***
Юнги на минуту зависает, цепляя взглядом мигнувший экран телефона — пришло личное сообщение в какаотоке. Ох, он опять забыл отключить оповещения в их общем чате. Просто потому что это жуть какое опасное место, и он не хочет опять пугаться и вздрагивать, когда ему приходит что-то странное. Потому что, справедливости ради, очередная стопка фотографий Чимина в исполнении Тэхена, а-ля «посмотрите на моего любимого мальчика, он во всех ракурсах прекрасен!!!» (ладно, это еще ничего, Юнги горячо согласен с Тэхеном), мемы пересланные с каких-то подозрительных сайтов от Намджуна насчет грэмми или биллборда или еще хуже — про него самого — или разозленное джиново «какая сука опять не убрала за собой посуду» с тремя строками милых смайликов не должны заставлять его сердце останавливаться. Это еще он не припомнил, как Чонгук однажды прислал им шесть коротких видео, где проверял, сможет ли он осилить двадцать порций рамена за раз. Двадцать. Чертовых. Порций. Нажав на кнопку блокировки, чтобы экран погас и не отвлекал, Мин тут же возвращается к попыткам вчитаться в быстро бегущий поток комментариев. Первая трансляция после операции на плече проходит вполне себе спокойно. Юнги слегка волнуется о своем внешнем виде, но все же ведет себя с присущей ему расслабленностью. Он, удобно устроившись в кресле, радуется собственной размеренности и неспешности в общении с фанатами. Главное отличие в том, что он старательно пытается успокоить волнующихся о его здоровье арми. Они шлют целые стопки вопросов и еще больше слов поддержки и смайликов-сердечек, что несказанно греет душу. Юнги на минуту задумывается. Он видел, что прислали не текст, а фото и ему стало интересно. А с такой вещью как интерес очень трудно совладать. Может Джун или Тэ опять делятся прекрасным, а пропустить такое не хочется. Хотя Юнги не соврет, если скажет, что просто хочет посмотреть на милого, красивого, улыбающегося ему с экрана Чимина в обрамлении цветов или нежного голубого неба, например. Ничего же страшного не произойдет, верно? Он одним глазком посмотрит. Мин тут же корит себя за неосмотрительность, но все равно тянется за телефоном. Смахнув экран гаджета в сторону и открыв личный чат, о нет, мысли его начинают сгруживаться в кучу наслоенного паникующего «о боже мой». Это Чимин прислал ему сообщение. Чимин прислал ему личное сообщение. Теребя рукав толстовки одной рукой, Юнги мгновенно блокирует телефон. Отодвигает подальше от себя и сильно жмурится. Он вообще не уверен, как на это реагировать. Тем более находясь в столь щекотливой ситуации — сидя перед камерой у сотен тысяч глаз на виду. Мин откидывается на спинку мягкого компьютерного кресла и нервно улыбается в камеру. Он молит бога, чтобы никто не заметил перемены в его настроении или лишних эмоций на одутловатом лице. «Юнги-хен, я только что вернулся домой со съемок :3 Угадай, что я собираюсь делать в душе, думая о хене?~~» На фото Чимин, Иисусе, без рубашки стоит на фоне душевой кабины и облизывает губы. Втянув поглубже воздух, Юнги, как болванчик, кивает на комментарии. Да, да, конечно, я обещаю хорошо кушать и побыстрее восстанавливаться, ведь тоже безумно скучаю и мечтаю скорее вернуться в строй. Оголяя десны в сияющей улыбке, Мин поскорее заканчивает трансляцию. А затем со всей драматичностью аккуратно приземляется спиной в кресло и протяжно стонет. Он накидывает здоровую руку на лицо и прячет глаза в сгибе локтя. Жестокий, нет, безжалостный, нет-нет, ужасный(!) Пак Чимин решил свести его с ума.***
После операции врачи строго настрого запретили любые манипуляции с рукой. «Сидеть и выздоравливать» оговоренное тысячу и один раз, вырезалось раздражающей гравировкой где-то глубоко на подкорке. Вроде несложная установка, но никто почему-то не сказал, что процесс это до звездочек муторный и долгий. Мину хотелось побыстрее скинуть стягивающий плечо бандаж, под которым все потело, периодически чесалось и было не продохнуть, и трясти костями на айдолском поприще. Но приговор в несколько месяцев физиотерапии повис дамокловым мечом, не оставляя выбора кроме как склонить голову перед побежденной в войне, но до сих пор отказывающейся окончательно капитулировать болячкой. И это стало вишенкой на его торте из проблем. Юнги не хочет вспоминать конкретный момент, когда вновь начался его унизительный период. Но в какой-то момент он, сладко зевая и потягиваясь в кровати, обнаружил колом стоящий член и обильное пятно смазки на боксерах. Потом как подросток стыдливо закидывал трусы в стиральную машину и прятал глаза от собственного отражения. Юнги пришлось простоять под душем около часа, чтобы эрекция спала и это было ужасно. Потому что вода могла смыть жар с его тела, но не те постыдные вещи, которые ему приснились. Настолько похабных картинок нет даже в камасутре, Мин уверен. Вроде решение было легким и очевидным. Но тут появлялась маленькая загвоздка. Несмотря на то, что занимался он подобным крайне редко (нужно было время, желание, настрой, чтобы звезды на небе сошлись в симметричное созвездие, Венера в третьем доме и еще хрен знает какой волшебный знак свыше), Юнги слишком стыдился этого и не любил переусердствовать. К тому же его парень прекрасно справлялся с этой задачей, но то отношения, а не простое… Так что надобность ручной работы закидывалась в дальний ящик под грустные звуки органа. Но. Сейчас как раз был момент, когда все совпадало. И совесть прилежно молчала в уголке его сознания. Будто ему на руки выпала комбинация дроч-рояля. А он банально не мог из-за своего больного плеча, потому что неудобно, потому что боялся лишний раз напрягать руку после операции, а разморившееся тельце при послеоперационном уходе и отличном питании вообще отказывалось подчиняться. Да и как можно? Мину претила сама мысль, что он будет самоудовлетворяться, пока Чимин думает, что он отлеживается и отдыхает. Но Пак… Пак на самом деле вновь и вновь играл на его нервах, как на струнах лютни. Он пулеметной дробью стелил свои отнюдь не целомудренные фотографии в личные сообщения. Начиналось все вполне безобидно — селки приправленные словами поддержки, любви, счастливыми смайликами и очаровательные пальцы, изогнутые в знаке сердечка. О, эти пальчики. А сейчас вот это. Фото из душа с голым торсом и, Господь Всемогущий, розовеньким язычком между губ. Юнги потеет от осознания, что он в скором времени либо как тринадцатилетка начнет кончать в штаны (это даже звучит ужасно), либо сойдет с ума.***
Ситуацию обостряли придурошные личности. Они профессионально выводили из себя каждую минуту своего нахождения по близости. Это настолько раздражало, что внутренний радар придурковатости Юнги зашкаливал скрипящим визгом. Как когти по стеклу. — Слу-у-ушай, — тянет с долей хитринки в голосе Чонгук (Юнги напрягается буквально с одного слова). Младший запихивает в рот палочками длинную лапшу и прикрывает глаза во вкусовом экстазе. — А как ты дрочишь, хен? То есть понятно как, но пока с плечом беда, не расслабиться ведь, да-а? — и лыбится нахально, не отрывая взгляда от Мина. Юнги почти поперхнулся. А затем Чон добавляет, театрально вздыхая, будто стоит в одной из сцен аниме в эпоху эдо с катаной на перевес на поле послевоенных действий и смотрит безрадостно в даль на горящие равнины, усеянные горами из тел павших солдат: — Эх, бедный Юнги-хен… Как же жестоко с тобой жизнь обошлась… Иногда мелкого хочется не просто ударить, а натурально прибить. Слишком уж плохо Чонгук иногда чувствовал личные границы. Хотя, думает Мин, пиздюлей по факту надавать следует себе и еще пятерым взрослым детсадовцам — воспитали-то это очаровательное чудовище по большей части хены. Намджун вопреки всему, как героическая мать, оскорбленная и тронутая до глубины души невежливостью своего ребенка, дает макнэ смачного подзатыльника. И на его возмущенное «а что-о-о?» с набитым ртом, все разражаются диким хохотом. С лицом «разочарован, но не удивлен» Мин опрокидывает в себя стопку соджу и стоически игнорирует весь хаос, который вдруг возникает в его бедной квартире. Великовозрастные дети начинают беситься, кидая вещи (вещи Юнги!) друг в друга. Юнги делает глубокий, основательный вдох-выдох. Он скала. Большая, нерушимая, крепкая скала. О нее бьются волны, но ничто не способно потревожить ее внутренний покой. Спиной парень глубже вклинивается между диванных подушек и надеется в них исчезнуть. Юнги прикрывает глаза. Может, Алиса поделится своей норой или Нарния откроет проход в ближайшем шкафу? Хочется молча сбежать от всего, желательно в другое измерение или еще какую сказочную парашу. Он инстинктивно чувствует неладное: нутро противно дергается, а затем поджимается в приступе неконтролируемых то ли страха, то ли тревожности. Очень сложно идентифицировать внутренние эмоции, когда замечаешь, как начинает гореть левая часть лица — ее старательно облизывают глазами. Он разлепляет глаза и нервно поворачивается. Слегка румяный от выпитого соджу Чимин смотрит в упор, елейно улыбаясь и открывая очаровательную неровность двух передних зубов. Затем он придвигается с другой стороны дивана опасно близко и шепчет, пока все заняты громлением его (Юнги!) квартиры: — Юнги-хен, врачи хорошо о тебе позаботились? — после небольшой паузы, которая пробегается по позвоночнику тревожным звоночком, добавляет игриво. — А то мне придется самому это сделать. Юнги, наверно, зависает, потому что проходит добрая минута-две. — Что? О чем п-позаботиться? Он идиот. Идиот с недотрахом и взбесившимися гормонами. Чимин, его невинная ромашка, безусловно не имел в виду ничего пошлого или извращенного. Мину хочется врезать себе по лбу. — Плечо, хен, — поясняет Чимин и, притираясь носом в щеку, добавляет, — и твой член, конечно. Ладно, может и не такая невинная эта ромашка. Трактовать как-то заигрывания младшего Юнги себе запрещает. Как запрещает телу вздрагивать от цепкой хватки чужой ладони на своем бедре. Получается, правда, из рук вон плохо. Но Юнги активно себя убеждает, что он волшебный молодец и все у него прекрасно (хотя бы потому, что член не встал в ту же секунду, как Чимин к нему прижался под скрип прогибающихся диванных подушек). Парень горячо выдыхает в чужое ухо. До Мина доходит аромат алкоголя, пряной курочки и, кажется, рамена, который тот недавно уплетал за обе щеки. А затем, нагло ухмыляясь, отодвигается. Пак нагло вклинивается в беседу (точнее орущих друг на друга Тэхена и Чонгука и пытающихся поделить пулеметный снаряд — свитер (минов свитер!) от диор). Он оставляет Юнги наедине со сладким осадком фразы и дрожью в пальцах стиснутых на острых коленках. — Нет, правда, — задерживается на пороге миновой квартиры Чонгук перед самым уходом, — интересно же. Как? — Захлопнуть можно не только дверь, Чонгук, — спешно огрызается Юнги. Он искренне негодует: где там фанаты увидели распахнутые глазищи, как у Бэмби, потому что сам лицезреет лишь крысиный прищур хитрожопого пацана. Он бывает таким говнюком, ей-богу. Тэхен тянет младшего за руку, но тот упорно стоит, будто приклеился к полу. Ким воркует что-то о том, что им пора в кроватку. О нет, Юнги даже думать не станет. Ни за что. Чимин стоящий уже за порогом квартиры смотрит через тэхеново плечо, поднимаясь на мысочки. Его взгляд безбожно тоскливый и разочарованный. Юнги просто хочется сесть в наполняющуюся до краев ванну под грустные звуки Селин Дион и утопиться. На помощь приходит Намджун, которого пора бы уже воздвигнуть в лик святых. Лидер, горько вздыхая, выталкивает мелкого из квартиры почти пинком. — Быстро все по домам. Вашему хену нужно отдыхать. Слава богу, вздыхает мысленно Юнги, все разрушители уехали по койкам. Еще чуть-чуть и его квартира сама бы приняла вид послевоенных действий, как в аниме. Сам же лидер, под тихое бурчание Мина, читает ему нотацию об аккуратности и отдыхе и как-то переходит к восхвалению крабов. Иисусе, это же не серьезно с ним происходит? Юнги готов разоряться как старик, которому не дают отдыха, хотя он сам встал в шесть утра. Все это растягивается в уединенную беседу под остатки соджу и размеренный микс из минового любимого треклиста с ноутбука. Они разговаривают около часа о деликатной проблеме Мина (Юнги даже не стесняется в красках описывать свои утренние, мокрые пробуждения, которые зачастили). И диалог сворачивается к джуновскому «все мы люди, у всех нас потребности и после операции особенно нужен покой, расслабление и нирвана». Ким делает жирный акцент на этих словах. Юнги мрачно задумывается, что тот имел ввиду точно: ему не трогать себя и выкинуть странные затеи из головы, словив душевный покой, как монах в тибетском, горном храме, или наоборот надрочиться до мозолей, нырнув в пресловутую нирвану носом? На следующее же утро Юнги сожалеет, что вообще поднял эту тему в разговоре с Намджуном, потому что ловит в чате то и дело проскакивающие двусмысленные комментарии всей группы. Сначала он решает, что всякие «потереть», «пожмякать», «жезлы» да «палки» проскальзывают совершенно случайно. Ну подумаешь, весна у парней скоро. Но когда они появляются в самых разных интерпретациях с крохотными перерывами, все становится более чем прозрачно. Мин трет переносицу, смотря на чонгуково «как сегодня спалось хен??? если что самый лучший кондиционер — дауни, отлично помогает отстирывать пятна и приятно пахнет)))))))» и зарекается что-либо еще рассказывать Нам-трепло-джуну.***
После разговора Юнги все мечется из стороны в сторону, периодически нервозно измеряя шагами габариты своей квартиры и пораженно выдыхая ее размерам. Нет, а что ему еще остается? Его думы прерываются очередным коротким сообщением от Чимина, наверно, решившего довести старшего до инфаркта. «хен, я знаю, что тебе сейчас трудно поэтому посмотри, что я купил может это порадует тебя!~~» — В-вау, — пораженно выдыхает Юнги, оседая на кровать, — расслабился называется. Мину вновь приходится напоминать себе, что необходимо дышать. Даже представить страшно с каким выражением лица младший это отсылал. Садистким, подсказывает часть сознания, прекрасно знающая Чимина от корки до корки. Но Юнги все еще не хочет верить, что Пак может так над ним издеваться. Правда, когда чувствует, как член жалобно дернулся на сексуальные ножки, обтянутые тончайшим черным капроном с кружевной кромкой, плотно впивающейся в крепкие бедра, вымучено смотрит на повязку на руке и бормочет тихое: «черт, Чимин-а, ты меня убиваешь». Может. Этот говнюк все может. Медвежья услуга в виде импровизированных нюдсов преследует его денно и нощно уже около двух с половиной недель. И Юнги готов лезть хоть на стену, хоть на люстру лишь бы эти пытки кончились, потому что помочь себе никак не получается, а Пак Чимин, очевидно, из слова «нет» не знал ни единой буквы. Чимина ведь хотелось до одурения, до дробления мелких косточек, до звона в ушах и каждый чертов день. Воздерживаться, когда твой парень настолько красивый и идеальный для тебя, казалось чем-то донельзя кощунственным и неправильным. Хоть Мин и частенько привирал себе, что он тот еще приверженец пуританских взглядов. А чиминовы дразнилки меняли день с ночью, до безумия заставляя желать гораздо большего. Юнги обещал себе каждый раз, ловя на экране во время просмотра выступлений предназначенные только для него хитрую улыбку, томный взгляд и юркий язычок скользящий между воздушных губ, что как только он встанет с больничной койки, Паку придется на нее лечь. Как минимум, с диагнозом «затрахан до смерти». На самом деле Юнги хотелось не только секса, гормоны сильно давили на мозг, вытесняя все разумное, но… он так сильно скучал по Чимину. По его теплу, будто окутывающему в кокон мягкости и уюта, по сладким объятиям перед сном, когда их ноги путались друг с другом под одеялом, по холодному носику, тычущемуся в шею, когда младший слишком открыто одевался и мерз в миновой огромной квартире, по их ночным заходам в студии, когда Юнги в приступе нескончаемого вдохновения работал над новым треком, а Пак, тихо лежал на диванчике рядом, читая манхву, по тому как они перешептывались во время просмотра дорамы и порицали поведение главных героев, сходясь во мнениях, что «нет, ну этот придурок ей точно не пара!». В его присутствии всегда было гораздо спокойнее и уютнее: даже если они часами молчали, в молчании этом была полная гармония. «кстати к чулочкам прилагается кружевная подвязка с ленточками <3» Но вообще-то Юнги не особо романтик. Особенно, когда у него от возбуждения только пар из ушей не бьет жарким потоком. Он смотрит на крепкие загорелые бедра, гулко сглатывает и стыдливо опускает глаза на вздернутую ширинку. Ничтожно мало времени уделив попыткам отговорить себя от затеи, Юнги все же прижимает ладонью стояк. С губ тут же срывается короткий смущенный стон. А затем он резко отдергивает руку, заливаясь краской от кончиков ушей до скул. — Боже, — выдыхает хрипло, запрокидывая голову и прикрывая рукой глаза, — какого хрена я творю… Нет. Нельзя. Он не должен. Не должен напрягать плечо. Не должен дрочить на Чимина. Не должен переступать границы собственного смущения. Не должен поступать в разрез со своим здравым смыслом. Хотя… они этого не обсуждали, но если Чимин шлет такие откровенные фотографии, то это само собой подразумевается, верно? Или ему стоит спросить его напрямую в сообщение? — И как ты себе это представляешь, Мин Юнги? — спрашивая самого себя, скривляется парень и прикидывает варианты в голове. «Чимин-а, могу я потрогать свой стояк, думая о тебе?» «Хену стыдно, но он срочно должен спустить все свои грехи. Прости, Чимин.» «Чимин-и, можно я сделаю кое-что с высоким рейтингом, как в тех фильмах, которые смотрели Тэхен и Чонгук, когда мы раньше вернулись с прогулки?» «Пак Чимин, это твоя вина, что мне приходится натирать свою шишку.» — Ни за что! Никогда! Го-о-осподи! — сокрушенно орет Мин. Юнги рьяно трясет головой и откидывает все ненужные мысли подальше от себя вместе с телефоном. Черт, как же это все сложно. Еще и как на зло в голове каждый раз назойливо всплывает это ехидное чонгуково «как ты дрочишь, хен», на что хотелось просто плюнуть мелкому в лицо. Никак он не дрочит из-за запрета на движения плеча и руки. Из-за невозможности хоть как-то вывернуться и попробовать с громоздким бандажом на плече. Из-за боязни нарушить восстановление тканей. Из-за того, что у Чимина настолько загруженное расписание, что он даже позвонить не успевает — разговоры обрываются на первой минуте и тихом «мне пора на запись интервью, хен, береги себя, люблю». Юнги в конце концов взрослый человек и что еще важнее — хороший хен! Он не должен вести себя неподобающе. Вот только как объяснить члену, что Юнги не должен — не понятно.***
Завершив просмотр на виверсе очередного выступления Бантан с заглавкой свежеиспеченного альбома, Юнги откидывается в кресле. Он чувствует лопатками мягкую подкладку спинки, и это приятно действует на него. Мин прокручивается в кресле вокруг своей оси, взглядом перескакивая по предметам в комнате: большая плазма, широкая и взъерошенная кровать, картина над ней, жужжащий компьютер. Она не сильно обустроена и ей подойдет определение «минималистичность», но ему нравится, как спальня убаюкивает некоторой не обустроенностью и атмосферой тихого спокойствия. Мин настолько расслабляется, что почти погружается в блаженную дрему, прямо так — на стуле. И он совсем не против сладко вздремнуть пару-тройку часов. До момента как его телефон взвизгнул от новой смс-ки. Боже, опять. Сон как рукой сняло. Проходит около часа спокойных размышлений ни о чем (он себя старательно в этом убеждает), когда Мин зло прищуривается и шипит едва слышное «предатель», прожигая взглядом собственный член. От чувства сильного натяжения спортивок в районе паха от одного единственного сообщения, хотелось удавиться проводом от наушников, но тут неудача — самсунговские новенькие бадсы, которые они рекламируют и бесплатно получили в подарок, беспроводные. Чимин прислал смертельную фотографию. Он стоит по пояс обнаженный, смотрит в запотевшее зеркало своей ванной: глаза прикрыты мокрой от пота после многочасовой практики челкой, а под тонкой тканью кельвиновских трусов виднеются очертания полувставшего члена. И Юнги даже думать не надо как так получилось — Чимин до сверкающих звезд в глазах и фонящего щенячьего визга в ушах обожает дрочить на хена в душе. В душе, после душа, перед душем. Не сказать, что Юнги выжил после того, как узнал эту информацию. Но действует это все еще только в одну сторону. Это немного заставляет задыхаться, потому что где-то там, через несколько сеульских районов, его прекрасный, любимый мальчик стонет под струями воды и трогает себя, воображая на месте своих ладошек хватку Юнги. А эти обворожительные, маленькие ладошки! Чудесные ручки с этими пухлыми пальчиками, которые хочется взять в рот, каждый облизать, и которые прямо сейчас рьяно двигаются по… блядь. Слышится жалобный скрип пластика, когда Юнги сгибается на кресле и растирает в отчаянии острые коленки, не зная куда деть единственную свободную руку. Лоб уперся в прохладу компьютерного стола, но температура тела все равно стремительно набирает обороты. Черные волосы беспорядочно рассыпаются по поверхности, собирая мелкую въедливую пыль, а сдвинутые на переносице брови плотно впечатываются в деревянную гладь. Его щеки прямо сейчас горят, как после обгорания под высокоградусными лучами солнца — до боли. Он стягивает и складывает аккуратно на кровать толстовку, решая убрать ее в шкаф чуть позже и оставаясь в домашней футболке, но здесь все еще невыносимо душно. Телефон вновь вибрирует, но найти в себе силы ответить нереально. Мин начинает раздумывать, а не потереться ли ему обо что-то стояком, чтобы хоть немного спало напряжение. Настолько сильно он отчаялся. Стук входной двери о стенку и грохот в коридоре прерывает его беспорядочно вьющиеся мысли. А затем на пороге комнаты, где страдальчески корил себя Юнги под очередной резкий хлопок, появляется самая настоящая растрепанная бестия. Пак запыхавшийся с надутыми обиженно губами выдает: — Юнги-хе-е-ен, почему ты мне не ответил? Я же хотел проверить не спишь ли ты и сделать сюрпри… оу. Что еще за «оу»? Мин решительно отказывается думать, что подразумевается под этим «оу». Боязнь, что выпуклость на штанах не укрылась от пытливого взгляда, зажегшегося мгновенно искорками интереса, разрастается пленкой плесени по сжавшимся внутренностям. Рука тянется прикрыться, натянуть толстовку ниже, но Чимин, застывший на пороге, саркастично, почти ядовито ухмыляется. Щеки мгновенно припекает внутренний огонь. Юнги от этого тепла резко выпрямляется под очередной скрежет пластмассы. Боже, он же не подросток пойманный на горяченьком, что за реакция! Он уверен на сто процентов, что даже Чонгук так сильно не краснел с тэхеновыми пальцами во рту, когда их застали на полу в гостиной общаги. Хочется закричать в голос от разочарования: Юнги надеялся, что эти воспоминания стерлись из его бедной невинной памяти. Фраза, повисшая в воздухе, так и остается незаконченной, но Чимина, очевидно, это нисколь не волнует. Он наклоняет голову в бок и проходится оценивающим взглядом по своему парню, умиляясь его реакции. Цепкий взгляд шарит от больших пальчиков ног, застывших на носочках, до прилипших ко лбу смоляных волос. У Чимина есть этот особенный взгляд, которым он буквально облизывает каждый миллиметр тела старшего, и под которым Юнги каждый раз теряется, будто зимний олень, застывший на дороге в свете фар. Мин сначала смотрит круглыми глазами от шока, а потом чувствует нежную теплоту, затапливающую его постепенно, как наполняющийся постепенной глубокий сосуд, в который наливают теплое молоко, смешанное с золотистым медом. Он старается не показывать, что готов расплакаться в любой момент, потому что Чимин, его драгоценный Чимин, невозможно красивый и стоит всего в нескольких шагах от него. Эта его взлохмаченная недосохшая челка, начинающая подвиваться, сбитое дыхание (видимо, он так сильно был взбудоражен своим сюрпризом, что бежал вприпрыжку), и невероятно, непростительно облипающие спортивные штаны. Черт, Юнги и не осознавал до этого момента, как сильно он скучал. Чимин выбегает из комнаты так же быстро, как и появился. Юнги не успевает понять что-либо, как слышит шум воды из ванной: должно быть младший моет руки и, черт возьми, Мин готов расцеловать его за это, потому что ненавидит пренебрежение чистотой и мерами безопасности в это тяжелое время. Чимин возвращается в комнату и вновь застывает на пороге. Теперь уже с очень чистыми руками. Через несколько мучительных минут в тишине Пак молча делает несколько мягких шажков назад, пока не натыкается пятками и икрами на дверь. Он упирается в нее спиной, плотно прикрывая. Глазами парень шарит по смятым простыням — у Юнги вечно не застеленная кровать и беспорядок, хотя, казалось бы, тут слишком мало вещей для хаоса. Чимин даже не рискует задерживаться на хене взглядом. Что правильно — вид у старшего кошмарно привлекательный. Естественно сам Юнги считает, что ужаснее него сейчас в мире не существует человека. Стянув бомбер и маску с подбородка, Пак кидает их куда-то на кровать. Следом летят темные очки — бесспорная маскировка в стиле Кларка Кента даже в вечернее время от назойливых СМИ и фанатов. И затем встает напротив, и молча смотрит на до сих пор ошарашенного Юнги таким взглядом, от которого горло пересыхает. Они же так далеко от пустынь, так почему так сухо и душно? Наверное, на миновом лице все же отражается весь спектр эмоций от удивления до безысходности, потому что Чимин без слов подходит, легко чмокает его в губы и опускается на корточки перед ним, пытаясь заглянуть в глаза, которые стремительно перепрыгивают по предметам в комнате, как солнечные зайчики. — Хе-о-он, чем ты так расстроен? Ты получил мой подарок? Подарок?! Юнги закашливается. Он смотрит вниз и, бог ты мой, откуда столько нежности и одновременно томности в глазах? Чимин сладко улыбается и облизывает призывно губы. Он будто ждет, пока у Мина послетают все клапаны, и он накинется на них, жадно сминая. И по-честному, он бы с удовольствием — губы Чимина слишком большое искушение даже для его железной выдержки. Но он молча сидит и любуется своим парнем, а внутри то ли фейерверки, то ли петарды разрываются. На Чимина всегда приятно просто смотреть. Видимо, он слишком млеет от одного присутствия младшего рядышком и не подает никаких признаков жизни, на что Пак хмурится и выдает: — М-м-м, если не будешь мне отвечать, Юнги-хен, то придется пытать тебя и вытягивать слова силой. О нет. Нет, нет, нет. Юнги очень хорошо знает эти «пытки». Нужно срочно… ах, черт. Маленькие, очаровательно пухленькие ладошки, обладающие чарующей силой в прикосновениях сминают его худые бедра сквозь ткань спортивных штанов. Старшего отключает от реальности, а потом прошибает звенящим разрядом по грудной клетке, как от дефибриллятора. Приятная нега покалывания течет по крови вместе с маленькими остаточными разрядами, взрывающимися в каждой клеточке. От одного движения разносит на части. Тощие бедра напрягаются под пальчиками, опоясанными множеством серебряных колец. Мин чувствует, как поднимается изнутри это тягучее жажда от одного только взгляда вниз, на такого открытого и вожделеющего Чимина. Будто он заблудившийся в пустынных землях путник, а Чимин — оазис. А эти ладошки… б-о-оже. Они такие прекрасные такие абсолютно восхитительные, что Мин готов поклоняться им, как величественному божеству. Даже словарного запаса Намджуна не хватит, чтобы описать насколько они Мину нравятся. Ему до гулкого звона крови в ушах хочется облизать каждый миллиметр этих аппетитных ручек, попробовать пальчики на вкус. Воспоминания, как эти самые руки обхватывают его член стреляют на периферии яркой вспышкой. Отогнать. Прочь, прочь. Нельзя о таком думать. Он, блять, сам себя испытывает, потому что знает, что не сможет прикоснуться к Чимину так, как желает. Поэтому воспоминания задвигаются подальше в загнанный смятениями разум, но остаются тлеть приятными угольками в груди. — Чимин-а… — выдыхает, накрывая одну из ладоней своей. Юнги сплетает пальцы вместе с чиминовыми и ласково касается бархатной кожи между. — Я же просил не присылать мне такие фото. Улыбка на лице Пака застывает опасная. Он беззастенчиво ведет пальчиками по тонким бедрам, ощущая напряжение чужих мышц. Чуть вверх, сминая серые спортивки, и говорит, вновь вызывая у Мина неприличные кадры в мозгу одним этим елейным тоном. — Извини, хен, — без грамма сожаления говорит Пак. — Не смог удержаться. Оу, черт, это действительно плохо. На самом деле с Чимином всегда так. противостоять младшему и его обаянию просто невозможно. Невозможно быть в чем-то уверенным или спокойно и размеренно жить, в любой момент он может нагрянуть, как раскат грома, и сотрясти воздух вокруг Мина. И самое интересное в том, что ему это даже нравится. Возможно, Юнги мазохист. Он не берется отрицать эту мысль. По-кошачьему плавным движением Пак ныряет с головой под толстовку и проводит холодным носом по миновскому животу. Внутренний трепет глушится непониманием действий младшего. Но после короткого поцелуя в район ребер, обтянутых тонкой кожей, все мысли пробкой вылетают из головы с характерным чпоком. Плоскость живота сразу же поджимается, втягиваясь. Юнги с перепугу неосознанно образует вакуум в собственном животе. Старший даже не замечает, как задерживает воздух. Собрав разбежавшиеся мысли, как волк яйца в корзину, Юнги толкает младшего в лоб и тот, подчиняясь, отодвигается. — Завтра среда, — говорит Мин будто это и так не самая очевидная вещь. — М-м-м, — сухо отзываются в ответ. — И? Чимин без понятия, что до него пытаются донести. В растерянности он отодвигается еще чуть дальше, упирается ладонями в коленки и глупо хлопает глазами. Голова сама собой падает на подголовник, и Юнги выталкивает из горла, наконец, объясняя: — Съемки. Завтра у тебя съемки. Еще одно интервью, помнишь? Христа ради, Чимин, отодвинься, пожалуйста, хоть немного. Я не могу сосредоточиться на том, что говорю. Съемки утром и… что я несу вообще?.. Пак звонко хихикает, сотрясаясь всем телом. Мин трогает линию волос за ухом, пытаясь скрыть неловкость, но получается слабо. Видимо, его поведение очень повеселило парня. — Интервью подождет, Юнги-хен. По крайней мере у нас есть время до завтра, — улыбаясь заверяет Чимин и понизив голос, тыкается носом в бедро, добавляя, — меня больше беспокоит твой напряженный член. Воздух. Воздух надо вдыхать, а потом выдыхать. Это зовется дыханием. Людям нужно дышать, чтобы не умереть. Юнги думает, что вполне возможно он отвык за это время от резких перемен Чимина. Но легче от этого не становится. — Нет, Чимин, — отрезает Юнги, слегка задыхаясь. Он вцепился вспотевшими руками в подлокотники, но ощущение присутствия в этом мире так и не пришло. — Почему, Юнги-хен? Ты не хочешь? Чимин выпячивает нижнюю губу вперед, немного хмурит брови и убивает все попытки старшего на спасение. Первая ошибка, совершенная Юнги, звучит как: — Хочу. Я очень тебя хочу, малыш, — мягкие поглаживания по щеке отзываются трепетом пушистых ресниц. Улыбка, растягивающаяся на лице напротив, будто младшего завели в парк развлечений и сказали, что он может кататься на любом аттракционе сколько захочет, немного пугает. Совсем чуть-чуть. — Но нам не стоит делать этого сейчас. Уголки губ опускаются, брови выгибаются и между ними вновь пролегает едва видимая полоска. — Не понимаю. — Блять, Чимин, просто… я не смогу доставить тебе удовольствие, понимаешь? А я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо. Я не могу так. Когда только я один… Он затихает так и не закончив, но этого и не требуется. Чимин понимает его. Это была вторая ошибка, ставшая началом конца Мин Юнги как добропорядочного и собранного человека, который бы никогда не позволил своему парню перейти опасную границу. Пак расслабляется, его плечи опадают, а спина горбится, словно кто-то обрезал ниточки и его натянутые конечности приспустились после натяжения. — Хен, — зовёт Пак, когда видит, что Юнги тщетно пытается скрыть свое смущение, отвернув голову. Юнги такой очаровательный, такой мягонький и смущенный… И он так заботится о младшем, будто это самое ценное сокровище в его жизни и надо уберегать его от всего, холить и лелеять. Черт, Чимин на самом деле по уши. — Юнги-хен, посмотри на меня, пожалуйста, — старший с неохотой отлепляет глаза от темного экрана телека за спиной Пака. Он влипает в родные, расслабленные черты лица Чимина, который ласково поглаживает его ладони своими — более успокаивающего жеста в этом мире не существует, Юнги готов поклясться. — Мне будет тоже хорошо, хен. Обещаю. Ты не должен чувствовать себя странно из-за этого. И я очень этого хочу. Пожалуйста? Чимин такой серьезный и уверенный в своих словах. Это подкупает. А потом его глаза округляются и поблескивают бликами ламп в приглушенном свете комнаты, как у шрековского кота. Такие мордочки всегда срабатывают с Юнги и в этот раз, естественно, все прошло без сучка и задоринки. Чимин умеет добиваться того, чего он сильно хочет, и за эту черту Мин любит его не меньше чем за все остальные. Юнги на самом деле не знает, кто из них скучал сильнее. Мин только кивает, не способный сделать хоть что-то. Его щеки пылают горячим огнем, выдавая с головой степень его смущения и, о мой бог, предвкушения. Он делает вид, что не видит, как Чимин пытается подавить в себе радостный визг и эту чертову улыбку от уха до уха. Собственные губы неосознанно растягиваются. Он такой влюбленный, что иного нет сил держать это в себе. В некоторых ситуациях, успокаивает себя Юнги, нужно просто перестать сражаться. Да, определенно. Иногда нужно отпустить все на самотек и посмотреть, что выйдет. И если это касается Чимина, то, ради дьявола, так еще интереснее. — Для начала нам нужно это снять, — томно заявляет Чимин, смотря из-под полуопущенных ресниц, и прихватывает ткань спортивных штанов. Он смотрит своими темными глазами в самую суть, в самое дно извращенной души, которую так старательно прячет Мин, и стягивает кольца одно за другим. Это выглядит весьма… интимно. Чимин просовывает несколько перстней в задний карман своих черных скинни и продолжает игру в гляделки. Финал. Конец. Катастрофа. Юнги закатывает глаза: этот ребенок просто невозможен. Стоит ли потворствовать Чимину в его заигрываниях? Определенно нет. Но, серьезно, когда Юнги мог перед ним устоять? Вопреки всем неудобствам, он сглатывает, отмечая, как неотрывно Чимин следит за дернувшимся адамовым яблоком, и кивает. Это не кажется таким страшным, когда он общается посредством молчаливых кивков. Возможно, он сможет пережить ближайшие часы без серьезных ванильных психологических травм мозга? — П-помоги… стянуть их… штаны. Пожалуйста, — к концу фразы он совсем затихает пялясь на грудь Чимина и отчаянно избегая чужого взгляда. Проведя носиком по коленкам, Пак тыкается короткими поцелуями в них же и произносит мелодичное «мгхм». Юнги будто смотрит на видеоролик с 6 новорожденными котятами. Настолько он умиляется с этой картины, хотя подтекст за ней стоит отнюдь не милый. Подцепив завязки, младший медленно тянет их на себя, ослабляя узел. Взгляд у него становится хищным, изголодавшимся. Эта резкая перемена, которую сложно уловить, если не знать младшего достаточно долго, может напугать. Стоит ли говорить, что тигрицы не так плотоядно смотрят на добычу, как делает это Чимин? По телу прокатывается томительная дрожь. Вот так вот легко сойти с ума, когда Пак Чимин припечатывает взглядом полным желания к компьютерному креслу. — Стой. М-м-м, есть кое-что, что я хочу сделать прежде. Позволь мне, хорошо, хен? Юнги хмыкает и откидывает назад голову, давая полный карт-бланш. Чимин раздвигает ноги Мина, те сдаются легко, даже не напрягшись. Его тело протискивается между ними, и Чимин ерзает на коленях, устраиваясь удобнее, а затем осыпает мелкими поцелуями внутреннюю часть бедра. Губы выцеловывают каждый миллиметр и медленно подбираются к оживившемуся на ласки члену. Касания пышных губ больше похожи на прикосновения пуха, настолько они нежные и воздушные. Но Юнги знает, что эти губы способны обмануть кого угодно, ведь, когда они обхватывают… ч-черт. В животе все приятно стягивается веревками желания. Мин чувствует, как напряжение особо сильно концентрируется и сдавливает внутри каждый его нерв, растягивая с трудом, как перегретую резину, и подготавливая к продолжению. Он так давно не получал разрядки, будто целая вечность прошла с их последнего раза. Пак вытаскивает наружу мокрый от слюны язык и проходится им по выпирающему бугру сквозь тонкий хлопок штанов. Он ощупывает языком выступающую головку и слегка посасывает, задерживая в плене мягких губ. Небольшое мокрое пятно, появившееся после его ласк, выглядит так непристойно, но отчего-то заводит еще сильнее. Чимин вытягивает указательный палец и пару раз прихлопывает сверху по очертаниям головки. Юнги шипит сквозь зубы. Старший хочет его убить за подобное дразнящее поведение, но лишь разводит ноги шире. Он съезжает задницей на край стула и хочет, хочет, хочет. Приглашает Чимина взять свое. Очертания выпирающей под влажной тканью эрекции кричат, что Мин готов к действиям и чиминовы подначки его совсем не утешают. — Наверно, их пора снять, — тихо резюмирует Чимин. — Как думаешь, Юнги-хен? Желание закатить глаза к потолку не удается подавить. Юнги без слов приподнимается с седушки, пока тот освобождает его от тисков штанов вместе с боксерами. Член бьется со шлепком о плоский живот под футболкой и стоит, гордо прижимаясь и пачкая первыми каплями смазки черный материал. Липкие разводы слишком ярко выделяются на темном цвете. Чимин комкает и откидывает штаны вместе с трусами куда-то в сторону кровати. Они перелетают через нее и валятся на пол. Юнги недовольно смотрит на это. — Я потом уберу. Аккуратно сложу в несколько раз и положу на полку в шкафу к другим штанам. Все как ты любишь. Только не злись, хен, — хихикая, тараторит Чимин, завороженно смотря на красивый, голый член. — З-заткнись, — румянец перекинулся со скул старшего на шею. — Сейчас не время для обсуждения вещей. Они замолкают, и Юнги в этой оглушающей тишине чувствует себя не просто раздетым, а полностью обнаженным, как оголенная проволока разорванного провода с искрящимися краями. Что-то внезапно режет спокойствие комнаты. Мин вздрагивает, на секунду задумываясь не послышалась ли ему. Дьявол… Чимин же не мог издать такой звук? Такой откровенный и такой предвкушающий стон он слышит впервые от своего парня. По всей вероятности, некоторое время на расстоянии все же идет на пользу — они настолько истосковались друг по другу, что готовы разом проглотить все без остатка. Во рту Пака скапливается слюна, обильно выделяясь: так сильно хочется взять в рот. Он гулко сглатывает, отчего кадык резко дергается. Чимин сам начал из далека, будто боясь преждевременно попасть на мину — теперь придется натягивать удовольствие до последней ниточки, пока та не порвется с треском. Сегодня, решает Пак, он первоклассно позаботится о своем хене и покажет ему настоящий рай за закрытыми дверьми. Юнги теряется под пристальным взглядом, но виду не показывает — только краску на лице он не в силах скрывать, но в остальном он само определение стойкости. Кто он все-таки такой? Не целомудренная же девица, чтобы теряться и смущаться под чужим взглядом на налитый кровью член, требующий внимания. — М-м-мх, хен… — Чимин прикусывает губу, не в силах совладать с эмоциями. — Я так скучал. Ты не представляешь сколько раз я… в душе. Так сильно скучал. Но вообще-то Юнги не стойкий. — Чимин-и, — ласково зовет Мин, захватывая чужой подбородок и заставляя смотреть на себя, — как только мне разрешат, я сразу сделаю все для тебя. Все, что пожелаешь. Я же знаю, как сильно ты во мне нуждаешься. Так же сильно как я в тебе, малыш. Хныканья Чимина разносятся тихими жалобными звуками по всей комнате. Он хочет подскочить, прижаться всем телом к старшему и стиснуть его так сильно как может в объятиях. Но не двигается обиженно смотря на повязку. Юнги лишь тихо смеется и гладит его по голове. Мягкость волос и тепло чужого тела так успокаивают. Он чувствует себя таким счастливым прямо сейчас. — Как только ее снимут, — Пак, как надутый птенчик, указывает пальцем в сторону повязки, — мы пойдем на свидание. — Конечно, Чимин-а. — В кино. — В кино. — На последний сеанс, — воодушевленно лепечет Чимин. — На последний сеанс. — С попкорном. — С попкорном, — утвердительно кивает старший. — И будем обниматься. — Еще бы. — И целоваться, — радостно добавляет Пак, выпячивая и чмокая губами. — Само собой. Чимин облизывается и, еле пряча улыбку, говорит: — А потом я тебе отсосу. Прямо там. В зале. — А потом ты мне… что?! — пищит Юнги. Хохот Чимина звенит по всей комнате, он почти заваливается назад на пол, а Юнги лишь жалобно стонет. — Мы это еще обсудим, — говорит Пак. Старший не успевает что-либо ответить и сказать, что подобное они обсуждать точно не будут. Юнги внимательно смотрит, как Чимин тянет его футболку к груди и заставляет прижать подбородком, чтобы она не мешалась. Он опускает руку на орган и осторожно трогает. Старший слегка дергается всем телом от касания руки, потому что пальцы странно холодные. Должно быть младший еще не до конца отогрелся, примчавшись с уличной прохлады и пронизывающего ветра. Ощущения идут вразрез с теми, к которым он давно привык, но член податливо поддается, истосковавшись по прикосновениям. Рука размеренно проезжается вниз по горячей плоти, почти закипающей от прикосновений. Как же это хорошо. Мозг вдруг отключается от реальности почти полностью, и старший отдается на волю приятных ощущений. Он вспоминает то фото и Чимина в душе. Представляет, как его кроткие стоны перекрывались барабанным гулом капель и ладонь, та же, что сейчас трогает его член, дрожа, впивалась в кафельную стену в попытках сохранить хоть какое-то равновесие. Юнги закусывает щеку изнутри. Это так хорошо, что почти невыносимо. На кончике обильно проступают капли естественной смазки. Чимин вскидывает брови и заинтересованно смотрит на напряженное лицо старшего. Он шумно дышит и его глаза прикрыты. Пак гадает, что же послужило толчком к новой волне возбуждения. Парень растирает капли большим пальцем по головке, а затем медленно ведет по всей длине, легче скользя рукой. Так мокро и запредельно горячо. Рука Юнги сама нащупывает затвердевший сосок под материей. Он круговыми движениями проходится по одному, не имея возможности ласкать второй, сначала по часовой стрелке, а потом против. Старший не замечает, как закидывает голову, отчего ткань футболки распрямляется и опускается почти до напряженного живота, уже блестящего от редких пятен смазки. Едва сжимая правый сосок, он отпускает с губ тихий стон, смущенный и будто такой, который никто не должен слышать. Юнги отдергивает руку и испуганно распахивает глаза. Он делал это под пристальным взглядом задержавшего дыхание Чимина. Младший сглатывает, опускает глаза вниз и в упор смотрит на то, как его рука активно трет стояк. Он проворачивает руку вокруг основания и с характерным звуком вновь поднимается к головке. Член невероятно твердый. Его хен и правда так сильно нуждается. Горящие глаза неотрывно следят за действиями собственных гибких кистей. Он так сосредоточен, будто собирает спичечный домик. Под этим взглядом даже немного неуютно, он прошивает до кончиков подгибающихся пальцев на ногах. Мин неловко ерзает в попытках удобнее устроиться и чуть не спадая с кресла, чтобы исключить любое напряжение плеча. В какой-то момент возникает ощущение, что младший даже не мигает. Юнги судорожно выдыхает, даже не заботясь, что вместе с горячим потоком воздуха изо рта вырывается пара крошечных капель слюны. В глазах Чимина столько энтузиазма, что это подкашивает. — Намджун-хен сказал мне сегодня, что тебе нужно расслабиться. Он такой неловкий, когда хочет помочь, но не знает, как сказать о чем-то настолько смущающем, — посмеивается Чимин. — Ты правда так сильно напряжен, хен? Юнги вздрагивает и кривит лицо. — Стоп. Нет, Пак Чимин. Не смей. Чимин смотрит своими невозможными глазами, откровенно веселясь и даже не скрывая плохую имитацию непонимания на лице. Он переносит вес на пятки и упирается кулаками в бедра старшего, чтобы лучше рассмотреть его лицо. Юнги добавляет, держась за переносицу и разжевывая, как ребенку: — Не упоминай Намджуна, когда дрочишь мне. Этот отвратительно, черт возьми, — Юнги пытается прикрыть пылающие щеки, утыкаясь в собственное плечо носом под мягкие смешки Чимина и, черт, до чего же он милый. У младшего в животе чертова вечеринка образцов энтомологии. Мокрые от пота и смазки и похолодевшие от волнения руки, которые с упоением всегда осыпает комплиментами Юнги и которыми Чимин упирается в бедра, крепко сцеплены в кулачки. Согнутые ноги плотно прилегают к округлой заднице и скорее всего скоро начнут затекать. Идеальный угол почти в 90 градусов между спиной и ногами говорит о его близком к возбужденному взрыву состоянию. Взглянуть в район ширинки Юнги так и не решается, но уже знает, что там. Не одному Мину здесь жарко и тяжко. В какой-то момент Чимин мычит, а после плотно придвигается между бедер Юнги, почти наваливаясь на его ноги локтями. Он опускает ладони на тазовые косточки, нежно оглаживает массирующими движениями и застывает на мягких, расслабленных мышцах бедер. Пак самозабвенно мнет в руках мягкую кожу, не переставая каждый раз поражаться насколько она потрясающе приятная на ощупь. А этот оттенок… будто всего Юнги обволокло тонким слоем топленого молока: оно обволакивает, покрывая тонкой атласной пленкой и заставляя охать как от взгляда, так и от прикосновений. Так эстетично, так подходяще старшему и его бедрам. И совсем не такие как у самого Чимина. Те крепкие, гладкие, с блестящей кожей и поражающие своей упругостью. Нервные манипуляции с футболкой, которую тряс старший и отвлекался этим, мгновенно прекращаются: Юнги снова высоко поднимает ее в попытке занять хоть чем-то руку и не сорваться, чтобы сделать уже что-то со всем этим. Старший отталкивается пятками от ножек кресла и устраивается удобнее на сиденье, мысленно готовясь к туру в парк наслаждений. Потому что очевидно Чимину надоело затягивай с прелюдией. Нависая головой над членом, младший вдруг поднимает голову и смотрит на Мина. Он ищет что-то в его темных глазах, подернутых туманной пеленой, а Юнги не понимает, что там можно искать. Вот же он, прямо как на ладони перед Чимином — искренний, горячий и любящий. Всегда таким был. Но этот мутный и вожделеющий взгляд с масляным блеском в зрачках Юнги хочет чувствовать на себе всегда. Вдруг ему так сильно захотелось поцеловать Чимина до тянущей ломоты в костях, но этот резкий порыв не представляется возможным воплотить в реальность. Поэтому он просто смотрит, смотрит и тонет в невероятном приливе нежности и безграничной любви. Прежде чем обхватить ртом пульсирующий член, он последний раз оглаживает его костяшками пальцев, вызвав судорожный вдох, и широко открывает рот полный слюны. Язык тут же показывается наружу и выгибается полукругом, чтобы повторить форму к дуги. Задевая мокрым кончиком мошонку, Чимин ведет снизу-вверх от самого основания, плотно прилегая к горячей плоти языком. Он проходится по сплетению вен, чувствуя их выпуклость. Кровь внутри бьется горячим потоком, пульсирует неустанно, гоняя наслаждение по клеткам. Юнги физически может почувствовать, что такое настоящая эйфория. Чимин языком обводит форму органа, слегка надавливая на чувствительную кожу. Младший мычит и нетерпеливо ерзает задом по пяткам с каждым своим движением. Кончиком он тычет в уздечку, задержавшись там чуть дольше, чем требовалось, и вызывая у Юнги первый полноценно громкий стон. А затем он насколько может широко открывает рот и насаживается до половины. Смачивая член полностью в собственной вязкой слюне, Пак продвигается дальше и утыкается носом в поросль волос. Ему трудно дышать, но это так невероятно. — Юнги-хен, — зовет Чимин припухшими губами, когда выпускает кончик члена изо рта, — тебе хорошо? Скажи, что тебе хорошо. Господь Всемогущий, он правда спрашивает об этом сейчас? В такой момент? Юнги сглатывает и, замечая, как Чимин ждет ответа с открытым растраханным ртом и не предпринимает никаких попыток продолжать, хмуро выдаёт: — Посмотри, как твердо у меня стоит, Пак Чимин, и прикинь сам. Кажется, он слышит скрип собственных зубов. — Ну, хе-е-он, — ноет Чимин и облизывается, выпячивая пухлые губы. Он напрашивается на похвалу, это очевидно. Юнги сдается, даже не пытаясь. Младший слишком близко к его члену. А его дыхание, опаляющее влажную головку, адски горячее. Поэтому Юнги сдается. Вовсе не потому, что он не может противостоять Чимину, когда тот дуется, как ребенок которому не позволяют завести щенка. Вовсе нет. — Мне… боже, мне очень хорошо, Чимин-а. Чертовски горячо и хорошо. Ты очень хороший мальчик, который хорошо заботится о своем хене. Ты такой хороший, Чимин-а. Часть о том, что «стоит тебе только вновь обернуть пару своих чертовски мягких и прекрасных ладошек вокруг моего каменного стояка, и я тут же кончу» он предусмотрительно умалчивает. Не стоит Чимину знать о таком, иначе в его убойном арсенале появится еще один рычажок воздействия на Юнги, а он и так не способен совладать с этим чудом. Чимин ерзает на заднице, наслаждаясь словами Юнги, и просто безбожно кайфует от похвалы. Он улыбается, и его улыбка сияет так ярко, что Мин всерьез задумывается, а не носить ли ему в присутствии Пака солнцезащитные очки. Этот мальчишка такой невозможно яркий. — Ты лучший, Юнги-хен, — выдыхает Чимин с такой нежностью во взгляде, что у Юнги сердце останавливается. Нет, серьезно, когда он начал встречаться с Чимином, Юнги и подумать не мог, что когда-нибудь будет задумываться о приобретении карманного дефибриллятора. Пак хихикает с замешательства старшего, перетекающего в странное смущенное бормотание и опять припадает к члену, чтобы сладко простонать посылая вибрации и хорошенько растянуть свой мокрый рот на нем. И слава всем богам, думает Юнги, потому что хотя бы так Чимин не видит его ярко-алых щек. Пухлые губы, влажные и красные, обхватывают член так чертовски красиво и хорошо, а в горле нестерпимо горячо и тесно. — Б-блять, Чимин-а… Мин сейчас точно не на этой планете и не в этой вселенной, потому что в их реальности не существует такого сильного удовольствия на грани помешательства. Пак выпускает член изо рта, пошло причмокивает губами, утыкается в бедро, тяжело дыша, и протяжно стонет. Неужели ему настолько сильно нравится это, думает Юнги? Юнги рефлекторно дергает ногой — просто догадка, которую он хочет проверить. Он сдвигает ее чуть вперед, прямо между чиминовых ляжек, и чувствует, что да, блять, Чимин в полнейшем восторге от того, что делает. Вот так вот, сидя на полу и громко хлюпая смазкой, смешанной со слюной. Потому что его собственный член в узких джинсах стоит так, что ширинка натягивается чуть ли не до треска. Мин даже не представляет насколько его головка сейчас болезненно трется о жесткую ткань, а ведь его малыш очень чувствительный. Мин продвигает ступню дальше — к чиминовой промежности и трет носком снизу. Он попадает аккурат по обтянутым штанами поджавшимся яичкам и мгновенной чувствует вцепившиеся в голень все еще влажные ладони. Дыхание Чимина срывается на короткие судорожные вдохи, и он жмурит глаза, боясь пошевелится. Чимин облизывает глянцево сверкающие губы и отодвигает чужую ногу, нежно улыбаясь. Ради удовольствия, своего любимого хена он готов потерпеть. Он сочно облизывает чувствительную головку по кругу, посасывает ее с нажимом. А после вновь вбирает орган в рот, легко скользя по нему до упора. Чимин в среднем темпе двигает головой, имитируя поступательные движения и каждый раз старается задеть выпуклость головки узким кольцом рта. Кончик языка прокручивается, упираясь в уретру и вызывая шумный восхищенный вздох. От покорности, с которой горячий рот Чимина принимает его внутрь в глазах у Мина мутнеет. Вся картинка плывет белыми яркими пятнами, возникающими то тут, то там. Мокрая полоса слюны вперемешку с предэякулятом стремительно течет по его яйцам, стекая на обивку и пачкая его любимый стул. Он хочет возмутится или посетовать на то, какие они грязные с Чимином, но не находит в себе силы. Ему так хорошо, что он просто дрожит от доставляемого этим чертовски умелым ртом удовольствия. Все слова таят на языке, так и не сцепившись в цельное предложение. Юнги даже не заметил, как тонет в собственных беспорядочных бормотаниях и начал поддаваться бедрами в такт. Чимин открывает глаза и смотрит на то, как напрягается Юнги: челюсти плотно сжимаются, линия скул четко выражена, резкие вздохи сквозь стиснутые зубы и хмурые брови. Ох, и конечно проклятый румянец. Щечки старшего очаровательно покрылись розовыми пятнышками, что говорило о крайней степени смущения. Неужели он настолько смутился от этого? Младший думал, что они давно уже преодолели порог смущения и перестали прятаться друг от друга с краснеющими щеками, но, вау, он был так чертовски не прав. Юнги открывает глаза и недоуменно смотрит, не понимая этой небольшой заминки. Пак плавно выпускает плоть изо рта, с причмокиванием отстраняясь. Юнги клянется, что почти готов разочарованно заскулить. И это очень плохо для его гордости. Точнее для ее остатков. — Ты такой красивый, — шепчет Чимин мокрыми губами, по которым размазана вязкая слюна со смазкой и выглядит просто кошмарно сексуально. У Мина воздух в груди густеет. Он понятия не имеет как Чимин это делает, но… дышать ведь в его присутствии всегда было так сложно, да? — Заткнись, — старший закрывает глаза рукой, но от Чимина не укрылось, как его щеки становятся на тон ярче и румянец плавно перекидывается на шею, — просто… молчи. — Но на самом деле это даже забавно, — хихикает Чимин. О боже. Его гордость прямо сейчас крошится, как песочное печенье. Младший совсем вошел в раж и почувствовал себя хозяином положения, имеющим всю возможную власть, что в принципе было правдой. — Чего тебе там забавно? — зло шипит Юнги, не чувствуя приятного давления вокруг члена и довольствуясь лишь разочарованием от холодка пускаемого по горячей плоти. Он сильно дрожит всем телом, но по-настоящему разозлиться на Чимина все еще не в состоянии. — Забавно, как суровый рэпер настолько чувствительно реагирует на малейшие касания и готов скулить от желания кончить. Рука младшего скользит вверх по члену, сжимает головку чуть-чуть, и плавно опускается вниз до щекочущих ребро ладони волосков. Мин трясется всем телом и чувствует, как пальцы на ногах поджимаются. Это чувствуется так хорошо. Запредельно. И эти поддразнивания лишь подливают масла в огонь. Ладони Чимина вот-вот сведут его с ума. Он уже на грани помутнения рассудка из-за воздержания, а учитывая, как долго и томительно играет в кошки-мышки с ним Пак, хочется просто встать, развернуться и уйти из комнаты прочь, хлопнув дверью. Мин выбирал обычно этот вариант заканчивая таким образом все бессмысленные споры между ними. Потом они просто садились и спокойно обсуждали все, когда Чимин переставал обижаться, а Юнги злиться. Но сейчас уйти не вариант. Да и смог бы он? Остается лишь краснеть нещадно и позволять Чимину творить все, что вздумается. Потом Юнги отыграется, о да, Чимин запомнит этот урок и что не стоит быть таким задиристым и высокомерным мальчишкой. Юнги видит, как Чимин цепляется обрезанными под ноль ногтями в кожу, шаря вперед до тазовых косточек и ища хорошую опору, чтобы перейти к более грубому и быстрому темпу. И тут Чимин делает одну сумасшедшую, но чертовски восхитительную вещь: поднимает аккуратно придерживая ногу Юнги и закидывает себе на плечо. Его ладошки хоть и небольшие, но такие чертовски сильные. Это позволяет пристроится еще ближе и взять еще глубже. Хотя Мин очень сомневается, что есть куда, но Чимин шлет все его сомнения и в очередной раз доказывает, что с ним лучше вообще не думать. Пальцами здоровой руки Юнги впивается в свободное плечо младшего и протяжно стонет, когда Чимин взяв на всю длину начинает активно насаживаться, помогая себе языком и поглаживая горячую плоть. — Ах-х, черт, Чимин-а, — не в силах сдерживаться Юнги откидывает голову на подставку для головы и только сейчас понимает насколько его затылок и шея покрылись потом, — да, вот так… блять, как же хорошо… Где-то глубоко внутри он разрывается на мельчайшие частицы, на атомы, его мозги сливаются в разноцветную кучу какого-то безумного «воу» и «вау». Чимин расслабляет мышцы глотки и слегка хлопает по расслабленной ляжке Юнги все еще отяжеляющей плечо, как бы говоря «давай, малыш, ты тоже можешь действовать». Потерянный в веренице беспорядочных толчков до Мина туго доходит, что от него хотят. Когда он соображает, то упирается пятками в пол для опоры и ритмично вскидывает бедра, постанывая от удовольствия. Он начинает в своем темпе вторгаться в тугую узость рта, чувствуя, как там потрясающе влажно, горячо и туго. В уголках глаз Чимина проступают капельки слез, он едва может дышать, но одна мысль, что Юнги с таким рвением и обожанием трахает его глотку, заставляет член в штанах нервно дергаться и изнывать от томительного возбуждения, которое накидывалось на него петлями с момента появления в этой квартире. Чувствуя тяжесть набухшего и увеличившегося члена во рту, младший резко и очень высоко всхлипывает, не способный на более членораздельные звуки. — Ах-х!.. Боже, Чимин-а, — скользкое трение усиливается до предела, а дыхание Юнги становится донельзя неровным и рваным. — Я сейчас, Чимин-а… Блять, я почти… Волнующий трепет пробегается по всему его естеству, приятно оседая на дне. Юнги чувствует ритмичные сокращение мышц и горячая сперма выталкивается точками, заполняя горло Чимина. Его будто всего сводит нестерпимой судорогой, тело беззащитно подчиняется и отзывается приятной ломотой. Пак глотает все, что ему предлагают и удовлетворенно мычит. Мин открывает устало глаза и дышит загнанно, смотрит, как Чимин отстраняется и зацеловывает колени и бедра. В груди сердце трепещет так сильно, что это почти больно. Он так сильно любит. Так чертовски сильно любит. — Я сейчас, — хрипло шепчет Чимин и поднимается на трясущихся ногах. Его губы красные и опухшие, а лицо влажное от пота, но вид невероятно удовлетворенный. Пока Юнги сидит в кресле, чувствуя грязь под собой и неприятную склизость под задницей, он слушает шум воды и хочет поскорее обнять Чимина. Это стало жизненной необходимостью. Пак возвращается с мокрым полотенцем, обтирает Юнги и велит ложится в кровать, потому что ему нужен отдых. Мин не сопротивляется. Чимину невозможно сопротивляться. Да он и не хочет. Покорно лежит, смакуя остатки послеоргазменной неги, слушает тихое журчание воды из ванной и ждет, пока его любимый малыш подарит самые теплые в мире объятия. Юнги слышит отголоски того, как Чимин возвращается через минут пятнадцать, чистый и вкуснопахнущий, когда он уже практически дремлет, сраженный сонливостью. Чувствует кожей счастливую улыбку младшего, а затем и лучшие в мире ладони, которые аккуратно обхватывают его талию. И Юнги знает, что они его никуда не отпустят. Как и он их.