуже.              Тео развернулся и вытянул с её стола какую-то бумажку и ручку. Пара коротких фраз, которые Гермиона не смогла прочесть, он поднял на неё глаза:              — Тебе просто нравится стоять на стороне слабых, я прав? Ты оправдываешь не его. Ты оправдываешь то, что тебе нравится, когда он тебя целует. По сути, саму себя. Потому что ты чувствуешь, что кому-то нужна. Впервые за долгое время. И ты не хочешь это рушить. Ты не нужна ему, Гермиона. Ему нужна нормальная жизнь. Ты — лишь средство её достижения.              — Тогда я не собираюсь лишать его этого средства.              — Откуда такой альтруизм? Вы враги. Он едва не убил тебя, он изнасиловал тебя, он… блять я даже и не вспомню все, что он сделал. А ты стремишься ему помочь?              Почему? Правда, почему?              У Гермионы не было ответа на этот вопрос. Как и на любой другой, который был здесь задан. Откуда бы они взялись, эти ответы? Она не знала, почему медленно прощала ему все ужасы, случившиеся в их жизнях. Ещё пока только самые начальные: детскую травлю, дурацкую выходку с зубами. Грейнджер двигалась от нижних ступенек на самый верх… прощение. Драко заслужил прощение?              — Потому что я вижу в нем себя саму.              Повисшее молчание на долю секунды.              — Он как моё отражение. Мне тоже больно. Война все ещё сидит в жилах каждого из нас. В нас не все нормально. Не все ХОРОШО. Я… я нахожу в нем то же отчаяние и боль. Нахожу в нем стремление к чему-то, желание закопаться в своей ненависти. В этом идеальном после войны мире я смотрю на него и вижу такой же недостаток, каким нахожу себя. Как нос, выпирающий посреди лица. Мы не вписываемся. Мы не впишемся. И да, я хочу ему помочь. Не все поддаётся объяснению. Он бьёт меня головой об стену, но я все равно отвечаю на его нежность. Он копается в моих воспоминаниях, но я все ещё позволяю ему вертеть собой, как ему этого хочется. Он заставляет меня чувствовать хоть что-то! Хотя бы что-то. Он напоминает мне, как я жила до того, как на войне погибла половина моих знакомых. Мне больно. Но я хотя бы не одинока рядом с ним в том, что чувствую!              Тео молча протянул ей листок. Гермиона едва не замахнулась, чтобы ударить его за полное отсутствие реакции на все это. И пока она не успела этого сделать, он добавил.              — Может быть все, что я сказал — ложь. Может быть, нет. Тебе понадобится спросить, чтобы узнать. Я лишь хотел услышать то, что ты сказала.              — Зачем?              — Чтобы знать, что ты не собираешься его менять. Не думай, Грейнджер, что он святой. Он не светлый человек и никогда им не будет.              — Я знаю.              — Обычно, он там, — Тео кивнул на листок в её ладонях, — если нет, то я не знаю где ещё он может быть.              Гермиона пробежалась по строкам, впитывая в себя информацию. Кивнула и в ту же секунду испарилась. Она даже не подумала, что в Министерстве все ещё нельзя трансгрессировать, она сделала это и все, перемещаясь в кромешную темноту и холод.              

***

             Ледяной порыв ветра сразу окутал её плечи, когда она сделала шаг вперёд.              Она находилась на очень небольшой площади, квадрат где-то два на два метра, не больше. Каменные столбики, держащие потолок, небольшие арки, плитка под ногами. И фигура Малфоя у края этого своеобразного балкона. Он стоял, оперевшись плечом на вертикальную поверхность, и просто смотрел на город.              Биг Бен. Самая верхушка самых известных часов в мире. Башня Королевы Елизаветы.              Он промолчал. Не реагировал на её появление никоим образом. Гермионе вряд ли нашлось бы, что ему ответить открой он рот. Она сделала пару шагов вперёд, но не встретив сопротивления или протеста, сделала ещё несколько, оказываясь рядом с ним. Он выглядел как обычно. Она рассчитывала на что-то большее, чем простое обычное лицо Малфоя, с которым сталкивалась ежедневно, но нет. Все, как всегда.              Драко повернул к ней голову и усмехнулся:              — Пришла пожалеть?              — Да.              Врать не было смысла, он знал ответ прежде, чем задать вопрос. Все было буквально написано на её лице.              — Ты правда решила, что твои слова меня задели? — Драко тихо рассмеялся, запрокидывая голову назад. Только сейчас она заметила в его руке сигарету, которую он прислонил к своим губам и резко втянул дым. — Ты не сказала ничего нового, Грейнджер. А твои слова уж тем более не могли меня задеть.              Гермиона удивлённо приподняла брови, рассматривая парня перед собой:       — Но мы оба знаем, что это… неправда. Я же видела…              — И? Ты решила, что это повод выпытать у Тео место, куда я сваливаю, и прийти сюда?              — Да.              Парень пожал плечами, наконец отворачиваясь от неё. Обратил свой взор на линию горизонта. Прижался виском к холодному серому камню:              — Ты можешь уходить.              — Значит, я могу и остаться.              — Ради чего, Грейнджер? Чтобы извиниться? Твоя жалость мне не нужна. Чтобы исправить ситуацию? Разве между нами не было и до этого все настолько плохо, что тебе нужно было бы склеивать осколки разбившейся вазы.              Но Гермиона все ещё хотела остаться. Поэтому она сделала шаг вперёд, оперлась локтями на изгородь и посмотрела вдаль на то, как живёт город у них под ногами:              — Я просто хочу.              — Ты делаешь это для себя, а не для меня.              — Моё присутствие тебе противно? — Гермиона резко обернулась на него на вдохе. Она не хотела бы получить ответ "да" на свой вопрос. Драко молчал. Тихо выдыхая лишь полупрозрачный дым в воздух и наблюдая, как он рассеивается на ветру. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил.              — Нет.              Девушка не стала на это отвечать, оставляя тишину, повисшую в пространстве. Она смогла вернуться к разглядыванию Лондона. Смотрела на город и чувствовала себя так, будто весь мир был в её руках. Одна из самых сильных столиц на всей планете. Город, соединивший в себе многовековую историю, сумасшедшие традиции, столько культур и народов. Гермиона любила Лондон больше, чем любой другой город на всем белом свете. Звала его домом.              Даже сейчас. Когда изнутри его съедали войны и противостояния.              Послышался щелчок пальцев, и тонкая дымка тепла оказалась на её коже. Гермиона вновь обернулась, встречаясь с взглядом Малфоя. Он выкинул сигарету куда-то вниз и подошёл к ней:              — Думала когда-нибудь, что стало бы с магглами, не выиграй Орден?              — Полагаю, рано или поздно война перешла бы и на них. Не думаю, что захват большинства в Ордене привёл бы к окончанию войны. Это ведь только Англия. Впереди ещё вся Европа, Азия, Америка… это бы длилось бесконечно, пока Воландеморту бы не надоело, а потом…              — Он был болен, Грейнджер.              Гермиона взметнула голову вверх, даже не осознавая, насколько удивлённой она сейчас выглядела. Драко ударил ей под дых этой информацией. Болен? Лорд был болен? Чем? Когда? Почему? Столько вопросов, вылившихся в простое.              — Погоди, что?              — Не говори мне, что ты не знала… да ну, серьёзно? Это было очевидно.              — Это объясняет, почему ты вёл его армию в последние годы. И битва за Хогвартс… черт…бузинная палочка в руках, а на Гарри ни царапины. Тёмная магия?              Драко кивнул.              — Нельзя разделить душу на семь частей бесследно. Тёмная магия съела его изнутри, буквально. Он едва ходил перед замком Ладлоу, чтобы хоть как-то поставить его на ноги, я и Снейп не вылезали из подземелий Хогвартса.              — Тебе было семнадцать…              Девушка тихо шепнула, переводя взгляд на его руки. Драко сжал губы в одну тонкую линию и вздохнул.              — Когда все началось, мне было пятнадцать, Грейнджер.              — Что они сделали с тобой?              — Думаю, он всегда хотел сына. Иначе я не могу объяснить такое его стремление к участию в моих тренировках.              — Он тренировал тебя лично?              — Чаще всего да. Иногда просил отца. Иногда Беллу. Или Сивого. Неважно, он всегда присутствовал. Диктовал, руководил. В первые годы ему не особо было чем заняться, а так как на все каникулы я приезжал домой, он лично следил за каждой тренировкой.              — И сколько таких…              — Тренировок? Весь день напролёт. Даже когда я падал с ног, они учили меня, как вставать заново. Спал я по два-три часа, потому что на войне, даже это — большая роскошь. Затем вставал, брал палочку. За каждую провинность, разрушенное ожидание я получал Круцио. Сначала десять секунд, потом тридцать. Чем дольше учился, тем сильнее были ошибки, тем сильнее меня наказывали. Иногда в ход шли физические увечья. Поэтому я…              — Ты не чувствуешь левого плеча.              Это стало для неё так очевидно. Уже потом, когда она смотрела на его поведение, как он не обращает внимания на её прикосновения к этому месту. Драко посмотрел на неё пару секунд, думая, видимо, врать ей или все-таки сказать правду. Кивнул, но не отвернулся.              — Только левое плечо, и то, если боль будет достаточно сильной, я её почувствую. Но в большинстве своём, от локтя до ключиц… ничего.              — Почему?              — Беллатриса перерезала мне там половину сосудов. Она… учила меня анатомии.              Гермиона закрыла рот ладонью, сдерживая крик ужаса. Лестрейндж сдирала с него кожу заживо? Срезала ему половину руки? У неё не укладывалось в голове, как родная тётя могла так поступить. Это же не чужой человек. Ей захотелось обнять его. Драко ненавидел жалость. И, наверное, не оценит этот порыв. Но почему-то ей казалось, что ему это нужно.              В общем-то ей было наплевать, что он думал по этому поводу.              Грейнджер сделала шаг к нему и резко упала в объятия, крепко притягивая его к себе. Она оказалась на уровне его груди такой маленькой и хрупкой по сравнению с ним. Но все равно держала руки так сильно, как могла.              Драко замер в нерешительности. Недоуменно опустил на неё свой тяжёлый взгляд, отстранил руки от изгороди и поднял вверх. Будто не хотел касаться её. Но Гермиона не планировала отступать. Она закрыла глаза, прижалась к его тёплой груди.              И вот тогда Малфой сдался.              Что-то внутри него сломалось, это абсолютно точно.              Немногое девушка про него знала. Но знала, что для него эти объятия были чем-то совершенно новым, непривычным. Позволять кому-то прикасаться к себе. Нежно и одновременно настойчиво. Не ради секса. А просто потому что…              Он осторожно обнял её за плечи, опустил голову к макушке и уткнулся в неё носом. Только тогда она шепнула:              — Я не знаю зачем…              — Не все в мире поддаётся логическому объяснению, Гермиона.              Её имя так осторожно прозвучало от него, спокойно и тихо. Она не думала, что её имя может звучать так. Особенно. Её много звали по имени, но у него вышло как-то иначе, по-другому. Девушка повернула голову, прижалась щекой к коже и посмотрела все на тот же горизонт. Будто в нем бы что-то изменилось.              Руки его стали… для неё тюрьмой