***
Вей Юн сидит на полу в своем маленьком, пронизанном тишиной доме, разложив на коленях дорогие шелковые одеяния. Она осторожно гладит прохладную ткань тонкими белыми пальцами и кусает губы, прикрывая глаза. Это серые, туманно, дымно-серые одеяния с едва заметными на таком цвете узорами плывущих облаков. Одеяния, сшитые специально для нее, которые она носила долгие несколько лет. Мягкие, теплые одеяния, позволяющие ей скрываться в тенях и легко прятать грязь и кровь по подолу. Они все еще пахнут терпкими благовониями и сандалом. Пожалуй сандалом — слишком слабо. Приходится подносить их к носу, утыкаться в них лицом, чтобы почувствовать этот успокаивающий, навевающий чувство безопасности аромат. В доме Вей Юн так не пахнет. И поделом ей. Ей, наверное, сразу надо было понять, что не получится. Не выйдет у нее в очередной раз совершить невозможное. Не сумеет она стать хорошей женой, примерной женщиной, ожидающей мужа с ночной охоты и готовящей для него суп. И сердце не выдержит… Просто не получится. Так и вышло. Они пытались. Пытались… Вот только кому нужна как жена темная заклинательница? Кто сможет терпеть, что его, его Орден и семью год за годом поливают презрением?.. Кто смирится с женщиной, не способной ни быть хозяйкой в доме, ни подарить супругу детей? Она ничего не могла. Заботиться о доме не умела. А материнство для нее давно закрыли смерть и темный путь. Вот так и вышло… Может он и любил ее. Вей Юн не знает, и это самое — самое худшее. Просто однажды появились недомолвки. Просто однажды он стал позже приходить домой и перестал брать ее с собой на охоты… Просто однажды они начали ссориться. Она перестала справляться с давлением и шептала об этом в одиночестве, в тишине их общего дома… Потому что рядом не было человека, которому в плечо она могла бы бормотать эти сорванные, горькие слова, наполненные незаслуженной обидой. А потом все закончилось, оборвалось таким образом, что Вей Юн не могла больше находиться в Облачных Глубинах. Не могла терпеть наигранное сочувствие. Не могла оставаться рядом с Лань Циженем, который ненавидел ее. Не могла смотреть в глаза Сиченю, который винил ее во всем, даже если она никогда не была виноватой. Именно тогда, Вей Юн собрала свои вещи и ушла. Спустилась с горы и шла-шла-шла до самого края мира, до самой глубокой, затерянной в лесах деревни, чтобы пройти еще дальше и поселиться за ли от них. У озера. У прекрасного, глубокого озера полного прозрачной, теплой воды, в котором по весне начинали цвести лотосы… Как когда-то мечтала. Там она построила дом… Крохотный домик с большой верандой. С деревянными полами и стенами, пахнущими древесиной и теплом… С хрупкими оконными рамами, исписанными ее рукой цветами, птицами и животными… И осталась жить. Из близких у нее осталось два человека. Верный Вэнь Нин. И А-Юань. Да и тот… Кто бы мог винить добросердечного мальчика в том, что ему тяжело навещать свою нестареющую, но все равно старую, приемную мать?.. Кто бы мог обвинить его в той же горькой, печальной тоске, скрывающейся за теплой улыбкой и серыми гранитом глаз?.. Вей Юн не обижается. Вей Юн целует сына в щеку, называя «Редиской» и советует не приходить. Советует жить. Советует любить и помнить, но не скорбеть. Она его отпускает.***
— Лань Чжа-а-ань! — Смеется Вей Юн повисая на чужом плече. Она только пришла. Вылетела из кустов с улыбкой, хватаясь пальцами за рукав чужого ханьфу. Ванцзы только смотрит своими глубокими глазами и кладет ладонь на струны, опуская голову и пряча такой пронзительный взгляд. — Нет, Лань Чжань! Не прекращай! — Девушка качает головой. Отпускает его и ложится на спину на траву рядом, закидывая руки за голову и расслабляясь. — Я так давно не слышала, как ты играешь! Сыграй, пожалуйста, еще! Мужчина смотрит на нее еще пару мгновений. Смотрит, поджав чуть заметно губы. Но после отворачивается к гуциню, собираясь играть. И его пальцы чуть заметно дрожат, прежде чем касаются струн. По залитой солнцем поляне разносится плавная, мягкая мелодия. И Вей Юн сквозь ресницы смотрит на белоснежные, идеальные руки, извлекающие столь прекрасные звуки из инструмента. Смотрит на мозолистые сильные пальцы. На чуть заметные суставы и выступающие костяшки. На запястья видные в покрытых голубыми узорами рукавах…***
Вей Юн разглядывает курильницу. Хрупкую, керамическую курильницу, стоявшую когда-то в цзиньши, и которую она забрала с собой, когда поняла, что там ей больше не место. Позади нее то и дело вздыхая сидит Вэнь Нин, прожигая спину печальными, взволнованными взглядами. Девушка не обращает на него внимания, сосредоточенно скользя руками в нескольких сантиметрах от поверхности вещицы. Энергии от нее не ощущается. Кажется, что ничего особенного тут и нет… Да и зажигали ведь они эту самую курильницу в Облачных Глубинах. Вей Юн помнит, как следила с постели, развалившись поверх одеял, как изящных руки в почти медитативном темпе протирали хрупкую керамику, готовили новые благовония… Подкладывали угли. Как тонкие губы изгибались в чуть заметной улыбке, потому что он ощущал ее взгляд на себе… Магии не чувствуется. И она все же прикасается ладонью к прохладному боку. Ведет медленно пальцами по узорам, хмуря брови и кусая губу… — Госпожа Вей, — Начинает по новой Вэнь Нин. И его голос звучит неуверенно… Но слух все равно режет это старое и глупое «Госпожа Вей». Когда-то — молодая госпожа. Но никогда — госпожа Лань. Никто не называл ее так ни единого раза за всю ее замужнюю жизнь… Интересно, мадам Юй чувствовала тоже самое?.. — Это м-может быть опасно, — Не прекращает лютый мертвец. — И это неправильно! Госпожа Вей!.. Мы не знаем, куда именно отправляется ваша душа во время таких снов. Я не чувствую вас… — А-Нин, — Обрывает она его мягко. Вей Юн поворачивается к нему, берет осторожно его ладонь, не поднимая взгляда от холодных, мертвых пальцев. — Я знаю. Я все это знаю… Я просто… Мне нравится разговаривать с Лань Чжанем и проводить с ним время. Он… Такой, каким я его не застала. Совсем другой. Не подросток. И не взрослый мужчина… — Госпожа Вей, — Шепчет Призрачный генерал, склоняясь к ней и сжимая руку в ответ. — Я волнуюсь за вас. — Все будет хорошо.***
— Вей Юн, — И свет в золотистых, будто мед глазах. Улыбки нет, но она умеет видеть улыбку в том, как он смотрит. Вей Юн улыбается. В этот раз она тише. Она просто подходит и садится рядом, смотря на все еще раскрытый гуцинь, мелодии которого сегодня не слышала. — Привет, геге, — С удовольствием замечая покрасневшие мочки ушей. — Геге-геге! Как у тебя дела?.. — Она все же смеется, почти чувствуя весь калейдоскоп чужих эмоций. Вырвавшееся из чужого рта после этого «Убожество», произнесенное тихим, жестким голосом и вовсе заставляет ее смеяться до колик и кататься по траве. Вот почему она всегда так любила его дразнить. — Геге-геге! Я сегодня так устала! Это был очень тяжелый день, — Она улыбается ему, лежа на траве. Чуть поворачивает голову, отчего в лицо лезут волосы. Ее голова совсем близко к чужому бедру, и она думает… Ведь можно же?.. — Лань-геге, можно я полежу у тебя на коленях?.. — Едва сдерживая хохот и какое-то истерическое веселье. — Помнишь, как я просила тебя в пещере Черепахи-Губительницы? Ты был таким суровым тогда! Позволь же мне полежать у тебя на коленях сейчас!.. Вей Юн растягивает губы, делая вид, что ей все равно на ответ… И удивленно… Изумленно вздыхает, когда ее голову осторожно поднимают и перекладывают на прохладную ткань белого ханьфу. Лань Чжань на нее не смотрит, вновь начиная играть. Только его уши еще более красные. А вот девушка не может оторвать своего взгляда от чужого лица, смотря ошарашенно, растерянно и почти испуганно. Прослеживает ровные брови, прямой нос. Чуть прикрытые пушистыми ресницами глаза. Едва заметную детскую мягкость на скулах… Губы — тонкие и расслабленные. Подбородок. И шею. Освещенную лучами солнца белоснежную шею, оттененную черными волосами и переходящую в плечи… Она опускается взглядом до самого края чужих одеяний… До белого шелка, касающегося выступа ключиц. И резко зажмуривает глаза.***
Вэнь Нин тяжело вздыхает, смотря на свою подругу. Еще более рассеянную. И растерянную, что немаловажно. То и дело бросающую взгляды на курильницу… Но он не может ничего сделать. Он уже пытался. Он говорил с ней. Приводил аргументы, но… Ему больно вновь видеть Вей Юн такой потерянной. Такой испуганной. Не знающей, что дальше делать и как дальше жить. Происходит все то, чего он боялся. И он не знает, что может сделать, кроме как поддерживать любое сумасбродное решение. «Я волнуюсь за тебя, ведь он может снова причинить тебе боль» — Так и остается невысказанное горечью на его языке.***
Вей Юн смеется и греется на ярком солнце их личного, крошечного мирка. И улыбается ярко и счастливо. Целоваться с Лань Чжанем сладко и головокружительно. И немного по-другому от юношеской пылкости, которую когда-то она не смогла застать.***
— Хочешь, я сыграю тебе, Ханьгуан-цзюнь? — Спрашивает Вей Юн с тонкой, теплой улыбкой, чуть склоняя голову к плечу и щуря темные глаза. По ее щекам скользят лучики солнца. А в пальцах она крутит черную флейту, легко постукивая себя ею по бедру. — Не бойся, — Она смеется, замечая чужой напряженный взгляд. — Чтобы не говорили люди, геге, я умею играть не только для мертвецов! Она подскакивает на ноги. Поднимается легко и быстро, как когда ей было шестнадцать. Отбегает чуть-чуть, прикладывая флейту к губам и пробегаясь по ней пальцами. Производя первый звук. Приноравливается. А после начинает играть. Так, как играла иногда туманно-зыбкими вечерами, смотря на ярко-рыжий закат ГуСу. Как играла, сидя на пороге их общего дома и чувствуя взгляд в спину, любовь и мягкое удовлетворение. Как играла в одиночестве, на стене. Пока соленые слезы бежали по щекам, а холодный ветер играл с распущенными волосами, и едкое, душащее отчаяние поднималось в душе из-за непонимания… Из-за того, что жизнь вновь выскальзывала из ее пальцев. Как играла когда-то давно. Девчонкой, забираясь на ветки одной из многочисленных ив, склоняющихся к темной глубокой воде рек Юньменя, прислоняясь плечом к нагретому солнцем стволу и забывая о всех невзгодах. Танцуя с флейтой по крошечной полянке, Вей Юн чувствует себя почти живой.***
— Ахахах! Тебе идет, геге! — Она смеется. Искренне, звонко, прикрывая ладонью рот и едва ли не плача от этого смеха. Пока Ванцзы с непониманием и удивлением касается пальцами венка из терпко пахнущих цветов, которые Вей Юн собирала здесь же, и сплетала умелыми пальцами. В его волосах ярко-желтые и пурпурно-розовые цветы смотрятся смешно, но все равно так красиво, что даже завидно! И зеленые стебли почти полностью спрятаны за волосами. Лань Чжань выглядит таким молодым и невинным! Немного испуганным и ошарашенным! Почти таким же, как когда она подкинула ему неприличную книжку!.. Или скорее, как когда она подарила ему кроликов?.. Вей Юн не уверена. Но она точно знает, что любит эти светлые глаза и сделает все, чтобы почаще в них появлялось это выражение удивленного довольства. *** — Лань Чжань?.. — Спрашивает она мягко, прерывая рассказ. Заглядывает ему в глаза. — Что-то не так?.. — Ты… Ты пользуешься темной энергией? — Все же спрашивает мужчина, поднимая на нее тяжелый, острый взгляд. — Даже сейчас?.. — О чем ты, Лань Чжань? Конечно, пользуюсь, — Вей Юн пытается улыбаться все так же беззаботно, немного все же отстраняясь. — Я создала этот путь совершенствования. И не могу остановиться, не пройдя его до конца. — Ты продолжаешь использовать этот путь даже после того, как он убил тебя? — Проговаривает Ванцзы жестко. И его губы поджимаются, а свет исчезает из глаз. В чертах его лица появляется жесткость. — Я не мертва, Лань Чжань, — Тихо проговаривает заклинательница. — Я здесь. С тобой. Ты ведь понимаешь, что я не только душа, верно?.. Я существую. Живу.***
— Да поговори же ты со мной!.. Лань Ванцзы! — От второго имени мужчина все же вздрагивает и поднимает голову. Его лицо холодное, заледеневшее. — Вей Юн. — Что? Что «Вей Юн»? Я тебе отвратительна? Ты ненавидишь меня за темный путь?.. Ты хочешь, чтобы я прекратила? Скажи мне хоть что-нибудь! — Почти срываясь на крик. Стоя прямо. Гордо. И не отводя взгляда от чужих глаз. Она больше не может всего этого терпеть. — Вей Юн… Почему ты продолжаешь использовать темный путь?.. Он разрушает твою душу. Разрушает тело. Он свел тебя с ума. Из-за него случилось все плохое в твоей жизни!.. Из-за него тебя убили, — Гневно и четко проговаривает Ванцзы. И ей кажется, что мир вновь разваливается под ее ногами, и она сейчас полетит в жадную, бездонную тьму, которая с такой яростью рвала ее душу после смерти… Ей кажется, что она не может дышать. Не может говорить. Не может жить. — Иди к черту! Святой и непогрешимый Ханьгуан-цзюнь! Иди к черту со своей моралью и добродетелью! Ты думаешь, что меня свели с ума?.. Думаешь, что я действовала под влиянием тьмы?.. Вот только это не так, твердолобый ты придурок! — Она срывается на крик, а после замолкает. Резко. — Все дело в том, что это именно я! Я! Я — такая! Я — сумасшедшая! Я убила Цзысюаня и Яньли, и я была в своем уме! Никто не шептал мне на ухо! Никто не двигал моей рукой! Все это — мои грехи! И убили меня не из-за этого! Меня убили, потому что у меня было сердце! Потому что я защищала невинных! Потому что я, мать его, не хотела стать такой же, какими были Вэни, когда вырезали детей и стариков, когда насиловали женщин и разрушали золотое ядро мужчинам! — Она вскидывает подбородок, сжимая до боли кулаки. — Вот почему меня убили! Вот почему меня боялись! Потому что я была олицетворением всего того, что они ненавидели! Всех тех грехов, что они совершили… Я показала им всем, как далеко до добродетели из той ямы, куда загнали себя заклинатели!.. И за это, они захотели меня убить!***
— Поговори со мной! Обрати на меня внимание! — Вей Юн вихрем проносится взад-вперед по поляне, пока Лань Ванцзы неподвижно сидит, смотря перед собой и сложив на коленях руки. — Поговори! Скажи хоть что-нибудь! Посмотри мне в глаза, и скажи, чтобы я ушла! Мужчина молчит.***
— Покой?.. Ты играешь мне, чертов, Покой??? — Ее глаза опасно вспыхивают, когда она приливной волной поднимается с места и шипит, сквозь сжатые зубы. — Какого хрена, Лань Ванцзы? Что ты творишь? Зачем мне нужен твой Покой? — Ты используешь темную энергию, — Серьезно и спокойно. Но все так же не глядя в глаза. — Покой поможет твоей душе очиститься от нее. — А ты спросил меня, нужно ли мне это? — Почти в ярости. — Ты спросил, хочу ли я этого? Нужно ли мне это чертово очищение?.. — Не ругайся, — Чуть сердито. Все так же смотря на свои руки, замершие на струнах гуциня. — Твоей душе нужна поддержка, чтобы она не раскололась. — Ты так все это ненавидишь, — Опустошенно и почти равнодушно, кривя губы и сжимая кулаки. — Так ненавидишь… Но ведь все это… Все это место — это темный путь, Лань Чжань, — Впиваясь взглядом в резко поднявшееся лицо. — А как ты думал?.. Что это просто Расспрос?.. Что это твой сон? Как ты думал? — Зло смеясь. Почти становясь знакомой миру заклинателей Старейшиной Илина. — Это место призывает сюда наши души и удерживает их здесь на время сна. Естественно, это заклинание относится к темному пути! Так что, будешь ненавидеть место и заклинание так же сильно, как ненавидел мои ошибки все эти годы?..***
Вей Юн смотрит на прямую фигуру, все так же сидящую с гуцинем под деревом и прикрывает шторм в глазах ресницами. — Я нашла способ, Ханьгуан-цзюнь, — И улыбается фальшиво чужим холодным глазам. — Нашла способ разорвать эту связь. И уничтожить этот мир… Ничего этого больше не будет, и ты сможешь вздохнуть спокойно и перестать корить себя за нарушение правил Ордена. Все это закончится… — Она смотрит на него еще несколько мгновений, запоминая чужие черты. Запоминая глаза, брови, более мягкие линии скул… То, как волосы обрамляют лицо и лобную ленту с облаками, которая когда-то занимала место на ее запястье. — Как же я ненавижу вас, Ланей. И вы не меняетесь. Остаетесь все теми же лицемерами.***
Вей Юн взмахивает рукой, напитывая ее духовной силой. Ровно настолько, чтобы расколоть хрупкую курильницу на части, звоном-капелью осколков падающие на пол. Осколки разлетаются по дощатому полу ее дома, складываясь в неизвестные узоры и всякая магическая сила из них испаряется. Вей Юн это чувствует. Она смотрит. Смотрит остановившимся взглядом на пепел, давно затушенные угли и белоснежно-голубой расколотый узор, чувствуя, как нити тьмы отпускают ее душу. Она опять чувствует себя такой пустой… И позволяет Вэнь Нину подхватить ее под руки и вывести на веранду, прежде чем вернуться к уборке беспорядка. Только вцепляется ему в рукав тонкими, холодными пальцами и заглядывает в глаза позволяя губам изогнуться в болезненной, отчаянной улыбке. — Это ведь был даже не наш мир, А-Нин, — Пока друг осторожно гладит ее по волосам и едва слышно шепчет что-то успокаивающее. — Даже не наше прошлое. Не мой Лань Чжань… Это был параллельный мир… Другой.***
— …И тебе стоит больше думать о будущем, — Заканчивает речь Лань Цижень, сурово смотря на племянника. — Ты проводишь слишком мало времени в Ордене. Помощь людям это хорошо, но ты так же являешься наследником своего брата и возможным следующим Главой! Ты должен быть в курсе всех новостей и быть готовым в любой момент занять место Сиченя!.. — Дядя, — В который раз пытается урезонить старика Хуань, мягко и чуть скованно улыбаясь. — Не перебивай меня! — Ярится старейшина, сверкая глазами. — Твоего брата не было шесть месяцев! А если бы что-то случилось?.. Он бы даже не узнал об этом! — И, вновь поворачиваясь к Ванцзы. — Тебе стоит заняться чем-то в пределах Ордена! Начать вести уроки! Взять на охоту несколько адептов!.. И тебе давно уже пора жениться! Где это видано, чтобы ни у одного из возможных Глав, не было прямых наследников!.. Но закончить он не успевает. Потому что Ханьгуан-цзюнь резко поднимается с места, до побелевших костяшек сжимая рукоять меча, кланяется и стремительно выходит из помещения, на прощание так сильно хлопая дверью, что Сичень мысленно удивляется тому, как она осталась на своем месте. Лань Цижень стоит на месте в тишине несколько мгновений. С широко распахнутыми глазами. Кажется, это всего второй или третий раз, когда Ванцзы отказывается его слушать, и дядя вряд ли когда-нибудь привыкнет к тому, что его племянники вышли из возраста, когда беспрекословно исполняли его требования. — Что… — Голос старика срывается. — Ч-что это только что было?! — Гневно кричит он, поворачивая голову то в сторону двери, то в сторону Хуаня. — Дядя, — Печально вздыхает Первый Нефрит. — Вам не стоит ругаться. И тем более, не стоит тебе требовать, чтобы Ванцзы женился. Его сердце все еще занято. Жаль только он не знает, что одна и та же женщина поселилась в сердце его брата уже второй раз.***
— Я собираюсь жениться, — Говорит Цзян Чен, покачивая в руках сосуд с вином и смотря на нее мутным, пьяным взглядом. И он такой взрослый… Такой окончательно, безвозвратно повзрослевший, что даже на мгновение страшно. Вей Юн с трудом его узнает. Из-за пурпурных одежд Главы Ордена. Из-за собранных по-другому волос… Из-за Цзыдяня на пальце, который достался ему так рано!.. А еще из-за черт лица. Взрослых, плавных, красивых. И из-за глаз. Теплых, серо-зеленых глаз, из которых за последние годы постепенно, плавно, уходили одержимость и застарелая боль. Вей Юн лежащая прямо на полу в полураспахнутых одеждах и с распущенными, спутанными волосами, разражается громким, ломким хохотом, кусая губы и чувствуя, как клинки, пронзающие ее сердце, мешают ему нормально биться и не дают дышать. — Ну, так женись, кто мешает, шиди? — Она ухмыляется, чуть меняя положение и смотрит усталыми темными глазами на брата. — Эй, я просто делюсь новостью, — Сразу же шипит тот в ответ, хмуро смотря. — Ты… С тобой я хотел сам об этом поговорить. Я женюсь… Скоро уже и А-Лин женится. И этот твой мальчишка… Юань. — Сычжуй. — Ты же не любишь это имя. — И что? — Вей Юн фыркает. — Это имя А-Юань заслужил и носит с честью. Вот и называй его так. Ты не его отец, чтобы звать детским именем. — Но я его дядюшка, верно? — Кривя губы и опуская глаза. Ваньинь пьян, но не настолько, чтобы не замечать, как топчется по чужим мозолям. Ему видно боль в чужих глазах, которая вроде бы поутихла, но теперь снова тяжелой дымкой сворачивается за радужкой. — Все они скоро найдут себе пару. Заведут семью. Тебе тоже стоит. Ты молодая, а заклинатели живут долго. Неужели ты собираешься свои века проводить в одиночестве в этой халупе?.. — Я не одна, у меня есть А-Нин! — Защищается девушка. — Ты знаешь, что я не это имею в виду, А-Сянь, — Чуть мягче говорит брат, совсем как Яньли когда-то. А у нее горло перехватывает спазмом и в глазах щиплет. Потому что нет в мире больше ни одного человека, что звал бы ее первым именем. Нет того, кто шептал ей на ухо «А-Юн», обнимая крепко и бережно. Не поцелует он ее больше. Не заплетет ей волосы… Нет у нее больше уютного, тихого дома в туманной обители. Нет сына, который назвал бы ее матерью, а его отцом… Нет больше у нее ничего, и от этого так больно, что она кусает губы и тянется к Цзян Чену, оплетает его талию руками и утыкается в живот, чувствуя, как слезы впитываются в его одежду. — Ах, не получится, — Шепчет Вей Юн сорванно, быстро и тихо. — Не получится, не получится, А-Чен… Не получится. Человека, которого я люблю нет в этом мире. — Какая же ты дура, А-Сянь, — Отвечает Ваньинь с нежностью и болью, крепко сжимая ее в ответных объятиях. Прижимая к себе со всей силы и чуть заметно укачивая. Гладит ее по волосам, по спине. Держит, как когда-то очень давно. Осторожно и ласково. Будто не было всех этих лет и ненависти между ними. А Вей Юн кусает губы и кивает ему в живот, не в силах остановить слезы. Вот уж действительно дура, если позволила себе второй раз полюбить этого человека.