Она никогда не ждала, что в Азкабане будет солнечно, радостно, будет радуга и единороги.
Просто…
Она не думала, что будет так.
Целая делегация волшебников вела под руки Гермиону и Тео, будто они были самыми опасными преступниками в стране. Звуки шагов по меньшей мере десяти человек отдавались от каменных тёмных стен эхом, перемешиваясь со стуком шпилек девушки. Как же это было глупо. На шпильках. По тюрьме.
Никто не потрудился заняться их внешним видом. Её и Нотта пытались закрыть как можно скорее за решёткой, лишь бы они не натворили ещё чего-нибудь. Очевидно, чужие приказы были для них пустым звуком, девушка никогда не планировала это отрицать.
Было темно, но под ногами было видно и трещины, и впадины на чёрном камне, вокруг сплошные решётки и двери. Всё в хаосе, никакого порядка. Камеры были разных размеров, за ними виднелись силуэты, но никто не говорил, не было шума…
Гермионе всегда казалось, что преступники не склонны к тишине, что с каждым новоприбывшим, подобно героям фильмов, они шумят, стремятся посмотреть на новеньких, а если ещё и кто-то известный вроде неё, то и срываются на смешки и угрозы. Но нет… было тихо.
Воздух был пропитан кошмаром и смертью.
И ощущением полного отсутствия счастья. Правильно, откуда бы ему взяться. Повсюду шныряли Дементоры, то и дело приближаясь к камерам и заставляя их обитателей вздрогнуть.
Хуже любой пытки на свете.
Тео шёл в шаге от неё, его голова почти безвольно болталась на шее. Авроры, конечно, не пожадничали и вымотали его своим нападением, а теперь тащили под обе руки по коридору. На его щеке была видна царапина чуть ниже скулы. Его били. Возможно, раны вскрылись, крови на кофте в этой кромешной темноте ей разглядеть не удалось.
Гарри шёл впереди, через двух авроров, прокладывая путь через дементоров своей волшебной палочкой. Она не была уверена, возможно, её друг — единственный из её знакомых, кто ещё был в состоянии вызывать патронуса достаточно сильного, чтобы он имел какое-то действие. Её же заклинание принимало вид выдры и могло разве что доставлять сообщения.
Он не оборачивался, чтобы проверить, как она. Просто молча шёл, наконец достигая финальной точки их пути. Камера, у которой, в отличие от остальных, были стены. Она располагалась в самом углу, кажется, это был всего лишь второй этаж тюрьмы, три каменных стены, только одна решётка, замурованная в поверхность. Поттер взмахнул палочкой и дверь открылась с мерзким визгом, Гермиону и Тео потащили внутрь.
Несмотря на итак общую тишину, ей нравилось думать, что рядом с ними никого не будет. Других заключённых, имеется в виду. Что никто не будет их доставать, кроме дементоров, изредка заглядывающих в камеру.
Внутри оказалось ещё тише. Они были в каком-то пузыре, видимо, под заглушающим заклинанием. Слова Гарри, его распоряжения долетали слишком мутно, чтобы их разобрать. Он на мгновение встретился с ней глазами и вздохнул. Была ли эта боль или сожаление, она уже не знала, поскольку в следующую секунду поймала Тео и помогла ему не упасть на холодный пол. Парень терял сознание. Но всем, очевидно, было все равно.
Пока авроры занимались последними деталями, Гермиона подхватила Нотта и помогла ему устроиться у дальней стены в левом углу, чем дальше от двери, тем лучше. Действие дементоров на него было совершенно ни к чему. Так она и решила, поднимая его футболку и проверяя бинты. Крови не было, а значит, что никакие швы не разошлись. Парень легко улыбнулся, приоткрывая глаза.
— Прости, Грейнджер, я влюблён в другую.
Она умудрилась испустить что-то похожее на нервный смех, убирая пряди его волос со лба и касаясь тыльной стороной ладони горячей кожи.
— Как себя чувствуешь?
— Очевидно, весьма паршиво. Почему Малфой не с нами?
Девушка огляделась вокруг, будто бы это дало ей какие-то ответы.
— Не знаю. Они не арестовали его. За что влетел ты?
— Убийство, конечно. Они, должно быть, нашли тело четвёртого нападавшего.
Гермиона кивнула, посмотрела, как запечатывают её дверь, как уходит Гарри и скрывается за границей комнаты, и только потом села рядом с Теодором. Она дотянулась, скидывая с ног шпильки и потирая лодыжку.
— Думаешь, надолго мы тут?
Тео мотнул головой, затем прижался к холодной стене и вновь закрыл глаза.
— Это камеры временного содержания. Мы едва ли проведём здесь больше нескольких часов. Мне жаль, кстати… насчёт Поттера.
Ей тоже было жаль. Наверное. Гермиона уже не понимала, что творится в её отношениях с некогда лучшим другом. Он никогда не был с ней так холоден и жесток, как в последние несколько недель, особенно, когда речь заходила об аресте. Чтобы Гарри так просто исключил её мнение, арестовал, даже не спросив. Это не входило ни в какие рамки понимания волшебницы.
Было обидно. Хотя и ситуация была предельно очевидной, и он наверняка следовал протоколу. Гермиона подумала, что раньше она нарушила бы ради него любые правила, изменила бы какие-угодно законы, теперь же, она начинала сомневаться в разумности такого поступка.
— Спасибо, наверное. Мне тоже… насчёт Пэнс.
Тео тихо рассмеялся, через мгновение сменяя смех лёгким кашлем. Действие зелья, снимающего боль, к этому моменту уже должно было закончиться, это отражалось на его лице тенью мучений. Как он сжимал зубы, как тяжело дышал. Гермиона хотела бы как-то облегчить его состояние, но с этими дурацкими железными штуками на запястьях не имела ни малейшей возможности.
— Не надо, Грейнджер. Я не собираюсь… не с тобой, обсуждать свою бывшую…
— Черт… — он тяжело вздохнул, снова усмехаясь болезненно и горько. — Я даже не уверен, что у меня все ещё будет возможность её увидеть.
— Будет.
— Где гарантия? Меня посадят за все содеянное, как собирались ещё два года назад, я могу никогда её и не увидеть.
Гермиона дотянулась до его ладони и крепко сжала его пальцы, уверенно заявляя.
— Увидишь. В Азкабан пускают посетителей.
Они оба засмеялись, так неожиданно разбавляя музыку тишины вокруг своей призрачной радостью. Интересно, до этого кто-нибудь смеялся здесь хоть когда-нибудь? Наверное, смеялся, вот только эти были истерики или уже грань с сумасшествием, но вряд ли радость. Тео заговорил вновь, уставившись в стену напротив.
— Я никому никогда… не говорил о ней. Мы не скрывались, но никогда не делились с остальными подробностями. Особенно я. Для меня она была как желание, которое ты загадываешь, когда падает звезда. Такое интимное, сокровенное, личное, и оно растает в ладонях, если ты кому-нибудь его раскроешь. Самая великая тайна на свете.
И когда началась война, я захотел спрятать её от всего. Пока все не достигло пика, я часто вывозил её в Лондон, водил по этим улицам, пока она не падала с ног, а потом вёз в отель и убеждался, что она рядом. Я не мог спать, боясь, что ей навредят.
Вопроса о том, стану ли я Пожирателем даже не стоял. Мой отец был. Ещё с первой магической войны. Не знаю, как он умудрился пойти во служение тому, кто часами мучал мою мать, пока она была беременна мной. Круцио, окклюменция, Реддл заставлял её молить о смерти, она погибла при родах. А он как сумасшедший следовал за Воландемортом, даже не думая останавливаться. Драко получил свою метку в 15, Блейз был на грани, чтобы ступить следом. У меня было предназначение, я не мог его отрицать.
Но Пэнс… она была… просто другой. Я никогда не сомневался, что она могла поднять палочку и убить человека. Она могла, без промедлений. Но чтобы выжить в верхушке Воландеморта недостаточно было убивать. Нужно было стать монстром, как Астория, к примеру. Тори убила однажды ребёнка на моих глазах. Я знаю, что это с ней сделала война, она так глупо и слепо бежала за Драко, что забыла, что такое мораль. Я не хотел, чтобы с Пэнс было также. Она бы сломалась.
К тому же, это было слишком серьёзным рычагом давления на меня. Я не мог ей рисковать, любое моё неповиновение могло обернуться жестокой пыткой для неё. И даже неважно, каким был бы исход войны, она бы всегда была в проигрыше. Сначала, как средство добраться до меня, потом, если бы Орден выиграл, как преступница, которая оказалась бы за решёткой. Я не мог. Так рисковать.
Ты сказала вчера утром, что, если бы мне дали шанс удалить половину воспоминаний, я бы начал с того, как обнял тебя. Нет. Я бы хотел забыть то, что наговорил ей тогда, забыть вид её глаз, как слезы бежали по этим прекрасным щекам и как её плечи дрожали в рыданиях. Я жалею, что так получилось. Но если бы мне дали выбор, поступить ли так снова, я бы вновь оттолкнул её. Это было… правильным решением. Она отсиделась в Швейцарии. Зато не пострадала. Я даже не знаю, где она сейчас.
Они с Малфоем всегда так отличались друг от друга. Даже в школе эта разница была заметна. Спокойный, тихий Тео, который никогда не срывался на оскорбления, не был высокомерным и пафосным. Его трудно было потерять в толпе, он всегда производил неизгладимое впечатление, но не был таким заносчивым уродом, каким был Драко. И сейчас она убеждалась в этом все больше и больше, наблюдая за тем, как рушатся его стены, открывающие за ним такого разбитого маленького мальчика, так и не вернувшегося с войны.
Все такой же напуганный и одинокий, он сидел там в этих четырёх стенах, как сейчас в камере Азкабана, упираясь лбом в коленки и умоляя, чтобы кто-нибудь пришёл. Увидел то, что с ним происходит, протянул руку помощи, да просто обнял и сказал, что все непременно хорошо. Но никто никогда так и не появился. И он остался там, в этом собственном аду, который с каждым днём сжимался вокруг него все сильнее и сильнее.
Раньше в нем было солнце, была любовь, дружба, а потом все разом рухнуло и распалось, остались верность Тёмному Лорду, куча смертей, потеря близких, чувство вины за свои деяния. Она чувствовала себя так, будто прикоснулась к его душе, дотронулась до неё и обожглась тем, сколько боли в ней таилось.
Гермиона притянула парня к себе, укладывая его голову к себе на плечо. И почувствовала горячие слезы на своей белоснежной рубашке. Он был так бесповоротно сломан, что вряд ли найдётся мастер, чтобы его починить. Никому не нужный, преследуемый собственными принципами и идеями Лорда… ей захотелось спросить, как он существовал все это время совсем один, как он держался.
Она позволила ему быть уничтоженным рядом с собой сейчас, медленно гладя его по голове и обдавая горячим дыханием висок. Они все были убиты внутри этой войной, потеряли своих любимых, многие погибли. И для всех будто только несколько человек действительно несли в себе всю горечь потерь. Все помнили про то, что Рон потерял родителей и братьев, что Гермиона потеряла маму и папу, друзей, что Гарри потерял и семью Уизли, и крестного отца, что война ранее сделала его сиротой, лишила его многих знакомых.
Но кто помнил о Пожирателях?
Они все были всего лишь детьми. И со стороны Ордена, и со стороны Лорда. Втянутые в эту неравную борьбу кем-то другим, вступившими в неё не по собственному желанию.
Кто помнил о том, что Драко было 15, когда он получил метку? Что мать Блейза пытали, лишь бы он подчинялся? Что Тео следовал за отцом и друзьями, просто потому что был должен? Кто-нибудь вёл подсчёты, сколько смертей не на их руках, а у них в душе, от сколького им пришлось отказаться?
Гермиона смогла разглядеть в них всех то, что не могла раньше. В тени Ордена, вечно давящего своими принципами света и любви, она не могла думать о том, что каждый человек перед ней — человек. И даже Малфой, убивший стольких. Он тоже был всего лишь жертвой, как и Тео, как и любой другой ученик Хогвартса, оказавшийся на войне.
Не должны были они нести войну на своих плечах.
Они все были мальчиками и девочками, у которых не было выбора.
— Я хотел бы вернуть ее… после всего. Я так чертовски хотел все исправить, прилететь к ней, встать на колени и умолять её простить меня так долго, сколько понадобилось бы, чтобы она простила. Но жизнь явно не слишком хочет, чтобы я был счастлив. И вот мы здесь. На пороге новой войны. И разве я могу надеяться на прощение даже сейчас, а уж тем более по окончании всего этого дерьма?
— Она была у меня.
Тео поднял голову, заглядывая в глаза Гермионы с вопросом, на который она не сразу нашла, что сказать.
— Я думала… она заходила к тебе. Я слышала её разговор с Малфоем в какой-то из дней. Она интересовалась, в порядке ли ты.
Она мягко пальцами стёрла дорожки слез с его кожи, когда он снова закрыл глаза и мотнул головой. Очевидно, это мало что меняло. Он не позволит ей снова стать частью назревающего конфликта. И это приносило ему ещё большую боль, чем если бы Паркинсон не появлялась совсем. Гермиона коснулась губами его горячего лба, сглатывая свои слезы. Хоть кому-то из них нужно было оставаться сильным, сейчас эта роль упала на неё, но, наверное, так было даже лучше. Правильнее.
Невольно она задумалась, что он так же хрупок, как та фарфоровая кукла из деревни в Уилтшире с голубой лентой в светлых волосах. Одно неловкое движение и все трещины станут реальными, разрушая все на миллионы кусочков единого паззла. И название ему будет «Теодор Нотт».
Время шло мимо них, не давая ни шанса осознать, прошла ли секунда, или уже целый час. Они сидели у стены, достаточно долго, чтобы парень уснул неспокойным сном на плече у девушки, иногда вздрагивая от своих снов. Гермиона рисовала пальцем руны на полу, вычерчивая контуры на слое пыли и песка, все, которые только смогла вспомнить. Радость, сила, свет, семья, судьба, счастье…
Она не успела дорисовать последнюю, была прервана резкой нехваткой воздуха в лёгких. Их сдавили так сильно, что девушка не могла дышать, она нагнулась вперёд, стараясь не разбудить Тео, огляделась вокруг. Ощущение холода вкупе с таким резким чувством боли и грусти. Только дементоры могли сотворить что-то подобное. Тёмная фигура показалась из-за стены, длинными отвратительными пальцами ухватываясь за прутья решётки, она двинулась вперёд, паря над землёй в своём чёрном рваном плаще.
Не было ничего более ужасающего, чем дементоры Азкабана. Они не были такими добрыми, как за его пределами. Здесь, в стенах тюрьмы, они никогда не скупились на пытки, им это было позволено.
Он пролез сквозь единственную преграду их отделявшую, с каждой секундой приближаясь к паре, что сидела у стены. Тео все ещё спал, Гермионе даже показалось, что он без сознания, потому что он даже не пошевелился. Зато пошевелился страх в её груди, больно ударяя по сердцу и вводя её в состояние какого-то оцепенения. Она отвела Тео к стене, а сама закрыла его своим телом, вскидывая голову.
— Его ты не получишь!
Тихое шипение, она смотрела, как открывается рот этого чудовища из-за тёмного плаща, задержала дыхание, ожидая воздействия сгусткам тьмы на неё. Её словно медленно втягивали в другое тело, по капельке вперёд, по каждой частичке, все её сознание сопротивлялось, но уходило в дементора, как она не старалась.
Яркая вспышка света.
Жуткий крик. Не её. Дементор с визгом исчез из её поля зрения, оставляя после себя чистейшее опустошение и тьму. И две фигуры в чёрных мантиях в тени. Одна из которых держала в руке палочку с угасающим огоньком патронуса на его конце.
У неё не было сил даже открыть рот, чтобы спросить, кто они, как проникли в её камеру без ведома остальных, ведь никто не приходил, её мир был словно в тумане, фокусировать зрение было довольно тяжело.
Наконец, волшебник с палочкой шагнул к ней вперёд, откидывая капюшон.
Гермиона сделала шаг назад, прислоняясь к стене и находя в ней единственную опору. Она едва сдержала вскрик.
— Рад познакомиться с вами лично, Мисс Грейнджер, — его голос эхом отталкивался от стен, его улыбка сводила с ума тем, насколько отвратительной она была.
Гермиона встретилась лицом к лицу с тем, с кем планировала уже давно.
Джеймс Торн перед ней во всей красе.
— Это, — он повёл рукой в сторону фигуры рядом, и она осторожно откинула свой капюшон в сторону. Темноволосая девушка с ярко-зелёными глазами цвета изумруда, они были хорошо различимы даже в той темноте тюремной камеры, — моя жена, Доротея Торн. Для нас обоих большая честь стоять здесь.
Гермиона закусила нижнюю губу со всей силы, до крови, убеждаясь, что она не спит.
— Не могу сказать, что разделяю ваши чувства, — её голос хрипел, звучал неожиданно низко. Она кинула короткий взгляд на Тео рядом и убедилась, что он спит, затем только сделала небольшой шаг от стены.
— Вы зря считаете нас злодеями в вашей истории. Мы преследуем одну и ту же цель.
— И какую, позвольте узнать?
— Свобода для волшебников.
— У нас с вами, боюсь, разные понятия свободы, мистер Торн.
На вид ему было не больше 20. Она никогда раньше не задумывалась о его внешности. Чёрные, чуть вьющиеся волосы, карие глаза, мягкие и очень спокойные черты лица, тёплого цвета кожа. Он не был похож на злодея. Смотря на детские фотографии Тома Реддла, можно было сказать, что добра в нем было не так уж и много. Но с Торном все было не так. Он не выглядел злым человеком, а это самое страшное.
Согласно его биографии, которую они смогли кое-как составить в министерстве, у Джеймса никогда не было проблем с его происхождением. Письмо в Хогвартс в 11 лет, отличное окончание школы в 17, затем работа в Министерстве, впечатляющая карьера аврора, которую он закончил из-за проблем в семье, ушёл в подполье и больше не появлялся. Откуда вдруг взялась ненависть к чистокровным волшебникам?
Он был всего на три года её старше, но пропасть в их понимании друг друга была куда больше.
— Это в принципе невозможно.
— Почему бы это?
— Вы вдохновили нас, Гермиона.
Это было как удар по лицу хлыстом, она почти почувствовала боль на нежной коже щеки. В лице Джеймса читалась гордость. Гермиону же изнутри съедала паника. Она — вдохновитель? По её стопам они шли, убивая за собой 149 человек, по её стопам, нападая на Тео, что все ещё лежал рядом на холодном полу.
— Объясните.
— Когда вы начали перестраивать законы, уничтожать те, что поддерживали лишь чистокровных, мы стали замечать, что люди находят все больше и больше проблем. Всё не останавливалось на чистокровных волшебниках, все гнобили власть в целом, кроме… вас. И мы собрали группу недовольных, мы решили, что нужно что-то менять.
Каждая частичка воздуха, попадающая в её организм, была как кусочек раскалённого металла, уничтожая все на своём пути. Лёгкие горели от того, как мало в них было воздуха, все её существование нуждалось в глотке кислорода, но было вынуждено довольствоваться стеклом, разрезающим вены изнутри.
— Почему вы… рассказываете мне все это?
Он улыбнулся, вытаскивая из кармана небольшой свёрток, в котором Гермиона узнала шоколад. Джеймс вытащил кусочек и протянул ей, делая ещё один шаг вперёд.
— Я хочу предложить вам присоединиться.
— Нет.
Ни секунды на раздумья. Не в этой жизни, не когда уже погибли люди. Не после войны, она не станет помогать разжигать новую, даже если какой-то логикой совпадала с бунтовщиками. Это что-то намного большее, чем принципы.
— Нет? — его бровь взметнулась вверх, но улыбка так и не пропала с губ, когда Торн схватил её за запястье и дёрнул на себя. — Подумайте ещё разок.
— Мой ответ будет прежним. Нет.
Джеймс усмехнулся, Доротея за его спиной повторила его смешок, шагая следом.
— Вы же знаете, что окажетесь в меньшинстве, если встанете на сторону чистокровных волшебников, Мисс Грейнджер, так зачем бороться за заведомо проигрышную сторону?
Его голос все ещё пускал мурашки вниз по её позвоночнику. Она никогда не чувствовала себя более уязвимой, чем сейчас. Даже Драко не вводил её в состояние беспомощности, у неё всегда была палочка, а сейчас она едва ли могла сделать даже шаг в сторону.
— Я не выбираю сторону.
— Мы оба знаем, что вы не можете. Учтите, Гермиона, если вы не с нами, вы против нас. А нас много… гораздо больше, чем вам кажется. Ваши друзья могут обернуться вашими врагами. Ваша семья может стать вашими убийцами. Вы никогда не будете знать, кто вонзит нож вам в спину…
Джеймс улыбнулся вновь, поднимая руку и проводя по нижней губе, заставляя приоткрыть рот.
— Подумайте хорошенько, уверены ли вы, что разбитые души Пожирателей Смерти стоят того…
Торн осторожно вложил дольку шоколада ей на язык и отпустил её запястье.
— Я подарю вам сутки на размышления. Подумайте о цене своего отказа. Количество потерянных жизней будет неизмеримо.
Он надавил снизу на её подбородок, вынуждая сомкнуть губы и только после этого шагнул назад. Шоколад таял на её языке, но Гермиона до конца не была уверена, будет ли хорошей идеей его съедать. Он ведь мог бы быть и отравлен вовсе. А может и нет, и тогда ей станет легче после нападения дементора.
Она позволила шоколаду растаять, а потом сглотнула его, облизывая губы.
И Джеймс и Доротея накинули свои мантии назад, скрывая лицо под тенью ткани, а затем шагнули за пределы её камеры, словно решётка была лишь иллюзией, а не металлической перегородкой.
Только они исчезли, Грейнджер рванула назад к Тео и подняла его голову двумя ладонями. Он распахнул глаза, сталкиваясь с ней взглядом так резко, что она почувствовала себя брошенной в бассейн с огромной высоты. Он знал. Слышал все, до последней фразы. Это было столь же очевидно, сколь говорить, что вода закипает при 100 градусах.
— Ради кого ты это делаешь, Грейнджер?
— Не для всех поступков у меня есть причины. Не на все вопросы ответы.
Он помолчал несколько секунд, затем повернул голову, вырывая её из рук девушки, и вернул ей свой взгляд.
— Ты либо спасёшь нас, либо погубишь.
Гермиона кивнула, опуская ладони на свои колени.
— В любом случае, уже поздно отступать.
— Значит, мы будем тонуть вместе.
Теодор протянул ей руку, а она без промедлений пожала её так крепко, как только была способна.
— Вместе.
Она была намерена сдержать это обещание. Слишком многое поставлено на карту, слишком многое уже сделано и слишком много планов построено. Если Джеймс Торн хочет новый мир — он его получит. Но ей придётся сильно разочаровать его своими методами достижения этой цели.
***
Резкий звук заставил обоих, и Тео, и Гермиону, вздрогнуть и распахнуть глаза, обращаясь к его источнику. Они заснули на какое-то время друг на друге, пока мрак Азкабана сгущался вокруг них. Они оба были вымотаны происходящим, особенно неизвестностью, что с ними обоими будет дальше. Никто не планировал сообщать им какую-либо информацию, никто даже не проходил мимо, чтобы они могли спросить.
До этого момента.
В дверях появился Гарри, его фигура была почти похожа на посланника смерти, когда он шагнул внутрь и окинул подругу взглядом.
— Гермиона.
Даже когда он старался быть серьёзным и сохранять полное спокойствие, у него слабо получалось. Это ведь Гарри. Все такой же местами вспыльчивый, неуверенный в себе мальчик, который выжил, несущий всю тяжесть мира на своих плечах. Даже на посту главы мракоборцев, у него не выходило прятать все свои чувства за маской, как это делал, к примеру, Драко. Он был слишком искренним для такого.
Девушка поднялась с пола, окидывая Тео взглядом. Он едва заметно улыбнулся ей, но почему-то легче от этой улыбки совсем не стало. Внутри неё появилось скорее беспокойство, когда она делала шаг к Поттеру. Друг знал её гораздо лучше, чем она думала.
— Ни с тобой, ни с ним ничего не будет. Нам просто нужно поговорить.
Она верила ему все так же сильно, как себе. Он все ещё был её лучшим другом, даже если он так не считал. Поэтому она уже увереннее шагнула за ним, выходя из камеры вовсе.
Они шли по коридорам Азкабана в неизвестном для неё направлении. Затем лестницы, словно высеченные прямо из скалы, вели их все выше и выше, пока они не достигли самого последнего этажа. Ноги ныли от внезапной физической нагрузки, но Гермиона все ещё покорно шла следом, пока они не достигли самой странной части, как ей показалось. Это было похоже на Министерство в миниатюре. Небольшие кабинеты с табличками, множество света, какие-то люди, ходящие с документами и делами.
Чуть менее уютный, но все-таки офис. Офис. В Азкабане. Как-то ей никогда такая мысль в голову не приходила, это просто было… глупо. Министерство ведь регулировало все дела тюрьмы, зачем бы им иметь собственный офис.
Однако, он был. И Гарри вёл её дальше, пока не достиг комнаты с серой простой дверью без табличек и не открыл её перед ней.
Это оказалась небольшая комната с белыми стенами и все тем же каменным темным полом. Стол, два стула. Все как в их комнате для допросов. Но здесь не было никаких зеркал, только 4 сплошные стены. Она прошла вперёд, не решаясь устраиваться за столом, пока Гарри не закрыл двери на замок и не кивнул ей.
— Я хочу понять, что происходит, Гермиона. Пожалуйста.
В его голосе звучала мольба, которая отдалась болью в её сердце. Может ли она доверять ему? Может ли надеяться, что он поймёт? Торн ясно дал понять: она не знает, кто друг, а кто враг. Гарри бы не встал на сторону Пожирателей…
Гермиона села за стол и опустила голову на руки, которыми нервно перебирала края своего слегка грязного пиджака. Поттер разместился прямо напротив, упираясь взглядом в её лоб, ожидая хоть какого-то разговора. Но она все ещё не знала, что ему сказать. Снова врать? Сказать ему правду? Её правда была слишком опасной, чтобы произносить её вслух. А ложь была слишком болезненной.
— Почему Круциатус? Снова.
— Потому что боль заставляет людей говорить даже то, что они не собирались.
— По-твоему, мне стоит чаще накладывать на тебя Круцио, чтобы ты рассказывала мне хоть что-то о своей жизни? Гермиона… — он тяжело вздохнул, заламывая свои руки. — Сначала Малфой. Теперь это… почему ты больше не доверяешь мне? Расскажи мне, в чем дело. Я обещаю, что попробую понять.
В уголках её глаз скопились слезы, которые она поспешила сморгнуть. Она не могла сейчас расклеиваться, как бы не хотела. Она просто сидела и убеждала себя в том, что это ложь для спасения, Гарри в том числе.
— Я просто хочу раскрыть это дело.
— Ты на этом посту уже два года. И я не припомню ни одного дела, даже те, которые ты переворачивала с ног на голову для ответов, в котором ты бы использовала Тёмную Магию. И Нотт… когда последний раз ты накладывала такую диагностику?
— Когда умирал Фред.
Гарри замолчал, в его зрачках промелькнула смерть одного из близнецов Уизли. Трансмогрифская пытка. Заклинание, которое они считали выдумкой Локонса на втором курсе, стало реальностью, когда его поймал Фред на последней битве. Он умирал долго и мучительно, несколько часов, никак не меньше, в агонии, которую ничем нельзя было ослабить.
Оно не показывалось ни на одном диагностирующем заклинании, которое они знали, они просто смотрели, как он умирал и не могли помочь, пока Джордж не набрался смелости отправить в него смертельное проклятие. Он так сильно хотел его смерти для облегчения страданий, что оно сработало. И оставило глубочайший след в сердце выжившего брата.
— Что происходит? Чем так важна смерть Алана Мёрфи? Почему ты вдруг внезапно водишь дружбу в Теодором Ноттом? Почему снова тёмная магия? Почему газеты пишут, что ты и Малфой расстались, а потом мы находим его вместе с тобой в комнате допросов? ПОЧЕМУ?!
Гарри со всей силы ударил по столу кулаком, заставляя девушку вздрогнуть.
— Что случилось с девочкой, которую я знал ещё два года назад? Сильную и умную волшебницу, которая была счастлива!
— Я не была счастлива уже очень давно, Гарри…
— Я тебе не верю. Ты смеялась, ты радовалась, ты была так рада, что получила работу, что у тебя все получалось, ты с таким удовольствием занималась расследованиями и руководством.
Гермиона отрицательно мотнула головой, сглатывая ком в горле.
— Ты хотел, чтобы я была счастлива, и я была.
— Не надо обвинять меня в том, что я…
— Я ни в чем и никогда не буду тебя обвинять, Гарри. Я не была счастлива с 4 курса, когда ты вернулся из лабиринта и сказал, что Лорд вернулся. С того момента я уже забыла, что такое чувствовать радость за что-то иное, кроме как твоё пробуждение по утрам. За то, чтобы видеть вас после каждого заклинания, которое ты и Рон отражали, живыми и здоровыми. Вы все ходите и делаете вид, что все в порядке, все по-прежнему. НЕТ! По-прежнему нет и не будет никогда. Многие умерли…
— Не смей, Гермиона! — Гарри приподнялся, сжимая руки в кулаки. — Не смей говорить, что мы многих потеряли. Я знаю цену победы. Лучше, чем кто-либо.
— Ценой нашей победы стала и та девочка, которую ты помнил.
— Значит… вот как сейчас будет? Это все? Вот так закончится наша дружба? Сколько лет? Одиннадцать? Двенадцать?
— Ты всегда был и будешь моим лучшим другом, Гарри. Я сделаю все, что угодно ради тебя…
— Так расскажи мне в чем дело.
— Я не могу.
Гарри тяжело вздохнул, откидываясь назад на спинку стула.
— Суда не будет. Флют не предъявил обвинений, Малфой уверил Визенгамот, что твоё заклинание было вынужденной мерой. Ты под надзором на три дня. Палочку у тебя не забирают.
Малфой? Он заступился за неё? Гермиона начинала задавать вопросы относительно его поведения, до того, как вспомнить, что он в общем-то заинтересован в её участии. И дело отнюдь не в его заботе, а в том, что из Азкабана ей будет трудновато защищать его задницу.
— А Тео…
Он сжал губы в одну тонкую линию, мотнув головой.
— Его будет ждать заседание завтра в 12:00. Они не могут так просто простить Пожирателю нападение, даже в самозащите. Тем более… компутреско — это не просто заклинание, это очень тёмная магия.
— Меня допустят…?
— Нет. Свидетелем защиты будет Паркинсон.
— Пэнси?
— Она единственная может. Остальные не имеют права по закону.
***
Покидать Азкабан было странно. Она выходила из тьмы назад к свету, через этот длинный мост, который служил точкой передачи между тюрьмой и аврорами, если в будущем преступника вели на суд, или родственниками, если его окончательно освобождали.
Гермиона подняла глаза к небу, наблюдая тёмные грозовые тучи, вокруг неё был лишь океан, суровый и неспокойный, то и дело захлёстывающий волнами края моста, по которому девушка шагала.
Шаг за шагом, медленно, постепенно удаляясь от дементоров и сотрудников тюрьмы, что её сопровождали до этого, подходя к границе защитного заклинания. Оно чуть переливалось на свету, играло на тусклых лучах солнца, пробивающегося сквозь пелену туч. Грейнджер уверенно переступила через неё, почувствовала, когда заклинание соскользнуло с её плеч, как мантия. И только тогда увидела лишь единственную фигуру вдалеке. Светлые волосы, дорогой костюм…
Драко Малфой.
