Pov Шура
До начала общения с Яной моя жизнь казалась просто невыносимой. Хотя, я не уверена, что это можно было по праву назвать моей жизнью… По словам родителей, цель моего существования — стать идеальным человеком. Они с рождения воспитывали меня в строгости, словно я — бесформенный кусок глины, а они — скульпторы, чья цель — изваять произведение искусства. Идеально во мне должно быть всё: от навыков и оценок до внешнего вида. С первого класса я действовала по составленному моим отцом чёткому распорядку дня. Сперва — школа, где я не имею права получать оценки ниже пятёрок. Затем — кружки: один из трёх иностранных языков, балет или музыкальная школа. И только после вечерних занятий с репетитором у меня оставался час свободного времени, который семья тратила на детальный разбор моих ошибок, чтобы вычленить всё, что их не устраивало. Никто не отменял и постоянные участия в олимпиадах и конкурсах, которые выматывали меня чуть ли не до потери сознания! Из-за постоянной учёбы у меня не оставалось времени на себя. Я совершенно не понимала, что действительно в моём вкусе, а что навязано: семьёй, «подругами» в школе, или же трендами. Поэтому не было ни одной темы, в которой я бы глубоко разбиралась. Но однажды, пролистывая инстаграмм (тщательно скрываемый от родителей, поскольку на соцсети они ввели строжайший запрет), я увидела девушку-гота, и что-то в её образе, состоящем из чёрных одежд и множества украшений, меня привлекло. Эта субкультура стала глотком свежего воздуха, порывом ветра, немного разогнувшим прутья клетки, в которой я жила. В тайне от предков я покупала черную одежду и разную атрибутику, заменяя ей строгие белые рубашки и юбки. Но одеваться совсем эпатажно я боялась: меня могли засмеять. Вспоминая этот период, я ощущаю лёгкий стыд за своё поведение. Яна была права в том, что я ною и приписываю себе депрессию ради привлечения внимания. Но мне было просто неоткуда рассчитывать на поддержку: родители считали, что проявление слабости — недостойное для меня поведение, и за слёзы всегда следовало наказание. А люди, с которыми я общалась в школе… как бы больно мне не было это осознавать, но «дружили» они со мной только ради денег. Деньги в моей семье заменяли заботу, и вместо похвалы, за достижения я получала их. Купюр у меня всегда было предостаточно, и знакомые пользовались моим кошельком, взамен создавая иллюзию дружбы. Депрессией я никогда не страдала, но и счастливой назвать себя не могла. Я устала от постоянных ограничений и боялась наказаний от родителей. Мне было одиноко и стыдно за то, что я издевалась над кем-то, чтобы выглядеть лучше в глазах моей компании. Поэтому даже наигранное сострадание от моих одноклассников хоть немного помогало. Расскажи я о своих проблемах, их бы не восприняли всерьёз. Моим знакомым легко игнорировать запреты родителей, меня бы просто засмеяли за страх пойти против взрослых. Вот и изображала невесть что.... Но, увидев Яну, такую необычную, не боящуюся общественного осуждения, я ощутила надежду. Я, конечно же, могла найти всё об интересующей меня субкультуре в интернете… но поиск информации был второстепенной задачей. Мне нужен был единомышленник. Мне нужен был настоящий друг. Мы очень сильно сблизились. Я люблю Хуяну. Как друга, конечно, но шанс, что я втрескаюсь в неё по уши, есть… Не знаю, что означает имя «Яна», но для меня оно — эквивалент слова «свобода». Вранова показала мне, каково это, быть свободной, не бояться самовыражения. И плевать, что Зоя и другие придурки нашей школы начали надо мной посмеиваться. Из-за дружбы с изгоем класса моя репутация пошатнулась, но это того стоило. Мои самые счастливые и значимые воспоминания связаны с Яной. Именно она помогла мне найти и понять себя. И за это я ей благодарна. Меня перестали тревожить переживания о будущем. Мы с Хуяной решили поступить в музыкальный колледж в Германии. Мои родители не были против: я должна быть всесторонне развита, чтобы найти достойного мужа. Представляете, да?! Меня растили как сверх-человека, чтобы выдать замуж. По мнению отца, женщина не может стать его наследником (мой папочка — владелец нескольких автосалонов, и его дети должны получить эти салоны после того, как он склеит ласты), поэтому он старается найти мне мужа, способного управлять предприятием. Мою старшую сестру едва не поженили с сыном другого бизнесмена, чтобы объединить их компании, но она избежала этой участи, поехав получать образование за границей и найдя мужа там. Надо же, а я думала, что средневековье, когда людей женили по расчёту, давно закончилось… Но я отошла от темы. Мы начали подготовку к поступлению. Для него необходимо прислать ролик, который демонстрирует наши музыкальные навыки, и сдать экзамен по немецкому минимум на уровень B2. С этим проблем пока не возникает: я spreche Deutsch лет с семи, а у Яны талант к изучению языков. Они даются ей очень легко, и всю лирику Виктории она выучила за два месяца. На музыку мы тратим больше всего времени. Иногда я даже пропускаю кружки и очень рискую получить от предков. Но всё пока обходится. Я начала осваивать игру на барабанной установке, а Яна — электрогитару. Мы участвовали в куче школьных музыкальных конкурсов, чтобы иметь портфолио при поступлении, и в одном из них заняли первое место. После этого события мой отец перестал разделять инструменты на «мужские» и «женские», и позволил мне играть на барабанах. Это была победа! Но и это не всё: мы основали музыкальную группу, дав ей название «Нитакая как фсе». Нас с Яной часто так называют, смеясь над "попытками" выделиться. Но мы не специально ведём себя эпатажно, а просто являемся самими собой, и нам не стыдно отличаться. В нашей группе я — ударник, но иногда отвечаю за клавишные, потому что никого другого на эту роль не нашлось. А я просто терпеть не могу пианино, из-за того, что в детстве меня заставляли заниматься им по четыре часа в день! Поэтому в наших планах поиск человека, которого хотя бы не тошнит от вида клавиш. Яна не только гитарист. Она пишет тексты и поёт. Но заставить её голосок «прорезаться» было сложно: она долгое время считала его совершенно не пригодным для пения, низким и грубым. А мне кажется, что для наших треков он подходит идеально. Честно говоря, я не до конца уверена, в каком жанре мы пишем песни. Готик-рок, к звучанию которого мы стремились, отличался от наших композиций. У нас они получаются… более монотонными по звучанию? Наши треки выходят довольно медленными, глубокими, холодными, с повторяющимися гитарными семплами и запоминающимися барабанными ритмами. Если пианино и присутствует, то его очень мало, потому что я стараюсь завершить запись моей партии как можно скорее. Яна вечно ругает меня за такое "наплевательское" отношение. Но я не виновата, что на дух не переношу этот проклятый инструмент! Мы создали ютуб-канал, на который выкладывали каверы на разные известные песни и опенинги из аниме. Сперва мы сами решали, какую композицию выбрать для интерпретации, но вскоре начали брать и заказы. Деньги с них пошли на новые инструменты. А сейчас мы работаем над созданием нашего первого музыкального альбома! Вернее, работает только Яна, а я жду тексты песен и её ноты, чтобы понять, как написать ритм.Pov Яна
Я знала, что писать музыку сложно, но не ожидала, что попаду в тупик. Виктория говорила, что запись треков — терапия, призванная помочь с решением её внутренних конфликтов. И я решила идти тем же путём: творить, чтобы анализировать и совершенствовать себя. Но в последнее время я не испытывала сильных переживаний, требующих осмысления и проработки. Значит, в создании музыки нет необходимости. Или всё-таки..? Самым травматичным для меня периодом была средняя школа. Когда надо мной издевались каждый грёбаный день. Но мне невероятно тяжело вспоминать об этом. Я морально не готова обратиться к своему прошлому и разобраться, как оно повлияло на становление моей личности. К тому же, эти события не сильно мешают мне жить в настоящем. Правда ведь? «Тогда пиши весёлые песни» — порекомендовала Шура (нам обеим эта форма её имени нравится больше, чем «Саша»). Петь, чтобы преумножить веселье и позитивные чувства, — идея замечательная. Если, конечно, ты эти позитивные чувства испытываешь. Мы с Шуриком не очень часто веселимся: пару раз залезали на заброшки, а однажды, когда мы поперлись на кладбище и включили там «Анафему», кто-то, видимо принявший нас за сатанистов, вызвал полицию. Убегать от ментов было забавно, пусть и страшно до чёртиков. Но большую часть времени, проводимого вместе, мы тратим либо на подготовку к экзаменам, либо на записи треков. Поэтому мне кажется, что веселиться я не умею. Мне не знакомы подростковые суета и безбашенность, когда ты, например, всё бросаешь и несёшься автостопом в другой город. Мы такое в тиктоке видели. Я человек спокойный и даже домашний. Не люблю приключения. Это очень сильно контрастирует с моей внешностью: я гот, неформал, от которого так и ожидаешь какого-нибудь бунта. В общем, моя жизнь стабильна: в ней нет ни особо сильных переживаний, ни приятных потрясений. А Санёк наоборот вечно тащит меня на какие-то приключения. Идея с кладбищем, после которой нас чуть не задержали, принадлежала ей. Не удивительно: Шура наконец смогла вырваться из-под гнёта родителей-консерваторов. Я рада, что она перестала бояться вести себя так, как ей этого хочется. Хотя, порой мне кажется, что девушка перегибает палку и «идёт против системы» слишком радикально. Например, очень грубо спорит с учителями, которые смеют делать ей замечания по поводу внешнего вида. Меня тоже часто ругают за мрачную одежду и макияж, но я отнекиваюсь, что в следующий раз приду в «приемлемой» одежде. И обещания сдерживаю: пару дней хожу с более-менее официальным видом, а потом снова надеваю то, в чём чувствую себя комфортно. Я всегда стараюсь избегать конфликтов. Шура же только и ищет повод высказаться, какие все вокруг заурядные, а мы с ней — особенные, неординарные личности! Наверное поэтому нас и величают выскочками, «нитакими как фсе». А недавно я начала осознавать, что моя эмпатия очень низкая. То есть, если я и испытываю привязанность к людям, то очень слабую. Даже, как бы ни стыдно это было признавать, к Шуре. Конечно, я стараюсь поддерживать Сашу, если ей плохо, и радуюсь её достижениям. Но делаю это не потому что сильно сопереживаю. А потому что тот, кто зовётся другом, должен так себя вести. Это ужасно, но её хорошее отношение воспринимается мной как должное. Для меня нет разницы: с ней или без неё. Порой общение с Шуриком доставляет мне удовольствие, но оно слишком незначительное. Порой я вижу в ней некую опору, но потом приходит самоуверенность и понимание того, что я всего добьюсь и без её поддержки. Я бы просуществовала и без Саши. Единственное, что я в ней по настоящему ценю — желание помогать мне с группой. Хотя, если я приложу чуть больше усилий, я и в одиночестве смогу записывать каверы, или найду другого барабанщика. Саша — лишь наиболее доступный и удобный инструмент для создания моей музыки. И ведь я понимаю, что это ужасно. Потому что ничем не отличаюсь от людей, которые дружили с ней за деньги. Шура заслуживает большего. Она очень хороший, добрый человек и на многое ради меня готова. Хотя, может, не такая уж я и неблагодарная сволочь, какой себя считаю? Я ведь забочусь о Саньке. Поддерживаю её, пусть и не искренне. Но Шурик об этом не знает. А значит, ей не станет хуже. К тому же, разве я виновата в том, что не чувствую того, что должна? Я ж не могу заставить себя к ней привязаться. А возможно, моё холодное отношение к людям — положительная черта. Я не привязываюсь к ним, а значит мне не будет больно, если они захотят меня бросить. Для меня не существует незаменимых людей. Кроме одного… Я полюбила Викторию ещё сильнее. Её музыка дарует мне самые сильные эмоции: печаль, сострадание, радость, если в мелодии слышится искренняя надежда на что-то хорошее… И начинает казаться, что не такое уж я и чёрствое существо. К слову, в 2020 году Вики сделала меня самым счастливым человеком в этой вселенной! Она выпустила новый восхитительный альбом. Одна только новость о нём заставила меня кричать от радости. Ведь я наконец смогу снова услышать прекрасный голос Виктории! А ещё, принцесса станет активнее вести соц сети. Она не часто бывает онлайн, но все релизы, будь то новый альбом или переиздание старого, сопровождает множество твитов с фотографиями винилов и комментариями моей Любимой. Уведомления о её записях радуют меня сильнее, чем что либо на свете. Потому что у меня есть страх, что в один ужасный день Виктория навсегда замолчит. Перестанет выпускать музыку и интервью. Мои переживания подкрепляет то, что в период с 2012 по 2017 год она почти не вела твиттер (за исключением постов о новых альбомах и переизданиях) и дала лишь одно интервью, приуроченное к альбому 2013 года. Да и то, очень короткое. Новая пластинка носила интригующее название «Фантасмагория». Я не смогла удержаться и купила альбом, несмотря на то, что у меня нет оборудования для воспроизведения винилов. Но я очень хотела поддержать моё Солнышко финансово! Кроме очень красивой фиолетовой пластинки, в наборе к альбому шёл буклет с фотографиями и текстами треков, и футболка, которую я теперь ношу всегда и везде. Буклет я отсканировала, распечатала все фотографии из него и развесила их как плакаты. Они очень испугали мою маму, и теперь, заходя в мою комнату, она всегда крестится. А ведь у Виктории были образы и пострашнее! «Эта реальность стала совершенно невыносимой.» — сказала принцесса в интервью. — «Поэтому я подумала: «хмм, а почему бы мне не создать свою собственную?» В детстве я проводила очень много времени в своём выдуманном мирке. Но в подростковом возрасте заставила себя покинуть его. «Пора наконец вернуться в реальный мир! Хватит витать в облаках!» — говорили мне окружающие. И я не оставляла попыток жить здесь, стать частью этого отвратительного социума… А он лишь отвергал меня. И тогда я поняла, что если бы не люди, с которыми я старалась быть дружелюбной, моя депрессия не была бы такой тяжёлой. Все только и делали, что внушали мне, какая я неправильная, пытались сделать меня удобной. Поэтому я ненавижу людей и в последнее время практически ни с кем не общаюсь. Раньше я писала альбомы, чтобы выжить в этом жестоком мире. Но Фантасмагория помогла мне покинуть его, и отправиться в свою собственную прекрасную вселенную. Она прекрасна, и я не могу не поделиться ей со слушателями, принимающими меня такой, какая я есть.» Мне жаль, что жизнь в реальном мире и люди, населяющие его, причинили Вики столько страданий… Но я рада, что она смогла найти себе комфортное место, пусть и воображаемое. Альбом повествует нам о прекрасном, расположенном на Плутоне королевстве, и о его принцессе, вернувшейся домой после долгого отсутствия. Композиции описывают нам природу и население планеты, состоящее из фей и волшебников, которые живут в гармонии и счастье. В Фантасмагории не существует ни дискриминации, ни ненависти. И никто не боится быть собой. «Фантазия заменила мне реальность. Порой я даже забываю, что Фантасмагория - не настоящая страна. И вот, недавно у меня появилось предположение: а вдруг вселенная, которую мы считаем реальной, тоже чья-то выдумка? Мечтателя, бегущего от его скучной жизни, продумывая очередного из восьми миллиардов человека, или писателя, издающего очередной роман из огромной серии? Кто нас придумал? С какой целью? И кто главный герой?» После прочтения этого интервью мне стало страшно. А вдруг это правда? Вдруг моими действиями и желаниями действительно управляет пишущий книгу человек? Но это не самое страшное. Что если я второстепенный персонаж, и мне не позволено повлиять на сюжет истории? Да, фоновые персонажи не имеют сильных внутренних и внешних конфликтов, за решениями которых интересно следить читателю. Их существование стабильно, и они испытывают боли. Но и не исполняют свои мечты. Если это предложение верно, мне не суждено добиться своих целей. Может, стоит всё бросить и жить спокойной жизнью? Нет, я не согласна существовать в книге, где главный персонаж не я! Я приложу максимум усилий, чтобы у моей истории был счастливый конец! Не прекращу стараться, даже если моя сюжетная линия не подразумевает исполнения моих желаний. Я стану великим музыкантом и, когда-нибудь Виктория обратит на меня внимание. Ведь мне кажется, что только встреча с ней может сделать меня по-настоящему счастливой. Достичь этих целей будет не легко. Но я всё для этого сделаю! А пока что, счастливой я могу быть только в своих фантазиях. Я часто представляю, как встречаю Викторию, и она показывает мне свой мир. Как мы гуляем по Фантасмагории, пьём чай, играем музыку вместе. А главное - поддерживаем друг друга. И депрессия Принцессы Шпильман уходит навсегда. Кажется, что альбомы Виктории — единственная реальная вещь, что может заставить меня испытывать искреннее счастье. И, чтобы преумножить эти чувства, я буду петь о любви к ней. Однако, если в моей жизни произойдёт что-то плохое, я обязательно выплесну всю боль в мелодии, и мне станет легче. Это предаёт уверенности в том, что я справлюсь со всеми невзгодами. Музыка защитит меня. А пока вся моя лирика, посвящена даме моего сердца. Виктория заслуживает любви. Люди должны увидеть, как же сильно я мечтаю быть с ней рядом. Всё, что я делаю — благодаря Виктории, и ради Виктории. Когда наша группа станет популярной, она нас заметит. И увидит, как сильно я её люблю. И поймёт, что не одинока. Однако, признание Виктории и получение удовольствия от записи треков — не единственные цели создания группы. Я понимаю, что музыка «Нитакой как фсе» не рассчитана на широкую аудиторию. Не каждый слушатель будет способен понять её, но тот, кто поймёт, станет членом нашей большой семьи. Людей, похожих на меня, не так уж и много, и группа призвана объединить не таких как все. Чтобы нам было легче. И, возможно, я стану для кого-то путеводной звездой, как Виктория для меня.***
Pov Шура.
Мы закончили десятый класс. Это был самый интересный, но сложный год в моей жизни, потому что мне приходилось совмещать школу с изучением немецкого и игры барабанах. И к маю я настолько вымоталась, что даже взгляд в сторону учебников заставлял меня трястись и рыдать. Яне повезло больше: она окончательно забила на образование, посвящая всё время языку и группе. Поэтому её навыки игры на гитаре значительно улучшились за небольшой срок. Но я так не могла. Мне нельзя было получить что-то ниже пятёрок в аттестате. От одного только взгляда на оценки Хуяны меня начинало трясти. Тройки и четвёрки стали для меня самыми страшными цифрами на свете, символами ограничений и наказаний… А моя подруга им наоборот радовалась. Счастливая. Завидую ей. За год мы набрали две тысячи подписчиков и замутили аж тридцать каверов! Это действительно много. Но первые из них я просто терпеть не могу. Кроме того, что микрофон, на который мы записывали, вечно издавал какие-то тихие пердёжные звуки, так ещё и я иногда ложала и фальшивила. Вот же бестолочь, даже ритм настучать не могу. Но Яна была просто потрясающей. Её голос с каждым исполненным треком всё крепчал, а пальцы с большей уверенностью перебирали струны гитары. А мой прогресс был минимальным. Кроме поддерживающих комментариев был и хейт. Один из наших роликов собрал в два раза больше дизлайков, чем положительных отметок. Мне очень за это стыдно. Ужасный результат значит только то, что мы недостаточно старались. А ведь я выкладывалась на полную и несколько раз переписывала бит! Но, оказалось, что даже этого титанического труда было мало. Порой даже хотелось всё бросить и больше никогда не возвращаться к музыке. Но Яна не позволяла мне сдаться. Она совершенно не парится по-поводу хейта. Потому что ей плевать на людей и их мнение. «Можно подумать, эти комментаторы сильно разбираются.» — говорила моя подруга даже в адрес конструктивной критики. К которой я всегда прислушивалась, пусть она и делала мне больно. — «Я и так вижу свои ошибки. Ну невозможно сразу сделать всё идеально! Даже у Виктории, настолько выдающегося музыканта, были недочёты в первой записи. Я никогда не опущу руки и создам по-настоящему великую музыку. Даже если на это уйдёт вся моя жизнь». Я видела, какое сильное удовольствие ей доставляют игра на гитаре и исполнение песен. И даже к нашим самым неудачным экспериментам она относится с большой любовью: «Ведь даже посредственные записи — шаги к чему-то большему». Но, как бы я ни старалась, я не могла настроить себя на такой подход. Итак, конец мая 2020 года. Последний урок. Хотя, это даже «уроком» сложно назвать. Биологичка, прозванная Еленой-Эвгленой, включила нам «Animal Planet», поскольку учебная программа была завершена. Мой взгляд устремлён в окно, за которым зеленеют пышные кроны деревьев. Пахнет свежестью и каким-то цветущими растениями. Во дворе слышится пение птиц и счастливые голоса учеников, у которых, в отличие от нас, сегодня нет шестого урока. Я в предвкушении. Последующие три месяца обещают быть потрясающими. Прошлое лето я провела с Яной, и оно было самым весёлым в моей жизни. Однажды мы залезли в заброшенный дом и нашли там кошачий череп. Родители прибили бы меня, узнав, что я тащу в дом «всякую дрянь», поэтому сейчас этот трофей бережно стоит на Яниной полочке. А история с кладбищем и полицией нам вообще никогда не забудется. Казалось, что у меня сердце остановится, когда вдалеке раздалась сирена, и всё кладбище было освещено то красным, то синим светом. Нас бы не посадили за ночное прослушивание музыки, но мои мать и отец узнали бы о том, что я вовсе не «у Зои в гостях», а на другом конце города, танцую на заброшенном погосте. Это определённо хуже, чем пятнадцать суток в обезьяннике. Мы никогда не бегали так быстро. Не помню, была ли за нами погоня, но мне всё время мерещилось, что если я хоть на секунду замедлюсь, сильная рука полицейского тут же схватит меня за шкирку. Я абсолютно не разбирала дороги, поэтому когда мы с Хуяной забежали в лес, и тонкая ветка хлестнула меня по щеке, оставив царапину, я первое время этого даже не замечала. Потом пришлось выдумать историю про злую Зоину кошку, чтобы предки ничего не заподозрили. Кладбище находилось на другом конце города, и когда мы немного перевели дух и вышли из леса, метро уже было закрыто. Поэтому нам пришлось до утра сидеть в какой-то круглосуточной забегаловке и грызть тамошние закуски к пиву. Как видите, мы с Яной вечно находим себе приключения. Я этому очень рада. И грядущим летом нам будет ещё веселее! Яна пихает меня в бок и шутит про гомозиGОТНы. Я тихонько смеюсь. У неё замечательное чувство юмора. За соседней партой кто-то уже начал обратный отсчёт: — Четыре… три… два… — но звонок-освободитель раздался, не дождавшись «один». Класс взревел, раздался грохот поднимаемых стульев и радостные разговоры будущих одиннадцатиклассников. — Всем хороших каникул, дети! — с радостью произнесла Эвглена, но её голос тут же утонул во всё сильнее нарастающем гаме. Она была счастлива, что ей больше не придётся вести уроки у «самого худшего класса в её жизни». Внезапно её телефон зазвонил, и она, некоторое время послушав его, выбежала из класса. Должно быть, на какой-то педсовет. — Ты иди. — поворачиваюсь я к Яне, запихивающей в портфель тетрадь, которая изначально предназначалась для записей по биологии, но потом заполнилась каракулями на полях и рисунками. — А я немного задержусь. — та быстро кивает и спешит как можно скорее покинуть душный кабинет. Я же, накинув на плечи рюкзак, незаметно проскальзываю в лаборантскую, где меня уже поджидает Двоечник Несчастный. Так мы называли модель скелета. Однажды один ученик нашей школы без вести пропал, и старшеклассники решили напугать второклашек, одной из которых я являлась на момент распространения байки, что пропавший ученик учился настолько отвратительно, что был убит Эвгленой, которая поставила его скелет в своём классе. Чтобы нам было неповадно получать двойки. После этого мы ещё несколько лет боялись даже просто подходить к кабинету биологии. Я давно заприметила этот небольшой скелетик. С ним можно классно пофоткаться или использовать как декор комнаты. Моё сердце сильно колотится в груди от страха быть замеченной. Но желание заполучить Двоечника и отомстить Эвглене, смевшей занижать всему классу оценки, сильнее волнения. Поэтому я быстро снимаю его с подставки и разбираю, суя череп и конечности в портфель, а туловище — в мешок для сменки. Рост Двоечника - всего метр, поэтому я смогу незаметно его унести. Тем более — по частям. Закончив с «запаковкой», я незаметно выскальзываю из лаборантской и направляюсь к двери из кабинета. С одной стороны, когда Эвглена узнает о пропаже, подозрение может пасть на нас. Кому, как ни готам, мог понадобиться скелет? Но с другой, Яна, несмотря на свой внешний вид, является самым тихим учеником класса. Со дня драки с Зоей она больше не создавала проблем. На такую тихоню вряд ли подумают. Другое дело я: я не боюсь вступать в споры с учителями, отстаивая своё право выглядеть так, как мне хочется. Но я же круглая отличница, победительница хуевой тучи олимпиад, за что мне прощают несоответствие дресс-коду и грубое иногда поведение. Поэтому обвинять начнут тех, кто позже всех вышел из класса, то есть не меня. А дноклассники вряд-ли заметили, что я зачем-то ходила в лаборантскую, поскольку вопросов об этом мне не последовало. Идеальное преступление! Я бью ногой по двери и вылетаю из здания школы. Радостный вихрь крутится в моей груди, а потом вырывается наружу облегчённым, громким криком: — Свобо-о-ода!!! Нахер это всё!!! — с моих рук и ног будто сорвались тяжёлые цепи. Я свободна. Теперь мне не придётся каждый день надрываться над тяжёлыми, нудными заданиями. Больше не нужно вставать в семь утра и до ночи носиться по разным секциям. И никто не будет оценивающе, грозно смотреть в мой дневник и осуждать за то, что я получила слишком мало пятёрок… Но потом меня на секунду обуздала тревога. Свобода продлится лишь три месяца. А одиннадцатый класс будет самым кошмарным. Но низкий, с лёгкой хрипотцой голос отвлекает меня от напряжённых мыслей. — Ты чего разоралась? — Яна сильно хлопает меня по плечу. — Настроение охуенное, прост. — я улыбаюсь, показывая зубы. — Кстати, — моя рука трясёт мешок, в котором гремят кости Двоечника. Я смотрю на подругу, хитро прищурившись, ожидаю ответа. - Всё таки спёрла. — я уже давно грозилась это провернуть. Сперва взгляд подруги полон укора, но потом становится равнодушным, а глаза её будто говорят: «Ну да, я знала, что этим всё кончится». — Ладно. Но если тебя спалят — я не при делах. — это только кажется, что ей всё равно на мою возможность получить наказание. На самом деле, Яна очень хороший друг. — Чем займёмся? Предлагаю порепетировать. — Не, я погулять хочу. У нас ещё всё лето впереди. Успеем! Яна метнула на меня взгляд, полный какого-то разочарования. Словно я враг народа. Музыка для неё превыше всего. И она очень обижается, когда я предпочитаю репетициям что-то другое. — Не дуйся. Я не в силах что-то играть. Вот завтра начнём учиться с удвоенной силой. — Ну, если так, то ладно. — она смирилась и махнула рукой. — Куда тогда пойдём? — Ну, есть тут одно местечко…***
На крышах шестнадцатиэтажек всегда ветрено и прохладно. Вот и сейчас струи воздуха развивают наши волосы, щекоча проникают под одежду. Далеко внизу грохочет дорога. Мы лежим на крыше, устремив взгляд в закатное розовое небо. Облака объёмные и тяжёлые, они принимают разные формы, становясь похожими то на животных, то на какие-то предметы. От осознания, на какой огромной высоте мы находимся, захватывает дух. Я приподнимаюсь, чтобы сделать пару глотков энергоса. А Яна вместо них всегда пьёт чай из термоса. После «знакомства» с Викторией она просто подсела на этот напиток. Кстати о Яне… Она лежит рядом со мной, то и дело запуская руку в пакет чипсов со вкусом чили и кидает их себе в рот. Не понимаю, как можно есть настолько острую пищу! Из-за заката волосы Яны кажутся ещё более розовыми, чем обычно. Просто розовыми в квадрате. На ней надеты наушники, и, судя по выражению лица, слушает она Викторию. Обычно Яна выглядит очень равнодушной. Её глаза всегда прикрыты веками, уголки тонких губ опущены, а странной, короткой, но широкой формы брови слегка нахмурены. Но она преображается во время занятий музыкой, или когда слушает свою ненаглядную Викторию. Сейчас её губы растянуты в широченной, счастливой улыбке, глаза довольно зажмурены, а щеки горят румянцем. Ещё более розовым, чем закат. Сумерки становятся гуще. Небо приобретает фиолетовый оттенок, а внизу загораются фонари и окна домов. Ветер становится сильнее, и я чувствую, как покрываюсь гусиной кожей. — Небо так похоже на её глаза… — мечтательно вздыхает Яна, откладывая наушники. — Они такие же, переливающиеся от почти чёрного индиго до насыщенного фиолетового… — на небосводе уже зажглись далёкие, едва заметные блестки. — А сколько же звёзд в её глазах! Сколько галактик… — Ага. — киваю я. Мне кажется, что глаза Яны и Виктории чем-то похожи. Не цветом и не формой. У Врановой цвет глаз очень необычный: тёмно-серый, переходящий в розовый. Но когда она музицирует, её роговицы наполняются каким-то таинственным, сказочным блеском. У Виктории на некоторых фото он тоже заметен. Но когда я сказала Яне об этом, она отреагировала на комплимент недовольством: «Ты что? Да как нас можно сравнивать?!». Порой мне кажется, что Янино увлечение Викторией какое-то нездоровое. Да она ей просто одержима! Я однажды видела, как она целует свою любимую пластинку… Вики очень талантливая и необычная личность. Мне её музыка тоже очень нравится. Но не до такой степени, что б пластинки целовать! — А ты прям поэт. — Поэт… — протянула она. — да, я стану самым лучшим поэтом, чтобы мои стихи были достойны Виктории. Ведь все они посвящены ей… — Да… — а мне Яна никогда не посвящала стихов… Но я сменила тему: — кстати, как там наш альбом? — она ещё не показала мне ни строчки, ни нотки к нему. — Может, помочь с ним? — А? Нет, я сама справлюсь. Это довольно личная работа. — И когда ты её закончишь? — меня, значит, ругает, за то, что я не хочу репетировать, а сама до сих пор не может дописать чёртов альбом. Это немного обидно. — Когда надо будет, тогда и закончу. — бурчит Яна. — я же не только им занимаюсь. Мне нужно готовиться к поступлению и работать над каверами. Кстати, ты не надейся, что летом мы будем хуи пинать. Нет. — она строго смотрит в мою сторону. — Нам обеим нужно постараться, чтобы поступить на бюджет. - высшее образование в Германии бесплатное, однако мы поступаем в колледж, который лишь путь к университету. Поэтому за недоста-ток вступительных баллов придётся платить. - А значит летом и в следующем учебном году будет не до веселья. — Да… — следующий год. Мысли о нём заставили меня вздрогнуть. Он будет очень тяжёлым. Мне ведь нужно будет сдать экзамены на высший балл… Я достаю из кармана куртки пачку сигарет и зажигаю одну. Она должна помочь справиться с тревогой. — Фу, блять. — Яна ненавидит запах сиг и отодвигается от меня. Но ветер всё равно несёт дым в её сторону. — Уйди от меня. Я нехотя поднимаюсь и подхожу к краю крыши. Опираюсь о перила и наконец-то делаю глубокую затяжку. Дым с клубничным запахом проникает в лёгкие, и мне кажется, что тревога немного поутихла. Сигареты — мой единственный способ справиться со стрессом. Курить я начала, наверное, в классе шестом. Первый раз — за компанию, чтобы показаться круче и взрослее. Давилась дымом тогда знатно. Но мне было приятно осознавать, что я делаю что-то запрещённое в тайне от родителей. Потом это стало зависимостью. На сиги и жвачку, чтобы скрыть их запах, я трачу большую часть своих карманных. Это ужасно. Но бросить я не могу: просто не выдержу стресса. Он ведь не только на менталку, но и на физическое здоровье влияет. Головные боли у меня в последнее время адские. Но говорить о них родителям я боюсь. Они не поверят. Скажут, что я притворяются, чтобы прогулять учёбу. Мне открывается очень красивый вид. Наверху — тёмно-фиолетовое, бездонное небо, а внизу видно весь город. Недалеко от нас бурлит светящаяся река — проезжая часть. За ней чернеет лес. Включаются всё больше фонарей и окон. Сейчас самый конец мая, и такая темнота бывает характерна для позднего времени. Часов десяти. Но спешить мне пока некуда: родители поехали на какой-то праздник и вернутся только к утру. Может, погулять всю ночь напролёт? Спасибо Яне, если б не она, я бы сейчас проводила время в компании Зои и глушила бы водку под кальянный реп, вместо того, чтобы любоваться этим видом. Но, как бы не было красиво и атмосферно, меня всё равно не отпускало волнение. — Я волнуюсь, — мне нужно выговориться подруге. — У нас Егэ в следующем году. Так ещё и вступительный экзамен. Я не уверена, что сдам. — Сдашь. — тон Яны довольно уверенный. Она не сомневается во мне. Это немного подбадривает. — К тому же, че тебе париться из-за Егэ? В музыкальном колледже его результаты никому нахуй не нужны. Главное не наложать с немецким и снять достойный ролик, чтобы твою игру оценили. — Это да… Но родители прибьют меня, если узнают, что я набрала меньше девяноста баллов. — А нахера им вообще твои баллы? — Ну… Чтобы гордиться… — они всегда хвастаются моими хорошими оценками друзьям и родственникам. А ещё, когда мой дядя сказал, что его сын сдал все экзамены ровно на сто баллов и поступил в очень пристижный институт, отец был просто в ярости. Потому что у него, в отличие от дяди, нет возможности хвастаться высокими баллами своего ребёнка. И тогда он сказал мне: «если ты не сдашь Егэ, можешь домой больше не приходить!» Я пересказала это Яне. — Получается, твои родители пытаются заставить тебя реализовать их несбывшиеся мечты. — пожимает плечами Яна. — Хотят выглядеть лучше в глазах окружения за счёт тебя. — Наверное. — мои пальцы выпускают окурок, который, подхваченный ветром, отдаляется от крыши и его тлеющий огонёк становится похожим на один из далёких фонарей, освещающий улицу под нами. — Так пусть идут в жопу. — легко ей говорить! — когда ты будешь сдавать эту херь, тебе будет уже восемнадцать. Они не смогут тебя наказать. Поэтому сконцентрируйся на вступительных экзаменах. А над Егэ пусть парятся те, кому он действительно может помочь в жизни. — Верно… — но я знаю, что не смогу забить на экзамен. Даже если у меня получится перестать волноваться из-за мнения родителей, я всё равно буду ненавидеть себя за плохой результат. За то, что не подготовилась. И мне стало ужасно стыдно, потому что я сейчас трачу время не на учёбу, а на веселье. Я ещё не заслужила наслаждаться жизнью. Я ещё ничего не добилась. Мой взгляд устремлён вниз, в темноту, разбавляемую светом фонарей. Если я плохо сдам, то поднимусь на эту же крышу и просто прыгну с неё. Вдоль позвоночника пронеслись мурашки. Это может случиться ровно через год. Мне показалось, что перила под моими руками растворяются, и я камнем лечу вниз, вслед за недавно выброшенным окурком. Руки толкают ограду, отпихивая меня от края крыши. Голова идёт кругом, а сердце бьётся где-то в горле. Трясущимися, скользкими ладонями я вылавливаю из кармана пачку с жуткой надписью «Гангрена» и пытаюсь достать оттуда очередную сигарету. — К слову, — мне нужно срочно сменить тему. — Хуяна, — она, кстати, не против, когда я так её называю. — Ты уже рассказала своей матери, что собираешься поступать в Германию? — Не-а, — девушка встаёт и отходит подальше от моего дыма. — Мы редко видимся. То она на работе, то я на учёбе. Скажу ей, как только увижу. — Это так странно, да? Вроде живёте вместе, а почти не общаетесь… — я ей завидую. Её матери нет дела до её оценок и поведения. Яна свободна. Яну никогда ни в чём не ограничивали. — Да. Нам вообще похуй друг на друга. — она снова пожимает плечами. — Я свалю в другую страну, она и не заметит даже. — уголки её губ вздрагивают в лёгкой ухмылке. — Здорово. Мне бы так. — Не завидуй мне. Твоих хотя бы можно развести на бабки. — Только за хорошие оценки. — Ага, а моя даже за хорошие не даёт. Не мать, а ехидна. — Это точно. — Ладно-о… — Яна устало потягивается. — Го по домам уже? Я хочу попробовать дописать текст к одному из треков. — Хорошо. — мне почему-то тревожно дальше оставаться на крыше. Я встаю, кладу в рюкзак сиги и недопитый бёрн. Яна же накидывает на плечи сумку, тяжёлую из-за Двоечника. Мы решили, что он пока побудет у неё. — Только с завтрашнего дня начнём репетировать! — она грозно показывает пальцем в мою сторону. — Обязательно! — я киваю головой так сильно, что в шее что-то хрустит. — Ау… Пройдя через чердак и проведя минуту в маленьком лифте с очень тусклым освещением, мы оказались на первом этаже и вышли из подъезда. — До завтра, тогда. — я протягиваю Яне руку. — От тебя сигами воняет. — она отказывается от рукопожатия. — А от тебя чипсами! Вранова дотрагивается ладонью до носа и нюхает её. — Не так уж и сильно. Ладно. Я пошла творить. — Яна отвешивает мне низкий поклон, разворачивается и бежит к своему дому, находящемуся всего в двух дворах отсюда. Ору ей: — Пока!!! — Ауфидерзейн!!! — раздаётся мне в ответ. Проводив подругу взглядом, я разворачиваюсь и тоже направляюсь к своему дому. До него быстрее доехать на автобусе, но я хочу прогуляться. Достаю из рюкзака последнюю сигарету, зажигаю и вновь глубоко затягиваюсь. Поднимаю глаза вверх. На небе уже успели появиться тучи, и из-за света фонарей, отражающегося от них, оно приобрело тёмный грязно-оранжевый цвет. Дым срывается с моих губ и растворяется в воздухе, который уже через пару часов станет летним.***
Pov Яна
На кухне горит свет. Значит, мама дома. Какая удача застать её здесь, а не на очередной работе. Я быстро забегаю в комнату и кидаю рюкзак на кровать. Нужно спрятать Двоечника понадёжнее. В беседе класса уже начали обсуждать его пропажу. Я решила, что сдам Шуру, если подозрения падут на меня.Я, наверное, раз сто пыталась её отговорить. Дружба дружбой, но я не собираюсь рисковать своим будущим из-за того, что Саше приспичило украсть скелет. Я захожу на кухню и наливаю себе воды. Мама, не обращая на меня внимания, сидит за столом и пересчитывает купюры. Её костлявые пальцы украшают кольца, которые ей велики. На ушах и тонкой шее женщины — тоже куча неуместных, массивных украшений. «Там царь Кощей над златом чахнет…» — проносится в моей голове. Жадность — её смертный грех. Мать работает много, почти не появляется дома, и деньги тратит только на себя. А на мне всегда старается экономить. — Привет. — мой голос не смог заставить её отвлечься от бумажек. — Как в школе дела? — она спрашивает это машинально, не потому что ей интересно. А потому что она, как родитель, должна интересоваться моими отметками. Если раньше она делала это активно, то теперь совсем на меня забила. Что ж, мне же лучше. — Нормально. — на самом деле нет. В году по всем предметам тройки. — Я придумала, куда поступать хочу. — Куда же? Говорю название колледжа. — М, а это далеко от дома? — Ну так. В Берлине. Она внезапно откладывает деньги и смотрит на меня круглыми впалыми глазами. Её нарисованные брови подскакивают чуть ли не до линии роста волос. Вот это рожа. Жаль, мой телефон в рюкзаке, я бы записала её реакцию на видео. — Что?! Ты едешь в другую страну?! — хриплый голос матери внезапно становится скрипучим и писклявым. — Да. Могла бы догадаться. — я уже год хожу к репетитору по немецкому. И оплачиваю, кстати, самостоятельно! — А обо мне ты подумала? — ну-ка, что я там должна была подумать? — Ты хочешь бросить меня? — на её лице читается искренняя паника. — Да ты как-то не особо во мне нуждаешься. — сквозь мою спокойную интонацию пробивается усмешка. Она такая смешная, когда недоумевает и орёт. — А на какую профессию?! — женщина встаёт со стула и нависает надо мной. От неё мерзко пахнет слишком сильными сладкими духами. — На музыканта. — казалось, что её надежды на достойную, обеспеченную старость втоптали в грязь. За этим действительно весело наблюдать! — Это ведь даже не профессия! — вскрикивает мать, хватаясь за жидкие, убитые обесцвечиванием волосы. — Да на этом нельзя нормально заработать! — Можно. — ага, на альбом Виктории я копила месяц. А потом ещё взяла в долг у Шуры. Теперь посчитаем, сколько денег можно заработать, продав пятьсот таких пластинок… — Я уже зарабатываю каверами… — О нет, — теперь её брови нахмурены, а лоб наморщен. Губы блестят от слюны, которой она брызжет. — Только выдающиеся музыканты становятся известными и начинают зарабатывать. А таких людей — один на миллион! — А вдруг, я и есть «один на миллион»? — мама не верит в меня, но это совершенно не обидно. Она не Виктория, чтобы меня волновало её мнение. Поэтому мой тон остаётся спокойным. — Хорошо, — она в панике пытается удержать меня. — Тогда, скажи на милость, зачем тебе в Германию?! Разве у нас нельзя получить достойное образование?! — Наверное, можно. Но я уже всё решила. — мне нечего делать в этой стране. В Германии ко мне хотя-бы не будут в таких количествах приставать оффники, с просьбой пояснить за шмот. Брызгать в них из перцовки — сплошное удовольствие. — Хочешь бросить меня? — она хватает меня за плечи и начинает трясти. — Как твой отец?! О, она прекрасно знает, как я ненавижу отца. Из-за его поступка вся школа ополчилась против меня. Они унижали, портили мои вещи, ненавидели… Но на самом деле, зачатки травли появились уже в первом классе. Мама всегда покупала мне дешёвую, поношенную одежду, из-за чего в школу я ходила либо в драных обносках, либо в том, что было мне мало. Надо мной уже тогда начали смеяться. Я ненавижу обоих своих родителей. — Лучше уж в него, чем в тебя. — я продолжаю говорить грубо, но спокойно. Пусть знает, что я говорю это не в порыве гнева и полностью отдаю отчёт своим словам. — Ты просто отвратительная мать. — она пытается возразить, но я всё напираю, не даю ей и слова сказать: — какого хрена я уже с четвёртого класса должна была самостоятельно зарабатывать себе на нормальную одежду? — найти работодателя, который нарушил закон и нанял раздавать листовки десятилетку было довольно трудно…— Ты даже с обязанностью содержать меня не справляешься. Так вот не рассчитывай на то, что я буду обеспечивать тебя в старости. — теперь мне сложно сдерживаться и сохранять холодную интонацию. Тогда, во время драки с Зоей, я чувствовала то же самое. Я наконец-то могу выплеснуть всю ненависть, которую сдерживала столько лет… — Будет приятно наблюдать, как ты гниёшь здесь с нищебродской пенсией. А у меня будет возможность тебе помочь. Но я не воспользуюсь ей… — уже так скоро мы поменяемся местами. Сколько там ей осталось до пенсии? Лет семь? Рука, увешенная кольцами резко поднимается вверх и готовится нанести мне удар по щеке. — Неблагодарная… Но я хватаю женщину за запястье и грубо отталкиваю от себя. Я не маленький ребёнок и не позволю бить себя. — Ты мне больше не дочь… — выдыхает она, со страхом в глазах и дрожью в голосе. Я, должно быть, выглядела как маньяк. — Ну и пожалуйста. — я не почувствовала совершенно ничего. Не обиды, ни гнева. Теперь она незнакомый и совершенно не нужный мне человек. Её мысли обо мне не имеют веса. — Надеюсь, год пройдёт быстро и я свалю отсюда. — я обхожу женщину и уверенным шагом иду к себе в комнату. На моём лице красуется злорадная, победоносная ухмылка. Но «мать» не желает признавать своё поражение и продолжает что-то верещать мне вслед. Я даже не вслушиваюсь в её слова. Когда я захожу в комнату и запираю дверь, она начинает дёргать за ручку и ломиться внутрь. Только вот, хер она этот замок откроет. Может, уйти на улицу, чтобы не слушать её визги? Я провожу много времени вне дома: либо качаюсь на качелях, либо сажусь на МЦК и нарнзаю круги по всему городу, слушая музыку. Но метро уже скоро закроется, да и на моём телефоне осталось двадцать процентов зарядки. Поэтому единственный выход — запереться в комнате до утра и ждать её ухода на работу. Я улыбаюсь портретам Виктории, висящим на полосатых обоях, потом беру с полки, очень почётного места, пластинку Фантасмагории. Ложусь в помятую, не заправленную с утра кровать и выключаю лампу на столе. Но комната не погружается во мрак: её озаряет зелёный свет звёздочек, наклеенных на потолок. Я с наслаждением вытаскиваю из обложки, с которой на меня устремлён ласковый взгляд Виктории, пластинку. Её поверхность гладкая и полупрозрачная. Я подношу винил к глазам и смотрю сквозь него. Комната будто утопает в волшебном свете звёзд. За окном раздаётся крик: «лето-о!!!» Я гляжу на часы. 00:00, первое июня. Для орущих на улице настали каникулы. Но я с завтрашнего дня буду ещё усерднее работать, чтобы поступить в музыкальный колледж и уехать отсюда. Чтобы стать ближе к исполнению моей мечты.***
Следующие двенадцать месяцев можно было описать тремя словами: «пиздец-нахуй-блять!» Я никогда не работала настолько усердно, занимаясь гитарой ежедневно по несколько часов. К концу года подушечки моих пальцев стали похожи на грубые мозоли. Но они мне даже нравятся. По ним видно, как много я работала. Да и на ощупь весьма приятные. Запись альбома пришлось отложить. Из-за учёбы и отсутствия нормального пианиста. Как бы я не старалась, трёх гитар (кроме акустики и электронной я купила бас) было недостаточно, и без качественных клавишных партий треки выходили слишком скучными. А Шуре было не до пианино. Поэтому мы решили найти клавишника уже в Германии. Зато я завела тикток, и набрала несколько тысяч подписчиков. С Сашей мы виделись редко, потому что я всё время пропускала школу, отдавая предпочтение музыке. Вообще, в одиннадцатый класс я пошла только для того, чтобы отложить поступление. А так, свалила бы сразу после девятого. Но с репетом по немецкому мы занимались вместе. На Шуру было страшно смотреть. Даже несколько слоёв тоналки не могли спрятать огромные отёки под её глазами. Щёки впали. Саша приобрела нервный тик: нижние веки дёргались, а руки, вечно сжимающие чашку кофе, тряслись с неистовой силой. Она практически лишилась сна, тратя всё время на учёбу и подготовку к Егэ. Будь неладна эта система образования. Родители Шуры зверствовали: как бы она не умоляла избавить её от миллиарда внешкольных секций, они оставались непреклонны и ещё сильнее давили, рассказывая, что будет, если она не сдаст экзамены… Я освободила Шуру от записи каверов, но она, несмотря на своё состояние, рвалась помогать мне с группой. А однажды, во время очередного нервного срыва, подруга призналась мне: она боится, что если бросит играть в «Нитакой как все», я перестану с ней дружить. Я заверила Сашу в обратном. Но самое мерзкое в этой ситуации то, что я действительно общаюсь с ней только из-за группы. И, если бы её состояние не было настолько ужасным, я бы начала искать другого барабанщика. Но Шура искренне хочет мне помочь. Поэтому сделаю вид, что дорожу ей как человеком, а не как музыкантом. Я стараюсь поддерживать Белорукову, и ей становится лучше. Потому что она верит в искренность моей дружбы. Так что, какая разница, что я на самом деле о ней думаю? Саша сдала все четыре Егэ на 90+ баллов. Вступительный по немецкому тоже. А я в начале экзамена затупила и перепутала немецкий с английским. Но потом собралась и тоже хорошо сдала. Но с музыкой было куда веселее. В последний момент условия поступления изменились, и стало нужно не отправить ролик в колледж, а выступить по видео-связи. Нас с Шурой чуть удар от этой новости не хватил, но делать было нечего. Потом, за неделю до него оказалось, что сдавать я должна не акустическую, а классическую гитару. Пришлось срочно брать её в аренду и учиться играть. Классика отличается от акустики большим расстоянием между струнами, но я привыкла и всё сдала. На самом экзамене мне сказали сыграть четыре подобранных преподавателями произведения, и ещё одно любое. Я, конечно же, выбрала партию из «Тысячи световых лет». Один из экзаменаторов сказал, что для самоучки, который играет всего два с половиной года (об этом я упомянула в мотивационном письме, которое отправляла ещё зимой), это невероятный результат. У каждого факультета бюджетными были объявлены только первые тридцать мест. Я никогда так не нервничала. Если я провалюсь, мне придётся ждать следующего года. Платить за моё обучение мать точно не будет. Но волнения были напрасны: девятнадцатое место. Из тысячи учеников я была девятнадцатой! Это ли не повод для гордости?! А вот Шурке не повезло. Мы поступали на одну специальность, «Инструментальное исполнение». Нужно было выбрать факультет, на котором будешь осваивать нужный инструмент. Саша хотела поступить на ударные, но её ублюдок-отец решил за неё и отправил заявку на клавишные. — Ну, зато на органе играть научишься! — в первое время подбадривала её я. Но потом стало совсем не до шуток. Белорукова очень разнервничалась на экзамене и заняла сто сороковое место. То есть, её бы взяли, но только за кругленькую сумму. Помню, как вчера: Мы сидим в её комнате. Саша заходит на сайт колледжа и смотрит на свой результат. — Оу… — я даже не знаю, что сказать, но начинаю нервничать: что она чувствует в этот момент? И что может с собой сделать?! — Это какая-то ош-шибка… — голос ломается, и её начинает мелко-мелко трясти. — Нет! Нет-нет-нет-нет!!! — Шура начинает рвать волосы, которые, как мне тогда померещилось, стали седыми, а затем с силой бьётся лбом о деревянный край стола. Потом ещё раз, и ещё… Я спрыгиваю с кровати и бегу к ней, обхватываю руками и оттаскиваю от компьютера. На лбу Саши уже образовалась ссадина, но она продолжает бить себя по голове. Глажу девушку по голове, судорожно пытаясь придумать слова поддержки, но на ум не приходит ничего, кроме банального: "Всё нормально! Ты обязательно поступишь!". Сложно описать чувства, которые я тогда испытала. Это не было похоже на сочувствие, его я ощущала только по отношению к Виктории. Но просто сидеть и смотреть на Сашины страдания я не могла. А потом к этому всему добавился стыд за неумение оказать поддержку. Шурой впервые овладела настолько сильная паническая атака. Она вся побледнела, начала задыхаться и отчаянно кричать, что-то из серии: «Я должна пересдать! Сейчас же! Где пианино, я должна пересдать! Пока папа не узнал!» Потом пришли её родители, уже узнавшие о результате экзамена. И началось: «Да мы столько денег в тебя вложили, а ты! Позор семьи! Ты нам теперь не дочь, с такими-то «талантами»!» «Позор семьи», которого я напичкала успокоительным, вновь начал дрожать, биться в истерике, и, чуть ли не теряя сознание, упал со стула. Меня обуздал гнев. Ещё более сильный, чем во время перепалки с матерью. Как эти уроды смеют говорить такое своему ребёнку?! Я едва сдержалась, чтобы не врезать по огромному, торчащему из-под рубашки животу её бати-борова. Но, в результате, и слова им не сказала. Потому что в Германии мы собирались жить у Шуриной сестры, и мне нужно было сохранить хорошие отношения с её родителями. Поэтому я молча покинула квартиру. Однако отец Саши всё же заплатил за её обучение. И мы, встретившись на следующий день, смогли облегчённо выдохнуть. Шура долго благодарила меня за поддержку, а я понимала, что сделала для подруги ничтожно мало, и не заслуживаю даже «спасибо». Я ведь просто её использовала. Для игры на барабанах, да и просто, чтоб не скучно было. А потом бросила в трудной ситуации, потому что защищать её было не выгодно. И даже сильнейший нервный срыв не заставил меня переживать за подругу. Мне было абсолютно плевать на Сашины чувства. Но, может, у меня ещё есть шанс стать настоящим другом? Может, я начну искренне радоваться её достижениям и волноваться, когда ей плохо? И мне не придётся этого изображать, чтобы казаться заботливой и дружелюбной… Тогда я поклялась, что никогда в жизни не брошу Сашу. Она ведь искренне верит, что много для меня значит. Но не больше, чем Виктория.***
Летом ничего особо значимого не произошло. Я целыми днями сидела дома и играла на гитарах. На выпускной не пошла: не люблю шумные мероприятия. А вот Саше пришлось его посетить, поскольку её отец скинул деньги за выпускной до того, как она отказалась. Мероприятие проходило на теплоходе. Потом Белорукова скинула мне видео, после которого я пожалела, что не пошла. Зоя напилась и выпала за борт. Вылавливали всем родительским комитетом. Забавное зрелище. Я могу показаться садистом, но Зоя действительно этого заслужила. К тому же, травила она не только меня, и не только я была рада её «заплыву». Мой день рождения отметили скромно: устроили небольшой пикничок рядом с кладбищем, и съели несколько порций суши. Точнее, я съела. Шуре приходилось следить за фигурой, поэтому мне досталась большая часть. Подруга всегда завидовала моей способности жрать и не толстеть. А я этой способностью горжусь: сколько бы вкусняшек я в себя не впихнула — всё равно буду как скелет. Как только мне исполнилось восемнадцать, я отправилась в салон и сделала себе пирсинг. Проколола левое крыло носа. Люблю свой нос-картошку, в него много чего навтыкать можно. Ещё я наконец смогла поставить себе тоннели. Под волосами их не очень хорошо видно, но я счастлива уже от того, что они у меня есть. Тоннели большие, миллиметров пятнадцать в диаметре, и, когда я прыгаю, они прикольно гремят о серёжки, расположенные чуть выше. Но и это не всё. Рядом с пирсингом был расположен тату-салон. Я резко захотела себе татуировку. Просто зашла и набила на щеках пятиконечные звёзды. И это, наверное, единственный из миллиарда случай, когда спонтанная татуировка оказалась удачной. И я не буду жалеть о ней спустя время. Даже наоборот: есть вероятность, что я забью всё тело звёздочками. Когда деньги появятся. Саша была просто в шоке. Даже не от того, что я приняла настолько внезапно я приняла такое важное решение. Её поразил мой высокий болевой порог: весь сеанс я сидела молча, даже не пикнула. Боль была терпимой. У матери и всех соседей случился культурный шок. Бабушка, жившая на одной с нами лестничной площадке, начала меня крестить. А я хотела пошутить, что принесу её в жертву Сатане. Но сдержалась. Это даже для меня слишком жестоко. Мама сделала последнюю попытку наладить со мной отношения и удержать в Москве. Она подарила мне неплохой мобильный телефон Спасибо, конечно, но я уже год назад купила себе Honor. И, как бы много подарков она мне не вручила, я не отступлюсь от начатого. Когда до отъезда оставалось всего пара дней, я внезапно осознала, что люблю свою страну. Точнее, места, где я провела своё детство. Однажды я вышла гулять рано утром. Небо было светло-серым, с него капал мелкий дождь. Площадку, на которой я «познакомилась» с Викторией, окутывал туман. Я включила музыку и села на качели. Те самые. Они взмыли в воздух, и казалось, что отпустив цепи, я взлечу и смогу дотронуться до густых облаков. Дух захватывало от осознания того, что это последний раз, когда я смогу на них покачаться. Потом я сходила на крышу, где мы любили зависать с Шурой. Подо мной простирались бесконечные джунгли панелек. Люблю их. Такие грозные, потрёпанные, дешёвые, но сердитые. Люблю улицы, походящие на монотонные лабиринты. Люблю печальную, мрачную атмосферу, в которую погружены окраины городов. Мной овладела тоска, но она была светлой. Да, я расстаюсь с вырастившим меня городом. Но направляюсь туда, где мне открыты все дороги. Туда, где моя мечта стать музыкантом наконец сбудется. Восход, наблюдаемый мною с крыши, был тусклым и бледным. Но рассвет, который ждёт мои таланты в Германии, намного ярче. К восемнадцати годам я уже была среди двадцати лучших поступивших в музыкальный колледж и начала карьеру музыканта, собрав аудиторию в двадцать тысяч. А дальше — лишь больше свершений.***
Конец лета 2021 года. Мама Саши везёт нас в аэропорт. Я дрожу от предвкушения. Ещё несколько часов — и я окажусь в Германии. А через пару дней, первого сентября, начнутся занятия в колледже. С жильём у нас с Шурой проблем не возникнет. Нас согласилась принять Люба, её сестра, живущая в Берлине с мужем. Пройдя кучу регистраций и проверок, доплатив за перевозку трёх гитар и барабана в багаже, а так же доказав на таможне, что скелет, который я везу в чемодане, пластиковый, мы наконец проходим в зону ожидания. Затем Саша идёт покупать бутерброды в Субвее, а я считаю самолёты на взлётной полосе. Быстро расправившись с огромными сендвичами, мы наконец-то попадаем на борт, где долго спорим, кому сидеть у окна. Но, когда сыграли в камень-ножницы, победила я. — Ещё три часика. И мы в Берлине! — визжу я, глядя в окно на то, как Боинг разгоняется и вот-вот оторвётся от асфальта. — Угу. — Саша засыпает почти сразу после взлёта. Вот и всё. Точка невозврата пройдена. Москва настолько далеко под нами, что огни её домов походят на маленькие светящиеся звёздочки. Боинг уносит нас всё выше, минуя плотную пелену облаков. Я плотно прижимаюсь лицом к стеклу иллюминатора, пытаясь разглядеть в тёмном небе настоящие звёзды. Мне кажется, что самолёт вот-вот поднимется так высоко, что, преодолев земное притяжение, окажется в космосе. И отнесёт меня на Плутон, к дорогой Виктории… Кстати о Виктории. Я уже соскучились по её голосу. В прошлом году она дала первое интервью, вышедшее не в текстовом, а в аудио формате. Я, к сожалению, не смогла приобрести пластинку, на котором его выпустили, потому что весь тираж в двести копий быстро раскупили. Но я всё равно переслушиваю это интервью почти каждый месяц. Самолёт взлетел. Я надеваю наушники и включаю аудиозапись, уже настраиваясь на наслаждение… Это интервью отличается от первого прочитанного мной. Оно было похоже на тайную аудиенцию с Великой Принцессой. А это уютное. Словно милая беседа с близким другом. Я представляю, что мы с принцессой сидим на маленькой уютной кухне и пьём чай с чем-то сладким. — Э-э, привет.? — голос Виктории может звучать по-разному, когда она поёт. Иногда он становится глубоким и мощным, как у оперной певицы, иногда мелодичным, будто у совсем юной девушки, порой визжащим, а когда Вики понижает его до низкого, почти мужского баритона, у меня по спине бегают мурашки. Но её простая речь такая успокаивающая и нежная… Голос мягкий и при этом глубокий. Я даже не знаю, как его описать… — Сейчас двадцать второе июля 2020 года. Два часа ночи. Я записываю… Что это вообще такое? Хм… Ну, началось всё с того, что Хельга прибежала ко мне и напомнила о том, что моей первой записи уже, ни много ни мало, пятнадцать лет. И надо бы выпустить к её юбилею переиздание. — его я, к сожалению, тоже не смогла купить. Переиздание вышло очень красивым: пластинка была тёмно-синей, почти чёрной, а её центр светился в темноте. В комплекте с альбомом так же шли футболка, несколько значков и плакат. Сердце до сих пор болит, что я не заполучила его… На футболке, кстати, напечатано фото молодой Виктории, гуляющей по кладбищу. — Ладно. Пусть будет переиздание, лишь бы Хельга оставила меня в покое. Но нет! — Вики щёлкнула пальцами. — Ей написал какой-то журнал с просьбой об интервью. Она не послала его, как я того просила, и всучила мне целую пачку листов с вопросами. — она пошелестела бумагой. — А потом решила выпустить интервью на виниле. В честь «памятной даты». Эта Хельга… Вечер ищет способ заработать на моих фанатах… Хотя, я думаю, вы будете рады послушать, как я отвечаю на чьи-то дурацкие вопросы. — правильно думает… Я была невероятно рада возможности услышать её разговорную речь… Хотя, Виктория явно нехотя записывала это интервью. Лучше бы Хельга оставила её в покое и не заставляла этим заниматься. Я бы пережила. Главное, чтобы Вики не ощущала дискомфорта. — Начнём, пожалуй. Она с наигранным торжеством зачитывает вступление: — «Госпожа Виктория Шпильман! Ваша музыка уже на протяжении пятнадцати лет озаряет мир своим светом. Для нас огромная честь, что были столь любезны и согласились на запись этого интервью!». Как пафосно. «Мы собрали самые интересные вопросы ваших фанатов и отправили их вам. Итак…» •Вопрос Первый. Какой свой альбом вы любите больше всего? Какой ненавидите? — Сложно сказать, какой я люблю. Наверное, Фантасмагория. Он значительно отличается от своих предшественников. Каждый из них был результатом пережитого мной болезненного опыта. Поэтому я не испытываю наслаждения, переслушивая их. «Алая туманность » просто восхитительна в плане музыкального оформления. Она ещё попала в какой-то топ произведений года, так что сингл объективно хорош. Но что предшествовало её созданию? Ужасные события. — Вики тяжело вздохнула, и мне очень захотелось её обнять. Моя милая принцесса... Она не заслужила всего, что с ней произошло... — Он был создан с целью избавиться от боли из-за происшествий в прошлом. И цель была достигнута: воспоминания о них больше не делают моё существование таким невыносимым. И только во время повторных прослушиваний альбома я вспоминаю, как это было ужасно. Иное дело — Фантасмагория. Она была отчаянным побегом от реальности, и каждый раз, переслушивая её я оказываюсь в своём горячо любимом мире. Я чувствую лишь покой и счастье, слушая его. Я понимаю Викторию. Безумно люблю Фантасмагорию. Остальные альбомы тоже прекрасны, но мне стыдно наслаждаться музыкой, зная, что повлекло её написание. Но как только начинают играть композиции последнего релиза, мне хочется танцевать. Ведь он не просто красив, но и делает Вики счастливой… — А по поводу нелюбимых… Определённо «Тысяча световых…». Не удивительно: многие творцы не выносят своих первых произведений. — Виктория надула щёки и громко выдохнула. — В то время у меня не было возможности достать больше инструментов, поэтому пришлось довольствоваться только пианино, виолончелью, гитарой и барабаном, из-за чего кажется, что это не завершённые треки, а просто несколько сведённых партий. А мой голос… Боже, складывается ощущение, что я пела мимо микрофона! — Вики хихикнула. — Но потом я стала менее критичной к себе. Главное ведь не количество инструментов и аппаратуры для записи, а искренние чувства, вложенные в музыку. К тому же, это первая запись. Первая запись не может быть совершенной. — это вдохновляет меня сильнее, чем что либо другое. Предназначение "Тысячи световых..." — быть первым. Быть неидеальным. Чтобы дать начало чему-то великому. Мои песни тоже пока нельзя назвать шедеврами, но в со временем они станут только лучше. — А ещё я могу оправдаться, что ужасное качество записи — часть задумки. В космосе, как нам известно, звук не распространяется. Далёкое звучание инструментов и голоса, неуверенно нарушающее тишину, напоминает мысли лирической героини, её неуверенные попытки убедить себя в том, что она найдёт свои звёзды. А шум на заднем плане… Ну, давайте представим, что это тоже её мысли. Но только более тревожные. Её отчаяние и смятение. Всё. Теперь это не некачественный альбом, а задумка с глубоким смыслом. — Внезапно Виктория рассмеялась. Звонко и чисто. Я тоже начала улыбаться и хихикать. … Ведь Вики кажется такой счастливой, словно вся её боль исчезла. Я готова слушать этот смех вечно... — Но даже так я не смогла полюбить «Тысячу Световых Лет». Когда перед выходом переиздания я переслушивала его, чтобы проверить качество записи, на втором же треке у меня появилось желание вышвырнуть проигрыватель в окно! Этот уродец не достоин быть записан на такой красивой пластинке! Я поняла, что ненавижу альбом не из-за своей неопытности, а из-за людей, причастных к созданию этого… Ой, увлеклась. — я никогда не видела, чтобы гнев смеялся на спокойствие с такой скоростью. — я думаю, что в ближайшее время перезапишу его. Сделаю новые версии каждого из треков, а может, добавлю что-то новенькое. Не знаю. Нужно подумать над этим. Я буду очень счастлива, если ремейк первого альбома Виктории всё же выйдет. Потому что мне нужно увидеть, как сильно выросли её навыки в создании музыки. И понять, на что я буду способна через некоторое время. • Вопрос второй. Почему тексты Фантасмагории записаны на английском, а не на немецком, как в предыдущих альбомах? Сколько всего языков вы знаете? Какой язык ваш любимый? Это интервью, кстати, тоже на английском. — Мне просто было легче подбирать рифмы. Вот так просто. Здесь нет никакого скрытого смысла. — кстати о «скрытых смыслах». Некоторые фанаты Виктория имеют привычку искать их там, куда она их не вкладывала. Например, вдоль и поперёк изучив один из тредов в её твиттере и сложив каким-то образом буквы, они получили слово «полынь». И тут полились тысячи догадок об её личности и связи с грёбаной полынью. Потому что «Виктория гениальна! Все её посты написаны не просто так! Она точно хочет нам что-то сказать…» Определённо, все эти люди верят в то, что Шпильман — сценический образ, перфоманс, несущий в себе какое-то великое послание. Ненавижу сторонников этой теории. Как они не поймут, что Вики — живой человек, и она намного глубже любого продуманного шоу! Она всегда честна. Если она хочет нам что-то сказать — говорит либо напрямую, либо в музыке. И если Вики пишет рецепт печенья (а именно в нем нашли слово «Полынь»), то она пишет рецепт печенья! А вообще, у меня есть тайный страх, что Виктория Шпильман — действительно просто образ, подставное лицо коммерческого проэкта. Мне стыдно за такие мысли. Как я могу сомневаться в Виктории? Но порой от них сложно избавиться… Ведь если моя Принцесса, моя Путеводная Звезда окажется выдумкой, я не больше не смогу никому верить! И просто возненавижу человечество как вид. Потому что мне нужно знать, что среди людей есть смелые выдающиеся личности. — Я знаю довольно много языков. — продолжает Виктория. — Английский, Немецкий, Польский и немного Японский. Ещё, думаю, начать изучать Русский. Я читала несколько книг русских писателей. На английском. Но хочу в оригинале. Не люблю читать книги в переводе. Что-то точно ускользнёт и будет понято не совсем правильно. Я буду очень рада, если Виктория выучит мой родной язык. Иностранцы очень мило говорят на нём. Она и на английском говорит так же, с лёгким акцентом. Вообще, я не очень люблю английский. Точнее то, как на нём говорят его носители: слишком скользко, будто конец каждого слова перетекает в следующее. Но английский устами русского или немца очень красив. — Мой любимый язык… Наверное, Немецкий. Мой любимый (после русского) язык — тоже немецкий. Он очень красивый, и совсем не грубый, как многие считают. Например фраза «Я тебя люблю» на немецком будет «Ich liebe dich». Это «liebe dich» по звучанию напоминает мне слово «лебедиха». А лебеди — очень красивые птицы, к тому же моногамные. Я рада, что знаю немецкий и могу признаться Виктории и в любви так красиво! • Вопрос третий. Любите ли вы путешествовать? Какую страну хотели бы посетить? — Не люблю путешествия. Я чувствую себя некомфортно далеко от дома и просто ненавижу ночевать где-то помимо моей квартиры. Но я бы съездила в Японию. — я тоже мечтаю туда слетать… Вот бы поехать в Токио вместе с Викторией… — Люблю культуру, еду и природу этой страны. А ещё аниме. • Вопрос четвёртый. Ваши любимые музыкальные исполнители? Любимые фильмы? — У меня очень много любимых исполнителей. А фильмы… Ну, я больше люблю анимацию. Ретро-аниме девяностых-нулевых годов просто моя слабость… Хотя, я всё-таки иногда смотрю фильмы. Зачастую ужасы. Но мой любимый, на данный момент, фильм, вовсе не хоррор. Это Интерстеллар. Помните, в этом фильме главные герои искали планету, пригодную для человеческой жизни? Меня весь просмотр не покидало чувство, что я ищу с ними. Да… Мой дом определённо находится где-то за пределами Земли… Я бы хотела отправиться в космос и найти свою планету. К тому же, в этом фильме просто невероятный саундтрек. • Вопрос пятый. Ваши образы довольно эпатажны и необычны. Вы всегда так ходите? Наденете платье с корсетом даже чтобы просто сходить за хлебом? Как на это реагируют прохожие? — Начну с того, что я всегда заказываю продукты на дом. Однако если мне потребуется «просто сходить за хлебом», то да, я выйду в платье. Но без корсета. Насчёт прохожих не знаю. Я не обращаю внимания на окружающих меня людей. Хотя, был один случай… Когда я ехала с фотосессии к «Анафеме» и решила заскочить в магазин. Вы представляете, как я тогда выглядела. — а выглядела Виктория как ведьма. В чёрном платье и головном уборе с черепами птиц и вуалью. Ну, и куда же без белого грима, покрывающего всё тела, и кучи украшений. — И вот я стою в очереди, завершив свои покупки. Как вдруг двое парней сзади начинают снимать меня на телефон и перешёптываться: «Поглядите, и с какого только фрик-шоу она сбежала…» — Вики произнесла это с лёгким злорадством. — Они перестали, получив зонтом под дых. Хе-хе. Я знаю, что это больно. Поэтому никогда не повторяйте их ошибку. Девушка ненадолго замолчала и сделала несколько глотков чая. •Вопрос шестой. Чувствуете ли вы, что ваша депрессия проходит? — Хм… думаю да. Я временами переслушиваю ранние альбомы, чтобы оценить, в худшую или лучшую сторону изменилось моё состояние. По-сравнению с годами выхода «Проклятых душ» и «Третьей стадии», этот просто прекрасен. Мне намного лучше. Всё спокойно и стабильно. Это напрягает. Будто затишье перед чем-то… — в голосе Вики промелькнула нота страха. Она боится, что её депрессия усугубится. Я тоже этого боюсь. Вдруг Принцесса не сможет справиться со своей болью и... мне хочется плакать, когда я понимаю, что Виктория может наложить на себя руки. А я даже не могу ничего для неё сделать! — Но, думаю, до полного излечения от моего недуга мне ещё работать и работать… Я очень хочу, чтобы Виктория наконец-то поправилась. Да, потребность в создании музыки исчезнет, и Вики перестанет выпускать альбомы. Потому что ей не нужно будет спасаться от депрессии. Ну и пускай. Я буду довольна уже вышедшими треками. Главное, чтобы Принцесса была счастливой. • Вопрос седьмой. Не передумали ли вы по поводу… — О не-ет… — стонет она, даже не закончив читать вопрос. — Опять вы со своими концертами! — теперь её голос стал раздражённым, и в нём появилось столько гнева, что даже я, не причастная к списку вопросов, ощутила вину. — Я миллион раз говорила, что нет! Даже не рассчитывайте. Я не собираюсь скакать по сцене и вас развлекать. — Вики стукнула рукой по столу. И в этот момент самолёт немного тряхнуло, отчего её злоба показалась ещё сильнее. Я понимаю Вики. Когда эти интервьюеры перестанут её так раздражать?! — Ну когда вы уже поймёте, что это слишком личное? — я это понимаю. Мы должны быть благодарны тому, что Виктория делится своим искусством хотя бы на пластинках. — Музыка — попытка избавиться от переживаний и умертвить то, что причинило мне боль в прошлом. Это долгая работа над собой, и она никогда не бывает безболезненной! Или вам хочется вживую посмотреть на чьи-то страдания? Хотя, чему я удивляюсь. Люди… Ладно… — Виктория шумно выдохнула. — Мне нужно выпустить пар, чтобы продолжить… О, какой ужас. У меня кончился чай. Я сейчас вернусь… После непродолжительной тишины её прекрасный голос послышался вновь. — Так, какой там был вопрос? А, концерты. Единственный формат выступлений, в котором могла бы существовать моя музыка, это мюзиклы. Да, «Принцесса и дракон» идеально подошли бы до мюзикла. Но, не думаю, что кто-то справится с ролью Принцессы лучше меня. А я носиться по сцене не собираюсь. •Вопрос восьмой… В последнем интервью, приуроченном к выходу «Фантасмагории», вы говорили, что почти полностью перестали контактировать с людьми. Как это сказалось на высшей жизни? На творчестве? — О, прекрасно! Я живу в почти что полной изоляции и общаюсь только с Хельгой и парой знакомых. И то редко. Теперь я не чувствую постоянного раздражения от человеческой тупости, и пребываю в хорошем настроении гораздо чаще, чем раньше. А вот с созданием музыки возникают некоторые сложности… Раньше я старалась находить к каждому музыканту персональный подход, проводила длинные собеседования. Это было та-ак изматывающе. Но работая над «Фантасмагорией» я перестала себя мучить и почти не вижусь с ними вживую. Просто отправляю ноты. А потом, услышав результат, вношу правки. Это, конечно, замедляет работу. Потому что при живом общении я пыталась понять человека и создать условия, позволяющие ему сыграть партию максимально близко к моей задумке. Ведь я узнаю, как прозвучат мои ноты, только когда услышу игру по ним. И пойму, что в своей голове слышала произведение совершенно иначе. Однажды я даже заставила одного парня играть при свечах, чтобы он прочувствовал атмосферу альбома. Хех. И это сработало. Но теперь музыканты получают лишь ноты, и из-за недостатка настраивающих на создания музыки факторов мне приходится чаще их исправлять. Поэтому работа над «Фантасмагорией» велась два года. Она была долгой, но не такой мучительной, как раньше. •Вопрос девятый. Верите ли вы в жизнь после смерти? Боитесь ли умереть? — Нет, не боюсь. — а меня от одной только мысли о гибели Виктории бросает в дрожь. Я просто не смогу продолжать существование, зная, что её больше нет… Как мне быть без музыки и интервью Виктории? В ком искать поддержку и вдохновение? — Мне удобно верить в то, что после смерти человек перерождается в другой вселенной. Конечно, помимо нашей унылой реальности существует множество других разнообразных миров! — мне тоже очень нравится теория мультиизмерений. Правда, иногда становится грустно от того, что я родилась именно здесь, а не во вселенной, напоминающей какое-то фэнтази. Но потом, вспоминая, что в том мире Виктории могло бы не существовать, я становлюсь очень довольной своим положением. — Поэтому после смерти я отправлюсь в совершенно другой мир. Надеюсь, что мне повезёт, и он будет лучше этого. — а потом она заговорила, пытаясь подавить смех: — а ещё я хочу, чтобы из моего черепа сделали тарелку. И уже сделала эскиз своего надгробия — чтобы летучим мышатам* было где фоткаться! _________________________________ *Baby bats (летучие мышата) — так называют готов, которые только недавно стали частью субкультуры. _________________________________ — Это были все вопросы. Ю-ху… А нет, подождите… Тут ещё что-то написано: «Что бы вы хотели порекомендовать своим слушателям напоследок?» Не знаю… Хочу порекомендовать вам попробовать молочный улунг. Восхитительный сорт чая. Да. А вы, наверное, ожидали какого-то философичного напутствия? Вы что, не сможете прожить без чьих-то советов? Ох, извините, я это слишком грубо сказала… — ох, Солнышко, не нужно извиняться. Ты сказала правду: порой люди слишком часто ищут советы, не желая самостоятельно думать. А правда бывает грубой. — Я просто не люблю такие абстрактные вопросы… На этом интервью было окончено. Моё настроение стало таким хорошим, что широченная улыбка не сходила с моего лица до конца полёта. Увидев её, стюардесса, развозившая напитки, вздрогнула и чуть не пролила фанту. Тем временем полёт уже подходил к концу. Я выглянула из окна, и с ещё большим восторгом поняла, что мы уже в Германии. А значит, и Виктория совсем рядом. Возможно, мы даже будем жить в одном городе, ведь офис лейбла и студия, где она записывает музыку, находится в Берлине. И уже совсем скоро я стану известным музыкантом и буду давать концерты по всей стране. И на каждом буду говорить, что всё это благодаря ей. И Вики обязательно меня заметит…***
У аэропорта нас встретил муж Любы, Сашиной старшей сестры. Он очень низкий, щупленький мужчина и нам пришлось самим тащить чемоданы в машину, потому что этот хлюпик надорвался бы под их весом. Ему только недавно исполнилось 25 лет, но на уставшем лице уже появились морщины. За весь долгий путь до их дома он проронил всего три слова: «привет, садитесь, поехали», да так тихо, что из-за шума машин вокруг нам пришлось читать по губам. — Я рассчитывала на более тёплый приём. — недовольно буркнула Шура, входя в квартиру сестры, находящуюся на окраине города, то есть, на достаточно большом месте расстоянии от колледжа. Но мы были не в том положении, чтобы жаловаться: жить далеко лучше, чем тесниться в общаге с незнакомыми людьми. — Привет?! Люба не сразу соизволила выйти из комнаты, чтобы нас встретить. Они с Гансом, её мужем, являются полными противоположностями: девушка высокая и полная. Мне нравятся пухлые люди. Они милые. Но Любовь посмотрела на нас с таким презрением и раздражением, что мне захотелось скорчить недовольную рожу и нагрубить ей в ответ. Девушка метнула в мою сторону взгляд холодных карих глаз, и поморщилась, увидев пирсинг и тату. Видно, Сашины родители смогли навязать ей консервативные взгляды. — Проходите, — одной рукой она махнула, призывая войти на кухню, а другой придерживала круглый натянутый живот. Их квартира маленькая и неуютная. От освещения на кухне у меня заболели глаза, и теперь я могу смотреть только вниз, на тарелку с небрежно приготовленными бутербродами и чашку почти остывшего чая. — Только нашли квартиру побольше… И на тебе! Двое нахлебников на нашу голову! — Люба гладит свой живот, в котором уже четвёртый месяц развивается ребёнок. Когда родители Шуры попросили свою старшую дочь принять нас, она мастерски изобразила радость. Ей нужно сохранять хорошие отношения с семьёй, чтобы получить деньги на содержание своего детёныша. Но сейчас девушка только и делает, что старается внушить нам чувство вины. — Вы сами согласились. — я улыбнулась и зажмурилась так, чтобы Люба прочувствовала всю фальшь в моей дружелюбной гримасе и позлилась ещё. — За квартиру будем платить поровну. — произнесла она, скрестив на груди руки. — Не собираюсь я сдавать вам бесплатную комнату. И да… Вы должны съехать до рождения нашего малыша. Значит, у нас остаётся всего пять месяца. К концу января мы должны найти новое жилье. Желательно, съёмную квартиру, чтобы было где репетировать. Это и к лучшему. Не хочу жить с орущим ребёнком под боком. — Без проблем. — пожала плечами Шура. — Думаю, мама и папа будут присылать мне достаточно денег. — и, чтобы в этом удостоверения, девушка решила им позвонить. Но с каждой минутой разговора с родителями её лицо становилось всё мрачнее и мрачнее. — Как это «нет»?! — взвизгнула она в микрофон. Саша не включала громкую связь, но сидели мы близко, и я услышала слова её отца: — Тебе уже восемнадцать. Ты можешь самостоятельно себя обеспечивать! — Но Любе-то ты высылаешь деньги! — Твоя сестра в положении и не может работать. А ты в состоянии найти подработку. — его тон с безразличного сменился на грозный и давящий. — Мы и так много потратили на твоё поступление! Как ты вообще смеешь о чём-либо меня просить?! И, когда их разговор был окончен, лицо Саши выразило шокированную эмоцию. — Видимо, не будут… — с тревогой произнесла девушка и посмотрела на меня, в надежде найти решение проблемы. — Значит, найдём работу. У нас пары только в первой половине дня, и мы можем совмещать… — с досадой сказала я. Вот чёрт! А я-то думала, что буду посвящать всё свободное время группе! Но Сане придётся ещё труднее. Она вообще никогда не работала. И не привыкла жить, едва сводя концы с концами. — А ты умеешь выполнять хоть какую-то работу? — интересно, на что я надеюсь, спрашивая это? — Э-э… Нет. — Саша даже полы никогда не мыла. Всеми делами по дому занималась их горничная. — Ла-адно. Придумаем что-нибудь… — я залезла в телефон, чтобы поискать какие-нибудь вакансии для студентов. — Не думаю, что всё так ужасно. Здесь даже на низких должностях большие зарплаты. А ещё, я могу получить стипендию, если буду хорошо учиться. — подбадривающе улыбнулась я. — Главное, найти время на репетиции. А когда мы запишем альбом… — тут уж мы обе мечтательно зажмурились. — Он принесёт нам кучу денег… Но это уже была попытка отвлечься от плохих мыслей. Нужно оставаться реалистами: получить «кучу денег» с первого же альбома будет сложно. Тем более, наша музыка не рассчитана на широкую аудиторию. И нам предстоит ещё очень много работы до становления популярными. Но это ничего. Я даже рада, что мне предстоит пройти через столько трудностей. Они сделают меня лишь сильнее. Как Викторию.