Солнце уже давно выглялывало из-за горизонта и, как будто напоследок, своим краешком, потихоньку вылезающим вслед за светилом, окрашивало весь свежевыпавший снег в мягкие фруктовые цвета — рыжий, розовый, красный. Такие цвета, которыми когда-то светились и сухофрукты, лежащие между девушками, а ныне с удовольствием поедаемые ими, но что-то подсказывает, что тут на вкус повлияло не столько качество еды, сколько удовольствие для Лузии рассказывать хоть и чушь, но собственноручно изученную, а для Эмитии эту самую чушь слушать:
— …Так заверяют лекари, работающие с душевнобольными: пение птиц успокаивает человека на подсознательном уровне — это легко объясняется, если подумать об этом, как думал древний, ещё такой несовершенный, по сравнению с нами, человек. Ведь если птицы поют, привлекая сородичей к себе, значит они не чувствуют угрозы поблизости и то, что мы принимаем за премного романтизированный «голос природы», на самом деле является лишь информированием — «здесь безопасно», понимаешь? Они а-ля разведчики на вражеской территории!.. — на таком энергичном восклицании Луз резко замолчала и стала буквально пялиться в пустоту, положив локти себе на колени.
— Ну… и что же? — пару мгновений подождав, спросила Эми.
— Да ничего… — пропыхала Луз, — Просто… Я собиралась, ты собиралась… Мы обе сюда ехали с мыслями о долгожданной встрече и с желанием узнать побольше друг о друге, а тут я чепуху какую-то рассказываю! — на последнем слове девушка ударила рядом стоящую старую яблоню и снег, упавший с её веток, раскидал свои хлопья на головы сидящих.
Лузию ещё больше это выбесило — она начала браниться и бить воздух, хотя больше это было похоже на приступ эпилепсии. Когда Эмитию, наоборот, рассмешила детская ярость подруги, от чего она засмеялась своим неповторимым, будто искрящимся порохом, смехом.
И что-то в этой сцене раскрепостило девушек. Что-то, что можно ощутить лишь морозным воздухом в лёгких, солнечным светом на скамейке и чьей-то бранью, под мелодию искреннего смеха. Абсурд, да и только! Обе выдохнули и, уже не смотря друг на дружку, лишь чувствуя вибрации воздуха и рядом согревающее тело, продолжили, но лучше тогда сказать «начали», разговаривать:
— Какая удивительная лёгкость с тобой, — мягким, будто шёлк, голосом проговорила Эми. — Как я хотела бы никогда не прощаться с ней! Ты удивительна в этой своей открытости, откуда она в тебе?
— Наверное, всегда была, — сжавши в зубах новую папиросу и искавши спички, отвечала Луз, — Никогда не думала об этом. Мне в голову не приходила идея о моей «особенности». Я пью, работаю, делаю дела. Я просто есть.
— Нет-нет-нет, ни в коем случае не поверю! — запротестовала подруга, — «Просто есть» — это скот, «просто есть», потерявши разум от пьянства, бездомный, кто угодно «просто есть». Но ты! Ты будто бы всегда жила и жила в полнейшем смысле этого слова. Я как ни увижу тебя, ты буквально источник живительной силы и бодрости!..
— Тут я бы поспорила, — с ухмылкой перебивает «поэтессу» «просто живущая».
— А есть с чем?
— Ты меня сейчас видишь? Какая тут бодрость? — со скепсиcом, Луз, дабы добавить шутливости, раскрывает свой глаз пальцами, будто она чудом не спит.
Эмити же сначала посмеялась себе в кулачок, но позже присмотрелась в этот окуляр, наглядно, как специально для исследований, демонстрирующий каждый капилярчик под веком подопытной. Сосуды были до удивительной широты надуты, а радужка, как выцветающая краска на стенах старой палаты, переливалась странной, даже немного пугающей, охрой, какую встретишь разве что в пузырьке с ядом, и единственное, что как-то позволило бы определить жизнедеятельность — это будто бегающий из угла в угол зрачок, то собирающийся в точку, то чуть ли не закрывающий всё свободное пространство глаза. И эта смесь чувств, страшного с прекрасным, удручающего с любопытным, выкрала Эмити из реальности на достаточное время, чтобы Луз неловко спросила: «Доктор, разрешите закрыть моргало?» Эмити, сконфузившись, вытащила голову из глаза подруги.
— Прости, бывает, забываюсь, — извинялась Эмити.
— Да ничё уж, понимаю, — расслабленно отвечала Луз.
— И всё же, ты живее всех живых, по-моему, — продолжила девушка мысль. — Ты берёшь от жизни всё, гуляешь, наслаждаешься, учишь, чего желаешь знать и…
— И что ещё?
— Грабишь… — неловко закончила Эмити.
Лузия подавилась дымом папиросы. Она не видела связи между «полноценной жизнью» и «грабежами»:
— Чтобы ты знала, я с этим завязала, — гордо проговорила Луз, задирая голову. — Мне это, конечно, нравилось… Нет! Не в том смысле! Не рвать и метать, а именно эксы! Хотя удовольствие есть, но оно не такое, какое… Да чёрт бы побрал!.. — окончательно запутавшись в своих мыслях, Луз, по-видимому сдавшись объясняться чувствами по этому поводу, перевела взгляд на подругу с надеждой, что она переведёт тему:
— Ну… вроде я тебя понимаю, — «Да якая зараза!..» — подумала Луз, а Эмития развивала мысль, — Ты получаешь удовлетворение от грабежа, ну, то есть «эксов», из-за воспалённого чувства справедливости. Мол: «Многовато ценностей на рот». Однако в процессе тебе неймётся, из-за противоречивого вышеупомянутой справедливости — миролюбия. Ты не злой, или плохой, или гнилой человек, просто ты, как в пример компас — биполярна. Не зная как совмещать одно с другим, ты находишься в пустом коридоре и мечешься между дверей, и если другому человеку, например твоему сообщнику… как его звали? Казак? Ну вот-с, если ему эти муки выбора даются без особых проблем, как я могла заметить накануне, то ты не способна решиться на однозначный вариант, однозначный и невозвратный путь, ввиду своей эрудированности в вопросах морали и чувств правоверности. Ты просто слишком умна для такого! Но какую же нужно иметь в душе волю, я даже не представляю…
Последние две минуты Лузия с раскрытым ртом слушала подругу, не понимая одного: «Как ей удаётся лучше меня описывать меня же?» Обратив внимание на свою подругу, Эмити приулыбнулась кончиками губ, смотря нежно и с сочувствием. Она действительно думала, что грабежи — это не дело для такой девушки, как она. Но для того, чтобы вообще подумать о таких делах, не то что пойти по большой дороге, нужна свобода. Свобода мысли, идей и мечтаний — всего того, чего у неё не было. И нет, ни в коем случае наша аристократка не желала грабителем прослыть, однако желала иметь ту же степень внутренней свободы, какой она любовалась прямо сейчас, в этом смуглом, смущённом лице, в неуложенных волосах и в этих уставших, но радостных глазах.
+++
Прошло полчаса. Полчаса рассуждений и глупых, но в том и чудесных, диалогов. Темы были разны, но все, как одна, несерьёзны и в этом, безусловно, тоже была отдельно благопоющая прелесть. Однако какой-то зверь всё шуршал когтями на душах девушек, как червь в яблоке, медленно поедая его изнутри, зверь терпеливо ждал, когда его освободят, когда наступит момент показать свою чудовищную сущность и имя этого зверя было — долг.
— Знаешь, мне так приятно с тобой разговаривать, даже о сущих пустяках, — говорила Эмити, — однако, хочу признаться, я приехала сюда не только ради тебя…
— Хочу заверить, что какая бы ни была ещё одна «тайная причина» твоего приезда, я пойму и поддержу тебя, — убеждала подругу Луз, — хотя да, за мной тоже есть грешок и я тоже хочу рассказать об этом. Кто начнёт?
Лузия призадумалась, ей не хотелось говорить первой, а Эмитии тем более. Поэтому, дабы не томить, наша «дворовая девчушка» вспомнила считалочку, мол: «Пусть случай выберет», и, не без смешка, считала:
— Катилося яблочко, мимо сада, мимо огорода, мимо частокола, кто его поднимет, тот вон выйдет! — и вот перстень судьбы указывает на Эмитию.
— Ты серьёзно использовала считалочку? — с улыбкой сказала Эмити, Луз лишь пожала плечами, а девушка, решив довериться судьбе, начала. — Я пойду работать в госпитале.
— Это же прекрасно! — возрадовалась обильная на сочувствие к убогим Лузия. — Хороший врач — бесспорный друг для таких бунтовщиков-революционеров! Ты представь: Помогать героям революции, не без грязи, вроде крови, криков и гноя, но всё равно! Прекрасное, просто прекрасное будущее!
Пока девушка радовалась, Эмития прорезала воздушную пелену, вставшую перед глазами мечтательницы, вопросом: «Ты же говорила, что завязала с этим, не так ли?»
Мышь, загнавшая себя в угол.
— Моя очередь, — перебила (или поддержала вопрос) Луз, — я не знаю, что делать со своей жизнью! — фраза была произнесена весёлым голосом, — Имею в виду… Так много дорог открыто, и хоть я тянусь к чему-то новому, вот, работу нашла, стараюсь меньше думать об «идеалах», фокусируюсь на настоящем, но я будто цепью скована, прикована, да перекована с идеей создания свободы! Воли! Для себя и для близких, коли сил на всех не хватит… Я... Я просто уже не знаю куда податься!..
— Тебе лучше стало? — спустя секунды поинтересовалась Эмити.
— Да, — ответила Луз, — стало лучше.
— Знаешь, будущее оно пугает. но только ты задумывалась чем?
— Неизвестностью?
— Верно... неизвестностью. Как ты в первый раз отвечаешь на экзамене или же впервые закуриваешь - неизвестность последствий или их слишком непонятная форма поистине пугает не хуже кары Божьей. Однако, сколько бы мы не убегали от неизвестности, находя себе и стабильность и комфорт, мы жаждем, болеем этой неизвестностью. Сколько на свете историй о первооткрывателях, первопроходцах, учёных; мифов, легенд и сказок о тех, кто решился взглянуть в лицо своему страху и узнать ни кем до сего неизведанное. Это парадокс человеческого сознания! Чего мы боимся, к тому и стремимся. Злая шутка Создателя... — Эмития о чувств упала на плечо подруге и тяжело вздохнула.
Лузия первое время ничего не говорила, но думала, много думала. Потом, протянув Эмитии папиросу, улыбнулась и сказала: «Не желаешь неизвестности?» Эмити, усмехнувшись, взяла цыгарку и закурила, пуская длинные столбы дыма, время от времени покашливая в свою изящную перчатку.
Молчание. Но не напряжённое, нет. Расслабленное, будто после укола морфия. Девушкам тепло, хорошо, стало чуть полегче на душе. Но, как известно — дьявол в мелочах, ведь всю правду ни одна, ни другая так и не рассказали...
+++
Эх, Петроград! Удивительный город!
И удивителен он не только архитектурой, культурой или забавными историями. Он удивителен в самобытной смеси эмоций. На одном его концу — пожилая женщина, находясь в апатии, медленно теряет ту бойкую, наполненную жизнью себя, захлёбываясь в быту, алкоголе и табачном дыме. На другом — размеренная жизнь журналистки, спокойная, как море в штиль, и беззаботная, как лепесток, падающий с дерева. На третьем — пара девушек, совсем юных, но обязанных задавать себе и друг другу чересчур уж взрослые вопросы и нести не менее взрослые багажи из проблем и забот.
Однако, время не ждёт, страна мечтает о переменах и готова их устроить, готова пустить пулю в лоб общественному спокойствию и начать меняться! И очень быстро придёт время меняться нашим героям, как бабочкам, чтобы выжить приходится прибегать к метаморфозу, так и им выходить из зоны комфорта встречая "будущее"...
Ах, именно в этой смеси, круговерти всей общественности, на то и известно, что столица, — вся жизнь. Пока кто-то думает что делать — другие действуют, пока одни просчитывают — другие бьют наугад, и пока для одних всё время мира ещё впереди — для других каждая секунда бесценна!
Остаётся лишь задать один вопрос:
«Насколько глубоко Вы готовы залезть в неизвестность, чтобы найти себя?»
