Берлин, январь 1942 года
С того памятного летнего вечера доктор Херцтер и его молодой ассистент стали чаще бывать у Либернахтов. Дом судьи, изрядно опустевший после отбытия Йоханесса на фронт, наполнился разговорами, духом льющейся через край молодости и, конечно же, любви. Их казавшееся почти безграничным счастье омрачала лишь стоявшая за порогом война. Вопреки всем надеждам немецкого народа, она не закончилась к зиме, но к Либернахтам на днях все-таки пришло счастливое известие: служивший в Люфтваффе Йоханесс вот-вот должен был приехать в Берлин на побывку. — Мы так надеялись, что его отпустят домой к Рождеству, — глубоко вздохнула Грета и погладила корешки книг, выстроенных в ряду на полке. —К сожалению, мы живём в такое время, когда нередко приходится жертвовать своими желаниями. Рихард неторопливо прошёлся вглубь библиотеки и откашлялся в кулак в надежде подобрать хоть какие-то слова. За те полгода, что молодой человек был вхож к Либернахтам, он полюбил их всем сердцем. Это оказался щедрый и гостеприимный дом, к каждому обитателю которого он уже успел привязаться. Конечно, со временем война ощущалась даже в их маленьком уютном мирке. Любимый кофе судьи всё реже и реже появлялся на столе, а угощения на нём заметно оскудели. Грета сделала из своей комнаты прачечную, где стирала простыни и гладила наволочки больных из госпиталя. Даже Фридрих вызывался помочь и строгал на отцовском станке игрушки для детей солдат. Но никто из них не терял надежды и старался уберечь свой внутренний свет от непогожего ветра. Пожалуй, Рихард и сам переменился с тех пор, как этот тёплый семейный кров принял его к себе, и теперь всячески старался соответствовать. Он стал гораздо серьёзнее и при мыслях о своих студенческих попойках испытывал нестерпимый стыд. Как можно, да ещё и в военное время!.. Он чувствовал, как понемногу взрослел. С недавних пор он не так сильно боялся старого Либернахта и даже сыграл с ним пару раз в карты. Малыш Фридрих увидел в нём замену своего старшего брата Йоханесса и теперь не слезал с его шеи, но Грета!.. Она оставалась недосягаемой мечтой. Юноша вымученно вздохнул. Он бы отдал всё, лишь бы стать достойным её. Он бы навсегда позабыл, что существовали другие девушки, на коленях бы вымаливал у неё прощение за то, что не понял этого раньше, что так бессовестно прожигал до этого жизнь. Разве она могла связать свою будущность с таким несерьёзным человеком? Ах!.. Рихард понимал головой, что судья никогда не одобрит их союза, но сердцем… не мог желать ничего сильнее этого. — Вы часто так делаете, фройляйн Либернахт? — спросил Рихард еле слышно и спрятал руки в карманы брюк. Ладони изрядно вспотели, ведь он собрался намекнуть ей о том, о чем не должен был. — Жертвуете своими желаниями? Грета улыбнулась спокойной улыбкой прилежной ученицы и добропорядочной дочери, но по тому, как блеснули её глаза, он вдруг осознал, как много всего скрывалось в глубине девичей души. — Ну, естественно, герр Зендер. Один такой пример вы уже знаете. Мне пришлось выучиться на сестру милосердия, хотя вы прекрасно осведомлены, что мое сердце лежит к музыке больше, чем к чему-либо ещё. Дежурный ответ на достаточно дерзкий вопрос. Юноша почти ожидал этого и горько усмехнулся. На что он, право слово, рассчитывал? Разве могла она здесь и сейчас признаться ему в своих чувствах? Да и… имелись ли они вообще?.. Рихард не мог утверждать с уверенностью, что она испытывала к нему ответную привязанность, но иной раз, украдкой поймав её нежный взгляд, он чувствовал, как сердце наполнялось предательской надеждой. Убедив себя однажды не питать никаких иллюзий, он снова окунался в этот омут и с каждым разом тонул в нём всё глубже и глубже… порочный круг, из которого вот уже который месяц не находилось выхода!.. — Про музыку я, безусловно, знаю, — рассмеялся ассистент доктора и, не найдя ничего лучше, перевёл всё в шутку. — А ещё о вашей любви к литературе и к Гёте. Грета подхватила его шутливый тон и насмешливо вскинула брови. — Вы имеете что-то против Гёте, герр Зендер? — Отнюдь, хотя он пишет довольно заумно. Но, если мы вернемся к музыке, то я скажу, что особенное место в моем сердце занимает Рихард Вагнер. Тот самый… любимый композитор нашего фюрера. Только бьюсь об заклад, что он вам не по зубам. Грета, конечно, поняла, что ученик Херцтера специально провоцировал её, но все равно не смолчала не в силах вынести урона, нанесённого её самолюбию. — Хотите проверить? — Девушка высоко вскинула подбородок и сморщила хорошенький носик. — Если вы так прекрасно разбираетесь в музыке… не против ли вы сыграть что-то из сочинений вашего именитого тезки? Раньше такое предложение привело бы его в тихий ужас, но теперь Рихард настолько укрепил свои силы в доме судьи, что без промедления принял вызов. — Не в моих правилах отказывать таким прекрасным девушкам. — Он не сдержал себя и сделал Грете откровенный комплимент, от которого юная дочь судьи заметно зарумянилась. Затем юноша решительным шагом направился к пианино, поднял крышку, положил перед собой ноты и лукаво подмигнул собеседнице. — И, кстати говоря, о литературе! Мой вам совет: не рассказывайте никому о своей пагубной страсти к французским романам. Сейчас французов не жалуют. На этот раз Грета зарделась так сильно, что Рихарду показалось, будто его обдал жар её тела. Она всё-таки заняла своё место рядом с ним, и их плечи соприкоснулись. Молодые люди обернулись друг к другу и некоторое время провели в молчании. — Как это беспардонно с вашей стороны, герр Зендер, — прошептала она в итоге, с трудом скрывая смущение. — Рихард, — требовательно ответил он, не в силах оторвать глаз от её лебединой шеи. — Что? — Зовите меня Рихардом. Грета резко заиграла, и ему пришлось подстраиваться под её порывистый темп. Они играли поспешно, полностью отдаваясь музыке, ведь одной ей позволяли соединить свои души. О да! В этот момент и он, и она понимали, как похожи были их натуры: натуры романтиков и поэтов среди безобразных черствых сердец лидеров нацистского режима. Война, жестокость, кровь — всё это претило их возвышенным умам. Острее, чем когда-либо, Рихард вдруг осознал, почему с самой первой встречи потянулся к этой утонченной девушке, несмотря на безнадежность своего положения. Она — его родственная душа, она — это та, которую он искал столько времени среди тысяч пустышек! Но как жаль, что за этими поисками он уже так сильно себя запятнал… Мысль, что он не достоин её, вновь уколола Рихарда. И все же!.. Он прекрасно чувствовал Грету, будто она вся была сотворена из стекла. Кому ещё это удавалось? Он догадывался, что возлюбленная пыталась выплеснуть в музыку все эмоции, что испытала за разговор с ним. Которые он заставил её испытывать! Это стало так явно, что его в который раз обдало волной бессмертной надежды. Ноты внезапно закончились, и в библиотеке повисла пронзительная тишина, рухнувшая на их несчастные головы как снег. Рихард слышал, как тяжело дышала Грета, чувствовал, что жар, исходивший от неё, становился всё сильнее, и всё-таки позволил себе оглянуться. Он встретился с ней взорами и, прочитав в глазах девушки немую мольбу, прикрыл веки. Он стал приближаться, и она, отдаваясь порыву, сделала то же самое. По телу юноши побежали мурашки. — Рихард, Грета! Где же вы? Йоханесс прибыл! Юный Зендер почти нашёл губы фройляйн Либернахт, когда в библиотеку с радостным возгласом вошёл доктор Херцтер. Улыбка тотчас сошла с лица почтенного медика, а на её место пришла усмешка. — Доктор Херцтер! — без умолку защебетала Грета, чтобы скрыть волнение. Она поспешно встала, натянула на лицо улыбку и взяла пожилого доктора за руку. — Неужели правда? Неужели мой старший брат здесь? Альфред охотно подыграл дочери друга и так дружелюбно ответил ей, будто ничего не понял: — Ты слышала меня, душа моя!.. Не теряй больше времени. Беги встречать своего героя!.. Девушка звучно поблагодарила доктора и, не смотря на Рихарда, как можно быстрее удалилась. Стыдливый румянец не сходил с её лица, а легкие шаги на лестнице звучали сегодня невесомее, чем когда-либо. Альфред Херцтер многозначительно покачал головой, когда он и его ассистентом наконец остались наедине. Тот виновато потупил глаза под осуждающим взглядом доктора, будто нашкодивший кот, написавший в башмак хозяина. Сказано не было ни слова, но эти двое поняли друг друга и так. Настолько он не стыдился даже перед родным отцом!.. Спустя несколько секунд доктор Херцтер жестом подозвал Рихарда к себе и кивнул на лестницу, на которой недавно исчезла Грета. Юноша покорно поднялся с банкетки и приблизился к двери. — Мы поговорим позже, — спокойно, но требовательно произнес учитель и тяжело вздохнул. Ученик сокрушенно прикрыл веки. Когда двое мужчин вошли в гостиную, умилительная семейная сцена открылась их взору. Грета с громким визгом повисла у старшего брата на шее, Фридрих во все глаза рассматривал военную форму Йоханесса, а судья Либернахт покуривал в стороне свою неизменную трубку и с непередаваемой гордостью смотрел на старшего отпрыска. — Грета, ты не жалеешь меня! — тепло проворчал Йоханесс. — Русским и французам не удалось со мной покончить, так это сделает моя родная сестра. — Думай, что ты говоришь, глупый! — очень по-женски запротестовала сестра. — Никто с тобой не покончит. И слышать о таком не желаю! — Когда я вырасту, то буду, как ты! — бойко проговорил Фридрих и дернул старшего брата за рукав. — Я хочу себе такую же награду, как у тебя… вон та, блестящая. — У него будет ещё много наград, — снисходительно отозвался судья и мягко подвинул Фридриха в сторону. — Вскоре он станет новым красным бароном (1). Ты — гордость нашей семьи, Йоханесс! Йоханесс с непередаваемой нежностью улыбнулся отцу, которого боготворил, и склонил голову в почтительном жесте. — Быть как красный барон — огромная честь для меня. — Юноша сжал старика Либернахта в крепких объятиях и с трудом заставил себя отстраниться. — Но нет для меня большой благодати, чем ваша похвала, отец. Вдруг герр Херцтер, считавший, что во всем нужно знать меру — даже в семейных нежностях! — звучно откашлялся в кулак. — Я прошу прощения, — располагающе улыбнулся доктор. — Мне бы не хотелось мешать столь трогательному воссоединению. Посему, прошу простить, но мы с моими ассистентом, пожалуй, откланяемся. — О, нет, милый Херцтер! — запротестовал старый Либернахт, бывший в хорошем расположении духа, и подошёл к другу вплотную. Рихард услышал, как он шепнул Альфреду: — Мы с вами ещё не закончили обсуждать наше маленькое дельце. Доктор ответил не менее загадочным шёпотом: — Что же! Я думаю, мы будем действовать по старой схеме. Разве не так? —Он лукаво подмигнул судье, и тот заговорщически рассмеялся в ответ. Пожалуй, стариков действительно связывали многочисленные общие дела. Уж не сам ли фюрер их направлял?.. — Полно искать оправдания, чтобы улизнуть от нас, — отмахнулся судья и неожиданно обернулся к Рихарду. — Вы ведь незнакомы с моим старшим сыном? Молодые люди переглянулись лишь на мгновение, ещё не успев составить друг о друге должного мнения, когда хозяин гостеприимного дома снова взял слово: — Йоханесс, доктора Херцтера ты знаешь. Этого же молодого человека я спешу тебе представить. Рихард Зендер, юный ассистент доктора. Йоханесс и Рихард с готовностью пожали руки и на этот раз с большим рвением принялись рассматривать один другого. Они были погодками, но по складу ума и мировоззрению разительно отличались друг от друга. Старший из отпрысков Либернахт славился крепким рукопожатием, атлетическим телосложением, похвальной для арийца белой копной волос и голубыми глазами, унаследованными от матери. Таким сыном Либернахт старший и правда мог только гордиться!.. — Вы не служите? Таковым оказался первый вопрос, который Йоханесс задал своему новому знакомому сразу после того, как соблюли приличия. Рихард поджал губы. Уже тогда старший брат Греты показался ему довольно поверхностным человеком, дышавшим только военным делом. — Он нужен мне здесь — в моей клинике, — ответил за ученика Херцтер и по-свойски потрепал его по плечу. — Не недооценивайте этого юношу, ведь он далеко пойдёт. Кто-то вершит историю руками, как вы, мой дорогой Йоханесс, а кто-то головой, подобно нам с с Рихардом. Йоханесс гордо хмыкнул, посмотрев с некоторым презрением в глазах истинного арийца на «вершителей дел», чье ремесло считал второсортным по сравнению со своим собственным. Именно тогда Грета, обладавшая похвальным женским чутьём, захлопала в ладоши и не позволила новому спору начаться. — Наконец-то мы все в сборе! По такому поводу я бы хотела спеть для вас. Для всех вас… — Отличная идея! — поддержал сестру старший брат. — Я сто лет не слышал, как ты поешь. Успел соскучиться по звучанию твоего голоса!.. Судья Либернахт, который каждый день слышал, как пела Грета, не смог отказать старшему сыну в столь маленьком капризе. Альфред Херцтер вызвался аккомпанировать Грете и без слов занял место за пианино. Старый Либернахт опустился на свой диван, Йоханесс и Рихард сели по обе стороны от него. Фридрих, как только сестра озвучила свои намерения, убежал в детскую комнату за солдатиками, заявив, что «не интересовался женскими штучками». Взрослые проводили мальчика ненавязчивым смехом. Грета встала напротив отца, брата и Рихарда и… запела. Она выбрала песню, основанную на старой немецкой балладе о златовласой красавице Лорелее, которая завораживала своим пением моряков, и те разбивались о скалы у берегов Рейна. Пока она пела, Рихард чувствовал на себе её обжигающий взгляд и не смел отвести глаз. Он ощущал себя тем самым рыбаком, о котором она пела. Тем рыбаком, который, заворожённый пением Лорелеи, шёл на верную гибель, хоть и знал, что ждало его впереди. Когда звук её голоса отдался в его теле тысячью импульсов, и он едва ли не задрожал, Рихард наконец сдался. Эта девушка приворожила его. Теперь он не мог без неё существовать. Она нужна ему, как воздух, как вода. Отныне всё сводилось к ней, а, значит, он должен был рискнуть. Даже если впереди его ждали «рейнские скалы», он не будет об этом жалеть. — Дочь моя, ты превзошла саму себя! Сегодня дети не перестают удивлять меня. — Когда Грета закончила петь, старый Либернахт, кряхтя, поднялся на ноги и громко зааплодировал дочери. Вслед за ним встал и Йоханесс. — Звук твоего голоса будет звучать в моих ушах, когда я буду в следующий раз в воздухе, сестра. — Брат смачно расцеловал исполнительницу в обе щеки и лишь потом пропустил вперёд Рихарда. Когда самый главный слушатель приблизился, юная исполнительница взглянула на него с надеждой и теплом. — Вам понравилось? Он подошел ближе и поцеловал ей руку. Быстрее, чем кто-либо успел бы это заметить, Рихард вложил Грете в ладонь сложенный вчетверо листочек и только тогда медленно отстранился. — Это было божественно. Горе-влюбленный помнил взгляд Херцтера в библиотеке и боялся предположить, что и на этот раз наблюдательный доктор раскусит его. Однако, судя по тому, как увлечённо отец и сын обсуждали с Альфредом политику, на этот раз бурю пронесло. Грета изменилась в лице, но записки, как ни странно, не вернула. Неизвестность и риск манили и притягивали больше, чем она себе представляла. Боже мой!.. Откуда в ней этот огонь? Разве степенная дочь судьи подозревала в себе нечто подобное?.. В себе: прилежной, покорной ученице и чьей-то… послушной жене?.. Правду ли говорят, что запретный плод — всегда сладок? Не найдя на эти вопросы ответов, юная фройляйн спрятала листочек в карман платья и нервно оглянулась по сторонам. Заметив нервозность возлюбленной, Рихард подавил улыбку и, проходя мимо, ненавязчиво шепнул ей на ухо: — Я буду ждать каждый день. Она проводила его задумчивым вздохом, пока он не присоединился к остальным мужчинам. В спор с ними Рихард не вошёл и продолжал смотреть в её сторону. Когда Грета заметила это, румянец окрасил её щеки. Ей пришлось приложить к ним холодные руки, чтобы остудить горячую голову. Затем она снова посмотрела на него и тепло улыбнулась. Он кивнул в знак того, что понял её, и покраснел следом.***
— Право слово! Ни о каком поражении не может идти и речи. Да, война затягивается, но мы всё равно поставим на колени русских. Иначе и быть не может!.. — вещал патриотичный Йоханесс, и отец охотно поддерживал его. — Каждый немец должен верить в своего фюрера, — проговорил Франц, попыхивая трубкой. — Иначе его нельзя назвать немцем. Альфред Херцтер предпочитал держать немногословный нейтралитет. Рихард и Грета не слушали совсем, погруженные в свои сладостные мысли. Политика и фюрер не интересовали их романтичные сердца. — Если он прикажет, то я готов убивать, — сильнее разгорячился юный лётчик. — Если скажет умереть… Умру и глазом не моргну. — Верно. Мы должны быть безоговорочно верны ему, — одобрительно заключил судья, которому очень по душе пришлись рассуждения старшего сына. Воспитание Либернахтов давало свои плоды!.. — Я получил несколько железных крестов (2) в своё время, служил на прошлой войне и останусь предан нашему фюреру и Германии до конца своих дней. Мои принципы непреклонны. Разговор неожиданно оборвался, когда в детской комнате кто-то закричал. Этот «кто-то» свалился на пол, должно быть, задел что-то тяжелое, и это «тяжелое» с грохотом разбилось, оглушив их не меньше детского плача. Все, как один, поднялись на ноги. Грета схватилась за сердце и прохрипела не своим голосом: — Фридрих… Альфред Херцтер метнул беглый взгляд на своего ученика и побледнел. — Неси сюда мой саквояж… Живее-живее! Рихард бросился в коридор, перехватил из рук горничной саквояж и передал его доктору. Тогда Альфред быстрым шагом направился в детскую, а перепуганные Либернахты кинулись за ними следом. Грета закрыла лицо руками, когда тело её младшего брата сковали судороги. Падучая!.. Мальчик не узнавал родных и бредил неожиданным потоком мыслей и воспоминаний, которые не могли разобрать даже его близкие. Через некоторое время у Фридриха пошли слюни изо рта, и стал западать язык. Рихард вытирал пенившийся рот ребёнка платком. Доктор Херцтер сказал, что у несчастного жар, и уложил его на бок, после чего положил под голову больного подушку. А затем стал ждать. — Он же… Захлебнётся, захлебнётся! — пробормотала Грета и спрятала лицо на широкой груди остолбеневшего Йоханесса. — Уберите трубку отсюда! — Альфред прикрикнул на старого Либернахта и с большим трудом выпроводил его за дверь. — Рихард, засеки время… И принеси мою записную книжку! Запиши симптомы… Быстрее, я сказал! — Сделайте же что-нибудь! — В конечном счёте нервы сдали и у многое повидавшего на своём веку Йоханесса. — Почему вы просто стоите и ждёте? Помогите моему брату! Херцтер и ассистент ничего не объясняли, но продолжили вести какие-то заметки, которые ни Йоханесс, ни Грета не поняли, и как завороженные смотрели на циферблат часов. Прошло ровно три минуты, и припадок прекратился сам собой. Доктор Херцтер вытер со лба проступивший пот и вопросительно взглянул на своего ученика. Грудь юноши тяжело вздымалась и опускалась. В глазах друг друга они уже прочитали страшный в их время диагноз.***
Берлин, 1942. Несколькими днями позже
Рихард шёл по узким коридорам психиатрической больницы и путался в полах белого халата. Еле переводя дух, он поднялся по витиеватой лестнице на второй этаж и, перепрыгивая через две ступеньки, вбежал без стука в кабинет доктора Херцтера. — Какая ещё эвтаназия? — Лампочка в коридоре зловеще замигала, когда Рихард произнёс эти слова и с грохотом захлопнул за собой дверь. — Я правильно вас понял? Всё в рабочем кабинете доктора олицетворяло спокойствие и уравновешенность. От белого света здесь слепило глаза. Любимый цвет хозяина!.. Белые занавески, бинты и даже старый дубовый стол… Только человек, сидевший за ним, отнюдь не честный и не безвинный, коим всегда казался?.. Рихард ужаснулся этой мыслью, когда она впервые посетила его голову. Тем временем Альфред Херцтер опустил очки к переносице, глубоко вздохнул и посмотрел на юношу поверх круглых прозрачных стеклышек. В этот момент доктор напоминал собой старого, умудрённого опытом бульдога, уставшего от всего на свете. — Более чем, — спокойно проговорил мужчина, пропустив мимо ушей довольно грубый тон своего ученика, и жестом пригласил того присесть. — А тебе я советую не хлопать дверьми. Не забывай, что мы лечим психов. Задыхаясь от возмущения, Рихард завёлся ещё больше и впервые не повиновался воле покровителя. Как холоден и невозмутим его учитель!.. — Именно, что психов, герр Херцтер. Но как вам только в голову пришло думать такое о Фридрихе?! — Молодой человек эмоционально всплеснул руками и все же сел напротив доктора. — В его доме вас так дружелюбно принимали. Вас там кормили и поили… Это же подло! Альфред как раз закончил приводить в порядок рукава своего белого халата, внимательно посмотрел на Рихарда из-под густых поседевших бровей и расплылся в насмешливой ухмылке. — Разве я делаю что-то против законов нашего общества, мой юный друг? — спросил он, невинно улыбаясь, и пожал плечами. — Ты ведь знаешь, что наследственная эпилепсия относится к числу болезней, от носителей которых наша партия старается избавиться. Я поступаю в соответствии с предписаниями нашего фюрера. — Это ужасно! — Такова в наши дни психиатрия, юный друг. Разве ты этого не знал, когда поступал в медицинский? — Да, но где же человечность? По Гиппократу!.. Не навреди! — Человечность?.. Разве наш фюрер… — Не пытайтесь прикрыться нашим фюрером! Он здесь ни при чем. Вы никогда в него не верили. — Когда молодой ассистент озвучил эту истину, его внезапно осенила другая, а черты его лица заметно разгладились. — Вы поступаете так в своих личных целях, герр Херцтер. — Рихард! Мой милый Рихард. — Херцтер снисходительно покачал головой и зацокал языком. После этого он поднялся на ноги и, спрятав руки в карманах белого халата, встал за спинкой стула. — Ты так молод. Ты ещё очень многого не понимаешь. Рихард резко сбросил руку доктора со своего плеча и, заёрзав на стуле, разъярённо сверкнул глазами. — Я понимаю достаточно! Вы так мстите судье Либернахту. Сводите старые счеты через его ребёнка!.. С каждой минутой парень чувствовал, как авторитет Альфреда падал всё ниже и ниже. Раньше он боготворил этого человека и от всей души мечтал стать вторым Херцтером в психиатрии, но теперь прекрасный образ гениального ученого запятнался такой грязью, что ничто отныне не отмыло бы её. — Я всегда знал, что ты не был самым умным в той аудитории. — Альфред перебил пламенную речь своего ученика и по-отечески улыбнулся. Как и рассчитывал мужчина, собеседник потерял дар речи и не сразу нашелся с ответом. — Твой друг-еврей оказался единственным, кто ответил на все вопросы в том тесте правильно. Но при этом это ты, а не он показал себя прытким, смелым и догадливым юношей. И так похож на меня в молодости!.. Рихард поразился до глубины души, заметив, как доктор размяк при этих словах. По личному опыту ассистент Альфреда знал, как мало вещей по-настоящему трогало его благодетеля, но та мысль, что он оказался в их числе, больше не льстила юному немцу. — Именно поэтому я выбрал тебя, — продолжал почтенный медик, не сменяя ностальгически-покровительственного тона. — И не прогадал. Только смелый человек рискнёт сказать всё это в лицо тому, от кого зависит. Рихард прикусил язык. Придя сюда с бурлившим в сердце возмущением, он теперь не мог собраться с мыслями. Херцтер обезоружил его своей невозмутимостью. — Послушай меня внимательно, мой юный друг. — Как истинный злой гений, Альфред Херцтер отошёл к окну и посмотрел куда-то вдаль, прежде чем заговорить. — Я прекрасно вижу, что ты чувствуешь к Грете Либернахт. Но мой тебе совет: держись от неё подальше. Вам все равно не быть вместе. — Какое отношение это имеет к Фридриху и его болезни? — Самое прямое. Я знаю, о чем говорю. Поверь мне. — Доктор тяжело вздохнул. — Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь. В твоём возрасте я был влюблён в её точную копию. Я любил её мать. Комок встал в горле. Рихард чувствовал себя беспомощным и злился на себя за это с каждой минутой всё больше. Тем временем покровитель продолжал свой рассказ, а он не находил в себе сил мешать ему. Любопытство взяло над юношей верх. — Я был бедным провинциалом с амбициями, но без гроша в кармане, а она — дочь банкиров с претензиями на исключительность. Мы любили друг друга, но я ушёл на войну, а, когда вернулся, её уже выдали за остолопа Либернахта. — Что случилось потом? — хрипло спросил ассистент. — Я завидовал Либернахту, — непринужденно отвечал учитель. — Он был туп, как бревно, и совершенно бесталанен. Он не стоил моего мизинца, но при этом получил всё, о чём я мечтал: положение в обществе, уважение, деньги и даже… Мою любимую женщину. — И вы поклялись отомстить?! — Я поклялся доказать всем, что деньги — это ещё не все и что в этом мире можно добиться чего-то своей головой. Правда… — Ироничный смешок, навеянный старыми воспоминаниями, не заставил себя долго ждать. — Мне все-таки помогли. Я бы не поступил в медицинский университет без посторонней помощи. Одна столетняя вдова придворного двора Вильгельма Второго влюбилась в меня без памяти и оплатила мое обучение. Вскоре она умерла и оставила мне всё своё состояние. Я был обаятельным юношей. Как и ты, Рихард… И очень умело этим пользовался. Наконец Альфред оторвался от созерцания видов за окном, подошёл к своему ученику и участливо дотронулся до его плеча рукой. Этим доверительным жестом он как будто пытался вновь очаровать его, как можно дальше распространить своё влияние, и уже одна эта мысль отвращала Рихарда. — Но тебе не нужно искать никаких вдов, — зашептал Альфред над самым его ухом, подобно Мефистофелю, заговаривавшего Фауста. — У тебя есть я. Я помогу тебе там, где мне никто не помогал. Ты добьёшься больших высот, но только… — Только? — иронично переспросил Рихард, уверенный в том, что во второй раз точно не станет жертвой сладких речей врага. Херцтер тяжело вздохнул и распрямился. — Только не пускай всё под откос ради юбки. Судьба Греты известна. Её выдадут замуж за какого-нибудь штурмбаннфюрера СС, который будет насиловать её каждую ночь, а она потом выплачется в подушку, вспоминая тебя. Рихард разинул рот. Неожиданно он почувствовал такое омерзение к человеку, которого возносил когда-то до небес, что его бросило в жар. Эта минута стала для него решающей. — Вы так спокойно об этом говорите, но вы хоть понимаете, какие ужасные картины рисуете? —Все это уже случилось с её матерью, и лишь вопрос времени, когда случится с ней. Счастье, что Генриетта умерла в родах раньше, чем Либернахт окончательно высосал из неё жизнь! — Я никогда не позволю, чтобы её выдали за другого! — Наивное, наивное дитя! Я тоже так думал. Но, увы… Ах, это ещё одна вещь, которую я не могу простить судье. Жизнь с ним стала причиной проявления у Генриетты эпилепсии, которая до этого не подавала никаких симптомов. — Это от неё Фридрих унаследовал болезнь? — Грета говорила, что в начале лета мальчик упал с качелей, ушиб голову и еле оправился… Вот к чему привёл удар в итоге. Дослушав доктора до конца, Рихард шумно выпустил ртом воздух, уронил голову на руки и несколько секунд просидел беззвучно. Виски сжимало плотным кольцом, и он ощущал напряжение в каждой частичке своего тела. — Это всё равно омерзительно, — заключил он в итоге и поспешно поднялся с места. — Я отказываюсь в этом участвовать. Это против моих принципов! В отличие от своего ученика Херцтер ещё являл собой само спокойствие, и, когда тот развернулся спиной, чтобы уйти, издевательски фыркнул в спину юноше. Было бы кому поучать его морали!.. — Милый мой, ты так говоришь, как будто до сих пор не знал, что в стенах этой клиники делают с пациентами. Ты всегда был частью этого. Но теперь, когда дело коснулось твоей распрекрасной Греты, ты вспомнил о морали… Твои терзания смешны и нелепы!.. Рихард нервно рассмеялся. Альфред видел людей насквозь. В чём-чём, а в несправедливости суждений его не упрекнёшь!.. Неужели и правда он, Рихард Зендер, всё это время участвовал в таком, потому что считал фашистскую идеологию правильной? Нет, он никогда по-настоящему не чувствовал себя частью этой огромной, уничтожавшей всё на своём пути машины. Так, почему же?.. Почему он не взялся за ум раньше? Почему смотрел, но не видел, слышал, но слушал? Разве одной истории несчастного Виктора, без вести пропавшего после событий «хрустальной ночи» (3), не хватило, чтобы прозреть?.. Юный ассистент Херцтера не находил ответов. Однако он ясно ощущал себя очнувшимся от гипноза и ни за что не позволил бы промыть себе мозги ещё раз. Полно, сколько он наворотил дел!.. Вернуть время вспять уже нельзя. Но зато!.. Можно и нужно не совершать ошибок впредь. Не удостоив учителя даже язвительным жестом, Рихард твёрдо решил уйти и схватился за ручку двери. Тогда Херцтер в последний раз звучно и устало вздохнул. — Ты ведь помнишь, что я единственное, что стоит между тобой и фронтом? — за спиной повторно раздался невозмутимый голос, который Рихард почти возненавидел. — Ты молодой и крепкий парень, а отсиживаешься в тылу. Но война не для таких изнеженных юношей, как ты. Ты любишь музыку, книги и девушек. В первом же сражении рядом с тобой разорвётся снаряд, и ты погибнешь. В таком огне выживают только солдафоны вроде Йоханесса Либернахта. В груди у парня заклокотало. На душе скребли кошки, и, хотя он понимал, что доктор прав, он уже поклялся себе в том, что ни за что не позволит постыдному малодушию вести себя вновь. — Я лучше умру, нежели буду и дальше поддерживать ваши зверские опыты! — крикнул Рихард в пылу ярости. — Я был с вами раньше, потому что верил в вас, но теперь я вижу, что вы — чудовище, Альфред Херцтер. Рихард готовился получить в спину нож, но его, как ни странно, не последовало. Вместо этого Альфред выбрал более изощренный метод моральной пытки, которым всегда отдавал предпочтение. Зачем использовать лишний раз силу, когда можно обойтись без неё?.. — Я собираюсь к Либернахтам, чтобы забрать ребёнка. Ты ведь пойдёшь со мной? — И прежде, чем ассистент успел кинуть ему презрительное «никогда», доктор как ни в чем ни бывало добавил: — Ты, конечно же, захочешь быть в такой момент с Гретой? Ей, наверняка, понадобится поддержка возлюбленного.***
В тот день, когда Рихард Зендер впервые переступил порог судейского дома, он слыл амбициозным и жизнерадостным молодым человеком, чьё приподнятое настроение не могла омрачить даже война. В этот раз ему пришлось навестить гостеприимный кров Либернахтов по такому ужасному поводу, что он чувствовал себя постаревшим лет на двадцать. — Но вы не можете так поступить с нами, герр Херцтер! — Рихард испытывал столько стыда и боли, что не смел поднять глаз с пола, и лишь по голосу он понял, что это в отчаянии говорила Грета. — Вы же наш друг. Вы знали мою мать… — Увы, моя юная, обворожительная Грета. — Доктор сердобольно покачал головой, а Рихард еле сдержал приступ тошноты. — Мы живём в такое время, когда родственные и семейные связи не стоят ничего по сравнению с высокими материями. Я должен сделать это, дабы будущие поколения нашей нации не страдали тем же недугом, которым болеет ваш брат. Рихард лишь на секунду поднял взор на Грету, и его сердце облилось кровью. С её румяных щёк не переставали капать слёзы. Высокий белый потолок, широкие двери, пианино в углу: вся роскошь, составлявшая когда-то его счастье, перестала отныне существовать. Когда-то в этой самой комнате он испытал столько радостных моментов, но теперь видел перед собой лишь возлюбленную и её слезы и от злости мечтал разнести к чертям весь мир. — Помяните мое слово! Если вы это сделаете, — громогласно отозвался Йоханесс за спиной сестры и стиснул от гнева зубы, — то ни вы, ни ваш ассистент больше не войдёте в этот дом. Вы станете нашими заклятыми врагами! — Что вы, милый Йоханесс? За что вы так категорично с нами? — Я никогда… Слышите?! Никогда вам этого не прощу! Ни я, ни мой отец! Рихард бессильно прикрыл веки. Этого стоило ожидать. — Я чего-то не понимаю, мой дорогой Йоханесс? — удивленно повёл плечами мужчина. — Разве не вы говорили, что останетесь верны нашему фюреру, что бы ни случилось? Так почему же вы мешаете мне выполнять свой врачебный долг? Рихард язвительно фыркнул. Как лицемерно, как подло!.. И это к такому он должен стремиться?.. Молодой Зендер знал, что доктор специально заставил его присутствовать при этой ужасной сцене, чтобы закалить характер своего ассистента. Альфред не терял надежды сделать из бывшего студента своего будущего приемника, но до сих пор считал его слишком мягкотелым. Вся эта ситуация, как считал почтенный медик, обязательно растормошит Рихарда, но он всё же прогадал. Вместо этого она вызвала в нем лишь большее омерзение ко всему, чем промышлял доктор Херцтер. «Посмотри же на меня, — лихорадочно думалось юноше. — Посмотри же на меня, Грета. Пойми, что я не при чем. Я не участвую во всем этом больше. Я не виноват!» На мельчайшую долю секунды Грета действительно посмотрела в его сторону, и возлюбленный постарался вложить в свой взгляд всю горечь и сострадание, что испытывал в душе. Девушка почти сразу отвела глаза, но он понадеялся, что она поняла его. Херцтер в десятый раз уверил старших детей Либернахт в своей преданности идеям фюрера, когда в комнату, словно разъярённый тигр, влетел их отец. — Все вон. Вон! — мрачно крикнул он Рихарду, Грете и Йоханессу, и те молча повиновались, не противясь воле убитого горем судьи. Однако, не сдержав любопытства, все трое все же остались подслушивать под дверьми и стали немыми свидетелями следующего разговора: — Вы… Мерзкая подколодная змея, которую мы пригрели на своей груди! — облегчал душу Либернахт. Надо признать, что Альфред вынес эти упрёки с завидным спокойствием. — Вы убийца и лицемер! Вас нужно судить и подвергнуть пыткам! — И кто же меня будет судить? — Невозмутимый голос Херцтера заставил поежиться даже тех, кто стоял за дверью библиотеки. Мурашки забегали по телу табуном, и молодежь от души засомневалась в том, что что-то на обетованной земле способно вывести из себя этого человека. — Не ты ли будешь моим палачом, мой милый Франц? — скабрезно продолжал Альфред. — Не ты ли, как судья, своими руками подписавший договор о помещении душевнобольных детей в мою клинику? Рихард, Грета и Йоханесс озадаченно переглянулись. Старый Либернахт долго не откликался на эту дерзость. Что ответить на такой наглый выпад?.. Как отыграться? — Ты не посмеешь забрать у меня сына! — заскрежетал зубами Франц. — Я не позволю. Я не отпущу его! — Вот как? — В тоне злого гения засквозили пугающие нотки, и никто бы не удивился, если бы внезапно на макушке у него выросли рога. — То есть ты пойдёшь против официальной политики государства? Рискнёшь высказаться против фюрера? — Альфред!.. — Ты ведь так ему верен. Ты сам говорил, что никогда не изменишь своим принципам. В этой перебранке, похожей на шахматную партию, у одного имелись значительные умственные преимущества перед другим. Но, увы!.. Этим человеком оказался далеко не судья. — Я знаю тебя, дорогой друг. Ты не воспротивишься. Не только потому, что не посмеешь выразиться против верхов, но и потому, что слишком побоишься за своё место. А я ведь… Могу всем рассказать, как именно эти дети попадали в стены моей клиники. Все узнают о том, какой ты казнокрад. — Но тогда ты погубишь и себя тоже! — Пусть. Зато я потащу тебя на дно вместе с собой. Это был конец!.. Если до сих пор в Грете и Йоханессе теплилась хоть мельчайшая надежда на то, что их младшего брата удастся спасти, то теперь даже для них стало очевидным: доктор продумал свой дерзкий план до мельчайших деталей и перекрыл им все пути к отступлению. — Как я мог довериться тебе! — С каждым словом напористость судьи становилась все слабее. И он вдруг понял, что проиграл. — Как я мог вести с тобой дела?.. — Хочешь, я отвечу тебе на этот вопрос? Ты алчный до скрежета в зубах, Франц. Звон монет сладостнее для тебя любых радостей земной жизни. — Ты что же без греха? — Разве речь сейчас обо мне? Ради денег ты пошёл против морали и связался со мной, хотя прекрасно знал, чем я занимаюсь. Но на тот момент тебя это не заботило. Я понял твои слабости и обернул их против тебя же… — Ты не можешь простить мне Генриетту! — Старик сорвался на крик, почувствовав себя загнанным в тупик зверьком. Память жены показалась ему единственным путём уколоть оппонента побольнее. — Ты мстишь мне за неё! Херцтер глубоко вздохнул и, развернувшись к двери, стал преспокойно собирать свой саквояж. К сожалению, и эта попытка взять реванш не достигла своей цели. Собаки лают, караван идет!.. — Не льсти себе мыслью, что она вышла за тебя по любви. Её выдали замуж, и она всю жизнь страдала. И да! — Лицо доктора озарила победоносная ухмылка. — Я всегда тебе завидовал, но у меня не было мыслей мстить тебе, пока с ребёнком не случился припадок. Тогда картинка в моей голове сложилась сама собой. И справедливость, наконец, восторжествовала! На этой претенциозной ноте Альфред Херцтер с достоинством захлопнул свой саквояж и решительным шагом направился к выходу. — Всё так просто тебе с рук не сойдёт! — Поверженный судья зашипел врагу в спину как змея, из которой высосали весь яд. — Я уничтожу тебя. Я перекрою тебе кислород! Херцтер деланно вздохнул, услышав целый поток угроз в свой адрес. Человека, изучавшего по долгу службу разные виды психологического давления, эти угрозы лишь рассмешили. — Прибереги злословие для своих коллег, милый Франц. Я же психиатр. На меня это вряд ли подействует. Шаги участились и приблизились вплотную. Замок в двери щёлкнул, и молодые люди еле успели отскочить в сторону. В дверном проёме неожиданно появился доктор. Когда Альфред заметил, что молодёжь подслушивала под дверями, то даже не подал виду и, слабо улыбнувшись, сделал Рихарду жест рукой, чтобы тот следовал за ним. Юный ассистент спрятал от Йоханесса и Греты глаза и молча тронулся с места. — Мы уходим, — устало вздохнул Херцтер и огляделся по сторонам. — Показывайте, где мальчик. Грета вся побледнела. Она хотела броситься в комнату Фридриха, чтобы спрятать его под кроватью или в шкафу, но именно тогда мальчик сам вышел из-за угла и встал напротив доктора Херцтера. Альфред улыбнулся ребёнку уголками губ, наклонился и протянул ему конфету. Мальчик её принял, хотя его лицо не выражало и оттенка доброжелательности. Он слышал и видел, как переживали родные, и не мог относиться к дяде-доктору с прежним теплом. — А вот и наш маленький герой. — Мужчина опустился на корточки перед Фридрихом и доверительно понизил голос. — Послушай, юноша. Ты ведь так хотел быть, как старший брат. Сейчас я отведу тебя в одно место, где ты сможешь доказать мне, что достоин отправиться вслед за Йоханессом. Если ты пройдёшь это испытание и даже ни разу не заплачешь, то я назову тебя самым храбрым мальчиком во всей Германии. Остальные Либернахты и Рихард наблюдали за этой сценой со стороны. Старый судья как раз вышел из библиотеки и бессильно зажмурился. Однако вмешиваться он так и не решился. Добродушное лицо мальчика внезапно просияло. Пронырливый доктор нашёл ключ и к его маленькому сердцу, которые он раскалывал, как некрепкие орешки, и съедал на обед будто ведьмы из старых немецких легенд. — Правда? Вы дадите мне награду? Такую же, как у Йоханесса? Громко кряхтя, Альфред поднялся на ноги и взял Фридриха за руку. — Конечно, мой юный друг. Такую же и даже больше. Ты только наберись терпения. — Доктор обернулся к своему ассистенту и многозначительно повёл бровями. — Идём. Рихард не помнил, как передвигал ноги. Ладони у него вспотели, а голова стала ужасно тяжелой, словно чугунная печь. Приблизившись, молодой человек встал по правую сторону от Фридриха и тоже взял мальчика за руку. — И ты пойдёшь с нами? — поинтересовался доверчивый малыш, и Рихард натянуто улыбнулся. Грета еле сдержала слезы, чтобы не перепугать младшего брата, а Йоханесс то и дело сжимал и разжимал кулаки. В отчаянии он сделал попытку вырваться за доктором и занёс над ним руку, но тот жестом остановил его и многозначительно кивнул на окно: во дворе под проливным дождём стояли с десяток солдат СС. — Конечно, — отвлекая внимание мальчика, произнес Рихард и загородил собой его брата. Любое неповиновение, и солдаты, гремя промокшими подошвами сапог, ворвутся в дом. — Мы все вместе уйдём. Мальчик широко улыбнулся своему старшему товарищу, к которому уже успел привязаться, и только после этого обернулся к родным. — Грета, не плачь. Я скоро вернусь. Только заберу свою награду! Заметив, что сестра никак не успокаивалась, Фридрих обратился и к старшему брату: — Пригляди за ней, Йоханесс. А то она всё ревёт. Опять эти женские штучки! Альфред не дал ребёнку договорить и настойчиво повёл его к выходу. Последнее слово отцу Фридрих так и не сказал, но перед тем, как дверь за ними захлопнулась, Рихард услышал, как Грета не сдержала себя и разразилась громкими рыданиями, а старый Либернахт отправил им в след тысячу проклятий.