Где-то на краю вселенной, Куда не доходит свет…
В голове клубятся сотни слов, но нужные сами складываются в рифмующиеся строки. Записываю и их. Повторяю мелодию, уже сопровождая её пением. Мой голос… А правда ли он мой? Или это мои чувства обрели дар речи? Как грустно и красиво. Боже… До этого момента я и не осознавала, насколько надежда болезненное и одновременно прекрасное чувство. Как я хочу, чтобы в будущем она окрепла… Это не последняя моя песня. Я напишу больше. И с каждой мои чувства будут меняться. Смогу ли я позволить себе мечты? Смогу ли избавиться от страха что либо менять и к чему-то стремиться? Дотянусь ли до заветной звёздочки?! Будет известно лишь в конце альбома. Да. Я запишу целый альбом. Необычайно приятно осознавать, что твои чувства вдруг обрели форму. Я начала понимать их лучше! И может, они станут ясны и кому-то ещё… Не могу сдержать слёз. Сколько же грусти скопилось во мне… Я даже не понимала этого. Но я счастлива, что могу создать что-то настолько прекрасное, как эта музыка…***
— Эрика, серьёзно?! — Агата всплеснула руками. — Нет, я не верю, что тебе мог понравиться его вой. Хватит лизать Герману жопу, научись уже иметь своё мнение! — она так наморщила нос, что стала похожа на злобного рычащего зверька. — Ну… — мямлит Эрика, теребя подол платья. Смотрит на Германа. — Агата, хорош давить на неё. Эрика, что ты думаешь? — парень кладёт ей на плечо руку. — Твоя нравится больше. — девушка мило улыбается брату, и тот бережно гладит её по волосам. Мы с Германом по очереди исполнили наши песни. Он был первый и. Честно говоря, я бы не стала слушать такую музыку. Но он держался так уверенно, и очень харизматично вёл себя перед зрителями: улыбался, подмигивал… Ему обеспечены сотни фанаток. Скорее всего, его красивая внешность и поведение затмят неумение петь и писать треки, и он принесёт группе больше популярности, чем я… Но разве за этим мы занимаемся музыкой? Нет… Пускай мы будем андеграундной группой. Но любить нас будут за искренность, красоту текста и мелодий, а не за смазливую его улыбку Гера. Хотя… Когда он улыбнулся мне… У меня чуть земля из-под ног не ушла. Он такой добрый. Так мило общается со мной и с Эрикой: говорит комплименты через слово, поддерживает. Никогда таких как он не встречала. Потом всё же выступила я. Было очень волнительно. Не знаю почему. Я хорошо знала текст и ноты, но всё время дрожала и сбивалась. Получилось не так эмоционально, как в первый раз. Я просто пела. Довольно сухо, потому что не ощущала ничего. Но Агата похвалила мою песню. Сказала, что намного лучше, чем у Германа. А Эрика выступила за трек брата. Ничья. Герман насупился и повернулся к стене. Немного постоял, а потом улыбнулся нам и сказал: — Знаешь, Агата, ты права. Вики действительно лучше поёт и пишет музыку. Пусть она теперь за это отвечает. С ней мы станем популярными. — сколько же сладости в его голосе… Он как ложка, которой зачерпнули слишком много густого, янтарного, прозрачного мёда, и он медленно стекает красивыми струями. Слушала бы вечно. Тем более, с похвалой моей музыки. — О, ну да… Вики хорошо поёт. — кивает Эрика, и Агата с громким фырком закатывает глаза. — Переобуваешься на ходу. — и чего она такая агрессивная? Мне прям не по себе рядом с ней. От Агаты просто исходит какая-то угрожающая, холодная и жестокая аура. Даже находиться в одной комнате с ней тревожно. Девушка практически всегда молчит, а если и говорит, то что-то очень грубое и пошлое. И порой это очень неуместно. — Да хватит. — Герман обнимет сестру, как бы прикрывая от нападок Агаты. Какие они милые. Мне бы такие отношения с родственниками… — А вот я думаю, что нужно целый альбом записать. — теперь всеобщее внимание на мне. — Он про девушку, которая путешествует в космосе, ища свою звезду. — И найдёт? — робко спрашивает Эрика. — Не знаю… — я сама не уверена в этом. Но ребята… Их готовность со мной дружить и помочь с музыкой делают свет далёкой звёздочки ярче. — Мне нужно время, чтобы это понять.***
Герман — превосходный лидер. Он добровольно проиграл в споре ради блага группы. Ведь мои песни, очевидно, куда качественнее его. Он даже выполнил условия Агаты и сплясал, натянув одно из платьев сестры. Танцует парень хорошо, но из-за платья выглядело это ужасно нелепо. Мы приступили к записи альбома. Писать музыку, как и ожидалось, оказалось сложно. Я долго сидела, записывая ноты для остальных, кроме виолончели, инструментов, и внутри скреблась мерзкая мысль, что электрогитара просто не подходит композиции. Я бы заменила её чём-то вроде… Арфы? Слишком уж она резкая на фоне других инструментов, и, вместо того, чтобы гармонировать с ними, перетягивает всё внимание на себя. Но потом, когда Герман покопался с настройками, она просто идеально вписалась в мелодию. Оказалось, нужно было просто уменьшить перегруз. Итак, первый трек в альбоме, «Где-то на краю вселенной», был записан. И пускай, музыка была простой и какой-то… Плоской, что-ли, на то, чтобы идеально сыграть и спеть двухминутную песню ушло дня три. Потому что я не чувствовала ничего. Эмоции уже были освобождены в момент, когда я только писала песню. То смычок шёл не под нужным углом, то струны выскальзывали из пальцев, а голос зажало, и я просто не могла распеться, выдавливая из себя хрипящие звуки. Помогли воспоминания о первом исполнении песни. В один момент я просто попросила всех выйти из комнаты, села перед микрофоном и крепко зажмурилась. Темнота. В этой темноте лирическая героиня альбома находилась всю жизнь. Я тщательно вспоминала те минуты, когда только-только поняла, как отразить мои чувства в музыке. Непроглядную темноту за окном, оранжевый свет лампочки, твёрдый стул на котором я сидела. Шёпотом проговариваю, что чувствовала тогда. Волнение, надежду… А потом осознала, насколько же это грустно — ассоциировать свою жизнь с густой, сплошной тьмой. Я смирилась с тем, что для меня не найдётся опоры и поддержки. А все мечты обречены на провал, и позвольте себе грезить — всё равно, что броситься грудью на заточенный нож. Как же это страшно… И как хорошо, что Герман и девочки открыли мне на это глаза! Я наконец смогла идеально исполнить свою партию. А потом спела. Голос мой дрожал и ломался, я едва удерживала судорожные вздохи и всхлипы. Но если я не запишу эту песню сейчас, не смогу никогда. Просто не выдержу вернувшихся чувств. Теперь я буду сочинять и записывать музыку одновременно. Потом всё равно можно будет вырезать неудачные части или поправить что-то. Я не могу музицировать, когда ничего не чувствую. А специально вспоминать болезненные моменты, искусственно наполнять себя переживаниями и печалью, от которых уже избавилась — слишком мучительно. Изматывающе. Как странно. Чужую музыку я могу исполнить когда угодно. Совершенно ничего не ощущая. Но свою… Без чувств мои мелодии превращаются в непонятный набор звуков. Хорошо, что в группе я такая одна. Остальные быстро справились со своими партиями. Может, когда-нибудь и я смогу писать хорошую музыку, не основываясь на своих эмоциях? Наверное, для этого нужно в них разобраться? Чтобы не мучили, не искали выход в моём творчестве… После завершения альбома я это пойму. Но его ещё очень долго идти…***
Сегодня ясно. Луна заливает город призрачным, прозрачным сиянием. Мы с ребятами тихо перелезаем через забор и оказываемся на старой части нашего любимого кладбища. — Здесь? — спрашивает Гер, на что Агата отвечает слабым кивком. Она достаёт из рюкзака ковёр и стелет на землю. Затем выкладывает на него доску Уиджу с планшеткой. — Начнём. Садимся вокруг доски и кладём пальцы на стрелку. — Ос-сторош-шнее… — шумят на ветру листья. Сейчас мы в таком напряжении, что в любом шорохе услышим голоса духов. Не знаю, верю ли я в загробную жизнь. Но в этой части кладбища мне мерещится, что я не одна. Может, они и правда здесь? Заперты в своих заброшенных могилах. Со многих стёрлись буквы, и я даже имён их не знаю. Им одиноко. Вот бы с помощью доски немного поднять им настроение. Начинаем сеанс. Палец Эрики слегка дрожит. А я понять не могу, как лучше держать свой: сильно прижать к стрелке или чуть её касаться? По очереди смотрю на ребят. В лунном свете они выглядят бледнее чем обычно. Будто окутаны лёгкой сияющей дымкой. Безразличие Агаты сменилось серьёзным выражением. Она не сводит взгляда с доски, внимательно изучая каждый её миллиметр. Девушка была выбрана главной по ритуалу, потому что лучше всех разбирается во всяких оккультных штуках. То есть, она задаст духу наши и свои вопросы. — Ты здесь? — голос утробно гудит. Не вселился ли в неё кто? — Ого! — восклицает Эрика, едва сдерживаясь, чтобы не отдёрнуть палец. Планшетка подвинулась. Кто ей управляет? Кто-то из нас или призрак? Ну, это точно не Эрика. Вон, как трясётся. Она просто не способна на обман и такие розыгрыши. Агату тоже отметаем. Она всерьёз верит в высшие силы и не стала бы так шутить. А Герман… Самый скептично настроенный из нас. Незаинтересованно чешет планшетку, параллельно разглядывая ногти на другой руке. Неужели и правда дух… — Д… А… — Агата читает буквы, к которым движется стрелка, загадочно улыбается. На её лбу проступил пот. — Вот оно… Как я давно этого ждала… — немного мнётся, раздумывая, с какого вопроса начать. — Станут ли «Четыре могилы на холме» известной группой? — это хотел узнать Гер. — Н… Е… Т… Эрика грустно вздыхает. А я не знаю, что по этому поводу думать. Может, и правда не стоит рассчитывать на популярность? Раз даже высшие силы её не предрекают… Нет. Нет и точка. Я не собираюсь отказываться от мечты. Даже если вся вселенная будет против! Я столько времени провела в темноте. И я буду стремиться к моим звёздам, даже если это и безнадёжно! — Я же говорил, что это всё херня! — воскликнул парень, но палец со стрелки не убрал. — Кто-то из вас ей двигает… — Завались! — Агата чуть не треснула его кулаком. — Дальше. Смогу ли я распространить свою веру? — девушка — сатанистка. И она хочет обратить в эту религию как можно больше людей. Даже сказала, что собирается поджечь христианскую церковь. Мы уже целых три дня пытаемся её отговорить. Будь я верующей, я бы только рассказывала всем о своей вере, а не пыталась бы бороться с остальными. Неправильно это. Агата же очень агрессивно настроена против людей других взглядов. Планшетка вновь в движении. Буквы: И… Д… И… Н… А… Х… Никогда не видела, чтобы Агата так широко открывала глаза. Обычно они хмуро прищурены, а сейчас готовы повылезать из орбит. Губы Германа кривятся и он, упав на спину, истерически смеётся. Хватается за живот и катается по земле. — Ха-ха! Видела бы ты своё лицо, Агата! — так вот кто всё это время двигал стрелку! Эрика тоже начала хихикать, не сводя с брата влюблённого взгляда. — Сволочь! Ты сорвал сеанс! — Агата фурией подлетает к нему и награждает нешуточным пинком в живот. — Ты понимаешь, что это может разозлить духов, дебил! — Насмешила! И что же твои духи нам сделают?! Тебе не три года, чтобы в такое верить! — из-за боли встаёт он с трудом, но ржать не прекращает Они бегают по кладбищу, крича матерные слова и пинаясь. Выглядит это как сцена из мультика. Только смешной музыки и не хватает. Но ведь… За этой придурковатостью видна настоящая ненависть. И когда-нибудь она станет такой сильной, что они друг друга поубивают. Надо с этим что-то делать. — Эй! Не деритесь! — Эрика кидается к ним, оттаскивает Агату от уже поваленного на землю Гера. Всё-таки он не прав. Не нужно смеяться над чужой верой, даже если сам её не придерживаешься. Стоит поговорить с ним об этом. И с Агатой. Она относится ко всем нам с такими презрением! Непонятно, зачем она вообще присоединилась к группе, если всё равно смеётся над музыкой Германа. И почему он её не выгнал? Блин… Надоели уже со своими ссорами! — Хватит! — кидаю в них первым, что попалось под руку — планшеткой. — Эй! Не смей швыряться такими вещами! — ой-ой… Кажется, мне пора бежать. А то получу… Но Агата внезапно успокаивается. Топает ногой, делает несколько глубоких вдохов и принимается собирать вещи в рюкзак. — Идите вы всё нахрен… — она не смотрит в нашу сторону, но мне всё равно видятся искры в её глазах. — Вы ещё пожалеете, что смеётесь надо мной. — Агат… — хочу её остановить. — Извини, мы были не п… — Иди-иди. — издевательски машет ей Герман. — Только к завтраку вернуться не забудь. Так мы разминулись. Я, Гер и Эрика пошли домой. Агата же — куда-то в противоположную сторону. — Герман! — я наконец нашла в себе смелость отругать парня. Я очень боюсь их потерять, и поэтому хочу предотвращать любые конфликты. Но Гер и Агата уже достали ссориться! Ну прям как кошка с собакой… — зачем ты это сделал? Агате был важен ритуал. — Да она постоянно издевается над нами с Эрикой! — вскипел он и так яростно взмахнул руками, что я отшатнулась. — Или ты не заметила?! — когда он кричит, все его зубы обнажаются в жуткий оскал. — Ну так… Либо поговорите и помиритесь, либо… Просто разойдитесь по хорошему. — чёрт, что я предлагаю?! Нет, я не хочу, чтобы группа распалась! — Ты вообще не боишься, что Агата уйдёт из группы? — Нет. — он встряхнул плечами. — Она не уйдёт, если я не выгоню. А я не выгоню. — Почему не уйдёт? — А ты не знаешь? Агата недавно съехала от родителей. Они у неё поехавшие… — в подробности он решил не вдаваться. Но это уже объясняет, почему девушка такая озлобленная. — Ну, идти ей, естественно, некуда. Вот мы с Эрикой и предложили пожить у нас за помощь с музыкой. Она и сама хочет ей заниматься. Агата, конечно, не подарок… — он устало вздохнул. — Но выгнать её на улицу… Нет. Ничего себе. А смогу я терпеть такого наглого сожителя? Не знаю… Поэтому, обвинять Германа в том, что он иногда срывается на Агату, — неправильно. Она ведь доставляет им с Эрикой немало хлопот. Первый раз встречаю такого доброго и заботливого человека… Нужно поговорить с Агатой и попытаться их помирить. Не хочу видеть Гера измученным её капризами. Темнота летнего неба разбавилась голубоватыми и зелёными красками. Солнце нарумянило горизонт. Ветер зашевелил кроны деревьев, заблестевшие в тусклом свете зари. Красиво. Сейчас всего четыре утра, но рассвет уже захватил небо, прогоняя ночь. Мы идём дворами. Они спят в тишине. Разве что птицы нарушают её редким щебетом. Сладко пахнет цветением. Как хорошо… Меня немного клонит в сон, и всё как в тумане. Приду домой и лягу спать до следующего вечера. Домой… Блин. Через неделю вернутся родители с близнецами. Они не дадут мне гулять по ночам. Да и большинство встреч с друзьями придётся отложить. Мне же нужно за мелкими следить! Впервые я ощутила на них злость. Вечно они меня ограничивают. Не разрешают делать то, что мне нравится! Хотя, может, это правильно? Они же взрослые, им лучше знать, что мне нужно… Нет, это ерунда! Побои, унижения и запреты точно не идут мне на пользу! Надо съезжать. Но сейчас я не могу этого сделать. Мне ещё нет шестнадцати. Но для того, чтобы жить отдельно в этом возрасте, всё ещё нужно разрешение опекунов. У Германа и Эрикой, по им словам, замечательные родители, и они сразу поддержали их желание уехать из дома. И даже деньги им присылают. А мои… Они меня ненавидят. Мама постоянно твердит, что меня следовало бы отдать в детдом. А отчиму плевать. И, несмотря на это, они меня не отпустят. Им нужна бесплатная рабочая сила и нянька для близнецов. Тогда… Тогда я им такое устрою, что они сами захотят меня выгнать. Но смогу ли? Я ведь ужасно их боюсь. И мне стыдно создавать проблемы. Эх… Вот бы ненадолго стать такой, как Агата… — Слушай, Гер… — мне неловко напрашиваться, но идти мне больше некуда. — Когда мне исполнится шестнадцать… — через целых пол года. Лишь бы дотерпеть… — можно жить с вами? Я много места не займу, и буду помогать по дому. Например, готовить. Я неплохо готовлю… — О! — он довольно улыбнулся. — Я как раз хотел тебе это предложить. Не переживай, мы найдём для тебя местечко! Надо же! Как, оказывается, просто найти новый дом. Да… В их квартире я чувствую себя куда более защищённо, чем в своей… — Спасибо, Герман… — Как он красиво мне улыбается. Словно образ из прекрасного сна… — Эй! — меня выдернули из счастливых раздумий. — О-па, какие люди! — поворачиваюсь на голос. Трое моих одноклассников, имён которых я не помню. Судя по шаткой походке, нечистой речи и бутылкам в их руках, они вусмерть пьяные. — Э-э-э… — смеются как умственно отсталые. Это вызывает даже не страх, а омерзение. И с этими «людьми» я находилась в одном классе! — Эй, Кровавая Мэри! — тот случай на мюзикле никто не забыл. Зато моё имя после него все позабывали, и нарекли этой мерзкой кличкой! — Мы скучали! В нашу сторону летит бутылка. Но не достигает цели и разбивается об асфальт. Звон стекла стоит у меня в ушах… Он всё громче… От него болит голова. Боже мой! Издёвки-издёвками, но это уже переходит все границы! Нас ведь могут покалечить… Мне страшно… А вдруг следующая бутылка прилетит мне в голову? Будет больно… Осколки порежут лицо… А если заденут глаза?! — Вики! Вик! — Герман… Я вижу его лицо прямо перед собой, но при этом он так далеко… Я не могу вдохнуть. Что происходит?! Кто-то кричит! Так высоко и пронзительно, испуганно и отчаянно… Откуда доносится этот крик? Кажется, из моего горла. Теперь понятно, почему оно болит… — Вы дебилы?! — орёт Гер на обидчиков. Нет, пожалуйста, не надо ругаться… — Вообще мозгов нет?! — со злобы плюёт в их сторону. — Пойдём отсюда… — хочет повернуться к нам лицом, но… Ему даже не дали завершить движение. Кулак противника влетел прямо в нос юноши, отбросив того на землю. — Нет! Герман! — Эрика срывается с места, бежит защищать брата… Он без сознания? Непонятно… Трое крепких, крупных парней уже приближаются к нему, готовые избить. Лежащего. Беззащитного! Гер неожиданно вскакивает и врезается макушкой в подбородок нападающего. Тот падает, запрокинув голову и схватившись за челюсть. — Дура, беги! — Герман отталкивает Эрику, но девушка и не думает бросать его. Она… сама подставляет плечо под удар. И даже сдерживает крик. Чтобы брату не досталось! — Бегите! Ноги не слушаются меня. Путаются в юбке, и я падаю. Посветлевшее небо вращается над головой. По всей видимой мной картине бежит рябь. Звуки распадаются на отдалённое эхо… Какого чёрта я сижу и трясусь, пока моих друзей бьют?! Даже Эрика, хрупкая, худенькая Эрика делает всё, чтобы спасти Гера! А ведь это всё из-за меня… Не будь меня здесь, эти уроды не напали бы… Я не имею права бояться и держаться в стороне! Хватаю самый крупный осколок бутылки и бегу к ним. Я прикрою друзей. Защищу их, даже если мне переломают все кости в теле. И это будет справедливо. Я заслужила боли за свою трусость… Огромный, испачканный в крови кулак загородил мне обзор. Сейчас попадёт в нос… Чем-то меньшим, чем перелом, точно не отделаюсь. Будет больно… А хрящ, наверное, сильно искривится… Осколок вошёл в основание его ладони. Я приложила все силы, чтобы вбить его как можно глубже. Тяну кусок стекла вниз. Распарываю руку до середины предплечья. Возможно, даже задев сухожилие. В моей голове взорвался рёв. Яростный, животный. Кажется, он способен разорвать меня в клочья и без помощи хозяина. — Валим! — Герман хватает меня за рукав, Эрику — за запястье, и мы несёмся прочь из этого проклятого двора. Мои ноги в миг наполнились силой, лёгкие расправились, дав организму больше кислорода, чтобы ускориться. Мы вылетели на проезжую часть. Утром машин мало, и пробежав на красный свет мы отделались парой гудков. Здания и деревья вертятся безумным калейдоскопом. Я уже не чувствую прикосновений земли к ногам, но продолжаю бежать. Будто по воздуху. Будто в космосе. Двор нашего дома. Мы падаем на скамью, переводя сбившееся дыхание. Герман мерзко хлюпает кровью в носу. Эрика вытирает с раскрасневшихся щёк слезы и трёт ушибленное плечо… — Извините… — не могу видеть их несчастными и поколеченными… Но это моё наказание. Смотреть на них и понимать, что это моя вина. — Я виновата… Из-за меня они напали! Простите! — Да ни в чём ты не виновата! — Герман кидается обнимать меня. Как тепло… Нет, я не заслуживаю такого обращения! — Никто, кроме этих трёх придурков, не виноват! Плачу навзрыд. Захлёбываюсь собственными слезами. А Гер и Эрика гладят меня по спине и плечам.Мои звёзды!
Я нашла их. После стольких лет одинокого скитания по миру, ничем не отличающемуся от войда посреди скопления галактик. Я и ненавидела себя за надежду на хорошее обращение. Ведь многие моменты моей жизни её разрушали. И сейчас даже не верится, что во вселенной есть люди, готовые поддержать меня и принять мою сторону… Хочу посвятить им сотни, нет, тысячи песен! Сейчас мне хорошо и больно одновременно! Это противоречие сбивает с толку. Но мне будет легче, когда я запишу несколько треков. В голове уже играет мелодия, жаждущая сперва оказаться записанной на листе бумаги нотами, а потом сыгранной нашей прекрасной группой! — Гер… — мямлю сквозь слёзы. — Ты же двинал планшетку. Почему на вопрос о популярности группы ты ответил «нет»? — Потому что было спрошено: «Будут ли популярны «Четыре могилы на холме»? А я решил сменить название группы. Отныне мы «Квартет Созвездие». Оно больше подходит твоим песням про звёздочки и космос. Красивое название… И Герман нашёл очень оригинальный способ нам о нём сообщить. Квартет Созвездие будет популярным. Ведь вместе мы способны на что угодно!Ночью 03.07.2005 наблюдалось необычное космическое явление: к ряду из трёх звёзд присоединилась ещё одна. Скорее всего, это сверхновая звезда, и ранее она не была видна в телескопы…
***
— Привет. — стучу в дверь Агаты. Она наконец вернулась, и я решила не медлить с разговором. Больше она не доставит Герману и Эрике неудобств. Я всё сделаю, чтобы они были счастливы. И начну с самого простого. — Можно? — ответа нет. Только телевизор работает за стенкой. Судя по звукам, там идёт какой-то мультик. Немного открываю дверь и заглядываю в комнату… Агата тут же хватает пульт и переключает канал. Но я успела заметить, что смотрела она «Винкс». — Чего тебе надо? — как хорошо, что рядом с ней нет ничего тяжёлого. — Хватит портить мне настроение. Меня и так этот глупый мульт взбесил! Зачем показывать это вместо чего-то нормального? — Ну, не знаю, может, кому-то нравится… — например, Агате. Но она это никогда не признает. — Слушай, я по поводу того случая на кладбище. Не могли бы вы с Германом поговорить и найти общий язык? Довольно этих ссор! — Общий язык? С этим олухом? — и вовсе он не олух! Так, нужно сдержаться и не накричать на девушку. А то пиши пропало. — Нет. Он оскорбил мою веру, я никогда его не прощу. — веру? А как спиритические сеансы связаны с сатанизмом? — Теперь мы враги. Вижу на прикроватной тумбе тетрадь со стихами. Их названия — отдельный вид искусства. «Баллада о сожжённых церквях», «Пирог из младенцев для господина Люцифера», «Инфернальный набат преисподней»… Агата заметила, что я прочитала записи в тетради. Отвожу взгляд, как ни в чём не бывало. Девушка, вопреки ожиданиям, не прячет свою поэзию. Хочет, чтобы я прочитала? Зачем? Чтобы снова похвастаться своей любовью к дьяволу? Можно подумать, плакатов и украшений мало. — Может, он осознает свою ошибку и исправится? — она уже совсем оборзела! У меня аж зубы от злости скрипят. Никому не позволю так нагло пользоваться добротой Германа! — И не забывай, что ты живёшь у него. Скажи спасибо, что он тебя ещё не прогнал! — Он меня не прогонит! — в горле девушки заклокотал театрально-злой смех. — У нас с ним взаимовыгодные отношения. Он мне — жильё, а я играю на пианино в группе. Больше никто не хочет связываться с его надо-музыкой, потому, встретив меня, он был на всё готов, чтобы меня удержать. Мне, знаешь ли, тоже пойдёт это сотрудничество на пользу. Благодаря вашим песенкам я стану популярной и распространю свою религию с помощью искусства! — она кивнула в сторону тетради. — Кстати, спасибо, тебе. Я-то уж думала, этой группке ничто не поможет, и собиралась искать новую. Дописывай уже свой альбом. И побыстрее. — Я постараюсь. — сегодня будут готовы несколько треков. — А ты, пожалуйста, не веди себя как свинья по отношению к Эрике и Геру! — чёрт! Слишком грубо. Хотя, какая разница, Агата не откажется от совместной работы, даже если мы испортим отношения. Так что всё равно. — А он первый начал! Понял, что я не собираюсь ему потакать, и издевается. Жалкий. Бесится от того, что властен не над всеми! — «Властен»?! — да что она говорит? — Ну да. Как над Эрикой. Оно, — почему «оно»? — только и делает, что лижет жопу своему братцу. Не имеет своего мнения, старается быть ему во всём удобной. Мерзость. Так бы и треснула чем-нибудь по башке. — Это не правда! Эрика очень его любит! И Герман её тоже. Ты не видела, как он её сегодня защищал! — А ты не видела, как они однажды поссорились. — ну и что? Все иногда ругаются. Я думаю, его каждодневные поступки компенсируют любую ссору. — Твой неприкосновенный Херман — ёбаный манипулятор! Как знать… — какая же у Агаты омерзительная ухмылка… А взгляд — издевающийся, озлобленный… — может, он и тебе поводок выбирает! — Хватит уже! — раздражает этот бред! Как можно нести такую чушь?! Сама с Германом не ладит, и меня хочет против него настроить. Не выйдет. Герман очень хороший человек. Замечательный брат, друг и лидер. У него до сих пор нос опухший, но он и виду не подаёт, что ему больно! Не хочет, чтобы мы с Эрикой переживали. Даже ко врачу обращаться не хочет. А как он отчаянно дрался за нас… И совершенно на меня не зол, хотя в нападении виновата я. — Я не позволю тебе докучать им. Пока. — и выхожу, хлопнув дверью. Отныне я буду защищать ребят от нападок Агаты. Да я ей такого наговорю, что волосы на башке зашевелятся! И побежит наша Агаточка плакаться своему любимому дьяволу. Вот ведь… Никогда бы не подумала, что могу настолько сильно разозлиться. Надо отвлечься. Пойду напишу текст для пары песен. Но сперва нужно поговорить с Эрикой и узнать всё про «оно». Разговор обещает быть неловким. Как лучше его начать? Зайти издалека, или сразу перейти к сути? Эрика на кухне. Пьёт свой любимый томатный сок. Слова застряли в горле. Не слишком ли это личные для неё вещи? Может, лучше у Германа спросить? Но он пошёл в KFC за ужином, и вернётся не скоро. Но нет… И дело даже не в нежелании ждать. Обсуждать её за спиной, боясь задать вопрос в лицо… Свинство. — Слушай… — сажусь рядом, стараясь выглядеть как можно более непринуждённой: болтаю ногами, очень «заинтересованно» разглядываю бумажную бутылку сока. И диалог постараюсь вести именно так. Покажу, что ни на что наш разговор не влияет, и моё отношение к ней не изменится. — А ты… — как бы помягче сказать… — Эрик или Эрика? — В смысле? — её удивлённые глаза открылись неестественно широко, словно веки исчезли. — А… Ты про это… — и голос вмиг понизился. Стал бархатным, приятным, сильно контрастирующим с внешностью, и одновременно звучащий, как единственный ей подходящий. — Ну, я… — стыдливо отводит взгляд. — интерсекс-персона. Гермафродит, если так понятнее. Вот это новость. О таком я слышала только в научных программах по телеку. — То есть, и мальчик и девочка одновременно? — интересно, в чем, кроме широких плеч и голоса это проявляется? Какая я мерзкая… Лезть к человеку под одежду, пусть даже и мысленно, так неправильно… — Ну да. — Но всё-таки считаешь себя девочкой? — на языке вертятся тысячи вопросов. Будь проклято моё любопытство! Нужно немедленно прекратить этот допрос с пристрастием и извиниться! — Прости за навязчивость. Можешь не отвечать, если это слишком личное. — О, — когда Эрика улыбается, у неё на щеках видны ямочки. Мило. — Такие вопросы меня совершенно не задевают. Я… Не считаю себя ни парнем, ни девушкой, но раз внешность у меня женственная, то пусть все думают, что я женщина. Так всем проще. — А тебе? Сложно, наверное, притворяться тем, кем ты не являешься. — Ну…Pov Эри
Мне никогда не задавали таких вопросов. Обычно, когда речь заходит о моём поле, люди спрашивают что-то типа: «Ой, а как у тебя это самое… ну, которое в штанах, выглядит?», «А ты можешь забеременеть от самого себя?» или «А если я тебя трахну, я стану геем, или нет?». И смотрят, как на образец под микроскопом. Выбирают ракурсы, чтобы разглядеть побольше. Сдерживают смех. Я привыкла к такому отношению, и реакция Вики меня удивляет. Она тоже смотрит и расспрашивает с любопытством. Но после моего признания она не заулыбалась, подавляя хохот, не стала задавать лишних вопросов. А поинтересовалась, устраивает ли меня такое положение. — Ну… — я никогда не чувствовала принодлежности к женщинам. И к мужчинам тоже. Оба эти понятия — не моё. Я, вроде как, и то и другое… Но при этом где-то вне. — Не знаю. Ну, порой это создаёт небольшие проблемы. Иногда, когда обо мне говорят в женском роде, я перестаю понимать, что речь про меня. Потому что совершенно не ассоциирую с собой «она». Может, стоило притворяться парнем? Хотя нет… Из-за внешности, как парня меня никто не воспримет. — Может… — Вики задумчиво чешет голову. Долго мнётся, боясь меня задеть. Ничего. Я вижу, что она искренне хочет помочь. И это… так чуждо. Словно происходит не со мной. — …перестанешь выдавать себя за девушку? Да, на тебе платье, и выглядишь ты женственно, но разве это определяет твой пол? — Согласна. Но, видишь ли, не всё так просто. Людям сложно понять, что помимо двух полов есть что-то. То, что в этом мире нет места людям, не вписывающимся в общепринятые рамки, я понял…а ещё в детстве. Мы с Германом — двойняшки, хоть и совсем не похожи друг на друга внешне. Из-за какого-то сбоя я родилась не совсем мальчиком, которого обещали родителям узи. Мама начала таскать меня по врачам с самого рождения. Прикосновения рук в холодных перчатках, пристальные взгляды незнакомцев в стерильных халатах… Всё это было обыденностью. Моё тело стало превосходным объектом для исследований. Казалось, что оно принадлежит не мне, а является собственностью группы учёных-медиков, рассматривающих такие необыкновенные случаи. Десятки раз меня возили на всякие съезды исследователей, показывали студентам в обнажённом виде, грубо касаясь в самых интимных местах… И почему меня не замариновали в банке с формалином? Вышел бы хороший экспонат для музея диковинок… Родители пытались сделать из меня мужчину. Никаких кукол, бантиков и розового цвета. Только машинки и оружие с резиновыми пульками. Футбол, рыбалка с отцом и бесконечное обучение обращению с инструментами… Да, уже к семи я научилась делать табуретки. А когда нам с Гером было двенадцать, мы всем классом поехали в бассейн. И в раздевалке кто-то за мной подсмотрел… — Эй! — меня больно хватают за руку и выводят в центр раздевалки. Без одежды. Без «доказательства» моей мужественности. — Посмотрите на него! Эрик, что это с тобой? Или ты уже Эрика?! — шлепок по груди. Только сейчас я заметила, что моя грудь немного выросла… — Кошмар! Надо тебя в раздевалку для девочек отвести! — Да-да! — голдят все, и я ощущаю удар множества маленьких холодных ладоней по спине. — Вали от сюда! Врунья! Зачем ты притворялась?! Вижу, как моя сумка вылетает из раздевалки. Вещи выпадают на пол. А я не могу даже возразить. Мне стыдно… Что я обманывал всех так долго. Пусть теперь все увидят, кто я на самом деле. Это не страшно. Я привык к липким взглядам, от которых тело перестаёт ощущаться твоим, и которые хочется соскоблить шершавой мочалкой. — Эй, перестаньте! — пальцы Германа сильно впиваются в моё плечо и тянут на себя. — Вы вообще понимаете, что творите?! — на его висках набухли вены, кулаки сжались, готовые к драке. Герман… Милый мой Герман. Мы всегда были горой друг за друга. В некоторые моменты даже казалось, что никого роднее и дороже, чем мы друг другу, не существует. Он защитит меня от всех нападок… — Гер, а ты часом, не полу-баба, как это? Может, у вас в роду все такие уродцы? — Ничего подоб… — его обрывает хор насмешек. — Так докажи! Давай, раздевайся… Нас откидывают друг от друга в разные углы помещения. — Давай!!! — Герман отбивается, но цепкие руки пригвождают его к стене и стягивают одежду. — Ну вот, нормальный парень! И чего ты так боялся… Эй! — он плюнул обидчику в глаз. И началась какая-то бешеная возня. Послышались крики, удары и мат. Я должен помочь ему! Растолкаю всех нападающих, схвачу брата, и мы побежим к учителю. Плевать, что без одежды! — Эй, ты куда собралось?! — меня снова толкают в спину. На этот раз очень больно. Лечу на другие подставленные руки. Потом меня кидают к следующим. Со мной играют, как с мячиком. А я могу лишь безвольно перебирать ногами, чтобы не упасть, хвататься за обидчиков, чтобы восстановить равновесие и вырваться. В желудке крутит, будто я на карусели. Двери шкафчиков, яркие лампы, углы скамеек, удары о которые ощущаются далёкими и слабыми, смешались в мерзкий бульон цветов. Только злые лица и руки отделены от него. Кто-то шлёпнул меня по ягодице. Чья-то рука бесцеремонно сжала внутреннюю поверхность бедра и поползла вверх. Я рванулся прочь и тут же полетел на пол. Ударился о него лбом так сильно, что в глазах запрыгали чёрные пятна. — Эрик, ты точно человек?! У людей есть мальчики и девочки, а кто из этого ты?! — наверно, е я и впрямь не человек. А что же я тогда такое? Генетический сбой, ошибка природы. Образец для изучения и опытов. — Ну, не переживай… Ты можешь сделать карьеру в порно. Или в цирке уродов. Только туда тебе и дорога… Конечно, учителя узнали об этом, и наказали всех, кто на нас нападал, но стало ещё хуже. Мама плакала. Ей было стыдно за то, она родила бракованного, нездорового человека. И теперь всем стало это известно. Она начала активно искать врача, способного сделать мне операцию по коррекции пола. Но никто не хотел проводить её до моего совершеннолетия. Это слишком рискованно. Отцу было всё равно. Он сказал: «Будь уже кем хочешь, смысла притворяться нет». А… Кем я хочу быть? Мне нравятся спорт, автомобили, но эти увлечения не делают меня мужчиной. Так же, как любовь к куклам и платьям, — женщиной. Я не понимаю, что я. Даже не знаю, в каком роде о себе говорить. Хорошо, что у меня есть Герман. Он, в отличие от родителей, никогда не поднимает тему моего пола, и от него можно рассчитывать на поддержку… — Ты мне больше не родственник! — его крик ломает мне рёбра. — Из-за тебя против меня ополчился весь класс! Ты погляди, что они сделали! — кидает мне в лицо тетрадь. Но больно так, будто меня ударили по нему камнем. Тетрадь падает на пол и раскрывается на первой странице. «Гер свистит, как трансвистит!» — гласит надпись, сделанная красным маркером поверх записей. — Я больше не хочу тебя видеть. Лучше бы ты не рождалось! — Прости меня! — падаю перед ним на колени. Я на всё готова, чтобы искупить свою вину! Пожалуйста, Герман, не бросай меня… Ты мой единственный друг. Из-за своей стеснительности я не могла найти других… И даже теперь не буду пытаться. Никто не заменит мне тебя… — Пожалуйста! Мне правда жаль! — что с моим голосом? Он так нелепо скрипнул… Видимо, начал ломаться… — Катись к чёрту! — высыпает на меня всё содержимое портфеля. Больно… Учебники тяжёлые, а циркуль поцарапал щёку… Но я могу хоть год стоять под таким градом, лишь бы заслужить прощения… — Я тебя ненавижу! Вот мы с Гером катаемся на велосипеде в поле, расположенном рядом с нашей дачей. Колосья приятно щекочут лицо, а небо ясное и тёплое… А вот мы на американских горках. Визжим и смеёмся одновременно. А вот он обрабатывает мне коленку, когда я упала с качелей. Таких счастливых моментов было много. И их могло бы быть ещё больше, не испорти я наши отношения. Не родись я таким. Запираю дверь в ванную. Беру бутылку шампуня и подношу к губам. Мерзкая, густая, горькая жидкость проникает в горло. Плююсь, едва сдерживаю рвотные позывы, но пью. Сегодня я отравлюсь и умру. И больше не создам никому проблем. Про меня все забудут, а значит, Германа перестанут травить. И мама с папой закончат ссоры: они часто ругаются, из-за того, что мама тратит много денег мне на врачей. Мы не бедные, у отца свой бизнес, но суммы даже для нашей семьи громадные. Возвращаюсь в свою комнату и ложусь в кровать. Страшно, что моя жизнь вот-вот оборвётся. И я плачу. Перед глазами снова моменты из детства. Но я… не заслуживаю умирать, думая о чём-то прекрасном. — Простите меня, простите… — шепчу, хоть мне и хочется прокричать это на весь мир. А потом и вовсе твержу про себя. Если бы я только родился с нормальным, человеческим телом. Если бы только понимал, кто я… Всё обошлось серьёзным отравлением. Меня даже в больницу не возили. Я пару недель лежал в кровати, пытаясь придумать наиболее эффективный способ самоубийства, но испугался, что снова облажаюсь и буду мучиться болями. А потом свыкся. И жил, стараясь не привлекать к себе внимание… Но однажды… — Эрик. — Гер положил мне на плечо руку. Я вздрогнул от того, что ожидал удара… А потом ощутил тепло родного тела сзади. Меня обняли. — Извини меня за то, что сказал тебе тогда. Ты не виноват в том, что таким родился. Мы не разговаривали два года, и сейчас по моим венам вновь побежала жизнь. У меня никогда не было настолько нежных и тёплых объятий. Вот бы они длились вечно… Герман предложил создать музыкальную группу. — Только представь… — мы сидим в его комнате, обнявшись. Брат поклялся, что никогда меня не бросит. Я всё ещё не уверен, что этого заслуживаю… Хотя нет. Заслуживаю, раз так считает Герман. — мы выступаем на сцене. У нас толпы фанатов. Нас обожают… — даже вообразить не могу. Чтобы мы не прятались от насмешек, а стояли лицом к любящим и понимающим людям. И ведь таких людей не двое, и не десять. Их тысячи… — а потом мы раздаём автографы. — Гер хихикнул. — И вдруг за ним подходтит кто-то из наших одноклассников. Из тех, кто издевался или видел, но бездействовал… А я прилюдно шлю его нахрен. Рассказываю, как он к нам относился. И наши фанаты травят его. — на глаза брата падает зловещая тень, но я всё ещё вижу их злой блеск. — А потом и других наших обидчиков. Изводят их так, что жить не хочется… Мы станем великой группой. Пускай наших образов и песен боятся всякие консервы. И наша популярность принесёт влияние над массами… Я не до конца поняла целей Гера. Не знаю, как можно заниматься музыкой ради мести. Но согласилась помочь. Мы поступили в музыкальную школу. Гер — на гитары, а я — на ударные. Не уверена, что хочу играть именно на них, но брат сказал, что барабанщик очень важен для группы, и при этом его сложно найти. Для Германа я буду кем угодно. Хоть барабанщиком, хоть девушкой. Да, он попросил притворяться ей: «Так всем будет проще. Да и наша мужская аудитория будет по тебе слюни пускать…» Началась эра платьев и бантиков. Подкладок в лифчик, чтобы моя недоразвитая грудь выглядела сексуально, косметики, писклявого голоса. Мы окончили школу, поступили в музыкальный колледж и начали жить отдельно от родителей. Потом познакомились в клубе с Агатой. И это — самое счастливое время в моей жизни. Ненависть к собственному телу прошла. Отношения с братом стали самыми крепкими… Правда, однажды он накричал на меня за то, что я устала и отказалась репетировать. Сказал, что пойдёт искать нового барабанщика, если я не изменюсь. Я сделаю всё, чтобы снова не потерять Германа. Он — моё всё. Моя семья, мой самый лучший друг. Первый человек, принявший меня. Я буду работать до потери пульса, чтобы стать для него самым лучшим барабанщиком. А если и в этот раз всё разрушу — уже никогда не прощу себя. Конечно, я не буду рассказывать обо всём этом Вики. Она и так переживает, что слишком много спросила. — Ясно… — она качается на стуле словно ребёнок. Как мило. Вики вообще очень милая, крутая и добрая. Я рада, что она теперь с нами. — Я не думаю, что не быть мужчиной или женщиной — плохо. Раз ты себя ни тем и другим не считаешь, давай хотя бы я буду говорить о тебе нейтрально. Раз другие не хотят. Впервые слышу такое предложение. Оно очень милое и дружелюбное. Вики мне улыбается. Как приятно, когда человек хочет, чтобы я чувствовала себя хорошо… Даже когда речь идёт о такой мелочи, как твой род. — Нейтрально… Я не знаю, как можно говорить о человеке нейтрально. Ведь есть только «она» и «он». «Оно»… в среднем роде я слышала лишь насмешки. Поэтому, можешь не заморачиваться. Меня не задевает. — Окей. Но всё же… Эрика или Эрик? Точно не «Эрик». Все заподозрят, что я не девушка. Герману будет неприятно, что я не сдержала обещания скрывать свою особенность. — Давай просто Эри. — звучит, как сокращение. Никто не обратит внимания. — Не ошибёшься.***
Pov Виктория
Свет прожекторов движется под музыку: танцует на поверхности стен, отражается от металлических предметов и слепит глаза. Народу в клубе немного, что радует. Не люблю давку и жару. Тёмные силуэты с высокими причёсками ритмично двигаются в синем дыму. Музыка потрясающая. Нужно будет узнать группу. За последнее время я послушала множество готических музыкальных проектов, и мне понравилось. Наверное, будем работать в таком направлении. Мы сидим за барной стойкой. Агата пьёт какой-то светящийся коктейль, Эри — томатный сок, налитый в стакан, оформленный под банку крови для вампира. А мне ни капли в горло не лезет. Я никогда не была в клубе, и пытаюсь запомнить каждую мелочь. Ведь уже завтра вернутся родители. И прощай, веселье! Гляжу на сцену. Сейчас на ней никого нет, но моё сердце бьётся чаще от понимания, что скоро на неё выйдем мы. Герман уже пошёл договариваться с хозяевами клуба. Герман… Герман… В последнее время я всё чаще думаю о нём. О его красивой улыбке и добром взгляде. О чёрных, как поздняя облачная ночь, и острых, как пики гор прядях волос. О красивых чертах лица. И каждая мысль вгоняет меня в краску. Никто ещё не внушал мне такой уверенности. Я постоянно спрашиваю себя: а не слишком ли многого ты хочешь? Обзавестись друзьями, так ещё и собрать группу… А достаточно ли твоё искусство хорошо, чтобы кому-то его показывать? И один лишь вид юноши даёт отчёты. «Ты заслуживаешь только лучшего». «Твоя музыка прекрасна». А раз прекрасна моя музыка, то прекрасна и я. И вот уже мой нос не на столько длинный и уродливый, а худоба и рост — изюминки, и никак не изъяны в моей внешности. За десять дней я получилась от Германа столько комплиментов, сколько не слышала от родственников всю жизнь. Свет моих звёзд стал в разы ярче. И даже человек, не знающий обо мне ничего, прослушав альбом, увидел бы это. Я растворилась в своём искусстве. Отрывала частички души и плела из них музыку. Героиня уже на полпути к звёздам. Но как же нелегко ей было бороться с метеоритами сомнений, страха и мыслей о том, что она не заслуживает тепла светил. С опасными туманностями, состоящими из тяжёлых испытаний. С чёрными дырами, подстрекающими всё бросить, вернуться в привычную, безопасную, но губящую тьму… Среди множества чужих звёзд было нелегко отыскать свои. Их свет тоже притягивал, но лишь потому, что походил на слова старших о том, чего я должна хотеть достичь. Я больше не буду слушать непрошенные советы и подчиняться не своим желаниям. — Я всё узнал. — подбежавший к нам Гер едва смог перекричать музыку. — Новичкам можно будет выступить только в августе. У них тут какая-то акция для начинающих музыкантов. «Целый месяц шансов пробиться». Вот. Наш концерт — двадцатого, и у нас будет полчаса. — Круто! — не могу на него смотреть! Сразу хочу завизжать от восторга, потом броситься юноше на шею и расцеловать. — Но не думаю, что альбом будет готов. — последнюю песню я напишу лишь после концерта. Ведь он знаменует моё прикосновение к заветной звезде. — Ничего. И пары песен хватит. Пошли танцевать? — Агата игнорирует предложение, потому что уже вдрызг пьяна. Восемнадцать ей исполнится через несколько недель, и она попросила у какого-то парня купить коктейли. У меня бы духу на такую аферу не хватило. И ничего, я всё равно не пью. — Я плохо танцую. Буду выглядеть как корова на льду. — Эри вопросительно глядит на брата и после его кивка возвращается к соку. — Вик? — Хорошо! — блин, слишком громко… Но я хочу во всём соглашаться с Гером. Может, так мы сблизимся. Потому что не знаю других способов понравиться человеку. Мы в центре зала. Неуверенно двигаюсь под музыку. Пытаюсь повторить движения остальных ребят в клубе. Какие они все разные… Пусть и элементы одежды схожи, из-за принадлежности к одной субкультуре, но у каждого есть что-то своё, неповторимое. Они примут нас, когда мы будем играть для них на сцене… — Надеюсь, мои конечности не выглядят, как дрыгающиеся канаты? — нервно смеюсь. Боже, Герман, мне жаль, что тебе приход видеть мои нелепые попытки потанцевать. — Вовсе нет. Классно! — Гер очень пластичный и гибкий, а значит, разбирается в танцах. Но даже, если бы и не разбирался, его слова всё равно бы имели огромный для меня вес. К чёрту стеснение! Танцуй, как хочешь! Пропускай музыку сквозь кожу, позволь ей наполнить тело и вести его в пляс! И мы танцуем. Сперва, просто рядом, потом… Гер берёт меня за руку. Я на секунду замерла. Лишь бы сейчас не упасть в обморок… Блин, вдруг он заметит, что я смущаюсь?! Снова делаю какие-то движения руками, задорно прыгаю, извиваясь всем телом. Ещё более резко и криво, чем раньше… А зачем мне скрывать свои чувства от Германа? Чего я боюсь? Даже если он меня не любит, мы всё равно будем рядом. Не хочу, чтобы между нами были секреты. — Герман! — вдыхаю как можно больше воздуха, и ору на весь зал: — Я тебя люблю! — уже не чувствую ни биения смущённого, беспокойного сердца, ни уставших от танца ног. Только тепло его ладони, сжимающей мою. Он улыбается. Искренне и ласково. А его напудренная кожа словно излучает райский свет… — И я тебя!Тысяча световых лет стала световой секундой.