Дневники Затишья

      Конечно же я волновался. Такой сложности печати активировать до этого момента мне не приходилось ни разу. А факт, что это ещё и самая смертельная техника во всех смыслах, отзывался легким тремором в руках. Да и ответственность, что лежала сейчас на мне давила. Я волновался так, будто бы вернулся в юные годы, когда показывал отцу свои успехи. Руки складывали печати словно сами собой. Я даже мельком успел подумать мысль, что «А вдруг Хаширама что-то знал, и я реально идиот такой, не послушал его? Может и правда не стоило все это делать? Вдруг я не осилю? Вдруг, вместо одного или двух человек погибнет трое и без особого смысла?» Брат не заслужил такое горе, как мою смерть по глупости. Пока часть меня придавалась внутренним перипетиям самого с собой, все формулы печати были сложены. Другая часть меня работала уверенно и автономно, словно не обращая внимания на внутренние трусливые рассуждения. В центре огромной пещеры, куда я попросил привести роженицу, на коленях стоял связанный мятежник Учиха. Кляп во рту позволял ему только мычать до момента, пока печать не проснулась. А когда символы, словно тропические травяные пауки, побежали по камню в его направлении - истошно драть глотку в заткнутом вопле. От этого приглушенного животного крика по моему загривку прошел озноб, словно ледяной рукой кто-то коснулся теплой кожи. Предатель трепыхался, приклеенный к своему месту, словно мышь в липкой ловушке.       А я смотрел.       Наблюдал за тем, как оживала моя самая сложная техника.       Ещё пара мгновений и наша с Изуной задумка воплотится.       Его самого я попросил вместе с его свитой подождать снаружи. Колкий взгляд шарингана не давал мне сосредоточиться должным образом. Да и я не очень хотел, чтобы в ином случае он видел как я облажаюсь. Не хотел при нем упустить жизнь женщины.       Никогда ранее тщеславие во мне не бурлило с такой силой, буквально застилая глаза пеленой. Гордыня и нежелание показывать свои неудачи было сильнее, здравый смысл. Потому кроме меня, жертвы и тяжело дышащей женщины в просторной пещере никого не было.       Тем временем все формулы оплели тело мятежного Учиха как бинты, сковывая и приковывая к полу, превращая тело в сосуд, опустошая, сжигая душу, превращая в гостеприимную оболочку. Я видел в глазах несчастного какое это было страшное и мучительное действие.       Резкий порыв ледяного ветра ударил мне в спину.       Было неожиданно. Я не ждал таких эффектов в принципе. Как будто кто-то пнул меня, но не остановился на простом телесном ударе, и проник дальше, в грудную клетку. Прошил насквозь. И вышел с остатками воздуха из легких.       Я гекнул от резкого выдоха. еще мгновение не мог вдохнуть обратно. Чтобы не свалиться вперед отшагнул, потеряв равновесие от вихря. Тронул спешно грудь, ощупывал себя в месте, где казалось невидимый пинок вышел наружу.       Нет.       Цел.       Невидимый толчок был больше спецэффектом, чем чем_то физическим. Хорошо бы. С холодным потом на мгновение думал, что все-таки что-то упустил, и теперь мое дзюцу перемелет и меня в фарш. За компанию с мятежником.       Но нет: я был рад ошибиться. Одежда под пальцами была сухая, железного привкуса крови в воздух не было, как и теплой липкой жидкости. Осмотр не выявил повреждений. Но посмотрев на свою жертву я ужаснулся тому, как на самом деле действительно правильно работала моя техника.       Серый потусторонний пепел брался буквально из ниоткуда, поднимался как хлопья снега, облепляя бездушную оболочку. Пластами ложился на лицо, на открытые глаза, забивался в нос. Ледяной вихрь, что всего лишь коснулся меня одним мгновением кружил непрекращающийся вокруг жертвы, заставляя невесомые частицы виться в ураганчике, не выпуская из своего колючего кокона предоставленное тело.       Могильный холод заполнил почти всю пещеру.       Я зачарованно наблюдал за трансформацией. Краем посматривал, что там с женщиной. Не пострадала ли? Я, к своему своему стыду, забыл о ней. Но та бледная, в полусознании слать меня хотела и мои темные делишки. Ей было плевать, и судя по всему, потусторонним силам было плевать на нее.       «Пожалуйста, пусть все получится…»       Детская мантра крутилась одна в уме, пока я ждал окончания действия формулы, стоя в некотором оцепенении от того, как все выглядело. Из ступора меня вывел до боли знакомый голос из центра печати.       — Внучок?       На месте плотного вихря теперь стояла бабка Канне. В своем излюбленном кимоно, обернутом по поясу стареньким хаори.       — Канне? Это и правда ты… - не веря прошептал я.       Пепельно серое лицо, в трещинах, с чёрным, давно умершим белком в глазах, было лицом нашей любимой бабки. Те же морщинки, те же круглые старушечьи щеки. Она стояла передо мной, дышала, казалась живой…       — Тобирамушка… глупый ты мальчишка, - грустно сказала она, свободно выходя из круга печати.       Я не удержался и рывком подошел к ней, заключил в объятия невысокую женщину. Тщеславие на миг померкло перед чувством, которое я испытал. Я с щемящей болью в сердце сжимал Канне. Ту, что заменяла нам мать, и смерть которой я не застал.       Тело ее было тёплым. Иллюзия жизни не была иллюзией, если не обращать внимание на цвет кожи.       Я знал, что это именно она, а не какой-нибудь леший или демон.       Я это сделал!! Я победил смерть!!       — Не стоило тебе ступать на эту дорожку, милый… Общение с мертвыми не приводит к добру, - усмехнулась она грустно и довольно сильно для старухи отстранилась, освободилась от объятий.       Воскресшее тело было куда сильнее ее собственного. Мои сенсорные способности отметили высокий уровень чакры и силы.       — Я не ради себя, - оправдывался. Мне пришлось через силу взять себя в руки: сдерживать восторг от сработавшего дзюцу, сдерживать в себе маленького мальчика желающего заплакать. Я не был привычен чувствовать столько всего и сразу. - Мне нужна твоя сила и твоя мудрость, чтобы спасти новую жизнь. - Я указал на лежащую на широкой деревянной скамье женщину, обложенную одеялами и тазиками с водой. - Это не просто ребёнок, это ребенок новой вехи двух кланов. Я хочу доказать, что Сенджу могут защитить…       — Даже ценой своей жизни? - с упреком переспросил бабка, подвязывая в своей привычной манере рукава кимоно. - Ох, милый, ты же сильный мальчик…       Я только цыкнул: от чего люди такого хорошего обо мне мнения?       — Я, как видишь, ближе к смерти, чем к жизни… не спрашивай, почему я сам не вылечил, просто помоги ей разродиться, и спасти и ее, и ребёнка. С ее чакрой и каналами что-то не ладное. Ты же знаешь, я не умею в такие тонкие материи... - с досадой закончил.       — Тоби-чан, - она подошла ко мне, взяв обеими руками за предплечья , - пообещай, что не будешь призывать своих братьев.       Я в ступоре замер. Она и правда вернулась: только Канее знала истинную причину появления идеи для этой техники. Бабке было просто требовать от меня этого, а у меня же ком встал поперёк горла.       Братья…       Мои младшие братья. Я пока и мысль до конца не осознал, но она откуда-то знала, что я желал. Желал увидеть их лица ещё раз. Обнять так же, как ее…       — Я ощущаю, что во мне бурлит моя энергия и чакра, но я знаю, что это временно. И долго не продлится. Шинигами коварный демон, и он не отпускает души обратно просто так, и увы, скоро мне придётся уйти. И это неизбежно… - ее добрые глаза с черным белком смотрели в душу. Я не падал в пропасть хаоса только лишь потому, что она держала меня ненормально сильной хваткой. - За все надо платить. А у тебя не так много ценного, что ты можешь отдать безболезненно за пару мгновений, в которые обнимешь своих ототто.       Я не отдам ничего. Я поправил печать и поправлю снова!!       Я мысленно кричал о том, что я улучшу технику.       Перед ее активацией я думал, что спрячу ее и запрещу, но на самом деле темная часть меня гнала меня ее улучшить, совершенствовать. Я был готов слепо идти и улучшать ее.       — Тобирама! - Канне тряхнула меня сильнее, чем могут дряхлые бабушки. - Пообещай мне.       — Я обещаю, - не думая сказал я.       Мой голос был сух. Она видела меня насквозь.       — Пойдем, поможешь мне. У нас не так много времени.       Отпустив меня она пошла к женщине, со знанием дела расставляя горячую воду, полотенца и свет как ей было удобно. Бабка Канне приняла не одни роды в нашем клане. Я стоял не зная, как совладать с бурей мыслей и эмоций во мне.       Жадность, самонадеянность, самоуверенность, стыд перед Канне за свои темные потаенные желания, которые превалировали над картонным желанием помочь Учиха. Я скатывался в данный момент в какую-то неимоверно глубокую впадину, понимая какой на самом деле мерзкий человек.       Со времён войны ничего не изменилось: только я и моя семья. Эгоизм, вот что всегда бурлило во мне.       — Я обещаю, - сипло повторил я, становясь рядом с Канне и закатывая рукава.       Я обещаю себе.       Я буду стараться. Ради брата. Он же моя семья? Я оберну эту жгучую горечь в пользу. Я буду держать себя в руках.       Пусть ради Изуны, чтобы заполучить его и его расположение.       Пусть и будет подкормлен мой эгоистичный внутренний демон, но от этого будет польза другим.       — Скажи, что мне делать?       — Стой и сканируй ее систему чакры, скажи мне, если начнутся изменения в худшую сторону.       Сама же бабка положив руки на огромный живот женщины стала концентрировать голубое свечение своей чакры, вливая все в плод.       Наблюдать за тем, как работает Канне было особенной привилегией. Эта часть техник, которым обучались исключительно женщины клана Сенджу, склонные к глубокой концентрации и работе с неосязаемыми материями были недоступны мне. По ее же словам шумные мужи, с «их сильной чакрой» только помехи создают, да отвлекают. Потому и потенциала во мне не увидели, и самому научиться этому я не смог должным образом.       Но сейчас я на грани ощущений, только благодаря своей способности сенсора видел, как каналы чакры, судорожные, сжатые и спутанные как сухие ветки вокруг плода, расслаблялись, направляемые потоками чакры Канне. Угроза внутреннего кровотечения из-за хаоса системы чакры таяла на глазах.       Тяжелое состояние женщины, измученной, истощенной борьбой за свою жизнь и за жизнь ребенка сменялось усталостью. И даже когда по огромному животу прошла судорога схватки, та не имела сил отреагировать.       Спутанный ком невидимых каналов упорядочился настолько, что позволил начаться родам, однако сама роженица только и могла что дышать. Ее руки безвольно лежали на покрывалах.       — Бери скальпель, - отдала команду бабка. - Режь ткань и делай сечение над поперечной брюшной мышцей.       А вот резать как раз-таки я умел. Быстро сообразил, что хотела от меня Канне. Распорол ткань, добираясь до огромного живота ходящего ходуном от схваток и ребенка, пытающегося выбраться наружу.       Сечение.       Кровь.       У меня не было ни перчаток, ни тампонов и зажимов - ничего из моего набора инструментов, находящихся в лаборатории. Тонкий слой целебной чакры на руках должен был смягчить эффект от моего грубого вторжения. Без обезболивающего, без снотворного … Пришлось голыми руками доставать огромный пузырь с ребенком.       Мои сенсорные способности говорили о том, что он жив. Что его очаг в норме, и пульсирует и разрастается как и положено новорожденной жизни.       И мои бы руки дрожали, если бы не ответственность, лежащая на моих плечах. Дитя Учиха. Яркий огонек очага чакры, на который во сне без слез и трепета я не мог смотреть.       Бабка ловко обрезала пуповину. Отобрала у меня ребенка и приказала останавливать кровотечение роженице.       Все простыни и одеяла пропитались кровью, как и мои руки. Снова по локоть были в крови Учиха.       … прям как пару лет назад.       Громкий крик ребенка заставил меня дернуться.       Канне ловко перехватывала новорожденного, помогая ему избавиться от слизи и сделать первый болезненный вдох. Омывала кричащий сморщенный комок, мало похожий на человека, приговаривая что-то. Обернув, стала подсовывать в вялые руки женщине.       — Крик дитя ее вернет, - с улыбкой говорила. - Давай милый, нужно исцелить ее. Моей чакры почти не осталось, - она положила свои руки поверх моих, сводящих длинный некрасивый разрез на животе и питающий целебной чакрой рану.       Сам бы я и за сутки такое не залечил, но с руками бабки я чувствовал, как мощь перетекла и заставляла рану затягиваться на глазах.       — Я отдам тебе всю оставшуюся чакру, Тоби-чан, и после этого, скорее всего, меня не станет, - Канне с дрожащим голосом нарушила молчание. - Я виновата в том, что не обучила тебя должным образом… Умей ты грамотно лечить, ты бы не стал якшаться с Шинигами. Я виновата перед тобой…       — Ба, нет…       — Помолчи и послушай, - она не поднимала головы, смотря на то, как ее голубоватая чакра растекалась по поим рука. - Шинигами отобрал у тебя самое ценное, что могло быть, и оставил огромную дыру. Наверняка тебя брат предупреждал не использовать эту технику… Ты благородный мальчик… нет, муж. Ты вырос в достойного шиноби, и мне жаль, что тебе пришлось пожертвовать великой ценностью ради других. Моей чакры хватит, чтобы подлатать, но я не смогу вернуть то, что отобрал Бог мертвых.       — О чем ты говоришь? - я пытался заглянуть ей в глаза, которые она не желала поднимать от наших рук. - Я цел, на мне ни царапины. Шинигами меня не тронул и принял жертву…       Старуха досадливо крякнула.       — Это не те увечья которые видны, - рана под руками почти полностью затянулась, оставив после себя только розовый росчерк ножа. - У шиноби полно других вещей, которые более ценные, чем руки и ноги.       Теперь Канне взяла мои руки и уже отдавала чакру непосредственно в меня. Я ощутил мощный поток, приливающий к груди. Теплый, как струи прогретого солнцем ручья. Как же медленно я соображал. Это было точно то место, в которое ударил ветер в самом начале призыва. Значит именно то и было прикосновение Шинигами? У меня не получилось полностью обезопасить себя?       — Ты обещал брату не использовать технику. Пообещай и мне. В следующий раз никто не сможет тебе помочь, случись что, - подняла на меня глаза.       Я увидел свет, какой был при жизни в ее светлых радужках. Добрые морщинки в уголках, мягкую улыбку, даже черный белок не портил ее любящий взгляд.       Заметил как пепел начал словно шелуха отлетать от трещин на лице. Канне отдавала мне последние капли чакры и моя техника разваливалась.       — Шинигами отобрал у тебя единственное дорогое тебя, - грустно сказала она. - Ты не сможешь иметь наследника. Платой послужила возможность оставить после себя сильный род. И теперь после тебя ничего не останется…       Крик младенца разорвал момент, тихий стон женщины, которая обессиленная пришла в сознание и слабыми руками притягивала к груди сморщенный пищащий комок.       И пепел, что остался в моих руках вместо ладоней бабки. С последней каплей она рассыпалась, осев на полу истощенным трупом жертвы и горкой трухи.       Я стоял пораженный последними словами Канне.       Она заметила то, о чем я даже не подумал. Она увидела...       Весь мой кураж и бахвальство от активации техники осели на пол грязным могильным мусором.       То, что вибрировало у меня в душе в последнее время - мои сокровенные потаенные сны, где я был отцом детей Изуны, те чувства, что вызывал его запах и тело, животный инстинкт оплодотворять его раз за разом, пока он не сможет понести. Вся моя невысказанная любовь к Изуне и мечты о детях стали платой для доказательства моего желания принять чужой клан.       Я спас и роженицу, и ее младенца, и малыша Кагами, который смотрел мне прямо в душу. И цена этому род Сенджу, который я не смогу продолжать.