Звезды и полосы

Баки критически оглядывает крышу, лежать на которой предстоит в ближайшие кто знает сколько часов. Опять крыша, опять жара. Черт возьми, как он от этого устал — и как же он это любит! Он раскладывает четыре низеньких дюралевых телескопических столбика, растягивает над ними прямоугольный тент из плотной парусины. Раскатывает под ним самонадувающийся каремат. С силой растирает обеими ладонями лицо. Последние 20 часов были не самыми удобными в его жизни. Сначала 15 часов тряски на неудобной лавке транспортника ВВС до базы США в Багдаде, потом документация, инструктажи, переброска сюда, в Мадинат-эс-Садр 1, и опять инструктаж. Потом его ненадолго оставили наедине с картами и компьютерами со спутниковыми картами, где он и смог выбрать место лежки. Следующие два часа он добирался до места. Самостоятельно. С момента выхода из невзрачного офисного центра он был сам по себе — армия США ничего не знала о Адриане Цепеше, гражданине Словакии, неизвестно какими ветрами занесенного в один из самых бедных районов Багдада. Разложил родную M82A2 2, проверил, насколько устойчиво сошка 3 держит ствол. Прикручивает оптический прицел, стараясь не думать о миссии. Ориентировка, спущенная ему сверху, без лишних слов, гадкая. Впрочем — не нужно убивать ни женщин ни детей, а о прочем Баки давно перестал задавать вопросы. Вот и сейчас в невзрачном офисе Мадинат-эс-Садра ему дали ориентировку на высокого лысоватого мужчину в темных пустынных штанах с закатанными рукавами. Баки достает и укладывает рядом с собой несколько протеиновых батончиков, пару фляг с водой. Окинув взглядом крышу, быстрым и экономным движением стягивает штаны, надевает подгузник. Растирает по шее, рукам и лодыжкам солнцезащитный крем. «Готовность три минуты. Переговорщик экипируется» — бормочет гарнитура в правом ухе. Баки еще раз проверяет, надежно ли заблокирована дверь, с телефона проверяет работу датчиков движения на лестнице. И просто на всякий случай, по старой привычке, ставит еще одну растяжку на входе — в случае, если кто-то все же решит выбраться на крышу, она его не спасет, но задержать интервента сможет. Делает гимнастику, потягиваясь, размахивая руками и со вздохом вползает в оборудованную лежку. Находит в прицел пристегнутого к столу бледного мужчину, фокусируется на нем так, что может увидеть каплю пота, стекающую по его виску. Шииты держат у себя какого-то компьютерщика одной из американских военных баз, яйцеголового аналитика с какими-то данными. Важными — предполагает Баки. Потому что позвали его сюда именно для того, чтобы, в случае если переговорщики облажаются, убрать заложника. «Заложника, сэр?» — зачем-то переспрашивает Баки, разглядывая агента в холщовых штанах и легкой белой сорочке. «Заложника» — приходит спокойное подтверждение. «Есть, сэр. Принято, сэр» — и не задает больше вопросов. Конечно, все четыре магазина патронов выдают ему тут же, в задней комнате офиса. Остальное, впрочем, он привез с собой из Штатов, надеясь увезти с собой обратно. «Готовность 10 секунд. Переговорщик на позиции» — оживает гарнитура.  — Ну что, профессор. Вот вам и практическая. — посмеивается Баки про себя, из чистого интереса чуть сдвигая прицел винтовки, чтобы словить открывающуюся дверь в помещение, где держат заложника. В дверь заходит Роджерс. Баки моргает. Отворачивается от прицела. Смотрит еще раз. Роджерс расстегивает форменную куртку, раздвигает ее полы, показывая, что безоружен. Баки стонет сквозь зубы. Однажды он обязательно расскажет Роджерсу, что американская военная форма именно для того и проектировалась лучшими дизайнерами мира, чтобы выглядеть так, будто под ней нету бронежилета, когда он там есть. Что в некоторых из офицерских курток даже есть карманы под кевларовые пластины. Что было бы неплохо, чтобы и он эти пластины носил. Боже, ну что за тупость — стонет Баки — как он вообще дожил до этих лет, с его-то послужным списком. Роджерс стоит, чуть согнувшись, напряженно сведя плечи. Его осанка сейчас неотличима от того, как выглядят на улицах люди Багдада — и, с удивлением понимает Баки — почти ничего общего не имеет с тем, каким он привык его видеть в аудитории и за кафедрой. Переговорщик складывает руки в приветственном жесте, немного кланяясь, и начинает говорить. Баки не может сдержаться, и лезет в сумку, доставая звукоуловитель. Немного возится, прилаживая его к прицелу — расстояние меньше километра, линии визирования прямые. Из вставленного в левое наушниках льется чистый и ровный звук, иногда прерываемых шорохом проезжающих машин. Профессор говорит на арабском. Уже пятый час Баки заворожено смотрит в прицел, почти не способный заставить себя оторваться. Стив ни разу не выходил из помещения. Он не прерывался даже для того, чтобы выпить воды — хотя бутылка с прозрачной жидкостью лежит тут же, поверх снятой около двух часов назад куртки. Баки за это время успел почти допить одну из своих фляг, отдать должное создателям взрослых подгузников, а Стив — ведь он может так называть человека, от созерцания которого не отрывался почти пять часов? — даже не прервался, чтобы вытереть пот с лица. Прикосновения к лицу могут быть трактованы как оскорбление, да, профессор Роджерс? Стив расслабленно сидит на полу, скрестив ноги. Он переместился глубже в комнату, ближе к лидеру группы захватчиков. На одной из лекций профессор говорил, что у арабских народов расположение в комнате говорит о социальном статусе — возле двери всегда сидит самый младший и он же, в случае необходимости, открывает двери входящим. Переговорщик умудрился устроиться так, чтобы между ним и дверью было несколько человек. Спокойная, и размеренная речь Стива вливалась к Баки в уши. В ней не было привычных по аудитории стальных площадных ноток — голос был мягким и бархатным. Хотелось закрыть глаза и просто отдаться волнам этого голоса. Судя по частым упоминаниям Аллаха и пророка Мухаммеда, беседа давно сместилась с острых политических вопросов к религиозной дискуссии. Расслабленная открытая поза, задумчивая улыбка, почтительно склоненная набок голова — и влажная у горловины темная футболка, бисеринки пота возле бровей и по кромке роста волос, тревожная морщинка между бровей, выдававшая крайнюю степень нервозности только тем, кто видел Роджерса в гражданской жизни. Баки собирался стереть руку в кровь, вызывая в памяти это воспоминание как только окажется в одиночестве и безопасности в любом душе мира. И лучше бы это случилось как можно скорее — долгое отсутствие личной жизни давало о себе знать. Бывало, он возбуждался, глядя на особо профессиональные спарринги или на новые образцы вооружения — рефлекторная, безотчетная реакция. Но никогда — разговора мужика, языка которого он даже не понимает. Баки чувствует, как от восторженного трепета мурашки проходятся по позвоночнику и не знает, чего тут больше - физического влечения или преклонения перед профессионализмом. Хочется остановить время, перенестись туда и слизать пряный, мускусный пот с виска, с силой огладить линию челюсти, пропихнуть в рот два пальца, ощущая теплоту и гладкость изнанки рта. Факт, что Роджерс — его преподаватель перестал смущать его часа два назад. Возможно, если у профессора выгорит, он даже рассмотрит силлабус курса более подробно. Баки в который уже раз ерзает на каремате, пытаясь найти удобную позу. Даже спустя пять часов это непросто. Особенно спустя пять часов. Диспозиция в прицеле стремительно меняется, лидер террористов вскакивает, активно жестикулируя и, спустя секунду, Стив повторяет его движение. «Огонь по готовности» — оживает вдруг гарнитура в его левом ухе. Баки переводит прицел на заложника. Стив и террорист в наушнике кричат. Баки фокусирует прицел на заложнике. Мешкает секунду, когда наушник вдруг резко замолкает. «Наши друзья согласны отпустить Джонатана за небольшой, но подъемный для американского правительства, выкуп.» — Баки даже вздрагивает, слыша в наушнике звукоуловителя английскую речь. «Отмена миссии! Отмена!» — тут же взрывается гарнитура в левом ухе и Баки с трудом разгибает судорожно сведенный на спусковом крючке палец. Он сидит возле задней двери невзрачного офиса, тяжело опираясь о стену, и курит. Медленно втягивает сигаретный дым, наслаждаясь тем, как он щекочет легкие, медленно его выпускает, провожая взглядом едва заметные в сухом горячем воздухе струйки дыма. Он уже успел сдать все неиспользованные патроны и растяжки, провести необходимые гигиенические процедуры и теперь просто сидел в тени переулка на каком-то ящике, меланхолично глядя на цветные граффити на противоположной стене. Транспортник домой должен вылететь в через несколько часов и у Баки в запасе было более чем достаточно времени. Он поставил ногу на кофр со своей винтовкой, натягивая бейсболку на глаза и глубже вдыхая пахнущий песком и солью воздух.  — Мистер Барнс? — голос, окликнувший его, звучит так, будто человеку, которому он принадлежит, очень нужно прокашляться. Баки с удивлением поднимает голову только для того, чтобы впечататься взглядом в коричневый кожаный ремень, совсем не подходящий к форменным брюкам, мокрую насквозь темную футболку, прилипшую к груди, бьющуюся на шее яремную вену. Баки в насмешливом жесте почтения касается пальцами козырька бейсболки, судорожно придумывая, что можно сказать.  — ЧВК 4? — резко, подняв в неприятной усмешке угол рта, спрашивает Роджерс. От него разит потом и дрянным табаком — террористы почти все время курили. Его губы обметаны от недостатка влаги, кожа потрескалась, а выступившая кое-где кровь запеклась. Блеск в голубых глазах вряд ли можно назвать здоровым. Через его черты отчетливо проглядывает безумие Ликегена. Баки достает из набедренного кармана невзрачную флягу, протягивает ее Роджерсу. Все еще чуть подрагивающей от напряжения рукой профессор выхватывает напиток, делает щедрый глоток. Баки завороженно смотрит, как губы, за которыми он наблюдал почти десяток часов, охватывают горлышко фляги, сжимаются вокруг него, когда профессор пытается не пролить. Как он втягивает губы, экономно слизывая оставшиеся на губах капли. Слова, наконец, приходят. Баки пожимает плечом и делает затяжку: — Минимизация рисков. - он, не поднимая головы, смотрит на Роджерса из-под челки. Роджерс заводится с пол-оборота. Баки даже и не догадывался, что спокойный, выверенный профессор так может. - Риски? Риски?! Люди для тебя просто риски?! - тот втягивает воздух сквозь зубы, сжимает кулак свободной руки. - Неужели ты не понимаешь, что они живые? Что каждым своим выстрелом ты лишаешь кого-то отца, ребенка, друга?! Что этого всего можно было бы избежать, просто зная, как разговаривать с этими людьми, ведь никто не хочет убивать и быть убитым. Ограниченные солдафоны вроде тебя, Барнс, никогда не смотрят в глаза детям, которых лишают родителей!.. - Роджерс. - Баки предупреждающе хмурится, но Стива, похоже, не остановить. - Я чувствовал взгляд снайпера каждую минуту сегодняшних переговоров. Твой взгляд. Ненавижу работать под прицелом. Неужели тебе не противно, как стервятнику, смотреть за работой других? Сегодня тебе отдали приказ убить заложника, да, Барнс? Ты знаешь, что в Штатах его ждут две прекрасные дочери? Нет, ты не знал этого - да и вряд ли тебя бы остановило... Я знаю, что мог бы справиться с любыми переговорами, ведь с каждым можно договориться, нужно только знать как. Но пуля ведь не любит ждать, да, Барнс?! Это ты смотрел на меня в Ин-Аменас? А в Ливане? А в Иловайске — тот прожигающий во мне дырки взгляд был твоим? — Стив делает еще один глоток, все больше распаляясь. Его злой, шипящий шепот разносился по всему переулку. Баки резко встает, отталкивая Роджерса, от чего тот теряет равновесие и отступает к противоположной стене. Оказывается, они одного роста и опасно прищурившиеся глаза Баки глядят прямо в глаза цвета фона на звездно-полосатом флаге.  — Только ублюдки вроде тебя, Роджерс, могут позволить себе разговаривать с врагами. - тихие слова падают, будто ледышки - Ты знаешь, скольких парней убили эти подонки? Ты знаешь, что делают с нами, простыми ребятами, в плену? У нас нету папашки, готового выложить кругленькую сумму за билет на свободу. У нас нету серебрянной ложки в жопе, как у тебя. Ты знаешь, что такое не знать, чем завтра накормить сестру? Рассматривал всерьез идею продать почку, их же все равно две, только бы хватило на лекарства матери?! Ты не хочешь марать руки, конечно! Тебе и не надо, Роджерс, ведь всегда есть я. Я всегда смотрю из-за твоего левого плеча, убеждаясь, что ни один мудак не выстрелит, пока ты рассказываешь весь этот бред про свободу и демократию. Это я убираю тех, кто не хочет тебя слушать - и тебе присылают новых. Это я, черт возьми, пытаюсь собрать кишки друзей обратно в брюшину, если твой дворецкий принес недостаточно крепкий кофе и переговоры просто не удались!.. - Сжатый в кулак протез врезается в стену возле головы профессора. Кирпичная крошка попадает Роджерсу в глаз, но тот просто смаргивает пыль, не способный отвести взгляд или прервать зрительный контакт. - Джеймс, - рычит Роджерс, расправляя плечи. Как-то разом он становится выше, внушительнее и теперь уже Баки приходится попятиться. Он натыкается на ящик, теряет равновесие и валится туда же, где сидел несколько минут назад. Роджерс делает шаг, второй, впечатывает колено между разведенных бедер Баки. Согнутым пальцем рывком поднимает подбородок Барнса и замирает. Тот не отводит взгляд. Время между двумя секундами растягивается, оно тянется и тянется и Баки чувствует, как кровь в венах начинает закипать от этого взгляда. Из-за желания коснуться волос Роджерса пальцы начинает привычно покалывать, и… Профессор сминает его губы в злом, почти агрессивном поцелуе, прижимаясь всем телом. Он врывается языком, вылизывает изнанку рта и не может сдержать стона, когда снайпер зарывается правой рукой в волосы у него на затылке, пропуская влажные, потемневшие от пота и пыли медовые пряди сквозь пальцы, сжимает, больно натягивая кожу на черепе. Баки встает, притягивает его еще ближе, вытаскивает заправленную в штаны мокрую футболку, забирается под нее, оглаживая тут же поджавшийся живот, крепкие мыщцы спины. - Мусульманская страна... - шепчет Стив в его губы и, пьяно пошатываясь, отступает. Баки оглядывается, убеждаясь, что за те несколько секунд захватившего их безумия никто не прошел мимо. Он закусывает губу, тяжело дыша и смотрит как Роджерс приводит себя в порядок, пытаясь успокоить дыхание. Заправляет футболку в штаны. Проводит рукой по лицу. Облизывает губы. Облизывает губы!.. — Ты ведь еще не прошел дебриффинг? Стив поднимает подбородок и улыбается краем рта. Гордо и немного уязвленно. - И тебе не дали даже сендвича, да? - он достает протеиновый батончик из одного из многочисленных карманов. Протягивает его Стиву, чуть подвигаясь на своем ящике. Секунда - и Стив с грохотом падает рядом, затылком опираясь на прохладную стену. Закрывает глаза. Они соприкасаются плечами и бедрами и, даже несмотря на жару и далеко не цветочный запах от них обоих, это….хорошо.  — А воды хоть дали? Стив как-то неопределенно передергивает плечами и Баки замолкает, делая для себя выводы. Готовить экипировку на двоих ведь совсем несложно, особенно если их все равно почти всегда направляют на одни и те же миссии. Кто-то же должен рассказать этому тупице про карманы для кевларовых пластин в его форме. Одним глотком Стив осушает предложенную Баки бутылку с водой. Они молчат несколько минут, и Стив накрывает протез Баки своей ладонью, слегка поглаживая. Сжимает, безмолвно прося о прощении. - Ты ведь знаешь имя каждого погибшего? - сочувственно спрашивает Баки, переплетая их пальцы и Стив откидывает голову на стену, закрывает глаза, растягивая губы в притворной улыбке. Через несколько минут профессор перекатывает голову по стене, глядя на профиль своего студента.  — Обсудим тему вашей курсовой, мистер Барнс? Баки встречает его взгляд, и слегка сжимает руку, улыбаясь уголками рта.  — С удовольствием, доктор Роджерс. Но религиозные конфликты и их последствия для консульств все же не мое.