Доверься мне

***

       Я совершенно потерялась. Перед глазами нервирующая пустота, а в области сердца вновь и вновь растекаются неприятные ощущения. Мои мысли спутались в клубок, и я никак не могу распутать его. Помню лишь как бросилась на чидори Какаши и боль. Я должна была это сделать, иначе все бы мои близкие погибли, а так… Одной куноичи стало меньше и мир от этого не рухнул или же… Рухнул? Проваливаясь в бездну отчаянья и боли, помню, слышала, чей-то крик. Он был настолько пронзительным и хриплым, будто у этого человека забрали что-то ценное.       Я пыталась выбраться, но тщетно… Лишь темнота и боль. Иногда я слышала чьи-то приглушенные голоса, которые болезненно отдавались в ушах, но это было крайне редко. Да и вообще я не считала себя живой. После техники Какаши наврятли можно было выйти из этой ситуации невредимой, тем более удар пришелся, прям на мое сердце. Кстати о нем. В грудной клетке было больше всего больно. Будто в меня поместили сотню игл и ножей, которые при вздохе впивались в каждый миллиметр моих органов и мышц.        Хотелось кричать, но как? После этих голосов было еще что-то… Я чувствовала, как силы покидают меня окончательно, и кажется, были ощущения воды на коже. Меня топят? Впрочем, какая разница. Наверное, это все игры дьявола. Он хочет, чтобы я мучилась бесконечно и вспоминала о том, что оставила семью и друзей.       — Бедное дитя… Не умирай…       И вновь голос. Почему я не могу уйти спокойно? Сколько времени прошло? Кто я? К моему удивлению я чувствую свое тело. Руки и ноги, будто налитые свинцом, но они чувствуют! Язык совсем сухой прилип к небу, а губы? Они вообще есть? Дурацкий вопрос, но я совсем не могу ими пошевелить.        — Вот, пей и тебе станет лучше…       Голос немного грубый, но приятный. Однозначно принадлежит женщине. Чувствую, как к моим губам что-то поднесли и в горло влилось что-то омерзительно горькое. Организм дал сигнал, и я стала безостановочно кашлять. Боль невыносимая.        — К…Кто?       Я пугаюсь своего же голоса. Такой странный, будто «загробный» — фу. Однако то, что я могу разговаривать, означает лишь одно — я жива.       Шли дни, месяцы и годы. Мою спасительницу зовут бабуля Кёко. На то время ей было пятьдесят четыре года, и двадцать из них она прожила в лесу. По ее словам, ушла она из своей деревни, дабы улучшить навыки медицины. Кёко с самого детства любила собирать травы и делать из них лекарства, спасая даже сильно раненных шиноби. Так она ушла в глушь леса и не вернулась. Эта жизнь понравилась женщине больше, а преданность своей деревне так и осталась.       Меня она нашла у истока реки. Мое тело уже отказывало, но как говорит бабуля — моя душа еще не сдалась. Холодную, израненную и практически мертвую женщина, принесла меня в свой дом и вылечила. Полностью я смогла оправиться только через полтора месяца. Для меня было удивительно наблюдать за своими же достижениями: сначала ко мне вернулась внятная речь, потом и тело стало более послушное. Эта женщина заменила мне родителей. Каждый день она учила меня чему-то новому, и это было великолепно. Научила заново говорить, ходить и верить в то, что жизнь прекрасна. По субботам, мы ходили в маленькую деревушку вблизи нашего дома. Там мы покупали нужные продукты и продавали лекарства, которые делали на заказ для одной аптеки. Я ни в чем не нуждалась, кроме своей деревни… Иногда меня очень тянуло обратно. Хотелось прибежать обратно и показать всем, что вот она я, живая! Увидеть Минато сенсея, Кушину, ребят и Какаши… Кёко всячески откладывала наш поход в Коноху, оправдывая это тем, что к хорошему это не приведет. Я нервничала, переживала и плакала ночами, особенно когда узнала, что сенсея и Кушины больше нет… Нападение девятихвостого навело панику и одни лишь слезы. До сих пор в голове всплывают воспоминания, как я и Кёко ночами напролет готовили мази и растворы для заживления ран. К нам в домик приносили некоторых раненых, которые бились в горячке и молили убить, но моя вторая мать не исполняла их желания. Легкими движениями она буквально порхала над ранеными, облегчая их страдания. Я же в такие моменты сидела в другой комнатке и могла лишь наблюдать, переживать и сострадать. Ведь пострадали ни в чем не виновные люди и от кого? Монстр. Вспоминая это — сердце замирает. В моем теле тоже был такой монстр, хоть и ненадолго, но я чувствовала его жажду свободы и разрушения.       Шли годы. Я уже привыкла жить в лесу, деля маленький домик со своей матерью, но… Неожиданно она заболела. Для меня это был шок, а для нее как она сказала «свобода». Ни одно лекарство не могло победить эту «гадость», как бы я не старалась…        — Ты сильная, девочка моя… — Ее шершавая ладонь ласково треплет мои непослушные длинные волосы — Заботься об этом доме, Рин. Не забывай по субботам носить этому ворчливому деду лекарства и травы, это то, что будет тебя кормить. Я ухожу, но знай — я всегда буду помнить о тебе.       И она ушла. Собрала тряпочный рюкзак и ушла в свою деревню. После этого я больше никогда не видела Кёко…       И вот прошли долгие четырнадцать лет. Домик совсем подкосился, но я все еще тут. Изо дня в день я живу в лесу и выполняю обещание данное Кёко. Кто же мог знать, что один день перевернет всю мою жизнь с ног на голову.