Уйти в море

      Сейчас, думая о том случае я понимаю, насколько нелепым, пусть и ужасным он был. Однако тогда, на какой-то момент, мне показалось, что жизнь закончилась. Произошедшее настолько сильно повлияло на меня, что я даже думал бросить море. Правда.       Это случилось на четвертый месяц контракта. Оставалось всего два месяца и я, скажу честно, уже начал ждать возвращения на сушу. Несмотря на то, что в целом, жизнь на судне абсолютно меня устраивала, я скучал по обыденным для береговой жизни вещам. Например, мне хотелось погулять по парку, сходить в кино. Не то чтобы хотелось сильно, поэтому я не считал дни, как некоторые члены экипажа. Просто жил и работал, иногда вспоминая, что большая половина уже позади.       Спокойная жизнь продолжалась ровно до того момента, как наш польский капитан поручил мне отнести какую-то папку старшему механику. Я не совсем понял, что это была за папка и почему я должен был ее нести в машинное отделение. Сейчас мне и вовсе это кажется странным. Капитан мог бы вызвать стармеха на мостик, или позвонить ему. Что угодно, но только не поручать матросу нести папку в машинное отделение. Впрочем, я уже говорил, что этот поляк — один из худших капитанов за мою карьеру.       Он дал мне эту чертову папку, я покинул мостик и спустился на первый этаж надстройки, где и располагался вход в моторное отделение. К слову, я почти никогда не пользовался лифтом на судне. Всем, кто спрашивал меня об этом, я отвечал, что хожу по лестнице, потому что это полезно для здоровья. На деле я просто боялся лифтов, и даже на суше старался их избегать.       Входя в машинное отделение, я пренебрег правилами безопасности и не надел каску. На самом деле, многие этим пренебрегали, несмотря на то что правила приписывали находится в каске чуть ли не во всех местах судна, кроме кают, мостика и камбуза.       Оказавшись в машинном отделении, я сперва заглянул в ЦПУ*, однако, там старшего механика не оказалось. Вячеслав Александрович, дежуривший там, сказал посмотреть у топливных насосов. Кстати, именно неполадки во втором насосе, возможно, и привели ко всему произошедшему. Насколько я понял, стармех считал, что насос починить нельзя без запчастей, а капитан утверждал обратное. Должно быть, в папке лежали бумаги на этот счет.       Все случилось до того, как я добрался до насосов. Я просто спускался по узкой лестнице, навстречу мне шел наш филиппинский моторист. У него на голове были надеты защитные наушники, а выражение лица указывало на то, что он сейчас находится где-то далеко в своих мыслях. Я понимал, что он меня не замечает и идет прямо на меня, но не видел в этом особой проблемы.       К сожалению, это привело к огромной проблеме.       Моторист спохватился в последний момент. Заметив меня, он резко вздрогнул, неловко улыбнулся и попытался развернуться, чтобы спуститься назад, тем самым уступая дорогу. Не знаю, что конкретно пошло не так, но филиппинец каким-то образом оступился и покатился с лестницы. Там было может пять ступеней, ничего страшного, но он умер.       Да, это действительно произошло. Причиной смерти стало не само падение. Какой-то пятисантиметровый болт, торчащий из трубы, что проходила возле лестницы, вошел мотористу в висок. Мгновенная смерть.       Его звали Эд, ему было двадцать семь лет.       Я толком ничего не понял. Быстро преодолел оставшиеся ступени и поспешил проверить, все ли с Эдом в порядке. Он лежал с открытыми глазами, не двигаясь. Меня это насторожило, но я все еще не понимал, что только что случилось.       Я хотел было дотронуться до моториста. Меня остановил крик, который я услышал сквозь шум работающего двигателя:       — Не трогай!       Русский язык. Это Вячеслав Александрович кричал. Он быстро спускался к нам, одновременно что-то говоря в рацию. Связывался с мостиком.       Как я уже сказал — Эд умер. Ужасно нелепая смерть, надо признать. На всех судах, где я служил, встречались надписи SAFETY FIRST** во всю стену, тот балкер не исключение. Если бы Эд прислушался к ним, он бы не витал в своих мечтах, находясь в машинном отделении. Вина за несчастный случай лежала полностью на его плечах.       Однако тогда я так не считал.       Происходящее в следующие тридцать минут я могу описать лишь одним словом — хаос. Поляк был не только плохим человеком, но и плохим капитаном. У него не очень хорошо получилось организовать экипаж и дать четкие незамедлительные указания. Старпом, не дожидаясь команды, принес маленький фотоаппарат и начал фотографировать труп с разных ракурсов. Это было необходимо для дальнейших юридических разбирательств. Кто-то принес большой черный мешок, в который можно положить тело. Капитан пытался выяснить, что же произошло. Он спросил у меня, и я ответил, что Эд оступился и упал.       Боялся ли я, что меня обвинят в смерти моториста? Нет, если иметь в виду насильственную смерть. Я прослыл максимально неконфликтным человеком и вряд ли кто-то мог подумать, что я толкнул Эда или, тем более, воткнул этот болт ему в голову. И, тем не менее, я считал себя виновным.       Благо капитан считал иначе. Разобравшись в ситуации, он приказал мне убраться из машинного отделения и вернуться на мостик. Я медленно поднимался наверх и ощущал что-то, похожее на желание покинуть собственное тело или, например, причинить ему вред. Это была вина.       Странно, но никогда до этого момента я ее не испытывал. Не когда ссорился с матерью, не когда ушел отец. Тогда я понимал, что во всем виноваты только они, я лишь являюсь жертвой их разборок. Я мало с кем общался, а значит, у меня просто не было возможности причинить кому-либо боль и почувствовать себя виноватым за это. А сейчас я убил человека.       Конечно, моей вины в смерти Эда не было, но тогда, поднимаясь на мостик, мне казалось, что я больше не достоин существовать, раз совершил подобное. Вина разъедала все внутри. Вдруг я подумал, что многие люди живут с этим чувством постоянно. Например, водители, сбившие пешехода, родители, бросившие детей и дети, бросившие родителей, и многие другие. Наверное, вину можно испытывать за что угодно. Я столько раз слышал, как кто-то говорил про это чувство, но не придавал значения. Теперь, я, кажется, понял. Мне захотелось избавиться от вины, жаль только, что чувства нельзя выключить, нажав пару кнопок. Остается только ждать.       Я вышел с мостика на «крыло»***, в лицо ударил прохладный соленый ветер. Я посмотрел на море и впервые задумался над тем, нужно ли мне все это.