***
Во-первых, когда они еще только познакомились, Антон на первое свидание позвал его в мясной ресторан. Тогда Арсений охотно согласился, потому что «слава богу не рыба». Хотя он точно не ожидал, что в чужом заказе будут двенадцать ребрышек, а сам заказчик мило улыбнется и спросит: — А ты что будешь? — Арсений вообще-то подумал, что это для них двоих. Как вообще в такое худое тело может поместиться двенадцать кусков мяса? Оказывается, что очень легко — секрет в том, что у того по всей вероятности нет никаких внутренних органов кроме желудка, который занимает все пространство. Антон ест свои ребрышки с такой жадностью, что Арсений боится, что тот себе пальцы откусит. Еще Арсений боится, что этот ценитель мяса будет вылизывать тарелку. Антон вылизывает тарелку, когда заканчивает есть и откидывается на спинку дивана, свешивая язык на бок, как настоящий пёс. Арсений бы не удивился, попроси его почесать пузико. — Антон, а ты знаешь, что не совсем прилично вылизывать тарелки в общественном месте? — Арсений старается сказать мягко, будто почти не упрекая, но не получается. Это настолько противоречит чувству прекрасного человека, который с удовольствием вернул бы в моду салфетку на колени и нож в правую руку, что более мягких интонаций не выходит. — Прости, если тебя это смущает, то в следующий раз я так не буду делать, — немного виновато говорит Антон. Арсений думает, что следующего раза может и не быть, но потом сталкивается глазами с чужими и понимает, что еще одно свидание точно не за горами. Потому что вы видели эту мордочку побитого щенка? *** Во-вторых, именно эти щенячьи глазки и являются тем, что приближает Антона к образу собаки. Арсений не знает, пользуется ли тот этой своей суперспособностью специально или нет, но делает он это постоянно. Каждый раз, когда Антон по неуклюжести своей разбивает какую-либо вещь или случайно говорит что-то, что может расстроить Арсения, то смотрит с такой преданностью в глазах, что хочется простить все. Как-то раз, когда они уже начали встречаться, Антон сжигает сковородку, пытаясь приготовить завтрак. По всей квартире пахнет гарью, а на кухне обнаруживается виноватый, который пытается соскоблить практически черный белок. Пытается соскоблить вилкой с чужой новенькой хромированной сковородки, с антипригарным покрытием, между прочим. Только стоит Арсению начать злиться и набрать в грудь воздуха, чтобы высказать, что он думает по этому поводу, как Антон начинает торопливо извиняться. — Арс, прости меня, пожалуйста, я так хотел сделать тебе завтрак и принести в постель. Я помню, как когда мы неделю назад с тобой смотрели фильм, ты говорил, что хотел бы так же. И, ну, я подумал, что хочу сделать тебя этим утром счастливым и… — Антон осекается и виновато смотрит на свои руки, в которых и есть то самое «и». После чего он вскидывает взгляд, чтобы проверить, сильно ли на него злятся. Глаза такие растерянные, слегка округлившиеся, но сияющие. Вообще ученые говорят, что зеленый — самый успокаивающий цвет, и Арсений не может не согласиться с ними в эту минуту. Поэтому он тихо качает головой и даже смиренно улыбается — смотрящий на эту реакцию Антон почти виляет хвостом. Арсений потом пытается съесть то, что не сгорело окончательно, потому что старания его парня ему вдруг становятся важнее любых вкусовых ощущений.***
В-третьих, Антон невероятно послушно реагирует на команды — это Арсений выясняет, когда они едут в свое первое совместное путешествие. Конечно, «Давай сгоняем в Сочи на недельку» не совсем путешествие, но точно первый раз, когда они проводят так много времени рядом. Хороший мальчик Антон всегда останавливался как вкопанный, когда Арсений говорил «стой», садился, когда слышал «сиди смирно» — как-то раз он даже уселся на пыльный асфальт, хотя имелось в виду вовсе не это. Отдельного упоминания стоит то, как Антон подрывался, когда Арсений в любом предложении упоминал слово «гулять». — Шаст, пойдем сегодня прогуляемся по городу, посмотрим достопримечательности, м? А то мы только на пляже и лежим, — Арсений спрашивает, рассматривая город за окном. За его спиной тут же слышится грохот — Антон упал с кровати, когда подскочил, услышав заветное слово. Он и правда любит гулять: ему нравится разговаривать, неторопливо переставляя ноги, или рассматривать новые, непривычные глазу здания, но больше всего ему нравится найти стайку птиц и резко прыгнуть к ним, чтоб те испугались и прикольно захлопали крыльями. Арсений на такое поведение только ухмыляется. Именно в этой поездке и именно после очередного прыжка Антона на бедных голубей, Арсений впервые говорит, что любит, получая в ответ: — Смешно они все-таки этими своими крыльями машут, — бодрым голосом, а потом, — и я тебя, — немного смущенным.***
В-четвертых, тот факт, что Антон может дотянуться до носа языком? Если он вдруг пачкается пломбиром, когда ест мороженное, то вместо того, чтобы стереть его салфеткой — ну или хотя бы рукавом кофты — он просто лижет кончик. В этот момент Антон напоминает собаку, которой на морду положили кусочек мяса. Вообще этот язык — тайный кинк Арсения. Он понимает это, стоит им только съехаться. Антон часто облизывает губы или обводит языком край зубов, но еще чаще он высовывает его целиком наружу, как бы изображая усталость. Язык розовый, горячий и мокрый, и Арсению постоянно хочется сжать его пальцами. Когда они целуются, то именно Арсений становится инициатором французского поцелуя. Он может слегка прикусить чужой язык или наоборот долго оглаживать своим, посасывать. Слюны в таких поцелуях всегда сполна, но ему и это нравится, хотя раньше таких наклонностей не замечалось. Арсению почему-то становится стыдно от своих желаний, и он старается оградиться от них. Хотя долго терпеть — это вообще не его. *** Когда Арсений размазывает крем по коже после душа, то Антон сидит за спиной и глубоко вдыхает — нюх у того развитее некуда: хоть ищейкой становись. — Ну что ты там так громко дышишь, — наигранно недовольно спрашивает Арсений, отставляя баночку. — Эта хуевина так вкусно пахнет, что у меня аж слюнки текут. Правда, она сто пудов на вкус мерзкая, — последнюю часть Антон говорит почти грустно. И у Арсения созревает план. Он зачерпывает двумя пальцами совсем немного крема и вытягивает руку. Крем натуральный и какой-то пиздец дорогой, но сейчас это все мелочи. — На попробуй, он вроде немного сладкий, — Арсений смотрит лукаво: он в душе не знает, какой на вкус этот крем, но разжечь Антона словами — проще простого. Тот вылупляет на него свои глаза и слегка подается вперед, касаясь самым кончиком языка. Он закрывает и открывает рот, пытаясь прочувствовать нравится ему или нет, в раздумьях он даже немного склоняет голову на бок, как это делают все песики. — Реально сладко, это че, манго какое-то? — Да, — не думая отвечает Арсений, снова поднося к Антону пальцы, напоминая, что он слизал еще не все. — Люблю манго. Только это крем для тела, а не для торта и жрать его просто так вредно. Да и я не конч, чтоб кремом питаться, — явно растроенно. — А ты с меня его слижи и будет и немного, и вкусно, — заговорщицким тоном говорит Арсений, слегка краснея. Антон приподнимает брови в немом удивлении и смотрит в чужие глаза, пытаясь понять, чего от него хотят. В этот раз два пальца с остатками крема тыкаются прямо в губы, из-за чего Антон забывает свои мысли и просто послушно открывает рот, чтобы облизать. В какой-то момент это переходит в то, что Арсений просто трахает в рот пальцами, доставая ими почти до горла. Антон проводит языком между ними, собирая все остатки сладкого крема, а после начинает вылизывать уже ладонь целиком: на ней есть легкие мозоли, которые Антон изучает особенно тщательно. Он проводит языком по линии жизни и говорит: — Вижу, что будешь жить долго и счастливо. — А ты вообще не будешь жить, если сейчас остановишься, — ворчит Арсений — ему не до шуток. У Антона в глазах смешинки и желание побесить Арсения. Но еще больше ему явно хочется побыть хорошим мальчиком и сделать то, что его парень хочет, поэтому он размашисто лижет предплечье. Проходится всей площадью языка от запястья до сгиба локтя, а после самым кончиком обводит родинки. Арсений знает, что не должен возбуждаться от слюней на руке, но, как всем давно известно, каждый дрочит, как он хочет, и никто не имеет права его осуждать. Когда Антон лижет вдоль ключицы, слегка прикусывая ее напоследок, у Арсения пальцы на ногах поджимаются. Он толкает русую голову вниз к соскам и сжимает пальцы в волосах. Антон поочередно языком обводит горошины по кругу, не прикасаясь руками — он подсознательно чувствует, что Арсению сейчас они не нужны. Вместо этого он перехватывает чужие руки, чтобы те не смогли ему помешать или остановить. Мокрые прикосновения языка чередуются с мягкими поцелуями обветренных губ и аккуратными прикусываниями. Соски слегка набухают, становятся почти малиновыми, а самое главное — очень чувствительными. Когда Антон дует на них, то по всему телу Арсения пробегают мурашки, и тот хочет попросить остановиться — это все уже на грани с болью. Только изо рта вылетает только полузадушенный стон. Антон тыкается кончиком языка, а потом снова всасывает каждый сосок по очереди. Он все еще придерживает запястья Арсения руками, мешая тому контролировать его. От шастунского рта спускается ниточка слюны на уже и так блестящую грудь — Антон размазывает ее одним широким движением языка, ведя мокрую дорожку к пупку. — Без крема все-таки вкуснее, — доверительно сообщает он, оторвавшись на секунду. Но Арсений его не слышит. Все слова в голове путаются, а сил хватает только на то, чтобы держать глаза широко открытыми — он не готов пропустить ни секунды этого шоу. Попов мечтает пошевелить руками, взяться за плечи Антона и корректировать траекторию движения, но не может. Арсений ерзает на постели, подкидывая бедра, когда чужой язык пробегается по блядской дорожке, от чего оставшееся после душа полотенце окончательно соскальзывает. Антону нравится полностью контролировать ситуацию: Арсений в сексе чаще всего главный — и не важно, что подставляется именно он — но сейчас чувствуется, что нужный пароль наконец-то подобран. У самого уже стоит от этого тяжелого дыхания и хриплых полустонов, но Антон сохраняет ясность сознания. Он понимает, что следующим логичным шагом должно было стать прикосновение языка к члену, но раз сегодня у него есть небывалая возможность проявить власть, то Антон собирается воспользоваться ею по полной. Арсений обычно даже не хотел разговаривать о римминге. Но сложно разговаривать, когда даже не можешь имя свое внятно назвать. Антон впервые отпускает руки Арсения и аккуратно переворачивает его на живот. Попов будто выходит из транса, хлопает глазами и хочет было остановить Антона, но тот начинает рисовать языком узоры на соленой от пота спине, и все забывается. Антон все еще чувствует хрупкость момента, поэтому старается подольше задержаться на лопатках и пояснице — он боится испугать. Когда дыхание его парня снова становится глубоким и резким, то становится понятно: пора. Он проводит языком по расселине и слышит особенно громкий вздох с примесью поскуливания. Антон на пробу прикасается языком к кольцу мышц и улыбается. На вкус ничем не отличается от остальной кожи, поэтому он снова задается вопросом, почему Арсений запрещал ему все это время. Он тщательно лижет, оставляя много слюны, которая стекает по подбородку и капает на так удачно оставшееся под чужим телом полотенце. Антон на пробу толкается кончиком языка и неожиданно не встречает никакого сопротивления. Арсений наконец-то доверился ему в полном понимании этого слова. Краем уха он слышит шепот, который почти проскальзывает мимо сознания. — Как я потом тебе буду в глаза смотреть? — Так же, просто с большим уважением, — вспоминает шутку из какого-то паблика Антон. Ему действительно смешно. Как этот мужчина сейчас может думать о таких глупостях? Раньше надо было думать, когда подбивал на это сам. Антон продолжает вылизывать Арсения, периодически толкаясь языком глубже, и, наконец, проскальзывает рукой в свои штаны. Он дрочит быстро, потому что сегодня его удовольствие не в этом. Когда Арсений стонет так громко, что Антон от удивления дергается, то становится очевидно, что пора уже заканчивать — и так уже у обоих голова кругом идет. Он так же быстро додрачивает Арсению, доводя того до одиночного громкого вскрика, и оба падают, пачкаясь в сперме. — Господи, Антон, даже животные так себя не ведут, — отдышавшись говорит Арсений. — Да похуй, — Антону похуй. Он только притягивает Арсения ближе к себе и напоследок лижет плечо, проваливаясь в сон. Чуть позже Арсений обязательно будет ругаться за беспорядок и говорить, что нельзя было засыпать не помывшись, но сейчас никому из них до этого дела нет.