Pov Антон
Припираюсь я домой где-то через два дня, в два часа дня. Спросите почему? Потому что моему больному мозгу это показалось ироничным. Ну и плюс дома, кроме кота, никого нет.
Я снимаю с себя, побитые жизнью и дождём, кроссовки. Вешаю куртку на крючок в прихожей и иду в комнату.
Зайдя в неё, я понимаю, что здесь ничего не изменилось. Зелёные наполовину выцветшие обои. Шкаф с расшатанными петлями. Компьютерный стол на котором Миша опять насрал и не убрался. Некогда мягкий ковёр. Двухъярусная кровать и тумба у её изголовья. Цветок на подоконнике, который Миша опять забыл полить. Уебан, а не Миша.
Я сажусь на свой родной нижний ярус и громко выдыхаю. Я всё-таки смог принять смерть бабушки. Осталось исправить последствия моей небольшой апатии. А точнее продолжить подготовку к ЕГЭ и помириться с Максом. ЕГЭ просто херль собачья по сравнению со вторым. Я толком не помню, что я там ему наговорил, но что-то мне подсказывает, что что-то очень плохое. Я рассматриваю ворсинки на ковре и думаю о том, как сильно я обидел Макса. Он, небось, переживал за меня, волновался, а я повёл себя, как конч. Походу послал его на три весёлые буквы. Или ещё чего хуже. Ударил его. Я порыве гнева я вполне спокойно мог такое сделать. Это у меня от мамы, но мама вспыльчивая, а я по большей части спокойный, но не в тот промежуток времени. Я смотрю на ворс на ковре и думаю о Максе. И ловлю себя на мысли, что хочу его обнять. Прижать к себе до хруста костей и никогда не выпускать из таких крепких объятий. Я уже второй год подряд замечаю за собой такие странные мысли в сторону Максима. Я думал, что это братская любовь. Но Мишу я чаще хочу стукнуть, чем обнять, а Юра читает по слогам. Я действительно не понимаю, что со мной происходит. Я так давно в себе не ковырялся, хотя по логике вещей я должен был этим заниматься все эти два дня, что я отсутствовал, но я ковырялся не в том себе. Не в личном. Не в Максе. А сейчас, когда дома никого нет можно и сигарету в комнате покурить и в себе поковыряться.
Я закуриваю сигарету и сажусь на подоконник, тот жалостливо скрипит, но сказать мне ничего не может.
Я задумываюсь. Я вспоминаю. Понедельник. Макс пялится на мой торс. И тут я вспоминаю мысль, что всего на секунду проскочила в моей воспалённой черепной коробке. В тот момент я хотел прижать его к стене и целовать до тех пор, пока ему дышать станет нечем. Это же неправильно, да? Друзья же не сосутся. А мне хотелось. Причём сильно, мокро и долго. Странно. Даже очень.
Я вспоминаю, как пялился на его задницу. Я успокаивал себя, типа, мол глаза было не за что зацепить. Ага, конечно. Целая доска, полный класс людей, учитель и, в конце концов, спина Макса. Но нет жопа интереснее. Я ещё губы кусал тогда. Никогда их не кусал, а тут на тебе. Даже дыру прокусил в нижней, что аж кровища хлынула. Она то меня и остановила.
А ещё я приметил, что бинт на руке Макса с каждым днём становится всё длиннее и длиннее. Уже до локтя добрался. А спросить, как-то не культурно, что ли. Надо, конечно, но неправильно как-то.
Меня пугает этот бинт на его руке. Причём до неприятных мурашек. Меня волнует его состояние. В последнее время он вообще вёл себя странно. То оживлённо говорил, а уже через секунду доставал телефон и делал вид, что ему абсолютно всё равно. А на наши с Лёхой вопросы отвечал «отстаньте». Не случилось ли у него что плохое? Может тоже кто-то умер, а он как я. Сначала раскапашу себя, затем других. С кем поведёшься от того и наберёшься.
На подоконник запрыгивает Черчилль. Старый друг, как я давно тебя не видел. Чёрно-белое нечто, аккуратно подходит ко мне, и постукав меня лапой по бедру, ложится мне на колени. И выглядит он так, как-будто мне сочувствует. Тоже, как унылая какашка.
Вот вроде говорят, что животные ничего не понимаю. А вот сейчас я не до конца уверен.
У нас с Черчиллем с моего рождения была какая-то особенная связь. Да даже, когда мама была мной беременна, он любил лежать поближе к животу. А когда я был настолько мелким, что даже башку поднять не мог, он валялся со мной в кроватке
Он как-будто моя родственная душа. Он как-будто понимает меня, а я его. И в его голубых глазах я читаю сожаление и поддержку. Хотя возможно он просто жрать хочет. Хер поймёшь этих котов.
Ну так вот Макс. Чё-то меня даже передёрнуло от того, что я о нём подумал. Я глажу Черчилля, тот мурчит. Успокаивает. Я как-то соскучился по Максу за эти дни моего отсутствия. Он же, наверное, волнуется за меня. Хотя я ему такое сказал в понедельник, что он даже разговаривать со мной не захочет. Я всё же решаюсь достать телефон и кармана джинс, которые я до сих пор не снял. Я включаю телефон. Он немного тормозит спустя столько дней абсолютной отключки, но об этом позже. Несколько сотен пропущенных от мамы, пара от папы. От братьев и сестёр. От Насти. От Лёхи. Миши, Жени. И…боже мой…от Макса. От него их пятнадцать штук. Не волновался говоришь, оно и видно. От чего-то захотелось собрать яйца в кулак и поехать к нему. Хотя он скорее всего не дома. В школе. Я открываю вконтакте и вижу херову тучу сообщений из беседы класса, из беседы тренировок по баскетболу, из нашей пацанячей беседы в которой что-то делает Женя. И отдельно от каждого из моих друзей и родственников. Даже староста мне наша писала. Видим не знала, как меня отмечать в рапортичке.
Я первым делом смотрю на непрочитанные сообщения от Макса. Их целых семьдесят шесть. Собрав свои яйца в кулак, я решаюсь открыть переписку. И первым делом там идут.
Извинения?
Затем паника и вопросы, что со мной и где я. А затем сообщение от которого сердце от чего-то начинает колотиться ещё чаще.
Максим Винниченко 23:46
Антон, ответь пожалуйста, я же
волнуюсь.
Я сижу и понимаю, что не дышу. Он за меня волнуется. Господи, что ты творишь со мной? Я действительно не понимаю, что я чувствую к Максу. Я совсем в себе запутался. Я продолжаю гладить кота, который уже вальяжно лежал на моих коленях. Черчилль мурчал, подставлял голову под мою ладонь, видимо, пытался привлечь моё внимание, но всё бесполезно. Я, как истукан пялился в это грёбанное сообщение. Я настолько залип и погрузился в себя, что даже не услышал, как дверь открылась и в комнату зашёл папа. Он положил руку мне на плечо и тем самым отвлёк меня. Я смотрел на него не понимающе. Он ухмыльнулся и его глаза стали такими добрыми.
— Возвращение блудного сына — усмехнулся он и я усмехнулся в ответ. Папа меня крепко обнял, а я обнял его в ответ. Ему можно задать вопрос, который меня интересует. Он психолог, он поможет.
— Пап? — тихо зову его я
— Что, Антош? — отзывается он
— Я не понимаю, что я чувствую — он остраняется от меня и смотрит мне в глаза. Вздыхает.
***
Pov Максим
— Винниченко, ещё один мяч пропустишь, я тебе ебальник набью — орёт на меня с другого конца поля Покровский.
Я сам готов набить ему ебальник, потому что он меня очень сильно раздражает. Но в этом неравном бою я явно проиграю. Даня больше меня раза в два. Такой же шкаф, как и Антон. Да ёбаный в рот. Я когда-нибудь перестану о нём думать. Ну это же невозможно. Всё мысли им засыпаны, а он ещё и исчез куда-то. Я пиздецки за него волнуюсь. В сердце неприятно щемит и в животе постоянно крутит, а полос на руке становится больше. Я сам не понял в какой момент это стало меня успокаивать, но это явно помогает или создаёт вид, что помогает.
— Макс, иди сядь лучше, а то мы точно всосём в сухую — кладёт мне руку на плечо Лёха и я его слушаю
Я не сажусь на лавочку, я иду в коридор. Подышать холодным воздухом небольшого коридора, обложенного бежевой плиткой. Я облокачиваюсь на стену и смотрю в окно, хотя там ничего и не происходит. Просто школьный двор, который просто поливают из жёлтого шланга. Ничего необычного. Я слышу знакомый топот каблуков, а затем в коридор завораживает Настя. По её лицу растеклась тушь. У неё красные, заплаканные глаза и лицо тоже. Она смотрит на меня с ненавистью. А затем подходит и со всей силы даёт мне по лицу. Настолько сильно, что по коридору и холлу разлетаются хлёсткий удар.
— Как же я тебя ненавижу — это всё, что она мне говорит и заходит в туалет. Я ничего не понимаю. Абсолютно.
***
За пятнадцать минут до этого
Pov Антон
Я написал Насте, чтобы она вышла из школы на несколько минут. Она вроде помогает учительнице по биологии проверять тетради. Отличники всегда были в приоритете, но мне не понять.
Папа помог мне разобраться в себе. Помог понять, что я чувствую, как хорошо, что он у меня есть.
Я вижу как Настя, накинув на плече тонкую куртку спускается по лестнице и, увидев меня ускоряет шаг. Она подходит ко мне и тянется за поцелуем, но я уворачиваюсь.
— Антон? — Настя удивляется такому — что случилось?
— Насть, я в общем хотел сказать — я чещу затылок и смотрю ей в глаза — нам надо расстаться — её лицо секунду назад было непонимающим, а сейчас оно просто не какое
— Что? — её глаза начинают слезится — почему? — она смотрит на меня стеклянными непонимающим глазами
— Насть, я никогда тебе не врал и сейчас врать не буду, я к тебе ничего не чувствую. В плане любви. Ты для меня, как младшая сестра в последнее время, как Света — я смотрю на неё, она смотри сквозь меня и по её щекам текут слёзы, я её обнимаю — я знаю, Настён, что тебе больно, но я лучше сразу скажу правду — она меня отпихивает от себя
— Кто она? — спрашивает Настя
— Это даже не она — признаюсь я — это Макс. Я люблю Максима Винниченко.
Настя вытирает слёзы, но те всё равно бегут по её щекам, я протягиваю к её лицу руки
— Всё хорошо — говорит она — я рада, что ты в себе разобрался
— Останемся друзьями?
— Да, останемся друзьями
