Уйти в море

      Первый раз обычно запоминается лучше, чем все последующие. С моим первым настоящим контрактом произошло примерно то же самое. Однако я запомнил не столько свои ощущения и морскую романтику, которой жаждал в период учебы, сколько одно событие того злополучного рейса. Именно благодаря ему он и стал злополучным, но начать хотелось бы с другого. С экипажа судна.       Те три месяца, что я ходил под украинским флагом, экипаж, за исключением одного болгарина, состоял из украинцев. Сейчас же, попав на судно международной компании, пришлось научится жить и общаться, находясь в составе смешанного экипажа. Сперва меня это пугало. Нет, я достаточно хорошо владел английским, проблема заключалась в другом. Я понятия не имел, как общаться с людьми другой национальности. С одной стороны, я понимал, что они такие же люди, как и я, но, с другой, они казались мне кем-то вроде пришельцев с другой планеты. Не в плохом смысле.       Я никогда не покидал пределы Украины до того, как попал на торговый флот. Я вырос в бедной семье, отец, как я уже упоминал ранее, работал на Одесском машиностроительном заводе и был алкоголиком, а потом и вовсе бросил семью. Мать прыгала с одной работы на другую несколько раз в год, потому что ей везде что-то не нравилось. Должности ее варьировались от вахтерши в школе до продавщицы в магазине. Думаю очевидно, что денег на путешествия куда-то дальше Симферополя у нас не было. Впрочем, я не был даже там.       Проблема была не столько в деньгах, сколько в отсутствии всякого интереса. Даже если бы мои родители вдруг выиграли в лотерею миллион долларов, мы бы все равно никуда не поехали. Я вырос в окружении людей, которым ничего не интересно. Интересы моих родителей сводились к весьма примитивным вещам, одноклассников мало что заботило, кроме того, как покурить за школой и попрыгать с гаражей. Интернета у нас в те времена еще не было, на единственном телевизоре в нашей квартире, мама все время смотрела российские сериалы про олигархов. Единственным источником информации служили книги. Я любил читать, но из-за того, что много времени уделял учебе, совсем не успевал это делать. А даже если читал, то это была классика, вроде Ремарка и Хемингуэя, или детские книги на подобии «Острова сокровищ». Других произведений в районной библиотеке не было. Нет, это хорошая литература, но, если рассматривать ее с точки зрения познания мира, информация в ней несколько устарела.       Впрочем, тогда я не испытывал недостатка в знаниях. Мне казалось абсолютно нормальным не интересоваться чем-либо, что находится за пределами моего района. Точнее, я просто не знал, что может быть по-другому. Все так жили и я так жил. Конечно, в школе у нас были уроки истории, правда пятьдесят процентов от них отводилось истории Украины. Несмотря на то, что еще пятьдесят было отдано под всемирную историю, наша молодая учительница и составители учебников, сделали все возможное, чтобы мы не знали никакую историю в принципе. Конечно, были и уроки географии. В академии я более чем подробно выучил карту мира. Только вот работало это по следующему принципу: я знал, где Бразилия, но едва ли что-то мог сказать об этой стране.       Поэтому, взойдя на борт корабля и осознав, что ближайшие шесть месяцев, а именно столько длился мой контракт, проведу в составе смешанного экипажа, несколько испугался. Я просто не знал, как общаться с этими людьми. Они ведь были совсем из другого мира, они никогда не учились в одесской школе, не знают, что такое борщ. Я, ровно так же, ничего не знал о мире, в котором жили они.       Капитаном судна был поляк и это меня сперва утешило. Еще больше меня утешил второй механик. Его звали Вячеслав Александрович и он был уроженцем Санкт-Петербурга. Единственный человек, с которым я мог говорить на русском языке. Полагаю, капитан тоже знал русский, но никогда его с нами не использовал, кажется, я даже понял почему, когда он, выпив, начал поносить идеи социализма. В понимании капитана, использование русского языка, означало их поддержку и, главное, иметь что-то против демократической Польши.. Мне было обидно, ведь я не имел к идеям социализма никакого отношения, а в год, когда Польская Народная Республика прекратила свое существование, я едва ли умел говорить. К сожалению, многие вообще не умеют проводить грань между политикой и обычными людьми.       Весь остальной экипаж составляли люди из других миров, как я их тогда окрестил. Наш повар был итальянцем и отлично готовил, но уже на второй месяц я не мог смотреть на пасту. Благо где-то в середине рейса у нас закончился запас спагетти, снабжения не планировалось, и повар перешел на рис.       Старший механик — китаец. Он плохо говорил по-английски и, насколько я помню, постоянно выполнял какие-то действия, которые не нравилось капитану. Однажды я случайно услышал, как капитан бросил что-то на подобии: «Выкинуть бы его за борт», — так я, по крайней мере, это перевел с польского. Если честно, этот поляк — один из худших капитанов в моей карьере.       Старшим помощником капитана был индус и о нем я мало что могу сказать, кроме того, что его жирное пузо смешно тряслось, когда он размахивал руками, а он всегда размахивал ими, даже когда просто оглашал погоду или желал всем приятного аппетита.       Остальные члены экипажа — филиппинцы. Интересный факт, который я узнал несколько позже — филиппинцы, это самая распространенная нация на торговом флоте. Не знаю, что их так тянет в море, но лично у меня не было ни одного рейса без них. Про филиппинцев, к сожалению, ничего особо хорошего сказать не могу, они ленивые и особым профессионализмом не отличаются. Однако не отрицаю, что все зависит от каждого конкретного человека. Но суть не в этом. Суть в том, что тогда меня они напугали больше всего: низкие, с экзотической внешностью и держащиеся обособленно от всех. Я был вынужден вливаться в их компанию и работать с ними.       Поднявшись на борт и увидев экипаж, я будто забыл все английские слова и смог назвать лишь свое имя и должность — третий матрос. Конечно, в итоге, все было нормально, однако, те несколько минут, что филиппинцы смотрели на меня, а я на них, останутся в моей памяти навсегда.       Спустя неделю я понял, что ничего страшного в смешанном экипаже, на самом деле, нет. Пусть я и не знаю ничего про Филиппины, филиппинцы ничего не знают про Украину. От этого ни жарко, ни холодно. Оказалось, что корабль — далеко не то место, где ведутся интеллектуальные беседы о многообразии культур в мире. Жизнь и общение на судне не имеют ничего общего с чем-либо, к чему можно приписать прилагательное «интеллектуальный». Несмотря на дисциплину, строгую должностную иерархию и необходимость порядка, судно — это то место, где очень часто все чем-то не довольны и используют нецензурную лексику на своем родном языке. В этом плане я, кстати, тут же влился в коллектив.       Пусть у меня, в итоге, и не возникло проблем с коммуникацией, общением мое взаимодействие с командой вряд ли назовешь. Единственный человек, с которым я мог поговорить — второй механик Вячеслав Александрович. Мы редко пересекались, потому что работали и несли вахту в разных местах и, почти всегда, в разное время, но, когда пересекались, могли пообщаться. Дело не только в том, что мы говорили на русском, но и в том, что понимали друг друга. Когда я говорил Вячеславу, что сегодня хорошая погода, он мог запросто из этого выстроить диалог. Однажды я проделал подобное с филиппинским матросом, он попытался сказать какую-то примету про солнце на ломаном английском, я его не понял, и тогда он просто взял и ушел.       Чувствовал ли я себя одиноким? Скорее нет, чем да. Я был один всю жизнь, у меня даже друзей не имелось, только приятели. Я привык. И все же, разговоры с Вячеславом — одно из лучших воспоминаний о том контракте.       В какой-то момент я даже устал от общества. Находится на судне — значит находится в непрерывном контакте с другими людьми. Нет, у каждого есть своя каюта, сейчас не восемнадцатый век и матросы больше не спят в трюме на гамаках. В теории, в нерабочее время, можно запереться в каюте, пусть двери на корабле запирать не принято, и не вылазить оттуда. Вариант неплохой, но быстро надоедает, только вот выйти из каюты — встретиться с людьми.       Еще одна проблема — отсутствие всяких развлечений. Только спортзал, где есть гантели и настольный теннис, и прогулки по палубе. Когда слышишь, что длина судна 290 метров, кажется, что много, но, на деле, это расстояние можно пройти за пять минут. В принципе, можно ходить кругами. Жаль я не позаботился о том, чтобы взять с собой какие-нибудь книги. И все же я старался не терять время и заменил художественную литературу изучением чертежей корабля, схем работы двигателей и прочих технических моментов, когда-нибудь понадобится.       Может показаться, что я жалуюсь, но это не так. В целом мне очень даже нравилась жизнь на судне. Понятное дело, что она мало походила на то, что я вообразил, будучи ребенком. Так, например, никакой свободой работа моряка и не пахла. Начать можно с того, что ты находишься в замкнутом пространстве посреди моря и закончить тем, что ты подчиняешься приказам. Но это нормально, детские фантазии редко соответствуют действительности. Я бы посмотрел на тех, кто мечтал полететь на Луну, должно быть, их разочарование в миллионы раз превосходит мое.       Подводя итог, хочу сказать, что был доволен выбором жизненного пути, пусть и на главный фактор, повлиявший на этот выбор, времени не оставалось. Я говорю о море. Несмотря на то, что оно было везде, я настолько уставал, что порой будто и вовсе его не замечал. Впрочем, я все же старался находить минутку, отвлекаться от дел, и смотреть, как огненный диск солнца скрывается за линией горизонта. Это было прекрасно, это стоило всего.       А потом произошел один из самых ужасных случаев в моей жизни.