***
Вместе с водой постепенно вымывается процентов семьдесят негативных мыслей. Чонгук стоит под горячими струями, прогоняя в голове по кругу все отрезки прошедшего матча, намного дольше остальных. Это была домашняя игра. Проиграть в юниорской лиге домашний матч для команды почти позор. Он понимает прекрасно — поговорить с Тэхёном нужно. Правда ведь последнее время много косячит. Нужно выяснить причину и разобраться с ней. Проработать все ошибки прошедшего матча тоже нужно. Подбодрить Тэхёна и остальных игроков, теряющих надежду на выход в полуфинал национальных соревнований, — необходимо. И в первую очередь нужно поработать над атмосферой в команде, чтобы это дерьмо наконец прекратилось. Иначе с такими взаимоотношениями между ребятами ничего решить не получится. Он сушит волосы полотенцем, одевается, закидывает в сумку форму и только потом замечает, что Тэхён так и сидит на лавке у вешалки. Экип снял, остался в одной термухе. Растрёпанный, пальцы в замок сцепил и так и гипнотизирует пол. — Эй, Ким, — разговаривать сейчас серьёзно смысла особого нет, но хотя бы в кучу его собрать нужно попробовать. Выглядит расклеившимся. Не реагирует. Чонгук подходит ближе и легонько толкает мыском новеньких джорданов чужую кроссовку. Тэхён просто отодвигает ноги подальше и головы не поднимает. — Ну, ты чего? Так сильно расстроился? — плюхается рядом на лавку, мысленно готовя себя к задушевным мотивационным разговорам. Легонько трясёт за напряжённое плечо, наклоняется, чтобы в лицо заглянуть, и обомлевает. Тэхён сидит тихо, чёлка занавешивает лоб и глаза, а по щекам бегут чёртовы мокрые дорожки. Бегут и бегут, словно он давно вот так беззвучно плачет. У Чонгука внутри всё сжимается настолько, что больно становится. И вот такое он, как капитан, допустил. — Тэхён, эй, не плачь, слышишь, разберёмся, большой мальчик, не плачь, — цепляет пальцами подбородок и заставляет поднять голову, тот жмурится, пытается отвернуться, но застывает каменной статуей, когда он осторожно большими пальцами начинает стирать влагу с его щёк. — Ну, не плачь, я что, зря вытираю, если ты рыдать продолжаешь. Мне почти неловко, перестань реветь. Было бы проще, если бы Чонгук знал, как успокаивать плачущих людей. Он хорошо знает физику и химию, прекрасно разбирается в черчении и английском языке. Неплох, судя по полке с трофеями, в хоккее. Но в том, что касается взаимоотношений между людьми, Чон Чонгук, восемнадцать лет, экспертом далеко не является. Понятно, как общаться с друзьями, как поднять настроение поникшему Юнги, как мотивировать команду перед матчем или успокоить тренера. Как обращаться с плачущими людьми — хрен его знает, перед Чонгуком не то чтобы плакал кто-то часто. — Не надо, — громко шмыгает носом. — Плакать не надо, иди сюда, — тянет к себе ближе и обнимает, заставляя уткнуться лицом в плечо. Отчего-то присутствует уверенность, что так нужно и так правильно. Объятия — это приятно. Это всегда успокаивает. Тэхён, похоже, чувствует себя неловко, замирает ненадолго, а потом обмякает в его руках и притирается лицом к ложбинке между шеей и плечом, позволяет себе расслабиться, цепляется руками за его кофту по бокам и всхлипывает. Чонгук даёт ему поплакать, не обращая внимания на то, что Тэхён пахнет отнюдь не розами, так как, убиваясь, просидел всё время в раздевалке и в душ не сходил. Сам Ким при этом кажется невозможно мягким и хрупким. И не скажешь, что вот это расслабленное, дрожащее от слёз и усталости тельце в повседневной жизни — далеко не щуплый, подтянутый парень с крепкими мышцами и широким разворотом плеч. Чонгуку становится стыдно за то, что тридцать минут назад он Тэхёна посчитал слабаком. Очевидно ведь — пацан или устал ужасно, или случилось что-то, что сосредоточиться теперь не даёт. — Давай успокаивайся. — Чонгук, — хрипло от слёз. — М? — Я собираюсь уйти, нужно сказать тренеру. — Куда ты собрался уходить? — мягко отстраняет от себя и в лицо заглядывает. Красный нос и веки, ресницы слиплись от слёз треугольничками, волосы влажные от пота, растрепались под шлемом и вьются. Аккуратные, припухшие от того, что плакал, губы, смуглая кожа, россыпь родинок тут и там… Ну заплаканная куколка, как ни посмотри. «Красивый», — внезапно проносится в голове. Чонгук знает его уже года три. И всё это время они играют вместе в одной команде, в юниорской хоккейной лиге. Видятся на тренировках да на играх, на самом деле, достаточно часто. Но Чонгук, помешанный на своей любви к спорту и мечте чего-то добиться на этой стезе, вокруг обычно не смотрит. Нет, он смотрит на игру ребят, на работу в команде, на ошибки и так далее, недаром он — капитан. Но ни на девушек, ни на парней как-то времени не остаётся. Учёба с тренировками и так едва-едва не взаимоисключают друг друга. А Тэхён-то, оказывается, и правда… красивый. — Ну, куда коньки навострил? — Фиг его знает, Чонгук. Ты видишь? Я вообще бесполезный. — Ты не бесполезный, ты раньше хорошо играл. — Это раньше… потом был кубок губернатора, я тогда пропустил две шайбы, и всё, это как с белыми кроссовками получается. Один раз наступаешь в грязь, и потом тебе уже наплевать, всё равно испачкал, можно хоть по лужам. Я сливаю игры раз за разом. Каждый раз боюсь снова не оправдать доверие команды, и это вновь и вновь происходит. Понимаешь? — снова плачет, не успокаивается, глотает слёзы пуще прежнего, нижняя губа дрожит невозможно. — Перестань, слышишь? Ты мужик или кто? Чё ты расклеился? — Это была моя мечта… — Так не реви и борись за неё, соберись с силами, с командой разберёмся, — встряхивает за плечи. Чонгук не ждёт, что тот сейчас сразу начнёт согласно кивать и мотивируется невозможно. Но и то, что головой качает отрицательно и взгляд отводит, тоже, конечно, не самый ожидаемый поворот. — Я сказал, соберись, — снова перехватывает большими пальцами за челюсть и поворачивает лицо Тэхёна к себе. Тэхён выдыхает шумно, шмыгает носом и облизывает губы от слёз наверняка солёные. Чонгук, сам не понимая почему, акцентирует внимание на этом незамысловатом движении, и его желудок неожиданно совершает мучительный кульбит. Лицо бросает в жар, а пальцы начинают неметь настолько, что гладкая кожа Тэхёна словно иголками начинает колоться под ними. А потом, Чонгук и сам не поймет, что им двигало в тот момент, какие высшие силы в спину толкнули, откуда вообще это желание взялось, он резко подаётся вперед, по-прежнему удерживая лицо Тэхёна руками, и накрывает своими губами чужие припухшие. «И правда солёные» В ушах пульс гремит нестройным набатом. Такой процесс, как дыхание, отключился, очевидно, за ненадобностью. Чонгук жмётся своими губами к чужим влажным, но невозможно тёплым. Неловко чмокает один раз, не встречает сопротивления — прижимается покрепче ещё раз, внезапно вспоминает, как дышать, и жарко выдыхает, останавливаясь. Тэхён замер, но по-прежнему не оттолкнул. Не ударил. Никак не выразил своего недовольства. Только продолжает всхлипывать тихонько. Чонгук крепко глаза зажмуривает и, снова вперёд подавшись, ведомый каким-то пьянящим, новым ощущением, целует мягкие податливые губы, осторожно ласкает верхнюю, отказываясь думать о том, что вытворяет сейчас, снова перебирается на нижнюю, втягивает её в рот, посасывает осторожно, гладит рукой чужой затылок, и это мог бы быть самый настоящий поцелуй, как в кино совсем, ведь Чонгук уже почти решается использовать язык, но… Тэхён внезапно отмирает, резко отшатывается, широко распахивает свои красивые глазищи, дышит невозможно загнанно и быстро отодвигается по лавке, смотря с тенью испуга и недоумения во взгляде. — Ты чего наделал? — выдаёт тихо наконец. — Чёрт, прости… — Это мой первый поцелуй был, — совершенно убитым голосом, поднимается и начинает судорожно собирать форму в сумку. — И мой тоже, — говорит Чонгук неуверенно, наблюдая за тем, как Тэхён носится по раздевалке. — С ума сошёл… Я домой… Надо же, и успокоился. И плакать перестал. Теперь, кажется, просто злится. — Прости, серьёзно, не знаю, что на меня нашло. Тебя… — заминается прежде чем предложить, но быстро решается: — Проводить домой? Стыдно. Очень стыдно. Лучше бы ударил, чем вот так убегать. Не отвечает на предложение проводить, накидывает куртку, натягивает на плечи тяжеленный рюкзак, хватает клюшку и, не глядя даже, выбегает за дверь. — Бля, — Чонгук устало проводит рукой по лицу. «Чё наделал? Вашу ж мать»***
У мамы Чонгука, кажется, нет никакого сочувствия — не разрешает на следующий день после матча остаться дома хандрить и отправляет в школу настойчиво. А у Чонгука на душе прям погано. Игру слили. Команда вся рассорилась. Ещё и с Тэхёном такое вычудил. Оправдания себе никак найти не получается. Ну да, красивый. Ну да, адреналин после игры по венам гулял. Ну да, юношеский спермотоксикоз периодически одолевает. Но это не давало права вот так лезть к беззащитному, расстроенному и открывшемуся ему человеку. Теперь на плечи грузом падает ответственность за всё, что произошло. Нужно поговорить. С Тэхёном, с тренером, с командой. Голова кипит. Сложнее всего будет с Тэ, потому что с ним не только об игре разговаривать нужно будет. Чонгук, отсидев свои положенные пять уроков и две консультации, тащится на тренировку, настраиваясь на все разговоры сразу. Ему в свои восемнадцать сложно вывозить это всё на фоне предстоящих экзаменов и прочей ерунды. Но выбирать не приходится. Однако от необходимости разговаривать с Тэхёном тот его избавляет сам, на тренировку не явившись. Чонгука начинает потряхивать от беспокойства этим же вечером. А если и правда из команды уйдёт? — Сокджин-ним, можно Вас? — после тренировки подходит к тренеру, дождавшись, пока парни покинут лёд. — Да, Гук-и, что такое? — У нас проблема. — У нас их дохрена, Чонгук, — выдыхает устало, — ты о какой конкретно? Чонгуку почти жалко тренера. Все выросли. Они больше не пятнадцатилетние пацаны, которыми Сокджин взял их три года назад. Тогда он решал большинство их проблем вместе с ними, кому-то вытирал сопли, кому-то вместе со спортивным врачом латал коленки, с кем-то разговаривал совершенно по-доброму, давая советы относительно подростковых влюблённостей, где-то разбирался в их ссорах между собой, с кем-то разговаривал строго, приструняя, если кто-то зарывался и думал о себе слишком много. Они тогда были для него открытыми книжками, он читал их эмоции на раз-два, и решалось всё быстро и просто. Но дети выросли. Закрылись. И теперь каждый из них не открытая книжка со сказками, а здоровенный такой, закрытый талмуд, стоящий в самом дальнем углу на полке. Теперь стало сложнее. Чонгук часто теперь замечал в глазах вечно пытающегося казаться позитивным тренера какую-то добрую грусть. И усталость на красивом, совсем не тронутом временем лице. — Об основной. Вратаря буллят после каждого матча. Я думаю, он из-за этого сильно волнуется перед игрой последнее время и шайбы пропускает. Нужно что-то решать с травлей, иначе дальше мы не продвинемся. — Кто? — Да много кто. Я не буду по именам, если и разбираться, то со всей командой. И со мной в том числе. — А как ты это допустил вообще? — Ну, об этом я и говорю. Это в первую очередь мой косяк. Пресекал, но не вовремя. Если честно, я даже не сразу заметил, когда это всё началось, о своих недочётах думал да о стратегии, — голову уныло опускает. — Ладно, не кисни, — треплет по плечу, — я подумаю, как с этим быть, и разберёмся обязательно. Никому пока ничего не говори, тренируемся как обычно. — Угу. — Где Ким, кстати? Чонгук краснеет щеками. — Не знаю, не дозвонился, — чувствует, как голос просел. — Чонгук, ты чего? — пытливые глаза тренера бегают по его лицу, Чонгуку становится дурно от ощущения, что тот может что-то заподозрить. — Всё нормально, — тут же встряхивает головой, улыбаясь. — Сокджин-ним, я думаю, он просто сильно расстроился, но в ближайшее время обязательно появится. — Хорошо. Ну, давай, до завтра, боец, — ещё разок ободряюще хлопает по плечу и выезжает с катка. — Сокджин-ним! — бросает Чонгук вслед удаляющейся серо-фиолетовой, в цветах команды, спине. — Да? — оборачивается и смотрит из-под кепки заинтересованно. — Нужен совет. — Валяй, — возвращается, подъезжает ближе, и Чонгук видит, как глаза загораются искренним интересом и желанием помочь. — Если бы Вы… если бы Вы вдруг сделали одну совершенно безбашенную вещь, то, чего никогда не делали и, ну, немного напугали человека, которого это коснулось… Вы бы как поступили, просто подождали бы, пока неловкость сотрется со временем, или стали бы извиняться? Сокджин смотрит долго, и взгляд его, не переставая лучиться теплом, всё-таки немного тяжелеет. — Всё зависит от того, насколько мне близок затронутый ситуацией человек. Если бы мне до него не было дела, я бы спустил всё на тормозах. Если бы я беспокоился о его чувствах, я бы непременно поговорил, извинился и всё прояснил, — Чонгук молчит, переваривая. В целом тренер лишь укрепил его уверенность в том, что не нужно прятаться, а нужно обо всём поговорить прямо. — И чисто по-человечески, если ты чувствуешь себя хотя бы немного виноватым, извинения ничего не испортят. Я ответил на твой вопрос? — Да… — разглядывает несколько секунд лёд под ногами. — Да, спасибо большое, тренер, — поднимает глаза и получает в ответ добрую улыбку и щелчок по носу. Тренер всегда такой. Готов помочь, не задавая лишних вопросов.***
Тэхён не появляется ни на следующий день, ни через день, ни через два дня. И никакого тебе «ближайшего времени». На звонки и сообщения в мессенджерах стабильно не отвечает, потом абонент и вовсе оказывается недоступен. Чонгуку максимально неуютно на тренировках. Человек не может пропасть со всех радаров просто так, явно что-то случилось. Конечно, причин для того, чтобы не выходить на связь лично с Чонгуком у Тэхёна предостаточно, но… тревожно всё равно. Что-то точно случилось. Тренер хоть и старается делать это помягче, всё-таки давит, как и вся команда. Их можно понять, Чонгук — капитан, ему и искать пропажу. Некоторые парни между собой в перерывах хихикают, радуются тому, что Тэхён сам ушёл. Не думают своими пустыми головами, что без второго вратаря, с одним полудохлым Мингю, им дорога на любой из матчей заказана. Есть и понимающие взгляды, разумеется. Только от этого не легче. Вечером в пятницу Чонгук уже не знает, куда себя девать, потому выискивает адрес Тэхёна в личном деле в кабинете тренера, рискуя отхватить по шее. Можно было бы просто попросить, но это время. А его нет, ибо уже наступил вечер, ждать неизвестно чего у Чонгука нет больше терпения. Папка отыскивается легко, он быстро фотографирует страницу с адресом, возвращает всё на место и пулей вылетает из кабинета, а потом и с территории спортивного комплекса, так и оставшись незамеченным. Нужный автобус быстро приезжает на остановку, внутри полно сидячих мест, и ехать, судя по карте, совсем недолго, пробок в ту сторону нет, несмотря на вечер пятницы. То ли судьба благоволит порыву Чонгука проведать Тэхёна, то ли злой рок, подтасовывая удачные стечения обстоятельств. Ведь неизвестно заранее, чем это всё закончится. Однако за пятнадцать минут поездки уверенность Чонгука не пошатнулась, и это удивительно, учитывая тот факт, что он всё-таки едет домой к Ким Тэхёну. К Ким Тэхёну, который собирался уйти из команды и пропал на несколько дней. К Ким Тэхёну, который плакал так отчаянно, что хотелось сжимать его в объятиях до хруста костей. К Ким Тэхёну, которого Чонгук вообще-то поцеловал недавно. Если бы у Чонгука сейчас спросили, что у него на душе, он определённо сильно задумался бы над ответом. Нет, он не влюблён. Совершенно точно не влюблён. Ему, знаете, восемнадцать всего. И в свои восемнадцать у него не было никогда ни отношений, ни свиданий, ни больших и светлых чувств. Не знакомы ему эти все пресловутые моменты с потеющими ладошками, трясущимися коленями и невозможностью трезво мыслить из-за розового тумана в голове. Первая и последняя на данный момент влюбленность осталась где-то во временах детского садика. Он тогда Кан Боне пообещал на ней жениться. И то, это по словам матушки. За окном пролетают многоэтажки и редкие пятна парков, покрытых снегом и льдом, которые буквально сковали улицы; тротуары после недавних осадков и последующих за ними заморозков до сих пор чистят, чтобы пешеходы не поубивались. Магазинчики и кафе потихоньку зажигают вечернее освещение, они проносятся за полузапотевшими стёклами красивыми, разноцветными бликами, и атмосфера внутри полупустого автобуса становится по-настоящему уютной. Этакий приятный зимний вечер в небольшом корейском городке. В городке, в котором Чонгук родился, вырос и почти окончил школу. В городке, в котором его хоккейная команда, попавшая наконец-то в юниорскую лигу, проиграла свой первый домашний матч. Чонгук выдыхает устало, трёт глаза и поправляет в ухе видавший виды потрёпанный эирподс; из динамиков не какой-нибудь пафосный рок, крутой американский рэп или песни со строчек мировых хит-парадов. Обычная корейская попса, какие-то приятные мотивы, что-то про весну и любовь, но кто бы разбирался, о чём там вообще поют, всё равно ведь никакого глубокого смысла, музыка просто для того, чтобы расслабить голову. А расслабить и правда нужно, ведь сегодня у Чонгука дела важные. Разобраться с Ким Тэхёном. Разобраться с командой. Разобраться со своими ошибками в прошлой игре. Со всем разобраться… и сделать, мать его, уроки. Их вообще-то никто не отменял. Постепенно городская застройка остаётся позади. Чонгук убирает наушники в чехол и поправляет шапку, направляясь к выходу из автобуса. Электронное табло загорается зелёным «Гисукджа Минджон». «Вот и приехали» Дорогу до дома Тэхёна долго искать не приходится, это совсем недалеко от остановки. Небольшой, но со вкусом оформленный двухэтажный особнячок. Такой классический пример нового американского дома: два этажа, небольшой балкон-терраса наверху, оформление в стиле хай-тек, стены покрыты какими-то панелями цвета мокрого асфальта, панорамные окна на первом этаже и массивная труба — очевидно, от камина — на крыше. С губ срывается тихое «вау», когда Чонгук замирает на пороге дома, занеся руку над кнопкой звонка. Удивительно, но во всем доме горит всего лишь одно окно на втором этаже. Он выдыхает, а в голове настоящая свистопляска мыслей. «Если выходит кто-то из его родителей, то скажу: "Здравствуйте, я Чон Чонгук, капитан команды по хоккею, а Тэхён дома?"» «А если сам Тэхён, то: "Привет, какого хрена ты себе позволяешь, почему не был на тренировках?"» «Нет, не так» — чешет начинающий порядком замерзать нос и неосознанно нажимает один раз на звонок. Приглушённая трель внутри дома. Паника и холодеющая от волнения спина. Проходит минуты две, никто не спешит открывать. Чонгук осторожно жмёт ещё раз. «Так, если родители, то…» Додумать не успевает, потому что дверь беззвучно открывается. — Здравствуйте, я Чон Чонг… А, ой! — Я вроде бы в курсе, — хмурит брови этот наглец. Чонгук уже было собирается наброситься с обвинениями, но в свете уличных фонарей — света внутри дома на первом этаже нет совершенно — замечает деталь, которая обескураживает его едва ли не больше того факта, что несколько дней назад он поцеловал этого парня.***
— Какого?.. Молчит. Смотрит в пол. — Проходи, — дергает головой после минутной заминки, отступает в темноту. — А родители против не будут? — Их нет, — совершенно бесцветным голосом. Чонгука в сотый, кажется, раз прошибает холодным потом. Как это нет? В личном деле написано, что они есть. Тэхён замечает проступающее на чонгуковом лице замешательство и спешит объяснить: — Ну, в смысле дома сейчас нет. Они улетели на Чеджу на неделю. Не спрашивай, что им понадобилось там зимой, я не знаю. — А, боже… Окей, — тянет Чонгук, протискиваясь мимо Тэхёна внутрь и снимая верхнюю одежду на ходу. Тэхён запирает дверь и зажигает освещение в прихожей и в комнате с камином, которая, очевидно, служит гостиной. — Итак, — Чонгук кидает свой рюкзак на диван и подходит к хозяину дома практически вплотную, — объяснишь? — кивает на упакованную в гипс левую руку. — А что тут объяснять? — пожимает здоровым плечом, поморщившись. И Чонгуку, который любит разглядывать интерьеры и красивые дома едва ли не больше, чем играть в хоккей, сейчас совершенно плевать на искусно и правильно подобранные обои в гостиной, на стильный камин и уютные микровелюровые диваны цвета венге, на удачные яркие акценты в виде малахитовых корейских ваз и персиковых бархатных подушек на диванах. Его больше всего сейчас интересует Ким Тэхён, который стоит перед ним с растрёпанными, чуть склеившимися от пота волосами, словно воробей, которого в луже искупали, с внушительным гипсом на левой руке и в растянутой бирюзовой футболке с Беймаксом. Белый робот на принте приветливо машет рукой, и Чонгуку это кажется чуть ли не насмешкой в данной ситуации. — Хм… Что объяснять? Я тебе расскажу, что объяснять! Какого хрена ты, например, не был доступен последние несколько дней, или почему игнорировал сообщения в лайне и какао, или почему не приходил на тренировки, гребаный ты Хиро Хамада, а может ещё всё-таки расскажешь, почему ты дома один и выглядишь так, будто тобой полы вымыли? А, ещё маленькая деталь, что, мать мою за ногу, у тебя с… — Не кричи, пожалуйста, у меня болит голова, — бормочет совсем тихо и брови хмурит. — Я… — Я упал. — Да ладно, а я вот так вот взял и поверил. После всего, что случилось, просто упал, да? Тэхён смотрит в глаза тяжело. Выглядит по-настоящему недовольным. И Чонгука прям подмывает снова накинуться с обвинениями, останавливает только просьба быть потише. — По-твоему, я настолько ненормальный, что стану нарочно ломать себе руку, лишь бы не идти на тренировки? — Ты говорил, что хочешь уйти, что я сейчас должен ещё думать? — Если ты такого обо мне мнения, то просто уходи, я не обязан перед тобой отчитываться. — Я не заставлял тебя отчитываться, не преувеличивай. — Зачем ты вообще припёрся? — Я твой капитан. — Не повод. — Повод. — Голова болит, — и глаза отводит. Чонгук смягчается. В конце концов, явно не крики и ор Тэхёну сейчас — закованному в гипс — нужны. — Ладно, прости, что набрасываюсь. Тебе плохо? Давай присядем? Я буду говорить тише. Почему у тебя болит голова? Ты ударился ею? — Тэхён молча усаживается на диван, стараясь не беспокоить больную руку, но ничего говорить вроде бы и не собирается совсем. Продолжает упрямо молчать, словно ждёт чего-то. И до Чонгука внезапно доходит, чего именно. — Я беспокоился, — едва слышно, на пробу, чтобы проверить насколько странно эти слова будут звучать. — Чего? — Я беспокоился… о тебе. Ты пропал, перестал отвечать, я испугался, что ты решил уйти, а я тебя своим поступком… — запнувшись, разумеется, на последнем слове, — только больше смутил. Я переживал, что что-то случилось. Судя по всему, не зря. И Чонгук с удивлением осознаёт, что слова даются достаточно легко, просто соединяются в нужные предложения, и выпускать их наружу так просто, как бывает с любыми словами, когда то, что ты говоришь — правда. — Как капитан беспокоился? — смотрит пытливо, хотя щёки пылают сквозь всю его смуглость. — Как человек, Тэхён, — отбивает Чонгук. — Я правда упал, — Чонгук успевает закатить глаза, но Тэхён продолжает: — Вышел тогда после тренировки с катка, побежал на автобус и поскользнулся. Ты видел дороги? Было ужас как скользко. Упал и сломался. — Ты хоккеист, ты несколько лет живёшь на льду, как ты мог не сгруппироваться и руку сломать, Тэхён, это немыслимо. — Как раз в этом и проблема, что хоккеист, мне не на что было опереться, вторая рука была занята, вот я и упал на одну руку сильно, — хмуро упирается взглядом в стену. — И чем же рука была занята? Телефон боялся разбить? — Ну конечно, телефон… Клюшку я спасал. Над головой поднял, чтоб не сломалась, — и шмыгает носом красноречиво, сразу становится ясно — сам понимает, что дурачок. — И как? Спас? — встаёт и присаживается перед этой катастрофой на корточки. — Спас, — выдыхает грустно. — А почему не отвечал? — Я сразу понял, что руке капец. Пока пытался подняться и найти телефон, чтобы по карте травмпункт отыскать, повалялся на льду знатно так, а я разгоряченный был, потный, в душ ведь не сходил, ещё и потом мы… в общем, в жар бросило, на улице дубак, лёд холодный под задницей, ещё куртка задралась, а я с рукой сломанной её поправить не смог, ну, и я заболел сильно, в общем. Чонгук совершенно беззастенчиво трогает его лоб рукой, пытаясь понять, есть ли температура. — Почему ты мне не позвонил, когда упал? Знал же, что я рядом там был. — Не знаю, Чонгук, даже мысли такой не возникло, несмотря на… всё. — Тэхён… — тянет расстроенно. — Потом позвонил родителям из травмы, там приняли кое-как без них, их уговорил не возвращаться, чтобы отдых не портить, и болел лежал три дня. Температура под сорок была, все таблетки дома съел, и только сегодня лучше стало. Телефон без звука валялся, мне не до него было. Сейчас вообще выключился, наверное. — А сегодня есть температура? Не понимаю, ты вроде не горячий, — убирает со лба чёлку осторожно. — Ну, тридцать семь, уже спала. — Сильно болит? Где вообще сломана? Как долго в гипсе ходить? — Сегодня не так сильно, но вообще, конечно, мне так больно никогда не было, как в эти дни. Жесть какая-то. Лучевую в двух местах сломал, там закрытый перелом, осколков нет, с гипсом чуть больше месяца ходить. — Ты ужасно выглядишь, — выдыхает Чонгук, опуская руки на его коленки, смотрит в глаза снизу вверх. — Знаю. — И воняешь. — Ну ты сама очевидность! А как я, блин, должен был… — Тсс, — прикладывает палец к губам, заставляя замолчать. — Когда твои родители возвращаются? — Через три дня. — Отлично, тогда я позабочусь пока. — Не надо, Чонгук… — Я твой капитан. — Ццц, — глаза закатывает раздражённо. — Тэхён. — М? — Я разберусь с командой. Ты вернёшься, и тебе больше никто слова против не скажет, я тебе обещаю. Не вини себя ни в чём, во всём виноват я, это я не смог поддерживать здоровую атмосферу в команде. Я допустил, что на тебя начали набрасываться, но я тебе клянусь, что за этот месяц всё исправлю. А ещё помогу с уроками, если что. А потом, когда вернёшься, мы с тренером придумаем, как быстро вернуть тебя в строй, я буду оставаться и тренировать тебя после основных трень, мы всё… — Я не хочу ходить с плакатом на спине «за меня топит капитан, потому что мы с ним целовались», Чонгук. Не хочу, чтобы ты решал мои проблемы, а я тебя потом продолжал подводить. — Я сейчас разговариваю с тобой как друг, товарищ, если угодно, как член твоей команды. Вина в том, что начали травить — моя. И их. Но с ними разберётся тренер. Я же просто попытаюсь исправить то, за что несу ответственность. — Ну просто какой-то синдром отличника. — Всё верно. Раскусил. Синдром отличника, и кто я такой, чтобы его не учитывать. И я тебя поцеловал, это правда, не красней, просто прими это уже, — заглядывает в лицо, удивляясь своей же смелости внезапной. — И хочу сделать это ещё разочек, а пока ты в таком состоянии, извините уж… поэтому давай, топай в душ, я пока поесть приготовлю что-нибудь. — Температура же… — Когда тридцать семь, уже можно, дуй. — Да я не особо смогу, наверное… — Почему? У тебя же левая рука, а не правая в гипсе, — Тэхён внезапно смотрит как на дурака последнего. — Да ну? Левша, что ли? — Вау, какой ты догадливый, а то я просто так не моюсь сто дней и питаюсь одной лапшой, которую можно как суп пить. — Блин. — Я даже снять это не могу, — дергает своей почти бесполезной правой футболку, — потому что эта ерунда, — кивает на левую, — вообще подниматься не хочет. Выдыхает обречённо. Ситуация комичная, если посудить здраво. Проиграли домашний матч, поцеловались, теперь вот сидят и решают, как бы Ким Тэхёну помыть попу. Чонгук прыскает своим мыслям, несвоевременно весёлым, и, пока Тэхён награждает его недоумённым взглядом, решение приходит само собой. — Хорошо, пойдём, я тебе помогу помыться. — Нет. — Собираешься плесенью покрыться? После того, как повалялся с температурой, необходимо мыться, чтобы зараза через кожу с потом могла выходить, мне мама всегда так говорила. И ты воняешь. — Всё равно нет. — Да почему? Мы сто раз вместе мылись после трень! — И что? Это было до. — До чего? — До того… как ты меня поцеловал. — Ой, не нуди, пойдём, так даже приятнее будет, — знал бы кто, что за своей бравадой Чонгук прячет искреннее желание по-детски закрыть глаза руками и подождать, пока перестанет быть так неловко. Но кто-то же должен решать проблемы, и кому, как не капитану, этим заниматься. — Давай быстро, а то мне ещё уроки делать.***
Тэхён почти безропотно позволил довести себя до ванной на втором этаже, молча краснел, пока Чонгук чрезвычайно бережно снимал с него футболку, стараясь не задевать гипс. — Это нельзя сильно мочить, правильно понимаю? — кивает на белую перевязь. — Угу. Почти спокойно даёт снять с себя треники, вроде бы всё те же, в которых уходил с тренировки. А вот на моменте, когда Чонгук, стараясь не смотреть, куда не надо, начинает стягивать боксеры, как-то странно дёргается, жмурится и сопит от смущения, внезапно умиляя. — Спокойно, у нас тут… к счастью, всё одинаковое, — нервно посмеявшись, выдаёт Чонгук и быстро стягивает бельё вниз. — Я бы, может, и сам бы… — Ты футболку-то снять не мог, сам он… Завязывай, пройдёт рука чуть-чуть, и будешь сам. Давай, заходи, я следом зайду. Можешь просто отвернуться, чтобы не так стеснительно было. «Чтобы я со стыда не сгорел, скорее» Тэхён кивает и забирается в душевую кабинку. Чонгук быстро скидывает свои вещи отдельно от тэхёновых, ибо ему их ещё обратно надевать, и заходит в кабинку следом. Настраивает комфортную температуру, стараясь касаться Тэхёна по минимуму и вниз не смотреть. — Ну, погнали. Аккуратно поливает водой из душа на волосы Тэхёна, потом на всё тело и, повесив лейку так, чтобы вода не попадала на гипс, начинает осторожно, не особо умело массировать чужую голову, предварительно щедро плеснув шампуня. Это оказывается неожиданно приятным процессом, пот и прочая грязь вымываются быстро, мокрые пряди становятся мягкими, приятными на ощупь. Кабинка заполняется паром, и атмосфера становится невозможно интимной и уютной; у Чонгука в голове тысячи метафор о «собственном мирке» и прочие, некогда казавшиеся ванильными вещи, у Тэхёна, что глаза прикрыл и замолчал, очевидно, тоже. В общем, с мытьём головы они расправляются до обидного быстро и без происшествий. Намылив мочалку, принимается хорошенько натирать Тэхёну шею, плечи, спину и грудь, стараясь не лапать лишний раз, но когда подбирается к животу, Тэхён всё равно начинает дышать немного сбито, и Чонгук, сгорая от стыда, вкладывает ему мочалку в здоровую руку. «Боже, перестань так реагировать, умоляю» — Там сам, я э-э-э… потом с ногами пом… — Ага, — перебивает Тэхён и, отодвинувшись, принимается натирать себя там, где Чонгук, слава богу, не рискнул прикоснуться. «Стыдно, очень стыдно» Чонгук, пользуясь случаем, делает воду похолоднее и становится с головой под душ, стараясь хоть немного охладить свой чёртов мозг. Который с момента, как он взял в руки мочалку, подкидывает странные мысли. Например, что безумно хочется заменить её на свои ладони и попробовать, каково это. Кажется неправильным и дико нужным одновременно. — Я… всё. — Отлично, — хрипит Чонгук в ответ. На ляжки и щиколотки уходит совсем немного времени, как и на стопы, потереть которые чтобы было удобно и безопасно, Тэхён придерживается здоровой рукой за его плечо. После холодного душа всё идёт достаточно гладко, не смущает даже очень близкое расположение чужой задницы к лицу. Но на моменте, когда Чонгук зачем-то возвращается к бёдрам и слишком долго и тщательно их натирает, он понимает, что это без малого пиздец. Мыслей и идей хватает только на: — Блять, — выдыхает тихонько, утыкаясь мокрым лбом в чужую ногу. Тэхён вздрагивает. — Что-то не так? — мочалка летит на пол. — Ты чего? Чонгук? А Чонгук, поднявшись, осторожно прижимается грудью к спине, продевает одну руку под гипсом, стараясь не сильно задевать, и укладывает её на мягкий впалый живот, внимательно наблюдая за реакцией. — Ничего же нет странного… — голос, естественно, проседает, как без этого. — Кхм, если я… — кладёт вторую руку, что подрагивает не меньше, чем сам Тэхён, на грудь и проводит по ней осторожно, задевая мгновенно твердеющие соски. — Если мочалка плохо справляется, я вот тут, — легонько надавливая, ведёт пальцами от груди по мягкому боку и рёбрам, — немного потрогаю? Ты просто такой… — Чонгук, это плохо закончится, стой, — если бы мог, он бы это пропищал, похоже. Но низкий голос не позволяет, и Тэхён это сипит буквально. — Я лишь немного… оу, — взгляд через чужое плечо упирается в кое-что, что стоит куда более твёрдо, чем Ким Тэхён на ногах. Уверенность в том, что он собирается сейчас сделать впервые в жизни, крепнет ещё сильнее. — Блин, отцепись, — дёргается было Тэхён, но Чонгук уверенно удерживает его в руках. Одно понятно точно, если сейчас и это покажется просто неловким, а не неправильным и странным, то у одного конкретного капитана хоккейной команды и выдающегося ученика предвыпускного класса проблемы. Не то чтобы большие, но вполне себе ощутимые. — Ты не сможешь правой рукой нормально, — голос хрипнет, и Чонгук, приникая губами к шее, надеется, что Тэхёну это покажется хоть сколько-нибудь внушающим доверие и возбуждающим. Ведь если тот его сейчас оттолкнёт, то случится позор года, — я помогу, — и осторожно спускается ладонью к низу живота, оглаживает бритый лобок, где уже начали появляться немногочисленные жёсткие волоски. — Не… не надо, чёрт, Чонгук, — Тэхён дёргается сильнее, стараясь вырваться. Чонгук понимает, что второй раз, можно сказать, неспециально пользуется тэхёновой уязвимостью и конкретно так влезает в личное пространство. А ещё и — господи, прости — пристаёт. — Ты хоть понимаешь, как я потом со всем этим буду? Как… как на тренировки ходить? — Чонгук замирает, прекратив поглаживающие движения. — А что не так с тренировками? — выдыхает осторожно в мокрый затылок. — Прекрати ты делать вид, что всё нормально, ты же лапаешь меня сейчас и чуть ли не… — Чуть ли не что? — Дрочишь! — Тебе неприятны мои прикосновения? — снова ниже, палец осторожно поглаживает основание наливающегося кровью ствола. — Не в этом дело! — Тогда в чём? Он уже встал, стоило мне только немного тебя коснуться. Нам вроде бы не по четырнадцать, чтобы не понимать, в чём сейчас дело. Ты хочешь меня. Не знаю, как насчёт симпатии, но твоё тело хочет, чтобы я продолжал, разве нет? — Чонгук… — Ну что? — ладонью упрямо, но осторожно обхватывает ствол, Тэхён звучно и как-то беспомощно выдыхает. Чонгуку нравится. Как член лежит в руке. Как крепнет. — Мой первый поцелуй был четыре дня назад, что ты творишь? Ты сейчас потешишь своё самолюбие, а дальше? — голос продолжает дрожать, но это уже не злость и не беспомощность. Тэхён даёт себе возбудиться. И Чонгук, с сексуальной стороной жизни не знакомый, отчего-то воспринимает это, как само собой разумеющееся. Но такое отношение, как будто бы Чонгук говнюк какой-то, обижает. Он, в конце концов, тут выражает симпатию. Как умеет, конечно… но ведь очевидно же, что выражает. — Я вообще-то, — представляет на месте чужого члена свой, сдавливает посильнее, подгоняемый чужим ускоряющимся дыханием, — сейчас пытаюсь сделать тебе хорошо, — акцентируя на нужном слове, плавно ведёт рукой от основания к головке, оглаживает большим пальцем открывшуюся её, ведёт обратно, — а не себе, — ещё пара движений, ногтем по уретре, как делал бы себе. В собственном паху тяжело и жарко, но ведь цель другая. — Ты спрашиваешь, что дальше? — прижимается губами к уху, понижает голос до минимума, до жаркого шёпота, быстрым движением ласково перебирает яички в ладони и возвращается к стволу, надрачивает, набирая скорость, тщательно дразня головку пальцами. Наградой для его фантастически сексуальной (по его собственному мнению) речи служит короткий всхлип, чуть сильнее прижавшаяся спина, за счёт того, что Тэхён приподнялся на носочках. — А дальше, Тэхён… — продолжая дрочить уже грубее, когда убеждается, что точно не больно. Доводит до того, что из дырочки обильно сочится предэякулят, и пошло хлюпает. — Дальше я буду заботиться о тебе три дня, пока не приедут родители, а потом буду водить на свидания в парки, кафе и кино, или куда тебе там нравится, — крышу рвёт, когда Тэхён подаётся назад и упирается упругой задницей в пах, — а потом буду целоваться с тобой при случае и без, а потом мы будем с тобой думать, что со всем этим делать, потому что нам придётся, нельзя же вечно это всё скрывать, а знаешь, почему? — Чонгук жмёт к себе так сильно, и на секунду пугается, что сломает Тэхёну рёбра. Собственный член невозможно приятно устроился между чужих ягодиц, сквозь звук бьющейся о пол воды слышатся тихие стоны, и Чонгук осознаёт, что Тэхён больше не сопротивляется совсем, полностью сдал оборону и теперь наоборот осторожно толкается в кулак. — Знаешь, почему, Тэ? — двигает рукой быстро и остервенело. — По… че… му? — едва слышно на рваных выдохах, перемежая со всхлипами. — Потому что ты мне нравишься, придурок, и тебе придётся это принять, иначе моё сердце разобьётся нахрен, и ты не сможешь спокойно спать, зная, что уничтожил чью-то первую настоящую симпатию. И да, я это понял буквально только что, уж извини за признание в такой момент. Но предупреждаю сразу: ты можешь начать от меня бегать, только я всё в этой жизни стараюсь делать идеально. Учиться, общаться с родителями, играть в хоккей, а значит, и доставать я тебя буду с таким же усердием, уж скажи «спасибо» моему синдрому отличника. И в следующий момент Тэхён вскрикивает и бьётся в его руках, а пальцы и стену кабинки забрызгивают белёсые капли. Чонгук не сразу понимает, что прижал горячее тело к себе невозможно крепко, что в глазах потемнело, а дыхание сравнялось по скорости и глубине с дыханием Тэхёна. Не сразу доходит и то, что тот сжал ягодицы под конец, то ли специально делая приятно, то ли инстинктивно. Собственный член так и зажат между, и головка выглядывает сверху, а смуглая спина вся в сперме… и да, то, что тут сейчас произошло… Это что-то за гранью. Вот только нормальности или удовольствия — это ещё разобраться надо. Потому что Чонгук, себя не касаясь и не стимулируя особо, кончил, просто потеревшись немного меж ягодиц. Чонгуку собственные руки кажутся очень тяжелыми сейчас. Тэхён молчит несколько секунд, потом внезапно, странно хмыкнув, поворачивается и в какой-то едва ли не истерике прижимается к его губам своими. Целует. Неумело, мокро и странно. Чонгук перехватывает его рукой поперёк поясницы и жадно отвечает, втягивая чужую нижнюю губу в свой рот и искренне надеясь, что ничего не откусит в порыве страсти. Они целуются недолго, секунд десять от силы, и Чонгук отрывается, тяжело дышит, не рискует смотреть в глаза, принимаясь тут же молча смывать с них обоих мыло и всё остальное, но уже беззастенчиво касаясь там, где изначально не решался. А Тэхён только вздрагивает, стоит тронуть ещё чувствительный член. Не сопротивляется, жуёт нервно губы и тоже молчит. И лишь когда Чонгук подталкивает его к выходу, приоткрыв дверь, тот, краснея всем лицом сразу, тихонько шепчет своё «Жалеешь?». На что Чонгук хочет ответить подзатыльником, но, решив, что Тэхён достаточно настрадался, лишь усмехается, и нежно-нежно целует в смуглое плечо, собственнически устроив руку на его боку. А потом смотрит из-под челки и отрицательно качает головой, продолжая улыбаться. Для себя в этот момент делая вывод, что если уж и жалеть, то о том, что не пришёл проведать в первый же день. И о том, что допускал, что буллили в команде так долго. Но явно не о том, что тут только что произошло. — Где у тебя фен? — У меня… нету. Ну, мамин можно взять, он у них в спальне на первом этаже, — кажется, всё ещё стесняется стоять перед ним полностью голым. — Такие длинные волосюшки, — зарываясь пальцами в светло-русые мокрые прядки, — и нет своего фена? — Не-а. Я не сушу никогда, так сохнут. — Ну-ну, а потом он болеет. Ладно, подарю тебе на день рождения, что с тобой делать, — у Чонгука по сердцу сироп разливается, когда он видит, как снова вспыхивает Тэхён и как блестят подозрительно глаза. Да что там говорить… Чонгук сейчас, наверное, со стороны если, и сам такой же, хотя вроде бы пока что ещё не то чтобы влюблён. — И ещё, — закутывает в полотенце, приобнимает одной рукой за здоровое плечо, — сейчас для тебя самое главное хорошо есть, делать уроки, даже если тебе откроют больничный, и в школу можно будет не ходить, побольше отдыхать, поменьше думать о чём-то серьёзном, и никогда больше вот так сильно не болеть, понял меня? — Понял, — и тычется носом в щёку неожиданно и нежно, заставив почувствовать себя по-настоящему счастливым. Что бы тут ни происходило сейчас, Тэхён, кажется, это принимает.***
— Я не многое умею. Панкейки любишь? — Почему Хиро Хамада? Я для него старый и тупой, — блестит глазами Тэхён, заботливо одетый в мягкий лонгслив и тёплый пумовский свитшот, в махровые носки и мягкие домашние треники. Волосы пушатся от фена, щеки красные то ли от не до конца спавшей температуры, то ли от смущения. — Мне просто нравится этот мультик, и я хотел выпендриться перед тобой, что тоже смотрел. Это раз. Ещё раз назовёшь себя тупым, откушу тебе нос. Это два. Так что насчёт панкейков? Будешь такое есть? Тэхён в притворном ужасе прикрывает нос ладонью здоровой руки и часто-часто кивает головой, соглашаясь на панкейки. Чонгук ловит себя на мысли, что ему очень нравится заботиться. Нравится ругаться за то, что за здоровьем не следит, нравится брать обещания, что будет хорошо питаться и лечиться, нравится мыть Тэхёну волосы, а потом сушить их феном, прижимаясь к ним, пушащимся и тёплым, губами, нравится готовить для него и помогать одеваться. «Чёрт…» Возможно, Чонгуку не просто так нравится думать, что Тэхён смотрит на него каким-то особенным взглядом, не просто так хочется думать, что это на самом деле так. А может, это и правда так. Может, Тэхён и правда рад всему этому и сейчас любуется. Кто его знает? Сидит за барной стойкой, на ладонь подбородком опирается. Смотрит одновременно и довольным котом, когда Чонгук звонит маме и отпрашивается к сломавшему руку другу на ночёвку, и побитой собакой, когда он, собирая пустые пачки и стаканчики в мусорный пакет, начинает возмущаться, что молодой организм и спортсмен несколько дней ел одну лапшу быстрого приготовления. В какой-то момент, оторвавшись от готовки и дав Тэхёну попробовать кусочек тёплого блинчика, Чонгук понимает, что не чудится ему неприкрытая радость и легкий оттенок смущения в карамельных глазах, неотрывно следящих за каждым его движением. Уж явно не с дружеским интересом Тэхён наблюдает за тем, как он умело управляется со всем на кухне, за тем, как, сняв толстовку, в одной футболке жарит аккуратные и очень аппетитные панкейки, при виде которых переевший лапши желудок Тэхёна изо всех сил напоминает о своём существовании. А ещё Тэхён, к большой радости Чонгука, с удовольствием отвечает на вопросы о доме, даже подсказав имя дизайнера, который оказался другом их семьи. Чонгуку нравится с Тэхёном болтать, нравится видеть эту довольную улыбку, море теплоты и благодарности, разливающееся в глазах, когда он, щедро полив панкейки клубничным джемом, режет их на кусочки и, пресекая вялые попытки посопротивляться, кормит, предварительно заварив чай с лимоном и имбирем (посоветовавшись по телефону с мамой, стоит ли поить таким человека с невысокой температурой). — Ну как? — Очень вкусно, правда, спасибо тебе большое. — Обращайтесь… О, — Чонгук замечает пятнышко джема на губе, — а вот и моё настоящее вознаграждение, — наклоняется и слизывает быстрее, чем Тэхён успевает понять, в чём дело. Потом целует в уголок губ напоследок. — О… офигел. — Подумаешь, ещё один поцелуйчик украл. Пойдём спать? — Спать? Ты со мной, что ли, собрался? — Разумеется, а ты как хотел? — Чонгук продолжает хозяйничать, убирая посуду в посудомоечную машину, допивает свой чай. — Я… эм… — Я не буду к тебе приставать, честно. Просто поцелуемся немножко. Максимум. Ладно? — о, эти заломленные в притворном возмущении брови, выпяченные губы и краснейшие щёки. Чонгук чувствует, что замечая эти мелочи, куда-то стремительно то ли несётся, то ли падает. «Какой же милый, божечки, просто невозможно милый». — Пойдём, покажешь мне свою комнату нормально заодно, — перехватывает горячую ладонь поудобнее и тянет Тэхёна со стула.***
— Двигайся? — А почему не можешь вот так лечь? — Я хочу обниматься, а тут гипс, что за вопросы глупые, — помогая Тэхёну сдвинуться и накинуть одеяло, перебирается к стенке и тут же тянет его к себе на плечо, тщательно укрывая. — Не холодно? Температура вроде так же тридцать семь. Блин, я боюсь, что в душе тебя заморозил. — Не холодно. И в душе было не холодно, — Тэхён устраивается поудобнее под боком. Чонгук, недолго думая, обнимает его покрепче, перехватывая руками прям по гипсу. — Так не больно? — Нет, удобно. — Ну вот и хорошо. Блин, комнату не показал толком, ну ладно, завтра уже, — зарывается носом в волосы. Неплохо бы подумать о том, что у него, судя по всему, всё-таки проблемы, учитывая, что он сейчас обнимает под одеялом парня и совершенно по этому поводу не парится. И как бы так не вышло, что на всю жизнь этот новый прикол в голове, потому что пока не понятно, хочется ли вообще, чтобы на месте этого кучерявого неудачника со сломанной рукой был кто-нибудь другой, женского пола. Скорее, к сожалению или к счастью, не хочется. — Чонгук? — М? — Мы теперь встречаемся? Или это типа в тайне будет, и всё такое? — А ты сам как хочешь? — Не знаю, если честно. — И я, если честно, тоже, но, — почувствовав как Тэхён напрягается, — считаю, надо попробовать. Пока не открыто, но я бы хотел дальше вот это всё продолжить. Мне сейчас… хорошо. Лучше, чем когда-либо было. Сечёшь? — И мне хорошо, — Чонгук не устаёт Тэхёну дивиться, смущается вроде бы, но всё равно всё говорит прямо. Невозможный парнишка. — Значит, пробуем? — А точно нравлюсь? — Напомнить о том, что было в душе? — Я помню! — Ну так и?.. — Пробуем, — выдохом в шею. Чонгук ловит себя на том, что губы растягиваются в глупейшую улыбку. Осторожно приподнимает Тэхёна, устраивает на подушке, нависает сверху. Оставляет нежный поцелуй на скуле, на носу, на щеке и в уголке губ. — Ты чего делаешь? — голос хрипнет моментально, и Чонгука ведёт. — Говорил же… — невесомый поцелуй в приоткрытые влажные губы. — Поцеловаться хочу. Мы не особо, сдаётся мне, умеем, но это не сложнее, чем шайбу гонять, я думаю, так что, — целует второй раз, чуть посасывая нижнюю губу, — давай учиться. Чонгуку восемнадцать, ему нужно разобраться с командой и буллингом в ней, нужно разобраться со своими ошибками в том, что касается игры, да и уроки он так и не сделал. Столько забот на одни плечи. Хорошо хоть с Ким Тэхёном разбираться уже не надо, в него он уже влюбился. Да, кажется, и правда влюбился. Всё-таки влюбился.