На краю

      Что за идиотизм – переводить дочь в другую школу, когда новый учебный год только начался? Хотелось бы Третьяковой знать ответ на этот вопрос. Увы, девушка, по-видимому, своего так и не добьётся: мать непреклонна и на контакт идти, очевидно, не собирается. Неудивительно. После всего случившегося… Жажда обретения чего-то нового брала верх, покуда здравый смысл оставался где-то в стороне.       Жаркий сентябрь наконец кончился, а с ним – бездумное просиживание дома и нерациональное прожигание жизни, вызванные чрезвычайно долгим оформлением новой ученицы директором новой школы. Наступила полноправная, промозглая осень – все в лучших традициях Санкт-Петербурга, очевидно поменявшегося климатом с Москвой. Мария обожает такую погоду. Обожает осень. Но, к великому сожалению, в этом году бархатный сезон выдался… Таким себе. Виной всему гибель одного из самых близких людей. И Третьякова, как казалось, уже смирилась, но всё-таки было что-то, с чем она оставалась наедине. Некий страх одиночества, прожирающий изнутри и не дающий покоя. Он не покидал ни на минуту, и в моменты, когда девушка оставалась взаперти, лишь обострялся. С каждым днём все сильнее, а вместе с тем – труднее смиряться и, гордо выпрямив спину, идти дальше, не оглядываясь назад. Вера медленно угасала, утягивая в бездну ни в чем не повинную Машу, только вкусившую всю прелесть и сладость настоящей, полной жизни.       Третье октября. Первый день в новом учебном заведении, совершенно неизвестном и этим же пугающим. Навязчивая мелодия будильника оповещает о том, что пора подниматься с тёплой постели, чего делать безусловно не хочется. Эту ночь Мария провела в полном одиночестве, сопровождающимся лишь дурными мыслями, пока мать решила остаться у подруги. Женщине сейчас необходимо передохнуть после всего произошедшего, да и Третьякова искренне желала перезагрузиться. Уехать подальше… Далеко-далеко, позабыв обо всем и наплевав на вырисовывающиеся вновь обстоятельства. Только все не получалось: будильник издал третий сигнал – финальный. Девушка, тяжело вздохнув, бьет рукой по прикроватной тумбочке, явно промахиваясь, но таки заглушая звук, и нехотя поднимается. Наскоро собравшись, Мария выпила стакан воды (о завтраке и речи не шло: девушку сильно тошнило от излишних переживаний, а подобная реакция, увы, входила в привычку) и, вызвав такси, направилась в новое учебное заведение.       Третьякова ненавидит вливаться в новый коллектив – это едва ли не самый очевидный факт на планете. Весь процесс знакомства, представления друг другу и вырисовывания личности – более, чем гнетёт, оставляя за собой едкое послевкусие. Люди нынче казались Марии… Пустышками. Нет ни переживаний, ни чувств. Только власть и похоть – два чувства, вызывающие у девушки отвращение. Остальные – сводятся к этим двум.       Белое здание и дворик, наполненный клумбами. Самые различные видов цветов, даже привезённые откуда-то из Голландии. Сразу становится ясно: школа не бюджетная. Иначе зачем ещё тратить финансовые сбережения на цветы, которые умрут, как только ударят терпкие морозы? Выглядит, безусловно, весьма мило, но даже благоприятная атмосфера снаружи не поднимает Третьяковой настроение. А потому, преодолев холл, девушка двигается дальше, пытаясь найти нужный кабинет. Нет желания даже поднимать глаза и видеть лица, наполненные заинтересованностью по отношению к новой ученице: чего она там не видела? Мир и без того рушится, к чему ещё впускать в жизнь ненужных людей, готовых бросить тебя и сдаться при первой же возможности?       Нежелание играет с Марией злую шутку. Неприятный удар лбами, и девушка тут же сбивается с ног, приземляясь пятой точкой на прохладный кафельный пол. Теперь ясно, откуда берутся деньги на цветы: экономят на отоплении, умудряясь ещё при этом удивляться, почему же болеют дети. Тетради и учебники разлетаются по всему коридору. Ученики и ученицы спешат помочь упавшей женщине. Она ворчит, поднимаясь и опираясь руками о подоконник. Третьякова поднимается, заглядывая преподавательнице в глаза. Та ухмыляется, обводя девушку взглядом сверху-вниз.       — М-да, — произносит Лукина, подбирая тетради с пола. — Бегут, сами не зная куда. Дети, блин, — весьма громко возмущается женщина, пока ученики, наблюдающие за перепалкой, помогают ей с учебниками. — Дальше своего носа вообще уже ничего ее видят. Дрянь, — последнее бросает еле слышно, но явно не в адрес девушки: как бы там ни было, но они не на рынке.       — А вы то что? Дети вечно виноваты, — бросила Мария, не спуская с преподавательницы глаз и спокойно дожидаясь реакции. В один момент стало плевать, как отреагирует женщина, какая сложится репутация… Всё безразлично. Сверстники принялись перешёптываться. улюлюкая и подогревая интерес. — За своими проблемами чужих не видите.       — Бестактная биомасса, — проговорила Лаура, собирая все упавшие на пол вещи в стопку и удаляясь в свой кабинет. Послышались громкие аплодисменты, и Третьякова слабо улыбнулась впервые за два месяца, следуя примеру женщины и проходя в помещение, где вот-вот должен был начаться урок.       Класс довольно быстро наполнился людьми. Мария по обычаю заняла первую парту перед учительским столом, терпеливо дожидаясь начала занятия и буквально считая минуты, хотя что там… Секунды. Интерес к учёбе был, пусть и угасающий. Тем не менее, Маша никогда не славилась идеальными оценками. Однако великую роль всё же играло ее безупречное поведение, которое, очевидно, тоже куда-то девалось. На смену пришла перманентная уверенность в поступках и банальное наплевательство относительно обстоятельств, складывающихся дальше. Рядом тут же подсела девушка. Шатенка, волосы по плечи, милый бежевый брючный костюм и белоснежная улыбка. Внешне она даже напоминала ту женщину, с которой довелось столкнуться в коридоре. Оттого то и не по себе: если родственники, то общение явно не заладится.       — Привет, я Алиса. Новенькая? — проговаривает Фадеева. Улыбка не спадала с уголков ее губ, что, безусловно, выглядело весьма приветливо. Хотелось верить, что и с остальными всё будет проходить примерно в таком же ключе.       — Получается, что так. Маша, приятно, — ответила Третьякова, пожимая однокласснице руку и слабо улыбаясь исключительно ради приличия.       — Ты бы полегче с Альбертовной. Она у нас женщина боевая, может и докладную написать, — усмехнулась Алиса, тут же устремляя взгляд на проскрипевшую дверь. До того болтающие ученики притихли. Момент – и в кабинете, словно по волшебству, появляется Лукина, обводя взглядом всех присутствующих. Ученики вмиг поднялись, как один. Третьякову эта участь также не обошла стороной. Достаточно на сегодня столкновений и скандалов. Как и, впрочем-то, оскорблений в свой адрес.       — Доброе утро, дети, — проговорила Лаура, слабо улыбаясь. Стоило Марии попасть в поле зрения преподавательницы, улыбка тут же сменилась оскалом ненависти, и Лукина продолжила: — Хотя… Кому как. Садитесь, — ученики сели, внимательно слушая женщину. — И так… Для новоприбывшей рассказываю: меня зовут Лаура Альбертовна, преподаю высшую математику. Человек отвратительный, так что не советую больше встречаться со мною лбами в смертельной схватке. Ясно?       Третьякова равнодушно покачала головой, записывая в тетради сегодняшнее число. Она молчала, однако бурный характер и кипящая кровь внутри истошно кричали, будто девушку режут ножом без наркоза. Хотелось бросить в ответ что-то обидное, но терзают сомнения: сможет ли хоть что-то задеть преподавательницу, учитывая хотя бы ее поведение за последние тридцать минут?       — А теперь, вернёмся к уроку, — продолжила Лукина, взяв мел со стола и выводя на доске число.       — Кстати, — шепчет Фадеева. — Она ещё и директор, — но эту информацию Мария пропускает, предпочитая слушать лекцию, особенно учитывая тот факт, что девушка и без того пропустила полный месяц обучения.       Что же вы, Лаура Альбертовна, в себе таите? Какие секреты? Глубинные страхи, или… Нечто большее, вросшее в вас корнями?