Важное?

Фемслэш
R
Завершён
20
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
18 страниц, 2 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
20 Нравится 10 Отзывы 8 В сборник Скачать

1. Мир в принятии, счастье в моменте

Настройки текста
      Лейквуд. Одно только это паршивое словцо вызывало в ней ошеломляющую волну из эмоций, которые, казалось, не были совместимы даже близко. Липкое чувство в горле, перерастающее в мыльный пузырь, который вот-вот сделает впечатляющий «бам», цветные осколки гнева, маленькие крысиные коготочки где-то между ребер. И ещё — самое гадкое — бутафорский шепот в ушах.       Мерзкий голосок с упоением нашептывал ей все те слова, которые Лейн слышала в реальности больше двадцати шести лет назад, и приказывал амебно сидеть в уголке, пока смерть не облегчит ее благородную участь.       В страдании действительно есть какое-то благородство?       Когда мисс Л вышла из машины около покосившегося магазинчика у автобусной остановки, она тут же устремила взгляд вниз. Ее ноги были оголены не полностью, как в последний раз в этом месте, а всего лишь до колена. Ее ступни не кровоточили. Дорогие туфли, купленные ею в Вене, были напрочуд удобными, а тонкие каблуки — устойчивыми. Но она все равно поджала в них пальцы. Лейн не помнила, какого черта шагала тогда без обуви через весь гаденький городок, если можно было подняться обратно наверх, в ту комнату с розовой орхидеей, и обуться в свои же балетки. Наверное, Лейн просто не хотела туда возвращаться.       Лейквуд проводил ее в Лос-Анджелес также, как всегда провожал куда угодно. Он накинул на ее плечи плащ-невидимку, и она исчезла в ночи, как злодейка, причинившая людям много хлопот.       Ну, а теперь? Ей казалось, будто она явилась сюда с фанфарами. Будто все вокруг знают, что она тут, и скоро высунут свои пустые головешки из окон, чтобы посмеяться над ней. Посмеяться над нелюдимой дочерью проститутки. Посмеяться над тем, какая она сейчас. Старая или не слишком? Юбка короткая? Укладка растрепалась? Лейн чудилось, что все в этом адском месте знают каждую ошибку, которую она совершила в Уилшире и Нью-Йорке, а потом ещё и в Литси-Бэй, Техас, и в Даймонде, Вашингтон. Знают про то, что Лейн тоже была шлюхой, как её мамочка, как каждый из них пророчил.       И только одно, пожалуй, напоминало Лейн о том, что это невозможно и что это всего лишь фантазии, которые прямо сейчас беспощадно берет в оборот ее прошлое. Только одно держало ее на собственных ногах, не позволяло позорно грохнуться на дорогу, все ещё выложенную черным, как зловещие перья ворона, гравием.       — Все хорошо, помнишь? — мягко сказала Мэрит, вылезая из машины следом за ней. Мэрит улыбнулась Лейн и покрепче сжала ее ладонь в своей, а другая ее рука легла совсем тряпичной мисс Л на плечо. — Ты сможешь. Мы сможем.       Мисс Л, остановив дыхание, посмотрела на нее.       — Всё как будто было только вчера.       — Тут совсем ничего не изменилось?       Лейн оглянулась, чтобы ответить Мэрит… И себе, пожалуй, тоже. Серый, унылый, крошечный городишко рядом с трассой. Обочины давно развалились. До ЛА тридцать восемь километров. Достаточно для того, чтобы жена не узнала, что ты со шлюхой, и уж тем более хватит, чтобы никогда не узнать, что это за шлюха и где он ее нашел. Всё-таки классный бизнес замутила ее мамаша. Выгодный.       Лейн поймала глазами сухой кусок травы, а за ней — почти развалившийся дом, в котором во времена ее юности жил скрипучий старик. Он уже наверняка давно сдох. Не исключено, что никому до этого не нашлось никакого дела.       — Нет, — ответила Лейн, — ничего.       — Знаешь, я думаю, это чувство пройдет, когда мы будем возвращаться обратно, — обнадеживающе кивнула Мэрит, и ее пылающие огнем кудри подпрыгнули вслед за головой.       Лейн выдохнула, тревожно осматриваясь.       — Надеюсь. Очень надеюсь.       — Поедем или…       — Я хочу пройтись, — неожиданно для себя заявила мисс Л и сжала пальцы Мэрит чуть крепче. Без нее она бы вряд ли решилась снова оказаться в месте, из которого бежала так, словно огонь наступал ей на пятки. Нет, ни за что не решилась бы. — Ты же не против? Пройтись? Здесь недалеко.       — Нет, конечно, — ответила она и первая, не отпуская ее, шагнула в сторону городка. Он назывался так лишь номинально, разумеется. Отшиб, трасса, домов восемьдесят… Сплошные кукурузные поля за ним; горизонт — там, в самом конце, все ещё сиял желтизной. Университет, разделенный на ближайшие подобные места, и дома чуть менее убогие, чем тут, как и больница, находились несколько дальше. — Пойдем? Ты в порядке?       Лейн снова оглянулась. В груди уже начала подниматься паническая волна, но она немедленно задушила ее куском льда, одолженным у заиндевевшего сердца. Обычно оно было горячим, билось быстро и громко, и стремилось к хорошим моментам… К Мэрит, например. К цветочному магазину, которому Лейн — стыдно признаться — так и не придумала за год никакого названия. В Литси-Бэй его называли просто цветочным. Лейн любила свою жизнь, пожалуй, да… Она любила ее, точно.       Но рано или поздно, хотя бы раз в сутки она оставалась совсем одна. Рядом мог быть кто угодно, могла быть даже целая толпа из гостей у них дома, но она все равно оставалась одна. И тогда Лейн становилось страшно. И стыдно. Черт возьми, Иисусе, ей было так стыдно!       Прошлое должно было давно покинуть ее, оставить, наконец, в покое, отцепиться к чертовой матери. Должно было позволить Лейн спокойно дышать. Но этого почему-то не происходило. Наоборот — все возвращалось, усиливалось, рвалось наружу, как повреждённая дамба с водой. Парадоксально. Чем лучше шли дела в настоящем, тем чаще Лейн возвращалась в свой потасканный домишко в Лейквуде.       А на днях ей позвонили из местного морга. Мисс Л, обладая довольно высоким уровнем интеллекта, даже не догадывалась, как им удалось добыть ее номер. Разве что кто-то из родственничков ее мамаши проснулся и решил нанять супер-сыщика, но, по-честному, Лейн было куда проще поверить в работницу морга экстрасенса, чем в это.       Эта экстрасенс сообщила ей о смерти матери.       И мисс Л, казалось, должно было стать легче после этого, но ничего подобного не произошло. Не с ее удачей, как говорится. Она рыдала, как полоумная, с тех пор каждый день, пока мочила свое бренное тельце в душе. И если бы Мэрит не узнала об этом (мисс Л готова была поклясться всем, во что верила), она бы сама никогда не решилась заявиться сюда. Закрыть гештальт она сказала. Да, вроде бы так. Хоть притчу сочиняй: скоро пятидесятилетняя идиотка вдруг решила «закрыть гештальт». Всю жизнь жила, откидывая его в сторону и затаптывая временами, как цветы от мерзкого босса, а тут вдруг такое.       — Не в порядке, — вдруг несвойственно для себя ответила Мэрит Лейн. Она сглотнула собравшуюся в горле горечь и посмотрела на, судя по мокрым ладоням, обеспокоенную жену. Мэрит попыталась перехватить взгляд мисс Л на себя. Лейн напряженно выдохнула и не сдвинулась ни на шаг. Перед глазами упрямо стоял желтеющий, кривой горизонт. — Если честно, я вообще не понимаю, что делаю здесь. Я хочу сесть в самолёт и полететь с тобой в Ниццу, лежать на чертовом семидесятом этаже и пить апероль.       — Я тоже этого хочу, — сказала Мэрит и со сдержанной улыбкой подошла ближе. Сухие, родные пальцы коснулись сияющей хайлайтером щеки. — Так и будет. Но сначала… Ты же понимаешь. Тебе станет легче. Просто посмотри вокруг уже сейчас, Эви, в самом начале. Ты видишь, как много изменилось с тех пор хотя бы в тебе самой? Ты уже далеко не та девочка, в которую безнаказанно плевались, — ее слова звучали красиво и убедительно, и Лейн верила им, пока Мэрит говорила. — Ты взрослая, самодостаточная, реализованная, красивая и счастливая женщина, которую любят. Я тебя люблю, Эви. Я люблю тебя за всех вместе. И Полли любит тебя. И люди, которым ты делаешь композиции из букетов. Ты лучше каждого из всех, кто когда-либо открывал рот в твою сторону, и ты должна почувствовать их ядовитые взгляды, пока будешь идти мимо с высоко поднятой головой. Должна понять, что все это больше не властно над тобой, — выражение, свойственное ее матери; уголки губ Лейн дрогнули. — Ты пережила ад. Но ты уже пережила его. Я очень хочу, чтобы… чтобы ты, наконец, почувствовала себя свободной от этого. Чтобы не возвращалась сюда. Эви. Прошу.       Эви. Лейн почувствовала, как ком в ее горле становится все крупнее, размером с, пожалуй, мандарин, однако на губы легла слабая улыбка. Ничего не значащая улыбка. Умом Эвелина понимала, о чем говорит Мэрит, и была согласна с ней… Была согласна снова пройти по той же дороге, что и двадцать шесть лет назад, только обутой, взрослой и со своим скептически настроенным взглядом, из-за которого к ней боялись подходить люди — это всегда играло ей на руку, да и, к тому же, веселило чуть-чуть. Она готова была открыться. Вернуться в прошлое в реальности, а не в голове.       А вот готова ли она была по-настоящему, Лейн не знала.       Да и какая уже разница, какой смысл раз за разом задавать себе очередной идиотский вопрос, если они все равно уже здесь? Может, кроме спермы на полу, мамаша оставила для нее мемуары с извинениями, в которые хорошо было бы рыбу заворачивать. Кто знает.       Никто не знает.       — Хорошо, — рвано вздохнула Лейн и сделала медленный шаг вперёд, за Мэрит. На Мэрит были лёгкие удобные туфли на низком, а Лейн не могла отказаться от каблуков. — Мы пойдем… Ты же будешь со мной там, да? Мэрит?       — Я буду с тобой, — пообещала она, заправив длинную закрученную прядь волос за ухо, — и буду держать тебя за руку все время.       — Думаешь, это никак не повлияет на то, что я почувствую там?       — Думаю, ты просто будешь знать, что я всегда с тобой, вот и всё.       — Ладно.       Всего тридцать домов.       Лейн шагнула по дороге вниз. Если бы она стояла на каблуках меньше двух десятков лет, она бы наверняка упала, но вместо этого ее ноги делали довольно уверенные шаги вперёд. Коленки несколько подрагивали, но и всего-то. Она же уже давно не была тут, давно не слышала мерзких слов в свою спину. Она давно не возвращалась в свой старый дом, босиком и с болью между ног. Давно не слышала криков матери, не видела тошнотворных соседских рож. Ей давно не приходилось пересдавать экзамен из-за того, что ее мамаша зарабатывает вагиной, и слышать упрёки, что и она наверняка тоже. Давно, очень давно. Не вчера, нет.       Лейн оглядывалалсь по сторонам, как ребенок, потерявшийся в диких джунглях. Почва была горячей. Цветные дома стали ещё загаженнее, чем были. Доски выцвели и покрылись грибком. Многие покосились, и оттого выглядели совсем заброшенными. Тот, который когда-то принадлежал Лейн, — один из таких.       Голубой.       Его пока ещё не было видно. Тишина била по ушам, и поле ее зрения рябило от пустоты.       Но вдруг и то, и другое разрезал пронзительный свист. Лейн с Мэрит повернули голову, ориентируясь на слух, подняли ее ко второму этажу хилой бесцветной хижинки. Из окна выглядывала какая-то женщина со смутно знакомыми Лейн чертами; она не могла вспомнить, где видела ее, потому что внешность женщины оказалась сильно покорежена временем. Засаленные волосы, заплывшие глаза… Голая грудь, больше походившая на коровьи дойки с грязью на сосках, вынудила мисс Л подавить в себе рвотный позыв.       — Эй, туристки! Не хотите мне отлизать, а? — развязно предложила женщина и тут же пошло заржала, прямо как лошадь, стуча руками о деревянную раму. Окно не закрывалось. У женщины не хватало нескольких передних зубов. И на ржание, как ни странно, никто не высунулся из соседних окон.       Мэрит с Лейн обменялись красноречивыми взглядами, а затем Лейн получше всмотрелась в лицо этой шаловливой лошадки. Очки спасали ситуацию лишь отчасти. Ее зрение падало со скоростью света, и линзы опять нужно было менять.       — Имя свое назовешь? — спросила мисс Л.       — А что, вы из полиции, что ли? Так я денег не беру, налоги тоже нечем платить, ага, — она расплылась в пьяной усмешке.       — Я жила здесь раньше.       — А-а. Лили Найтфол. А что? Ты кто?       — Лили… Найтфол?.. — тихо повторила Лейн. Мэрит заметила, как сильно взлетели вверх ее брови. Вряд ли она когда-то видела Эвелину такой удивлённой.       — Ты ее знаешь? — поинтересовалась Мэрит, хотя ответ был очевиден; хотелось узнать, кто именно эта бедная женщина, так очевидно утонувшая в угаре, бедности и проституции. Она выглядела лет на шестьдесят.       — Да, — тихо сказала Лейн, озадаченно посмотрев на жену. — Мы учились с ней в одном классе. А потом в университете. Она… — мисс Л вспомнила, как Найтфол вместе с другими идиотками едва не утопила ее в унитазе раз эдак пять, но Мэрит ничего об этом не знала и Лейн не хотела, чтобы знала. За Найтфол бегали все парни Лейквуда, а она была из якобы благочестивой семьи и никому не давала даже за грудь себя подержать. — В общем, неважно, просто знаю.       — Вы ровесницы? — тут уже пришел черед Мэрит удивляться.       Лейн усмехнулась. Да, пожалуй, убогий вид Найтфол все же доставил ей маленькое удовольствие. Мисс Л не почувствовала жалости (а что, должна была?) и напрочь забыла о том, как ещё утром критично сверлила взглядом свои, как казалось ей, расплывшиеся бедра, живот и, конечно, новые морщинки у уголков глаз. После омерзительного зрелища в окне второго этажа все это уже не казалось Лейн чем-то отталкивающим… Да, курс плазмотерапии, парочка инъекций — и никаких морщин на ближайшие пару месяцев. Ну, а живот и бедра она бы тоже уже давно подтянула бы у знакомого хирурга, который вставлял импланты ей в грудь, но Мэрит буквально запретила ей это делать. И, вероятно, это что-то да значило.       Например, то, что Лейн в свои сорок восемь ещё очень даже неплохо выглядит, вот что.       Дальше она устремилась увереннее. Хоть Найтфол и не узнала ее, Лейн это было необязательно; самое главное, что она узнала Найтфол. Благочестивая девочка, ага. И что же с этой благочестивой девочкой стало?       Колени у Эвелины перестали дрожать. Она чувствовала, как в мозгу бурлит, словно в голодном желудке; он силился переварить увиденное, но не мог сделать это в полной мере, осознать до конца… Перед глазами по-прежнему стояло изуродованное алкоголем, отёками и жиром лицо, и это ее мерзкое вымя с грязными сосками, которые мисс Л заметила даже с имеющимся паршивым зрением.       Мэрит оказалась права. Черт возьми.       Лейн никогда не представляла, что случилось с теми, кто смотрел на нее сверху вниз, будучи молодыми и полными заносчивой перспективы, но если хотя бы часть из них превратилась в подобие Найтфол, то бумеранг воистину существует.       — Не всех готов принять большой город, — задумчиво изрекла Мэрит, ещё раз мельком оглянувшись назад. Дорога пустовала. Найтфол исчезла с оконного проема — наверняка пошла допивать очередную бутылку водки. — Здесь можно задохнуться от тоски. Тяжёлая атмосфера. Что-то наподобие Сайлент-Хилл. Тут ещё вообще кто-то живёт?       — Двадцать шесть лет назад жили, — ровно ответила Лейн; ее колени не дрожали, это так, но ступор где-то в области сердца одинаково не позволял ей сделать глубокий вдох.       У нее не вязались картинки в одно. Сейчас она видела перед собой пустырь, но если развернуться и на секунду прикрыть глаза, а после открыть их снова, этот пустырь превращался в оживленный цирк уродов. И Лейн, помолодевшая, стояла в самом центре с опущенной головой.       — Что здесь было? Инфраструктура, я имею в виду.       — Там, где мы остановились, был магазин продуктов. Большой магазин, а не то покосившееся нечто, которое мы видели. Если пройти в другую сторону, там корпус университета, в котором я училась. Слева от него больница. Небольшая, правда, и не особо полезная. Справа — церковь. Заросшая виноградом и ещё чем-то… В одной половине собирались католики, в другой — баптисты. По воскресеньям туда сползались все черти, — Лейн ухмыльнулась, вспоминая тот еженедельный парад лицемеров, — устраивали, так сказать, дефиле по святой земле. Да и вообще. Насколько я знаю, в домах у общественно-активных по будням собирались кружки по интересам, как в древности, как будто интернета ни у кого не было. Из окон постоянно глазели. Сидели на крыльце… Куда же они все подевались, — озадаченно спросила Лейн, и скорее не Мэрит, а саму себя. Неужели все разъехались? Невозможно. Кто в таком случае работает в поле? Мажорчики из соседнего поворота? Это уж очень вряд ли.       — Видимо, кружки по интересам распались, — пожала худыми плечами Мэрит, — и все умерли от скуки.       — Версия ничего так, — почти одобрила Лейн, — но не думаю. Пока людям есть, кому обсасывать кости, скука им не грозит. А обсасывать, судя по Найтфол, есть кого, даже без моей мамочки.       Мэрит промолчала. Значит, согласилась.       Они двинулись дальше. Лейн смотрела по сторонам уже смелее. Если бы она увидела тут людей, то скорее удивилась бы и заинтересовалась, что за призрак, чем испугалась. Ощущение реальности постепенно устаканило внутренний ураган. В конце концов, какого черта? Лейквуд — та ещё дыра. И все живущие в нем тоже те ещё дыры.       Все осталось, как было, только в ее фантазии. Исключительно в голове. Теперь она это видела собственными глазами. Пусть не слишком зоркими, но все же глазами.       Спустя пару минут Лейн ими же увидела голубой дом, из которого однажды исчезла раз и навсегда… Некогда яркий голубой цвет превратился в облупленный серый, и само строение походило теперь на куда более хлипкую груду мусора, чем оставалось в ее памяти все прошедшие годы. Узкие доски. Дыры в окнах. Дыры в ступеньках. Дверь вся была покрыта трещинами.       Выглядел он более чем беззащитно.       И тем не менее Лейн застыла точно у крыльца, не решаясь подняться. В груди образовался щит из стали и серебра, и зрачки в глазах расширились так, что черный цвет поглотил всю ее радужку.       Она не хотела туда заходить.       — Эва? — тихо окликнула ее Мэрит. Ее рука осторожно коснулась плеча приросшей к месту Эвелины.       Густые брови мисс Л нахмурились, облачив и без того тяжёлый взгляд в свинцовую броню.       — Я… я знаю, что увижу там, — еле слышно пробормотала Лейн, и Мэрит заметила, как сжались внизу ее кулаки. — Ничего нового.       — Насчёт Лейквуда ты говорила точно также.       — Это другое, — резко обернулась к ней Эвелина. — Другое, Мэрит.       — Хорошо, — согласилась она, — это другое. Это то, что причиняет тебе больше всего боли. Твоя мать, ее раскладушка на первом и чердак, на котором ты пряталась от мужчин. И от матери, — от непривычной жёсткости в родном голосе Лейн захотелось сжаться в комок. Никто, включая ее саму, не облекал эти мысли в слова. Никто не облекал их вот так прямо.       Эвелина задрожала и чуть не пошатнулась, а в следующий момент поняла, что по ее щекам позорно катятся слезы. И если кто-то, кроме Мэрит, увидит это… Нет, никто, никто не должен этого видеть. Никогда не должен видеть. Она сжала зубы, силясь успокоиться, однако у нее ничего не получалось, и все это видели, видели, что она слабачка, слабачка…       …слабачка, что, силенок не хватает, да? Давай, попробуй ударить меня, попробуй, прежде чем я…       — Эвелина? Эва? Эвелина! — крик Мэрит выдернул Лейн из миража, так внезапно появившегося вокруг. Она расстерянно посмотрела на Мэрит и почувствовала ее руки на своих плечах, сильно сжимающих кожу. Лицо Мэрит двоилось. И соединялось. Перед глазами плясали пайетки, стремясь слиться с вышедшим в небо солнцем. — Ты слышишь, что я говорю?       — Да, — собственный голос звучал, словно из-под воды. Лейн тряхнула головой, чтобы быстрее вернуть себе очертания знакомого мира. Сняла очки и на секунду прикрыла глаза. Что это, черт, такое было? Совсем с катушек слетела. — Все нормально. Нормально.       — Теперь ты понимаешь, что должна зайти в этот дом? Эва. Все изменилось. Твои страхи умерли в реальности. И сейчас они должны умереть ещё и в твоей голове, — медленно проговорила ей Мэрит, вынуждая смотреть себе в глаза. Ее пальцы бережно касались щеки Лейн. — Тогда все закончится. Милая. Обещаю тебе. Прямо отсюда мы отправимся в ближайшую гостиницу, а утром рванем в аэропорт. Купим билеты, куда остались, где есть океан, — ее голос снова звучал привычно, ласково, елеем ложась на душу, но Лейн не становилось от этого спокойнее. Слезы текли сильнее прежнего.       Она никогда не шла навстречу тому, что пугало ее. И это было страшнее всего. Иррациональный страх вернуться в детство, как только она переступит порог, вертел ею, как марионеткой. В груди бешено колотилось сердце, льдом разбивая кости.       Будь она маленькой девочкой, топнула бы ногой что есть сил и закричала бы, разгоняя вредителей-птиц на кукурузном поле.       Мэрит обняла ее.       — Все хорошо. Все пройдет хорошо. Как эта дорога. Я с тобой. С тобой. Ты не одна. Ты больше никогда не будешь одна. Все хорошо, Эви.       Эвелина разрыдалась совсем.       Мэрит продолжала обнимать ее, и Лейн вдруг представилась не сухая почва, на которой она стояла, а яркая салатовая трава. Ей представилось, что сегодня четверг.       И что ей вовсе не сорок восемь, а всего лишь лет пять. У мамы ясные глаза, добрая улыбка и ухоженные каштановые локоны. Длинные, как у Лейн.       А потом Эвелина снова оказалась стоящей на сухой, блеклой, жёлтой траве.       Она медленно отстранилась от Мэрит и также неспешно кивнула. Вероятно, это был самый неуверенный жест, который делала Эвелина Лейн в своей жизни. В своей новой жизни.       Их руки — Эвы и Мэрит — крепко сцепились вместе, как вторая и обещала, и для Эвелины это оказалось самым настоящим спасением. Ее любимая женщина была единственным кусочком реальности в этом безумном отрывке прошлого, родная и осязаемая. Мисс Л оставалось лишь держаться за нее, пока собственное тело отказывалось слушаться… Отказывалось заходить туда.       Лейн с отчаянием подняла голову вверх. Мертвая тишина окутала ее всю, будто бы запоздало осуществляя мечты только начавшей взрослеть Эвелины. Слезы не создавали шума. Влага дождем скатывалась по вискам, затекая в безупречную укладку длинных темных волос.       Крик сдавил ее горло точно склизкие лапы сказочного чудовища. Такие чудовища приходят по ночам к детям, если они не спят.       Они непременно приходят.       Лейн проглотила крик.       А потом, неожиданно для Мэрит, вырвала свою ладонь из ее руки и, решительно громко стуча изящными подошвами о местами проломанные доски, шагнула внутрь. Хлипкие двери без труда поддались ее хватке; возможно, отчасти потому, что узнали ее, как и весь этот бордель узнал в ней сбежавшую девочку, а возможно просто потому, что замок предсказуемо проржавел сердцевиной.              В любом случае мисс Л уже стояла на пороге прихожей и кухни, проход между которыми не был обременен дверью. Она рассматривала стены с полосатыми обоями. Смотрела на опасные деревянные балки над материной раскладушкой. Странно, что постель на ней была чистой… непривычно чистой. Эта деталь совершенно не вязалась с детством, которое Лейн провела то и дело наталкиваясь на вонючую сперму побывавших в их доме ублюдков. Полы тоже блестели, не считая тонкого слоя пыли, — настолько, насколько вообще могли блестеть полы почти одного возраста со столетними индийскими гуру. Они постоянно вещали что-то по телевизору, пока Дженис Лейн «работала».       А теперь телевизор молчал. Интересно, кто платил за электричество все это время? За воду? Канализацию? Неужели тоже сердобольный Макс, неудавшийся муж ее матери? Это было бы странно. Он и так выкинул кучу денег на выплату алиментов неродной ему дочурки, поддавшись угрызениям совести, но, тем не менее, та же самая совесть позволила ему сбежать от Эвелины, как и от ее матери. Хорошо мамаша устроилась. Водила человека за нос почти четыре года, а он ей индийских гуру всю жизнь оплачивал. Молодец.       Лейн настроженно, словно скрипучие половицы под ее ногами были стеклом, подошла к теперь уже навечно замолчавшему ящику. Ладонь, утяжеленная многочисленными серебряными кольцами, с мелодичным звоном от них легла на чёрную крышку. Интеллигентный цвет скорби.       Мысли в ее голове рассеялись, незаметно взмыв к потолку, превратились в полупрозрачный дым. Пространство вокруг Эвелины слилось, обретая очертания подслеповатой старческой иллюзорности.       Одно легкое движение пальцев — и телевизор камнем рухнул между истончившимся окном и тумбой, на которой простоял не один десяток убогих лет.       — Эва, — из прихожей тут же возникла Мэрит; неприятный хрустящий звук умирающей техники явно обеспокоил ее, но в Лейн это вызвало лишь незамеченную усмешку. — Все нормально?       — Конечно, — тут же отозвалась Эвелина. Она с бесплотным интересом уставилась на запчасти скрипучего телевизора.       Мир в принятии, счастье в моменте — почти каждое утро слышала Лейн с экрана. Программа называлась «Мантры с Садх Ивливом». Худой бородатый дядька сидел в позе лотоса и с улыбкой истинного идиота вещал всякую муть для сектантов. Тогда Лейн, конечно, так не думала; она настолько привыкла к этой фразе — мир в принятии, счастье в моменте, что даже и не пыталась ее понять, а сейчас, вспомнив, она понимала, за какой бред собачий готовы платить ТВ-дрочеры.       Однако, в общем и целом, это уже не имело значения. Неутомимо болтливый ящик жалостливо развалился, как и Лейквуд за спиной Лейн, а все остальное уже неважно.       — Ненавидела эту штуку, — мрачно изрекла Эвелина.       — Неудивительно, — кивнула на это Мэрит. — Вряд ли ты могла вообще что-то любить в этом доме.       — Ну почему, — не согласилась Лейн. Она с горькой усмешкой посмотрела на одинокое видавшее виды кресло в прихожей. Мэрит истолковала ее выражение иначе; всё вокруг, опираясь на пару историй из детства супруги, казалось ей декорациями из дома ужасов. — Я любила свою комнату на чердаке. Я любила свои вещи — не одежду, а просто вещи, потому что она никогда к ним не прикасалась. Полки с книгами, кровать, стол, ноутбук. Ноутбук мне прислал Макс на четырнадцатый день рождения. Я забрала его с собой в Уилшир, когда уезжала.       Мэрит закусила губу. Имя «Макс» пролетело мимо нее со скоростью звука, нырнув в скрытые складки памяти. Оно осталось почти незамеченным для ее ума; призрак, в тысячный раз незыблемо промелькнувший мимо, и от этого так быстро потерявший истинное значение.       — Здесь… жутко, — поделилась впечатлением Мэрит, желая поскорее избавиться от мурашек, которое вызвала в ней тень знакомого имени. Однако здесь в действительности было жутко. Мурашки, вопреки желанию Мэрит, то и дело бежали по веснушчатой коже, скрытой за тканью брючного костюма. Их было миллион, и они терзали ее снова и снова. — Не знаю, смогла ли бы я что-то полюбить в этом месте. На твоем месте. Дети не должны так жить, — тихо добавила она. — Никто не должен.       — Смогла бы, — без промедления нашла отнюдь не запрашиваемый ответ Лейн и посмотрела на Мэрит. Мэрит ещё никогда не видела такого взгляда у Эвы — одновременно ласкового и смиренного и в то же время абсолютно разбитого. В стальных глазах блестели хрустальные кусочки разлетевшейся инсталляции. — Если человек ничего не любит, он умирает.       — Вероятно, — убедительно произнесла Мэрит, — я бы умерла.       Эвелина задумалась.       Следующие полчаса она молчала.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.