Мюнхен, 1938 год
Тем свежим апрельским днём Рихард Зендер, студент последнего курса психиатрического института в Мюнхене, весело шагал на утреннюю лекцию, размахивая из стороны в сторону портфелем. Люди, что шли ему навстречу, терзались безрадостными мыслями о судьбе страны и собственных семей, но с лица юного Зендера ни на минуту не сходила улыбка. Рихард был высоким стройным юношей и — единственный ребёнок в семье честных и работящих Зендеров, — с памятного для своего рождения слыл любимцем родителей. В детстве мальчик увлекался спортивным бегом и даже получил за это несколько медалей. Их ему вручал какой-то важный партийный деятель — обедавший, по слухам, с самим фюрером! — и Рихард до сих пор очень этим гордился. Мальчик умел очаровывать, и учителя никогда не злились на него всерьёз. Если бы не темные волосы, Рихард давно бы прослыл эталоном истинного арийца. Шарлотта и Томас Зендеры — простые, неприхотливые люди, состоявшие, как и все, в национал-социалистической партии, — посвящали ему всё свое время. Отец был уверен, что сын должен окончить университет, который когда-то не смог осилить он сам. Для этого приходилось таскать Рихарда за ухо со спортивной площадки и сажать за учебники, а позже отгонять от него миловидных соседок и одноклассниц, так и норовивших построить глазки. К счастью, со временем эти усилия все-таки дали свои плоды. В ту пору, когда Рихард участвовал в соревнованиях по спортивному бегу, его приметил троюродный по матери дядя-штурмбаннфюрер. Он приятно поразился природными данными племянника, определил мальчика в гитлерюгенд и по сердечной просьбе Шарлотты походатайствовал о нем перед своим знакомым — ректором психиатрического института. Кто откажет темно-синему мундиру?.. Один звонок решил всё, и в семнадцать лет Рихард покинул родной город, выпорхнув в большую жизнь. До сих пор эта жизнь ни разу его не разочаровывала. Герр Зендер отличался веселым непринужденным нравом и никогда не переживал по пустякам. Учеба в институте, в который мать с таким трудом устроила сына, интересовала того теперь гораздо меньше. Впечатлительная натура искала приключений, а студенческая жизнь в её классическом понимании давно не удовлетворяла запросам юной души. Зато будущему психиатру, наконец, открылась дверь, которую так настойчиво закрывал перед его носом все эти годы Томас. Девушки!.. О, эти дивные венцы творения!.. У входа в институт толпилось не так-то много народу. Вследствие довольно жёсткой политики партии студенчество уже давно не пользовалось привилегиями. Их число за последние годы резко сократилось, особенно на филологических и юридических факультетах. Девушек среди них тоже почти не водилось. Многих отчисляли по политическим причинам, другие и вовсе не стремились в вузы. Фюрер нуждался в рабочих руках, хотя медицинский все-таки выдержал проверку временем. Даже Гитлеру никуда не деться от матушки-природы!.. Рихард впопыхах подбежал к некрасивому, угловатому зданию и, перепрыгивая через две ступеньки, забежал внутрь. Мимо, скрутив за обе руки какого-то мальца, как раз отмаршировал конвой СС. Юноша проводил их долгим взглядом. Как они зачастили в последнее время в эти стены!.. — Еврей?! — настойчиво шептались за углом. — Коммунист! — ещё тише говорили другие. Коммунист, несмотря на ругань солдат и их грубые манеры, не издал ни звука. Рихард пожал плечами, когда темно-синие мундиры окончательно скрылись за поворотом, и, посмотрев на карманные часы, ускорил шаг. Заметив, что остальные студенты уже успели надеть белые халаты, парень как будто спохватился и накинул на себя свой. Его он обычно оставлял в раздевалке, где извечного товарища и окликнул Виктор Шнайдер. — Эй, Зендер! — Виктор сразу же заметил хитрую ухмылку на лице друга и иронично присвистнул. — Ого-го! Я смотрю, Мари все-таки впустила тебя к себе. Слышал, её родители на несколько дней уехали в Потсдам? — Да тихо ты! — шикнул на приятеля Рихард, пусть его и распирало от гордости после всех событий прошлой ночи. — Не хочу, чтобы о нас судачили раньше времени… Виктор изящно изогнул брови, почесал кудрявую макушку и протер карие глаза. — Ой, да подумаешь! — Парень небрежно махнул рукой и огляделся по сторонам. Девчонки девчонками, а проглядеть из-за них лектора всё же не хотелось. — Я тебе открою большой секрет: за тобой среди студентов давно закрепилась слава ловеласа. Одним приключением больше, одним меньше. Рихард тяжело вздохнул. Он не нашёл, что на такое возразить, потому что, несмотря на всю радость, что юноша испытывал после проведённого с Мари Райнер времени, он всё же не мог утверждать наверняка, что она не была очередным приключением. — Я её люблю, друг мой, — в сердцах заявил Рихард и по-дружески потрепал сокурсника по плечу. — Похоже, я действительно её люблю. Услышав это горячее заявление, Виктор характерно закатил глаза, выдавая своё скептическое отношение к обсуждаемому вопросу. Рихард не смог себя сдержать и посмеялся в кулак. — А-г-а, — звучно причмокнул юноша. — Как до этого любил Клаудию, а до неё Лидию… Юный ловелас подавил улыбку и настойчиво развернул друга к аудитории, когда тот уже стал припоминать ему первую школьную влюбленность. — Может хватит мне кости перемывать? Ты как сварливая бабка! — А вот и не правда. Если бы по мне девушки так с ума сходили, как по тебе, то я бы… Рихард охотно бы дослушал, как именно Виктор распоряжался бы повышенным женским вниманием, если бы именно в этот момент не заметил налившийся синяк под правым глазом друга и не замер в страхе. Улыбка медленно сошла с лица немца. Мари Райнер и прочие девушки вмиг позабылись. Перехватив сострадательный взгляд товарища, Виктор спрятал от Рихарда глаза. Несколько секунд они провели в молчании. — Это тебя в общежитии так? — первым нарушил молчание Зендер. — Опять? Сердце Рихарда неистово сжалось от тоски, хотя, как и все люди своего времени, он безоговорочно верил в фюрера и его антисемитские идеи. Но почему-то, когда дело касалось друга-еврея, в них верилось не так-то охотно. Четко слаженный мир, в котором он рос, давал в такие минуты ощутимую трещину, и это не могло не тревожить. Зендер не любил сомнений и изо всех сил избегал их. Виктор же привык храбриться и ни перед кем не терял лица. — Да брось. Я вошел в ту мизерную квоту для евреев, которую одобрили сверху. Они не смогут меня сломать. Рихард посмотрел себе в ноги и… смолчал. Мимо как раз прошлась группа крепких студентов по главе со Шлисхофером — блондинистым сыном ректора, мечтавшим, по его собственным словам, заниматься «настоящей психиатрией». Шлисхофер ненавязчиво задел Виктор за плечо и, хихикнув, назвал «презренным жидом». Зендеру он тоже кинул что-то вроде: «Не водись ты с ним!..» и, всё так же гогоча, скрылся за поворотом. Сердце в груди в Рихарда заныло повторно. Ну вот!.. Опять это чувство, как сегодня с коммунистом у дверей. Почему так случалось всегда? Стоило чему-то хорошему произойти в их жизнях, стоило только начать жить, как суровая действительность возвращала их с небес на землю, сталкивая с вещами, большинство из которых было слишком неоднозначным, чтобы принимать их легко и просто. Рихард отмахивался от всего и на всё закрывал глаза, делая вид, что ничего не происходило. Но как долго это могло продолжаться?.. Гул среди студентов сам собой стих, когда в конце коридора показался преподаватель по клинической психологии, но на этот раз тот пожаловал не один. Вместе с герром Штоссом в аудиторию прошёл ухоженный мужчина с вытянутым лицом и лисьим взором, и только после этого туда пригласили студентов. Молодые люди занимали свои места в многолюдной аудитории, шуршали учебниками и тетрадями. Несмотря на эти заботы, они всё же не позабыли обсудить последние новости. — Он так важно выглядит. — Когда Рихард и Виктор заняли свои места в аудитории, к ним охотно подсел приятель и с нетерпением поделился своими догадками. — Я не удивлюсь, если это ректор нашего института… Рихард бросил задумчивый взгляд на герра Штосса, который вёл оживленный разговор с незнакомцем и не думал начинать лекцию, и уже слушал приятеля вполуха. Виктор громко хмыкнул. — Мы ректора никогда не видели в лицо. Мы о нём только от Шлисхофера знаем. — То-то и оно! Когда-то же должен был настать этот день. Вдруг Рихард заметил, как герр Штосс многозначительно поднял правую руку в воздух и сказал: «Heil Hitler!». Все повторили за ним этот жест кроме Виктора, который все ещё как будто переговаривался о чем-то с товарищем. Зендер ткнул Шнайдера в бок локтем и грозно шикнул. Перешёптывания среди студентов прекратились. — Я знаю, что у вас множество вопросов, — наконец заговорил герр Штосс своим низким, грубоватым голосом, после чего развернулся к незнакомцу и расплылся в приторно-сладкой улыбке. — Не буду вас больше томить. Сегодня своим присутствием нам оказал честь один из самых выдающихся психиатров нашей родины… Герр Альфред Херцтер. Он приехал к нам из Берлина. Одного из вас по окончанию этой лекции он заберёт к себе в ассистенты. Студенты встретили доктора дружными аплодисментами, которые тот не прерывал и даже низко поклонился. Тогда все юноши как один поднялись со своих мест в знак почтения и продолжили хлопать стоя. — Я хочу, чтобы вы знали, — немного погодя заговорил психиатр так дружелюбно и непринужденно, что сразу же расположил к себе студентов. Аудитория вся превратилась в слух, а среди рядов затих всякий шорох. — Я верю во всех вас. Вы оказались здесь не просто так. Чтобы поступить сюда, вы прошли жёсткий отбор. Вы — будущее нашей нации, а ей предстоит вершить великие дела. Вы те, кто будет двигать науку вперёд. Но, к сожалению, я вынужден выбрать только одного. И, если мой выбор в конечном счёте падет не на вас, то не воспринимайте это как досадное поражение… — Мужчина улыбнулся хитро и завораживающе. — Ведь не получить желаемого — это иногда и есть везение. Рихард без слов посмотрел на Виктора, и тот удовлетворенно поджал губы. Пожалуй, теперь им стало понятно, почему герр Штосс так лебезил перед Альфредом Херцтером. Доктор показался им человеком незаурядным и таинственным, и Рихарду уже тогда от всей души захотелось на него походить. — Сейчас я раздам вам небольшой тест. — Тем временем герр Херцтер проходил мимо бесчисленных рядов. Рихарду показалось, что, когда доктор отдал бланк Виктору, то он сделал это очень неохотно. Тогда юноша не придал этому значения, как и сам Шнайдер. — Затем я соберу ваши ответы, и по их результатам все решится. — Всего-то? — иронично хмыкнул кто-то с задних парт. — Разве это достаточно точный метод отбора? — Верно! — поддержали другие. — А если у двух человек будет одинаковое количество баллов, а кто-то и вовсе спишет? Херцтер еле заметно улыбнулся, сложил руки на груди и, требовательно посмотрев на часы, добавил: — Вы задаёте слишком много вопросов. Ваша задача ответить на задания в тесте. Приступайте!.. Остальные студенты без слов окунулись в задания. Рихарду же хватило одного взгляда на тест, чтобы понять, что он не знал ответов на большую половину вопросов. Он не представлял, что делать дальше. По правде сказать, с тех пор, как в его жизнь вошла вереница обаятельных, хоть и легкодоступных девушек, молодой герр Зендер не так-то усердно учился. Первое время это не сказывалось на его успеваемости, но теперь пробелы в знаниях стали очевидными. И именно в такую неподходящую минуту! Молодой человек нервно почесал затылок и украдкой взглянул на друга. Виктор только успевал вести ручкой по листу. Вдруг Рихарда посетила едкая мысль: сколько бы Шнайдер ни старался, доктор Херцтер вряд ли возьмёт в ассистенты еврея. Потом он правда почувствовал укор совести за эту гадкую иронию и сам себя осудил. Когда вереница мыслей привела его в тупик, Рихард схватился за голову и беглым взором скользнул по листу вниз. «Надо было учиться, черт возьми! — горько подумал он. — Надо было учиться!» Мари заливисто рассмеялась, и гость кинулся за ней в гостиную. Молоденькая фройляйн опустилась на диван у стены и завлекающе улыбнулась ему. Перекинув ногу на ногу, она достала с полки первую попавшуюся книгу и сделала вид, что увлеклась чтением. Рихард не мешал её маленькому спектаклю, и, облокотившись на косяк двери, наблюдал за ней украдкой. И кого она пыталась обмануть? Весь облик Мари кричал об её легкомысленности, да и книг она с роду в руках не держала. Чего ещё ожидать от дочери маляра?.. — Ри-и-ха-рд, — увлечённо позвала девушка и лукаво сощурилась. — Ты же учишься на врача. Скаж-и-и. Кто автор фразы: «Сгорая сам — свети другим»? Её попытка похвастаться своей тонкой эрудицией умилила возлюбленного, но он уже так глубоко привязался к этой милой девице, что охотно простил ей столь чрезмерное кокетство. — М-м-м, — протянул он задумчиво, после чего прошёл вглубь комнаты и опустился на пол у ног Мари. — Если я не ошибаюсь, то это Авиценна. — А вот и ошибаешься! — радостно завизжала Мари и даже ткнула его носом в нужный абзац. — Это ваш драгоценный Гиппократ. Здесь написано, что эта фраза символ самоотверженного служения людям, небезразличного отношения к своему делу… Рихард моргнул, чтобы убедиться, что ему ничего не привиделось. Нет-нет, вот она… эта фраза. «Сгорая сам — свети другим». И кому она принадлежит… Авиценна?! — Герр Херцтер! — Рихард порывисто поднялся с места, так что чуть не потерял равновесия. Пара сотен глаз тотчас обратились в его сторону. — В вашем тесте ошибка. — Что ты говоришь такое, Зендер? — предсказуемо вмешался Штосс и погрозил своему студенту кулаком. — А ну, сядь на своё место. Ты мешаешь другим. В отличие от Штосса, доктор Херцтер далеко не казался разозленным. Гораздо вернее… заинтригованным. — Не стоит. — Мужчина жестом остановил ученого коллегу и, загадочно улыбаясь, вплотную подошёл к парте. — Продолжайте, юноша. Несчастный студент нервно сглотнул и на свой страх и риск повторил за Мари Райнер каждое сказанное вчера вечером слово: — Здесь есть фраза… это символ самоотверженного служения людям и небезразличного отношения к своему делу. Но она принадлежит не Авиценне, как написано в вашем тесте. Её сказал Гиппократ. На несколько секунд в аудитории воцарилась тишина. Рихард услышал, как Виктор шикнул на него и даже покрутил пальцем у виска. Однако уже в следующую минуту горе-студент осознал, что все-таки вытянул счастливый билет. Альфред Херцтер самоотверженно зааплодировал. — Браво, юноша! Вы нашли главный ключ в этом тесте. Ключ, который приведёт вас ко мне в ученики. Толпа расшумелась, разбушевалась, озверела. Герру Штоссу с трудом удалось угомонить её. Даже Виктор Шнайдер обиженно отшвырнул ручку, а Рихард всё стоял, боясь спугнуть удачу. Неужели она вновь улыбнулась ему? Как тогда, в юности, с внезапно проявившим родственные чувства дядей?.. Везунчик однажды, везунчик на всю жизнь!.. «Помните, что не получить желаемого — это иногда и есть везение!..» — Вы все здесь достойны быть моими ассистентами, — примирительно заговорил доктор и поднял руку вверх ладонью к аудитории. Его тотчас же послушались. — Но главное качество любого психиатра —это наблюдательность, а ей нельзя выучиться. С этим надо родиться. Вдруг доктор Херцтер развернулся и, желая провести небольшой допрос в присутствии всей аудитории, внимательно оглядел толпу. Рихард постарался изо всех сил, чтобы не выдать своего волнения. — Вы были членом гитлерюгенда, юноша? — Так точно, герр Херцтер. Я двоюродный племянник штурмбаннфюрера СС, Пауля Шварца. — Герр Шварц! — с одобрением сощурился доктор и весь просиял. — Знаем такого, знаем!.. Полагаю, с подобными родственниками вы, наверняка, состоите в национал-социалистическом студенческом союзе? — Конечно, герр Херцтер. Довольная улыбка вновь озарила хитрое лицо доктора. Он многозначительно поднял руку вверх, и Рихард безоговорочно за ним повторил. — Heil Hitler! — Heil Hitler!***
Июль 1941 года, Берлин
Стояла невыносимая духота. Ветерок проникал в судейский дом сквозь полуоткрытые ставни и вместе с солнечным зайчиком гулял по ковру, радиоприёмнику, портрету Вагнера на стене и многочисленным книжным полкам. Одинокий письменный стол в углу ломился от различных бумаг. Утренний кофе источал манящий запах, и Альфред Херцтер не без удовольствия сделал глоток. — У него просто божественный вкус. — Вдоволь насладившись любимым напитком, доктор нараспев обратился к своему собеседнику. — Я врач и осведомлён, что он вызывает привыкание и портит белизну зубов. И тем не менее… — Мужчина сокрушенно пожал плечами. — Я ничего не могу с собой поделать. Судья Либернахт — интеллигентный пожилой человек с изрядной проседью в волосах — снисходительно рассмеялся, покряхтел и вслед за гостем отпил из своей кофейной чашки. — У всех есть свои недостатки, друг мой. — На этих словах судья отставил чашку обратно на круглый столик и, сложив руки на животе, откинулся на спинку своего вместительного дивана. — Даже у такого именитого медика, как вы… Херцтер подхватил шутливый тон судьи, но все же повёл разговор в более деловое русло. Чтобы он и не сумел обернуть всё в свою пользу?.. — У медиков… Возможно, — лукаво подмигнул судье доктор. — Но не у истинного представителя арийской нации. На это Либернахт позволил себе довольно-таки дерзкую ухмылку, а его давний приятель развязно расхохотался. Мужчины сделали ещё по одному глотку кофе и поговорили на несколько отвлечённых тем, прежде чем Альфред затронул вопрос, который привёл его в дом судьи Либернахта. К сожалению, его визит не оказался данью простой любезности, принятой среди высшего общества Германии того времени. — На самом деле… я думаю, вы догадываетесь, что стало причиной нашей сегодняшней встречи. Херцтер в свойственной себе манере понизил голос и заговорщицки посмотрел на хозяина этого гостеприимного дома. Многолетняя психиатрическая практика научила доктора безошибочно читать в сердцах других людей и сделала его прекрасным манипулятором. Этим он без зазрения совести пользовался в собственных целях. Так, как бы Либернахт ни старался быть невозмутимым и безразличным, Альфред все равно видел, что перед глазами жадного до денег судьи уже слились миллионы рейхсмарков. Почтенный медик тяжело вздохнул. С возрастом его милый сердцу друг становился совсем уж предсказуем. Херцтеру стоило позвенеть перед стариком Либернахтом монетами, как тот становился на задние лапки, готовый выполнить любую его прихоть. Но разве кому-то от этого хуже? Разве что тому биологически непригодному материалу, которым старый судья жертвовал ради сладостного звона денег… Может быть, пагубное пристрастие к кофе и считалось ужасным пороком, но вреда оно принесло гораздо меньше, чем алчность. — Что же. — Чтобы скрыть смущение, Либернахт откашлялся в кулак, и только потом заговорил. Он даже отвёл от гостя глаза, но того это лишь позабавило. — Раз Советский Союз и его безоговорочное поражение мы уже обсудили, то можно, наконец, и заняться насущными делами. Судья Либернахт, как и любой уважавший себя немец в июле 1941, считал начавшуюся на днях войну делом пустячным и решёным. К зиме они планировали победу. Насколько правдивы были их надежды?.. На этот вопрос могло ответить лишь время. Франц Либернахт осекся, облизнул губы и демонстративно отвернулся. Учёный друг прекрасно понял намёк и, подавив улыбку, наклонился за своим рабочим саквояжем. Херцтер специально тянул время и краем глаза наблюдал за тем, как собеседник бросал в его сторону нетерпеливые взгляды, чем потешился вдоволь. — Ах, да… Вот же он! — В конечном итоге доктор достал из портфеля крепко запечатанный конверт и протянул его другу. Глаза Либернахта блеснули огнем. — Ещё раз «спасибо» вам за помощь с тем малым. Вы же знаете, что совершили благой поступок. Наши потомки ещё вспомнят о вас… Франц Либернахт почти выхватил из рук доктора конверт, распечатал его и пересчитал деньги. Старый приятель зачем-то пытался уверить Франца в том, что судья, занимающийся опекой и попечительством, поступил правильно, поместив умственно отсталого ребёнка в психиатрическую клинику, которой руководил Альфред. По сути своей Херцтер, конечно, лицемерил. Либернахт и без него спокойно упёк бы этого ребёнка в клинику, и никто бы слова против не сказал. Эти деньги освещали путь именно ему, Альфреду Херцтеру, ведь психиатрических клиник в их стране безграничное множество, а лакомый кусочек в конечном итоге достался только в его практичные ручки. Ведь правду говорят, что деньги открывают любые двери!.. Но, даже если Херцтер действительно хотел, чтобы судья верил, будто в больнице с ребёнком ничего плохого не случится, то он, Франц Либернахт, совсем этим не тревожился. Если доктор Херцтер будет ставить на том мальчике опыты, то он явно предпримет это во благо германского народа. Фюрер, если бы узнал об их договоре, наверняка, одобрил бы его. Так, о чем ещё можно терзаться?.. — Прошу вас, не утруждайте себя лишними объяснениями. — Несколько раз пересчитав деньги, Либернахт спрятал конверт в карман и располагающе улыбнулся гостю. Их сделка, планировавшаяся очень давно, наконец, состоялась. — Я знаю, что, чтобы вы ни сотворили с этим ребёнком, вы сделаете это, руководствуясь совестью. А большего мне и желать нельзя. Доктор слабо улыбнулся. Ну надо же, как у старого приятеля подвешен язык!.. Он бы и сам не сказал лучше. — Я очень благодарен вам за веру, дорогой друг, но без вас у меня не вышло бы и половины того, что я задумал, — расщедрился на лесть Херцтер, затем поспешно поднялся с места и подал судье руку. — Но сейчас мне придётся вас покинуть. Надеюсь, мы с вами ещё сойдемся… — Верно-верно! — смущённо заулыбался Либернахт, охотно клюнув на предназначенную для него удочку. — Но, право слово, вы уже уходите? Вы даже не пообедаете с нами? Доктор хотел ответить, что уже назначил своему ассистенту Зендеру встречу в городе, но детский смех и чьи-то легкие шаги прервали их мужскую беседу. — Герр Херцтер! Какой приятный сюрприз! Но неужели вы уже уходите? — с неприкрытой досадой произнесла Грета, юная дочь судьи, после чего бросилась отцу на шею и поцеловала его в щечку. За ней в комнату вбежал восьмилетний мальчик — голубоглазый и темноволосый, как и его безвременно почившая матушка — после чего бойко встал за спиной у сестры и шаркнул каблучками на маленьких аккуратных туфельках. Впрочем, если бы Альфреда всерьёз спросили, кто из трёх детей Либернахтов был больше всех похож на покойную мать, то он без запинки назвал бы красавицу Грету. Она унаследовала материнские осанку и профиль. А ещё у юной фройляйн чувствовался её характер: ласковый, женственный, нежный, как цветок. — Вы не останетесь ещё на несколько часов? — звонким голоском переспросила Грета. Её младший брат Фридрих наворачивал уже третий круг вокруг достопочтенного гостя. Одним жестом отец остановил мальчика и привлёк его к себе. — Да! Останьтесь! — бодро выступил Фридрих. — У нас на обед сегодня самые традиционные немецкие блюда. Все присутствовавшие тепло рассмеялись, а Альфред молча про себя усмехнулся. Ну надо же… Ещё совсем мальчишка, а уже знал, что и как говорить при взрослых. Далеко пойдёт, далеко!.. — Ну, полно вам, — пожурил детей Либернахт. — У доктора Херцтера, должно быть, свои дела в этот летний вечер. Альфред улыбнулся судье своей неизменной улыбкой. — По правде сказать, я планировал встречу со своим ассистентом сразу после того, как нанесу вам визит. — Так зовите же его к нам! — Восторженная Грета не дала ему договорить. — У нас много места за столом. — Верно, — неожиданно поддержал дочь Либернахт. — Сколько ему лет? — Двадцать восемь. Он недавно закончил психиатрический институт в Мюнхене. Я перевёз его в Берлин и взял к себе в ученики. Рихард очень толковый парень, а я уже немолод и должен подыскивать себе замену. Доктор тщательно скрывал в своих словах горечь, и, к счастью, никто в этой комнате не обладал должной наблюдательностью. Увы, так сложилось, что он не создал своей собственной семьи, и поэтому подыскивал приемников среди студентов, но на то нашлись свои причины. — Он не служит? — безынициативно отозвался Либернахт, чтобы поддержать беседу. — Я походатайствовал за него, чтобы его оставили здесь в Берлине. В будущем он займёт моё место в психиатрии, поэтому я не хочу рисковать его жизнью на войне. — Ему очень повезло с вами, — тонко подметила Грета. — Он немного старше нашего Йоханесса, — резво вмешался Фридрих и мрачно потупил взор. — Я скучаю по нему… Йоханесс, старший сын судьи Либернахта, всё детство любил самолёты и, как результат, числился в Люфтваффе. Он давно не бывал дома, но родные все ещё не смирились с отсутствием старшего отпрыска и периодически вспоминали его добрым словом. Образовавшаяся заминка напрягла Херцтера. Кряхтя, он наклонился вперёд и потрепал Фридриха по румяным щекам. — Ты должен знать, что твой брат выполняет свой долг перед родиной, и каждый молодой человек его возраста должен брать с него пример… Помни об этом, когда подрастаешь. Мальчик широко заулыбался, пропустив мимо ушей несколько назидательный тон гостя, и снова вытянулся по стойке смирно, высоко задрав подбородок. — Я буду, как он… Вот только вырасту и тоже поеду на войну! Все мужчины в комнате умилились этим заявлением. Одна лишь Грета почувствовала, как защемило сердце. Неужели она могла потерять ещё и младшего брата?.. Но, если отец говорил, что Йоханесс жертвовал собой ради благого дела, то значит оно… действительно было благим? — Ну что же, — заключил Либернахт с усталым вздохом. — Как видите, что мои дети совсем не хотят отпускать вас восвояси, милый Херцтер. Так что зовите к нам вашего расчудесного ассистента. Мы прекрасно проведём время. — Я сейчас же за ним пошлю. — Даже ушлый психиатр вроде Херцтер не устоял под таким напором. Тем более, когда Грета смотрела на него такими глазами. Материнскими глазами. — А пока что… Давайте попробуем ваши чисто немецкие блюда, юноша. Если честно, то я умираю с голоду!***
Всю ночь Рихард провел над учебниками об эпилепсии, которые ему порекомендовал доктор Херцтер. И не потому, что читал их, а потому, что они прекрасно заменяли подушку!.. В Берлине он жил на квартире, которую учитель специально нашел для него через своих знакомых за гроши, и ездил к родителям и маленькой сестрёнке-школьнице только на праздники. На этой квартире по старой памяти он ещё устраивал кутежи, к которым питал пагубное пристрастие ещё со студенческих времён. В лучших традициях Ваймеровской республики и её свободных нравов!.. Конечно, всё это проделывалось так, чтобы доктор ни о чём не прознал. Когда же посыльный от Либернахтов прибыл по адресу, который знал только Херцтер, и, споткнувшись о последствия вчерашней попойки, озвучил приглашение в судейский дом, Рихард чуть не провалился от стыда под землю. — Вот же… Позор! — чертыхнулся про себя юноша и нервно поправил растрепавшиеся волосы. Переминаясь с ноги на ногу на террасе возле судейского дома, он уже позвонил несколько раз в дверь и теперь смиренно ждал, когда ему откроют. — Ко мне прислали человека от самого судьи, а я тем временем спал над учебниками! Даже мысленно он не озвучил того, что спал над ними не от большого ума или что сейчас страдал от жуткого сушняка. Хорошо хоть перегаром не пахло!.. Молодой человек вылил бы на свою несчастную голову ещё одну порцию ругани, если бы именно в этот момент в дверном проёме не показалась юная девушка, похожая на Беляночку из сказки братьев Гримм, и буквально не лишила его способности думать. Несчастный прирос к месту. Истинный ценитель прекрасного, Рихард не смог оторвать взора от почти тициановских волос незнакомки и её точеного профиля. Девушка накрасила губы по последней моде — красной помадой! — но те, должно быть, и без неё были алыми и сочными. Парень невольно скользнул взглядом вниз и оценил её тонкую талию и красивую грудь. Эстет по натуре, он очаровался по самые уши. Барышня оделась богато и со вкусом, и Рихард с огорчением подумал, что она никак не могла быть служанкой в доме судьи. Подобное замечание всё меняло. Лоск и изящество этой девы и не снились девчонкам вроде Мари Райнер!.. Тем, с кем он обычно имел дело. Именно по этой причине она почти сразу оказалась ему такой недосягаемой. — Герр Херцтер, — улыбнулась девушка своей белоснежной улыбкой, чем полностью покорила сердце Рихарда. — Кажется, ваш ассистент уже прибыл. Должно быть, она смеялась над смущением незнакомца, которого тому никак не удавалось скрыть, и Рихард почти возненавидел себя за это. С каждой минутой она уплывала от него все дальше и дальше и… — Я… Рихард. — Он вытер вспотевшие ладони о брюки, чем вызвал ещё одну улыбку на лице девушки. — Рихард Зендер. Приятно познакомиться. Она кокетливо повела плечами и охотно пожала протянутую руку. — Грета. Дочь судьи Либернахта. Ну что ж!.. Самые большие опасения оправдались. Она — дочь судьи Либернахта, а он — сын простых рабочих из Штутгарта, выживавших на те деньги, которые удавалось выручить из мясной лавки. Если он чего-то и добился в этой жизни, то только непосильным трудом… своего отца и дяди!.. Она же родилась с золотой ложкой во рту. Он и рядом с ней не стоял!.. Удел подобных ему парней — это такие девушки, как Мари Райнер. Киндер, кирхе, кляйдер, кюхе (1), как бы сказал фюрер!.. — Простите меня. — Он с трудом выдавил из себя приветствия, да и то из простой вежливости. — Я пришёл к герру Херцтеру. — Ну разумеется!.. За спиной у Греты вскоре показался Альфред и подбадривающе улыбнулся своему ассистенту. Рихарду внезапно стало легче на душе, как становилось всегда, когда его покровитель оказывался поблизости. — Вижу, что вы уже успели познакомиться, — сказал доктор, хитро щурясь. — Успели, — поддержала его Грета, мысли которой пока что ничего не омрачало. — Только он у вас не очень разговорчивый. Рихард потупил взор и, зардевшись, как мальчишка, принялся сверлить порог дома судьи глазами. Смущение протеже не скрылось от наблюдательного психиатра. — Открою вам большой секрет, фройляйн Либернахт, — хитро подмигнул Грете Херцтер и прошёл немного в сторону, чтобы пропустить Рихарда внутрь. Дверь в этот знойный июльский день он раскрыл нараспашку. — Молодые люди ещё не раз будут терять дар речи в вашем присутствии. Дочь судьи заливисто рассмеялась, а доктор тем временем проводил своего ученика вперёд. Все трое прошли в гостиную комнату, где их прибытия уже ожидали старый Либернахт и его младший сын Фридрих, но перед тем, как представить судье Рихарда, Херцтер уличил момент и ненавязчиво шепнул ему: — Не показывай льву, что боишься его… Иначе он тебя растерзает. Рихард пару раз моргнул в знак того, что понял намёк. Когда Либернахт поднялся со своего вместительного дивана и поздоровался с ним, молодой человек являл собой само спокойствие. Он мог упасть в грязь лицом перед девушкой, которая ему понравилась, но просто не имел права разочаровывать доктора Херцтера. За три года, что Рихард учился у самого дальновидного ученого Германии, этот человек стал для него почти что святым. — Для меня честь быть приглашённым в ваш дом, герр Либернахт. — К удивлению юного гостя, его голос зазвучал спокойно и уверенно. Он не стушевался даже тогда, когда судья весьма дружелюбно пожал ему руку. — Я прибыл сразу же, как только получил вашу весточку. Старик еле заметно повёл бровями и коротко кивнул. Когда немое одобрение «льва» было получено, доктор Херцтер и Грета обменялись облегченными улыбками. — Мы наслышаны о вас, юноша, и уже давно ждали. Однако вы не успели к обеду. — Либернахт ненавязчиво зевнул и закурил, после чего пригласил Рихарда и остальных садиться вслед за собой. — Но вы ещё можете испробовать знаменитый десерт моей дочери — яблочную шарлотку. Нервно сглотнув, Рихард как бы невзначай обернулся к Грете, опустившейся на диван рядом с отцом, и обратился к ней как можно непринуждённее: — Вы печёте, фройляйн Либернахт? Уголки губ судейский дочки дрогнули в лёгкой улыбке. — Немного. Но моя главная страсть — музыка. Для меня нет ничего лучше хорошего романса. — Ах, дорогой мой Рихард! Жаль, что ты не слышал, как Грета играет, а как дивно поёт! До войны она мечтала поступать в консерваторию. — Доктор Херцтер ненавязчиво вступил в разговор и дал своему ассистенту время продумать дальнейшую реплику. Юноша и правда чувствовал себя как на минном поле, где каждый шаг мог оказаться роковым, и только Альфред… мог вывести его из этой передряги. — Да, но теперь, — с придыханием отозвалась фройляйн и случайно пересеклась взорами с Рихардом. Он и сам не понял, кто из них отвёл свой первым, — когда началась война, я стала сестрой милосердия. В такое тяжёлое время я не могла думать о консерватории. Я даже хотела уехать на фронт в полевые госпиталя, но отец оказался против. Старый Либернахт, не проронивший до этого ни слова, ворчливо фыркнул и оторвался от своей трубки. — Об этом не могло быть и речи, — неприветливо буркнул он и выпустил ртом большой клубок дыма. — Ты бы там погибла. — Но ведь Йоханесс жертвует своей жизнью, — воспротивилась послушная дочка. Херцтер и Рихард озадаченно переглянулись. — Это другое, — не унимался судья. — Он мужчина. Мужчина должен служить. — Как это несправедливо!.. — А вы знаете, что Рихард прекрасно играет и даже танцует?! Всегда чувствовавший напряжённую обстановку, Альфред всё заметил и на этот раз. Он поспешил вмешаться, но не нашёл другого выхода, кроме как вновь перевести внимание на своего ассистента. Рихард забегал глазами по ковру, как затравленная лань, но мешать планам учителя так и не решился. — Правда? Вы не хотели бы сыграть со мной в две руки? — с надеждой переспросила Грета, и Рихард не нашёл в себе сил расстраивать её. На самом деле, юный психиатр и правда немного смыслил в музыке. Когда он ещё жил с родителями, мать частенько играла на пианино и успела привить сыну известный музыкальный вкус. А танцевать он научился на многочисленных студенческих вечеринках. Но окажется ли этого достаточно, чтобы оправдать ожидания прекрасной девы? Рихард разинул было рот, но тотчас же прикрыл его, когда заметил, с какой мольбой Грета посмотрела на него. Такая восторженная, одухотворённая и нежная!.. Мог ли он лишить её столь маленькой радости?.. А их у неё, наверняка, не так-то много с суровым отцом, да ещё и с началом войны… — Я бы с удовольствием сыграл, — с придыханием проговорил он и глуповато улыбнулся. Девушка заметила его смущение и улыбнулась в ответ. Родственные души!.. Они напоминали друг другу детей, заметивших симпатию друг друга и потому сиявших как рождественская ёлка. — Зачем же в две руки, — снова напомнил о себе Альфред, не проглядевший, с какой нежностью молодые люди смотрели друг на друга. — Я для вас сыграю, а вы станцуете! — Я даже могу принести патефон! — Всё время возившийся со своим солдатиком, Фридрих вдруг подал голос и умилил родных искренней инициативой. — И вам не придётся играть. Все от души рассмеялись. — Мне было бы только в радость, дитя моё, — пожал плечами старый доктор и попенял мальчику пальцем. — Но раз уж ты настаиваешь… — Что же! — тяжело покряхтел судья Либернахт. — Я бы сам размял ноги, если бы не был слишком стар. А вам, молодёжь, и не грех. Сердце Рихарда заколотилось так сильно, что стало отдаваться в ушах. Он вдруг понял, что петля на шее окончательно затянулась, но перспектива держать в руках лёгкий стан Греты настолько одурманила его, что он не желал спасаться. Когда дочь судьи встала напротив него и очаровательной улыбкой пригласила партнера повести себя в танце, юноша так звучно сглотнул, что наблюдательный доктор Херцтер издал ироничный смешок. — Что вы предпочитаете? — приблизившись вплотную, прошептала она и густо зарумянилась. Рихарду нравилось думать, что это он стал причиной краски, залившей её лицо. — Вальс, — от чистого сердца признался парень и прокрутил в голове все движения. Рихард благословил те дни, которые провёл на студенческих вечеринках, оттачивая своё мастерство в танцах. Иначе что бы он сейчас делал?.. Она еле заметно улыбнулась. — Прекрасный выбор. Фридрих как раз принёс из другой комнаты патефон, и доктор Херцтер помог мальчику установить его, после чего медленно завёл нужную мелодию и отошёл в сторону. Музыка заполнила гостиную комнату. Позже и Грета, и Рихард вспоминали те мгновения, как одни из самых счастливых в своих жизнях. Они — молодые, весёлые и жизнерадостные! — кружились в танце и слышали неистовое сердцебиение друг друга. Рядом бегал и смеялся малыш Фридрих, а доктор Херцтер и судья Либернахт, олицетворявшие собой почтенную старость, наблюдали за молодыми со стороны и снисходительно улыбались. Если бы они только знали, что это были лишь отголоски прошлых счастливых дней, чей конец уже наступил.