2005
Раздался оглушающий грохот. У меня на мгновение зазвенело в ушах. Весь домик встряхнуло. По полу и стенам побежали глубокие трещины, стеклянная люстра, несколько раз качнулась, а потом упала, рассыпавшись на мелкие осколки. Они застыли в наполнившемся пылью, штукатуркой и обломками предметов, которые только что плотно, надёжно стояли на полках и в шкафах. Всё замерло. Тишина, разбавляемая лишь тяжёлыми, отдающимися в моей голове болью ударами сердца, звучит ужаснее, чем самая тревожная в мире музыка. На ватных ногах, борясь с головокружением, я подхожу к потрескавшемуся окну. Я несусь прямиком на поток астероидов. Они такие крупные, что столкновение просто расколет мою маленькую планету на куски. Может, я ещё могу спастись?! Может, хоть что-то уцелеет? Мой маленький дом с садом, полным цветов и деревьев, моя плантация чая, мои коллекции, виолончель и целые папки нот и стихов… Неужели всё пропадёт?! А я? Куда мне деваться? Я ведь не выживу в открытом космосе… Удар, и всё в огне. Удар, и планета разлетается на крупные куски, уносящие объятые пламенем руины дома и обломки деревьев куда-то далеко-далеко… Меня тащит в противоположную сторону. В груди больно, словно лёгкие только что вырвали. Подо мной большая зелёно-голубая планета. По всему телу будто провели наждачной бумагой… Потом ещё раз, только намного быстрее и сильнее. Ещё немного, и моя кожа просто сотрётся. Я сгорю в слоях атмосферы. А жители Земли загадают желание… Судорога. Я в своей комнате. Лежу на кровати, запутавшись в одеяле. Кожа и ночная рубашка влажные. Вспотела, но при этом мне ужасно холодно. Делаю несколько медленных вдохов. Это был всего лишь сон… Понемногу прихожу в себя. Сколько сейчас времени.? Будильник показывает семь. Утра или вечера…? Впрочем, это не важно. Я уже перестала воспринимать время как линейную величину. Все воспоминания смешались в неразборчивую, бессмысленную массу. А некоторые из них вообще обратились в пустоты, восполняемые рассказами и напоминаниями. События наслоились друг на друга, даты их перепутались, и я не могу сказать, когда что произошло. С моего провала на мюзикле прошло пол года. Но по ощущениям — миллион… нет, такое количество лет, что даже измерить невозможно. И при этом, в нём не было ни одного момента, который можно было бы назвать точкой отсчёта нового этапа жизни, началом какого-то временного промежутка. Я выпала из реальности. Провела шесть месяцев в монотонном сне. Дни длились неделями, а событий в неделях было как в минутах. Вот я бреду на учёбу по выученным наизусть улицам моего района, вот сижу на уроке и одновременно с этим догоняю близнецов, решивших убежать от меня на прогулке… вот просыпаюсь утром, и сразу же, не осознавая конец предыдущего воспоминания, лежу в кровати перед сном, пялясь в потолок, совершенно не понимая, что со мной происходит, и зачем. Я ощущаю себя бестелесным приведением, находящимся в этом мире, но проходящим сквозь все его события, сквозь чувства окружающих и свои, сквозь смысл существования и понимание своего безысходного положения. Но бывали и моменты, болезненно разрушающие стену между мной и окружающим. Сильные потрясения, невыносимо резко обостряющие все чувства, приносящие странное осознание, что я живая. Я не бесплотный дух, не неодушевлённый предмет. Я человек. У меня есть тело, и оно испытывает боль. У меня есть чувства, и они ломают меня изнутри. В событиях, со мной происходящих, обязаны быть причины и смысл. Разум как в каких-то конвульсиях пытается их найти… Подо мной далёкие клубящиеся тучи. Шевелю ногами, пытаясь достать до них. Погодите… Почему небо внизу? Почему место бесконечного пространства облаков и звёзд, занял твёрдый, притянувший меня асфальт? Почему вокруг меня смеющаяся толпа? Что произошло? Я помню лишь какой-то удар по ноге и чувство полёта. Мне подставили подножку. Кто?! За что?! Почему все смеются? Лица подростков в толпе больше не однородная смесь. Они все разные. Нет ни одного похожего на другой носа, глаз, формы лица… И смех у каждого свой. И характер. Но ненависть ко мне объединила настолько непохожих людей. Почему?! Что настроило их против меня?! Неужели я омерзительна абсолютно для каждого в этом мире? — Нет! Не надо! — кричу я, подумав, что сейчас на меня обрушится град пинков и ударов. Я не хочу больше боли! Я хочу жить! Поднимаюсь на ноги и бегу. Быстро, как никогда. Постоянно оглядываюсь из-за навязчивого страха о том, что меня догоняют, чтобы избить. Из-за этого спотыкаюсь и падаю. Скула, которой я ударилась, снова кровоточит. Я дома. Но даже это место не ощущается безопасным. К тому же, вскоре его снова придётся покинуть… Сердцебиение нездорово участилось. Выровнять дыхание не получается. И кто в этом всём виноват? Я. Надо было налаживать отношения с классом. — Думай! — нужно понять, что я сделала не так и исправиться. — Тупоголовая дура! Думай! — но я не знаю, что, в моём поведении их оттолкнуло… Очередная порция неглубоких, но таких болезненных, жгущих порезов, появилась на руке. За глупость. За неумение ладить со сверстниками. За то, что струсила и сбежала, даже не попытавшись поговорить с ними… По моей душе за минуту распространилось гниение. Монотонная, разрушающая боль… Хочу вогнать лезвие от точилки под кожу и мышцы. Распространить гнойные нарывы по всему телу, чтобы переключить внимание на них, отвлечься от душевных мук… Острие в руке сменилось на смычок. Под ним — туго натянутые струны виолончели. После мюзикла я к ней и на метр не подходила. Инструмент заброшенно лежал в углу комнаты, и чехол его чуть ли не насквозь пропитался пылью. Но сейчас я вцепилась в него, как спасательный круг. Вот я играю. Даже не настроив виолончель. Её звук похож на скрип ржавого железа. Немного подкручиваю колки. Уже лучше. Руки ещё дрожат, отчего мелодия дребезжит и сбивается. Как дыхание после быстрого бега. Музыка тревожна. Нет, она встревожена. В ней и страх силуэтов, принимаемых за обидчиков, и вздрагивание от каждого резкого движения, и быстрый, долбящийся в висках пульс. Ещё один нажим на струны, ещё одно судорожное движение. Надлом. Меня как будто переломили пополам, и чувства покинули сердце сквозь образовавшуюся трещину. Воздух поступил в сдавленные лёгкие. Я упала на пол. Бесшумно плачу. Уже без стонов и хрипов. Как спокойно… Нет, где-то в глубине ещё таятся грусть и страх. Но им потребуется время, чтобы восстановиться, и стать такими же суровыми, как чувства, от которых я только-только избавилась… Ещё несколько дней я ловила себя на параноидальных мыслях о том, что одноклассники готовят мне засаду. Вздрагивала от любого шороха, опасалась каждого взгляда в мою сторону. Даже попросила Арнольда о помощи. Он хоть и маленький, но общается со старшеклассниками на равных. Вот я и решила попросить брата и его компанию (состоящую из стереотипных хулиганов-громил) защитить меня от буллинга. Он согласился, видимо, испугавшись, что я расскажу маме, как они с друзьями курили. Но их защита не понадобилась. Ни во что большее колкости и ругательства не переросли. И я снова погрузилась в блаженную дремоту. Наблюдала за всем сквозь толстое мутное стекло безразличия. А потом снова удар. Как будто на меня сбросили наковальню. Линейка. Я закончила десятый класс. И впереди… я не знаю, что. В одиннадцатый класс меня вряд-ли возьмут: я едва преодолела порог на итоговых экзаменах. Тогда в какой-нибудь колледж. Но я даже не знаю, чем хочу заниматься и на какую профессию учиться. Выходит, мне до конца дней придётся работать посудомойкой в кафе за мизерные деньги?! Ещё и родители будут отжимать половину. Они узнали, что я врала им о размере зарплат… Было больно. А потом я вообще уволилась. Потому что на работу не оставалось сил. Я приходила из школы, в полубессознательном состоянии делала что-то по дому, и вырубалась, забывая про домашнее задание. И даже такого количества сна не хватало, чтобы почувствовать себя бодрой. Но хозяин кафе сказал, что будет рад нанять меня снова. Ведь я очень хорошо всё выполняла. Так тошно стоять в толпе людей, которые знают, чего хотят от жизни. Завидно. Вот Анджела вышла на сцену и толкает речь, как всех любит и что желает всем удачи. Завидно! Она-то отличница, ей открыты двери во все лучшие вузы страны, и она определилась, кем хочет быть. И главное, она может не бояться ошибок. Ведь десятки людей её любят и готовы поддержать! Ну почему линейку решили провести именно в актовом зале?! В этом самом зале, где моя самая заветная мечта потерпела крах?! Всё напоминает о том дне. И бархатные кулисы, и разноцветные воздушные шары, и улыбки всех присутствующих… ну почему я вообще позволила себе мечтать о театре, о музыке?! Надо было быть реалистом, и уже в начале года задуматься об учёбе, а не тратить время на дурацкие фантазии о признании публики, подготовку к выступлению и, после его провала, на нытьё! Нужно с рождения жить в реальном мире, а не бежать от него на проклятые астероиды! Какая я идиотка. Никчёмная идиотка!!! Вся боль, от которой моя психика так отчаянно отгораживалась всё это время, обрушилась метеоритным дождём. И обида на себя и родителей за побои, которые я принимала как должное, механически терпя боль, словно её ощущает не моё тело, и страх о том, что в моём будущем нет ни лучика света. Я до конца жизни буду домработницей в собственной семье и нянькой для младших. Я не хочу, чтобы всё было так! Но хотеть чего-то ещё, мечтать о большем я не имею права. Мечты всегда приводят к боли из-за понимания их неисполнимости. Под удивлённые возгласы расталкиваю одноклассников и несусь прочь из зала. Забегаю в туалет и подставляю голову под холодную струю, пытаясь избавиться от жара, охватившего всё тело. Смотрю в зеркало. Омерзительно. Жалкое зрелище. Волосы похожи на комок пыли, валяющийся под диваном, одежда намокшая. Лицо всё опухшее от слёз, а взгляд затравленный как у побитой собаки. Даю себе несколько пощёчин. Но всё равно не могу успокоиться. Я хочу домой… хочу закутаться в одеяло и больше никогда не вставать с кровати. Пожалуйста… мама… обними меня. Скажи, что я со всем справлюсь и добьюсь огромных успехов… пожалуйста. Пожалуйста! В такие моменты понимаешь, как хорошо быть бесчувственным призраком, забывающим всё, что с ним происходит. Живущим в постоянной полудрёме и ничего не понимающим. С большим трудом я поднимаюсь с кровати и потягиваюсь. Всё тело затекло от долгого лежания. В комнате жарко и душно, как в закупоренном склепе. Открываю шторы и окно. Комнату заливает тусклый свет облачного утра. Дует слабый ветер, покачивающий зелень кудрявых деревьев во дворе. Тишину нарушают лишь щебечущие птицы и далёкий шум машин, а на горизонте, за лесом многоэтажек клубится тёмная туча. Воздух пахнет озоном. Грядёт дождь. Иду на кухню. Я не ела со вчерашнего дня. Но даже сделать бутерброд нет сил. Нужно же открыть холодильник, достать продукты, нарезать, потом вернуть их в холодильник и положить бутерброд на тарелку… Нет, просто погрызу печенья. Оно уже начало засыхать, но я не привередлива: чтобы заткнуть урчащий живот сойдёт. В раковине скопилась гора немытой посуды. Повсюду обёртки от всяких снеков. До возвращения родителей и близнецов остаётся десять дней. Страшно представить, что со мной будет, если за это время я не найду в себе силы прибраться. Они уехали на море, предоставив меня самой себе. Я не поехала, потому что ужасно чувствую себя на солнце. Хорошо, что это лето холодное… иначе я бы превратилась в расплавленный шоколад, прилипший к одежде. Гадость. Смотрю на календарь. Тридцатое июня. Всего два месяца, чтобы решить, чем я буду заниматься. Мама сказала, что не позволит мне просто так сидеть на её шее. Либо я пересдаю экзамены и поступаю в старшую школу, либо нахожу колледж, либо иду работать. Первый вариант сразу отбрасываем. Я правда пыталась подтянуть нужные предметы, но так ничего и не запомнила. Информация просто прошла сквозь мой мозг. Колледж? И на какую профессию? Я ж толком ничего не умею. Наверное, вернусь в кафе. Попрошу повышение: стану официанткой или хостес. Но как я буду работать, если даже посуду помыть не в силах? Так! Надо приходить в себя. Бью себя по щеке, чтобы взбодриться. Быстро сгребаю весь мусор в ведро. Оно уже полное, нужно будет вынести. Теперь посуда. Как же её много… и вся в остатках присохшей еды и жира… нет, в следующий раз. Завтра. Или вечером. Всё тело онемело. Конечности потяжелели от мысли, что нужно будет намылить губку, вымыть сперва приборы, потом кружки, тарелки, сковороду… потом все это вытереть, расставить по шкафам… ну не могу я. Но сидеть дела так тошно. Сразу начинаешь злиться на себя за то, что ничем не занимаешься. Иду в душ. Стыдно это признавать, но я не мылась дней пять. Слишком уж много нужно сделать, чтобы стать чистой. Раздеться, включить воду и настроить её до нужной температуры, намылиться, потом смыть пену и вытереться полотенцем… но ходить с грязной головой, сальной кожей и в пахнущей потом одежде мне противно. Раздеваюсь. Переступаю бортик ванны и включаю воду. Хочется погорячее. Стараюсь не смотреть на собственное тело. Выглядит оно… как труп, выброшенный в канаву. Всё тощее, синее, а руки и бедра напоминают слойку с вишней. Этот кусок мяса должен находиться в крематории, а не ходить рядом с нормальными людьми. Обильно лью шампунь на голову. Стою под струями воды. Они такие горячие, что вся ванная в пару. Вяло размазывая мыло по волосам. Смываю. В идеале, это нужно сделать раза два, но силы на исходе. Даже не вытеревшись, надеваю халат. Прихожу в свою комнату, и снова падаю на кровать. Не знаю, сколько времени я так пролежала. Даже успела задремать. Но вдруг: бабах! Меня разбудил раскат грома, заставив вздрогнуть. На улице — армагеддон! Деревья качаются, хлеща друг друга ветками, оторвавшиеся листья хаотично кружатся, разлетаясь в разные стороны, а из-за плотной стены ливня дальше метров двадцати — ничего не видно. Мимо окна пронеслась испуганная птица. Надо срочно его закрыть, чтобы обои не намокли! А подоконник-то уже залило! Как хорошо, что взрослых дома нет… Завораживающее зрелище. В детстве я ужасно боялась грозы. Да и сейчас испытываю от неё лёгкую тревогу. Но на её фоне враждебная квартира становится уютной, по-настоящему домашней… Приятно сидеть у окна, завернувшись в тяжёлый плед, и каждой клеточкой своего тела ощущать контраст между бушующей погодой на улице и теплом дома… Вижу прохожих, спешащих найти укрытие. Прикрываются, кто чем: курткой, сумкой, руками… а тем, у кого есть зонты, они не особо помогают: ветер выворачивает их наизнанку и вырывает из рук, позволяя тяжёлым острым каплям промочить одежду и волосы людей насквозь. По асфальту бегут бурлящие потоки, лужи неистово пузырятся, а с соседнего балкона унесло белье. Не позавидуешь его владельцам… Но, к сожалению, подобные бури не длятся очень долго. Между молнией и громом проходит уже больше времени, ветер затихает, и только массивные тучи пока что на месте. Но гроза меня взбодрила. Я уже не чувствую прежнюю сонливость и нежелание что-либо делать. А вот тело ноет, как будто ему катастрофически не хватает движения. Надо размяться. Пойду прогуляюсь… Быстро одеваюсь. Натягиваю плотную водолазку, юбку, подолы которой едва не волочатся по земле, и ботинки на огромной подошве, прозванные моей мамой говнодавами. Всё чёрное. В этом цвете я чувствую себя максимально комфортно, несмотря на то, что на его фоне моя кожа кажется ещё бледнее. Наверное, потому что он более-менее подходит к моим волосам. Кстати о них… я давно не причёсывалась. Расчёска то и дело застревает в спутанных прядях. Они у меня пышные и вьющиеся, и чтобы привести их в порядок придётся попотеть… Зачёсываю их так, чтобы прикрыть один глаз. Когда я выхожу на улицу, мне всё время хочется спрятать лицо за капюшоном или волосами. Потому что постоянно кажется, что на меня всё смотрят и насмехаются… Накидываю тяжёлое грубое пальто из секонда. Из-за моей худобы любая одежда весит на мне, как мешок из-под картошки, но в нём я просто утопаю. И от этого чувствую себя безопаснее. Как будто куча бесформенного тряпья способна защитить меня от обидчиков. На улице прохладно. Воздух влажный и тяжёлый. Вдыхаю запах мокрого асфальта. Как хорошо… А ещё он блестит, отражая мой силуэт. Фу. Пинаю место, где проявилось чёрное пятно в форме моей головы. Нужно постараться не смотреть в лужи. Над моей головой происходит ожесточённая борьба солнца и туч. Лучи пытаются пробить их толстый панцирь, но тщетно. Из-за чёрных клубов небо выглядит громоздким и низким. Того и гляди рухнет. Теперь не могу отделаться от чувства нависающей угрозы. Ну зачем я начала разглядывать эти дурацкие тучи? Бреду… куда-то. Совершенно не задумываюсь о маршруте, не осматриваюсь вокруг. Просто иду. Но иногда на глаза попадаются места, на которые нельзя не обратить внимание. Вот площадка, на которой я обожала играть в детстве… тогда всё аттракционы на ней были новенькими, яркими, блестящими, а сейчас уже покосившиеся и облезлые. Грустно… а чуть подальше — киоск с мороженым. Он всё такой же, только продавщица другая. Раньше в нём работала милая старушка, а теперь незнакомая мне женщина. Как бы я хотела вновь оказаться во времени, когда всё было большим и приветливым, и мир манил неизведанным, а не пугал обыденным… Похолодало. Небо ещё сильнее потемнело. По пустынным улицам прокралась тревога. Зашептала что-то неясное листьями, гонимыми по земле ветром, прогудела на далёкой трассе, и замерла в тишине. Мне вновь не по себе. Надо-бы вернуться домой. Но я уже далеко отошла… Хорошо, что поблизости есть место, где я всегда чувствую себя спокойно.***
Кладбище, где я люблю отдыхать, очень старое. Но оно постоянно разрастается, и чтобы добраться до самого его сердца, где расположены самые красивые могилы и памятники, придётся пройти несколько аров новых погребений. Они все практически одинаковые: камни идентичной формы, идеально белые кресты, простые таблички с датами и фото. Это однообразие так угнетает. Даже для кладбища оно слишком безжизненное. По вечерам тут очень тихо. Разве что дорога шумит неподалёку. Но сегодня помимо меня здесь ещё какая-то компания. Стоят у дальнего входа и что-то громко обсуждают. Издалека их не очень хорошо видно, но выглядят они неформально. Надеюсь, они не попрутся в мою любимую часть кладбища. Хотя она — магнит для всяких там готов. Блин… а так хотелось побыть одной, в тишине. Вижу несколько неглубоких свежевырытых ям и кучи глины рядом. Видимо, участки начали готовить к будущим похоронам, но из-за ливня отложили рытьё могил на потом. И правильно сделали. Вон как земля размякла. Но вода в ямах уже высохла. Наверное, можно продолжить. Могилы, конечно, зрелище интересное, но я, пожалуй, пойду дальше… И вдруг мои ноги разъезжаются на скользкой грязи. Я машу руками, чтобы удержать равновесие, делаю несколько нелепых шагов и оказываюсь на краю могилы. Глина обваливается, я съезжаю вниз и больно падаю прям на зад. — Ёб… — несколько комков земли падают на меня. Чёрт! Мало того, что вся одежда в этом говне, так ещё и волосы грязные! Я ж их только что помыла! И как я обратно пойду?! На меня же все глазеть будут… Ё-маё… А может, остаться сидеть здесь? Пусть меня закопают заживо, и дело с концом! Всё наконец закончится! И я больше не буду пере за своё будущее, из-за родителей и других людей. К чёрту. Не вылезу. Но тут так холодно и сыро. Отовсюду пахнет мокрой землёй. И так тесно, что не пошевелишься. А когда опустят гроб с настоящим владельцем этой могилы… он меня раздавит. А потом слой глины перекроет мне кислород. А ведь смерть от удушья такая мучительная… Квадрат света надо мной потемнел. Что?! Неужели уже принесли гроб?! Смотрю наверх. Показалось… Нужно срочно отсюда выбираться! Могилу не успели дорыть, и она, слава богу, не очень глубокая. Хватаюсь за её край и подтягиваюсь. Ногами упираюсь в земляную стенку. Как тяжело! Не нужно было халтурить на уроках физкультуры… Ну же, давай! Ещё немного! Ещё один толчок, и я выползаю из ямы. Живот и руки ноют от напряжения. Ещё и дышать тяжело… Тишину кладбища пронзил оглушительный, хриплый визг. От испуга моё сердце затрепыхалось где-то в животе, я моментально вскочила на ноги и несколько раз обернулась вокруг себя, пытаясь найти источник крика. Та самая компания трёх готов. Две девушки и парень. Он-то и орёт. Переходит на ультразвук, хотя ему уже явно не хватает кислорода. Я бы тоже испугалась. Потому что выгляжу я, наверное, как самое настоящее пугало. Ростом под два метра, сутулая и тощая. Синюшная, как труп, с глубокими мешками под глазами. Так ещё и в грязных чёрных лохмотьях. А ногти напоминают кривые, чёрные ветки деревьев. Я и не заметила, как они выросли до такой длины. А потом покрасила чёрным лаком, чтобы скрыть нездоровые белые пятна. Подстричь пыталась, но без ногтей я чувствую себя ужасно уязвимой… — Герман, тише-тише! — бросилась к нему одна из девушек. Погодите, а это точно девушка? Голос довольно низкий. Но выглядит она женственно: одета в чёрную жилетку с жемчужными розовыми пуговками и длинное винтажное платье. Очень красивое, кстати. Тёмно-лиловые волосы с розоватыми кончиками собраны в два вьющихся хвоста. На веках матовые тени, сильно выделяющиеся на мраморно-белой коже. — Всё порядке! Герман, оказавшись в объятьях подруги, замолчал. Глубоко вдохнул, с прищуром осмотрел меня. Он словно сошёл с монохромной фотографии. Кожа его — белая-пребелая благодаря внушительному слою пудры, волосы, которым придали форму гнезда с помощью лака, тёмно-серые. Губы накрашены чёрным, из-за чего и так большой рот парня кажется неестественно широкими, а глаза жирно подведены. Только их цвет отличается от основной палитры образа: они тускло-красные, как запёкшаяся кровь. Одет он в длинную, сильно растянутую куртку, обтягивающие штаны и потёртые грязные сапоги с разболтавшимися шнурками. Но эта потрёпанность не выглядит дешёвой. Она ему очень идёт. На языке вертятся извинения. Всё-таки нехорошо так людей пугать. Но произнести их мне не дали: — Прикольно выглядишь! — Герман легонько оттолкнул обнявшую его девчонку и сделал резкий выпад ко мне. — А ногти-то какие длинные! — Длиннее, чем твой член, да? — неожиданно и очень грубо сказала вторая девушка. Она всё это время стояла чуть поодаль и молчала. У неё сизые пушистые волосы. Фигура… просто мой идеал. Не очень высокая, но и не низкая. Стройная, но не костлявая. На девушке лёгкое бархатное платьишко синего цвета, с бретельками. Как ей только не холодно? А сапоги с кучей застёжек ей явно велики. Она прям проваливается в них по колено, и из-за такого контраста массивной обуви с коротким платьем, образ кажется очень неуравновешенным. Из аксессуаров — перчатки без пальцев (такие же, как у Германа), рваные чулки, твёрдый ремень, свободно болтающийся на поясе, и куча побрякушек в виде пентаграмм. — Агата! Нет! — визжит Герман, забавно притопнув ногой. — Это к чему вообще? — Агата игнорирует его вопрос и отворачивается. Наверное, они в ссоре. — а ты тоже гот? — спрашивает уже меня. — Да… нет вроде… — я никогда не относила себя к какой-либо субкультуре. — А похожа? — Ага. Очень необычно… — очень пристально меня рассматривает. Аж некомфортно стало. — А зачем ты в могилу залезла? Зомби изображаешь? — Я туда случайно упала. — Слушай, это наверное очень наглая просьба для незнакомца, но можно тебя сфоткать? — действительно, очень нагло! Я прям вижу, как он показывает фотографию своим знакомым со словами: «эгей, поглядите, какую я чувырлу заснял!». Я пару раз замечала, как меня фотографируют исподтишка. Но даже этого было тактичнее! — На обложку сайта «Фрики Берлина»? — рявкнула я, и он немного отшатнулся. Оказывается, мой голос такой скрипучий, когда я кричу. Как карканье ворон. — Тихо-тихо! — он снова глядит на моё лицо со страхом. Я, наверное, стала похожа на горгулью. Брови напряглись, сильно сдвинулись друг к другу, нос наморщился, глаза превратились в острые злые щёлки. Только длинных зубов не хватает. — Понимаешь, мы группа, и нам нужна фотка для обложки альбома. Попозируешь? — Оу… — я смущена. Моё фото, и на обложке музыкального альбома? Что ж это за музыка такая? — Ну… только после того, как я его услышу. — а вдруг там какая-нибудь непотребщина? Наркота, алкоголь и сигареты, музыку о которых так любят мои сверстники. — Э… — Герман смущённо чешет затылок. — Мы его ещё не записали. Но, поверь, это будет прекрасный альбом… — А виолончелист вам не нужен? — что? Зачем я это сказала?! Вот дурында… Захотела снова попробовать себя в музыке, и совсем забыла, что со стопроцентной вероятностью облажаюсь. Это же я. Я не способна сделать что-то хорошо. Но где-то внутри встрепенулся кусочек моего желания стать музыкантом. Получить признание. Я давно запретила себе мечтать об этом. Но сейчас мысль о сотнях фанатов, любящих меня и понимающих мои чувства, снова мной овладела. Эти ребята… они ведь мои ровесники, и уже создали группу. Может, в коллективе мне будет легче? — О, ты играешь? — подскочил Герман, и тут же скептически нахмурился. — С такими ногтями? — Ну да. — они совершенно мне не мешают. — Не знаю… у нас электрогитара, ударные и пианино, не уверен, что виолончель будет хорошо с ними звучать… Но мы можем попробовать. — и парень протянул мне руку. Ладони у него большие. А ногти очень короткие, криво накрашенные чёрным лаком. — Я Герман. А это — Агата и Эрика. — по очереди показывает на девочек. — Я Вики. — я подала ему руку, и он почти до боли её сжал. — Пошли, сделаем пару фоток? — и, не дождавшись ответа, Гер потащил меня за собой. Шаги у него широкие, пружинистые и очень уверенные. Сразу видно — лидер группы. Эрика семенит за ним, стараясь держаться как можно ближе, а Агата плетётся позади, лениво оглядываясь. В самой дальней части кладбища очень уютно. От густого леса её отделяет лишь высокий витой забор, но и на территории растут деревья. Шум машин остался где-то позади, но это место не безмолвно. Наверху шумят сосны, их опавшие иглы и разнообразные травы хрустят под ногами, где-то тихо и нежно посвистывает птичка. Удивительный сад. Ложусь на землю под удивлённый вздох Германа. Давно хотела это сделать. Утопнуть в густой траве и понежиться на мягком мхе. Они мокрые, но какая разница? Одежду всё равно придётся стирать… Меня окутал запах хвои и пряных цветов. Пальто ещё сильнее потяжелело, напитавшись водой. Сквозь слипшиеся от влаги ресницы я вижу небо. Красные всполохи заката, пробивающиеся сквозь лапы сосен и грузные облака. Надгробия тут самые разные. От величественных крестов и камней с резьбой до фигур ангелов. От них веет древностью, но не ветхостью. Пусть памятники покосились и поросли мхом и лозами. Пусть под крылышком одного из ангелов виднеются остатки покинутого повзрослевшими птенцами гнезда. Пусть от статуй откололись кусочки камня… Я знаю, они ещё сотни лет простоят, украшая погребения. Красивые прощальные подарки родственников мертвецам. Утешительные призы за смерть. Последнее напоминание о существовании людей, уже позабытых со временем. Жаль тех, кто лежит в этих могилах. Они не видят всей этой красоты. Их взору доступны лишь перегнившие доски гроба, да чёрная земля. Хочу обнять каждого. Вот бы остаться здесь навсегда. Уснуть, укрытой травами и хвойным одеялом. Здесь я в полной безопасности. Сюда же почти никто не приходит… — Так, сделаем пару кадров? — предложил Герман, и Эрика тут же послушно достала из рюкзака с кучей значков фотоаппарат с огромным объективом. Поднимаюсь с земли. С трудом, потому что всё тело ломит. Встаю перед каменным ангелом и копирую его позу так, что из-за моей спины видны только крылья. Они все в грязи и сколах, и очень мне подходят. — О, прекрасно! Только нужно, чтобы ещё пару могилок были в кадре. — Эрика кивнула и сделала несколько шагов назад. — А теперь, приоткрой рот и сделай страдальческое лицо. — слушаюсь. Закатываю глаза, да так сильно, что одни белки видны. Чуть поднимаю руки, демонстрируя ногти. Слышу щелчок камеры и… — Эй, чего вы там делаете? — недовольный мужской голос. — Кладбище уже закрыто. — Чёрт, охранник… — тихо шипит Гер, — побежали! — чувствую, что меня хватают за запястье и с силой дёргают за собой. Перебираю ногами, чтобы не упасть. Вижу, как Агата ловко перелезает через забор. Эрика судорожно пихает фотоаппарат в рюкзак, заносит ногу над оградой и падает, зацепившись за неё юбкой. — Вставай! — кричит на неё Герман, и мы с ним прыгаем. А вдруг врежемся в забор и тоже упадём?! Но вот чугунные завитки уже позади. А перед нами — сгущающиеся деревья. И их корни. Можно же споткнулся! Гляжу под ноги. Они так нелепо, высоко задираются… А на трепыхающиеся подолы юбки налипли грязь и иглы сосен. Лишь бы не порвать её о ветки… Мы мчимся, огибая деревья, отбиваясь от густых ветвей, перепрыгивая корни и бугры. Герману, видно, уже трудно бежать. Дышит он отрывисто, тяжело, и весь покрылся потом. И вдруг я ощутила какой-то прилив бодрости. В груди стало щекотно, легко, и я засмеялась. Подумать только… мы убегаем от охранника кладбища. Будто мы не незнакомцы, а компания друзей. Значит… и у меня могут быть друзья? И весёлые приключения? Как у нормального подростка?! Лес небольшой. Чтобы пройти его насквозь, требуется несколько минут. Мы выбегаем на большое поле, поросшее высоченной травой. На другом его конце — забор и вход в город. Уже стемнело. Сквозь низкие тёмные тучи виднеется тёмно-фиолетовая гладь. И только у самого горизонта она ещё слабо сияет красным. Герман смеётся. Эрика тоже, только выходит как-то наигранно, неестественно. Агата молчит, внимательно рассматривая одежду: не испачкалась ли? — Ну, это было мощно! — громко объявляет парень, обращая на себя внимание всей компании. — Вики, да ты атлет! — хлопает меня по спине. — Ага… я никогда так быстро не бегала. — неужели меня хвалят? Да так искренне и дружелюбно… впервые в жизни. Мы пересекаем поле и оказываемся в городе. В большинстве домов уже зажглись огни. На улице полно народу. Дети в пёстрых плащиках и галошах прыгают по лужам, взрослые важно беседуют друг с другом, а стайки молодых людей весело смеются, что-то обсуждая. Я совру, если скажу, что никогда не завидовала им. Мне тоже были нужны друзья. И от осознания, что они уже почти появились, сердце приятно ноет, и при этом тревожно прыгает внутри. — Нам в другую сторону. — мы дошли до автобусной остановки. — Вики, дашь свой номер? — спрашивает Герман, проверяя карманы рюкзака на наличие блокнота. И он находится. — Созвонимся. — протягивает листочек со своим номером. А я диктую свой. — Давай встретимся завтра, попробуем вместе что-нибудь сыграть? — Х-хорошо… — я совсем не знаю, что сказать им на прощание. Почему-то есть ощущение, что если троица моих новых знакомых сядет не на мой автобус, и уедет от меня, мы не встретимся никогда. Такое бывает. Встречаешь кого-то, вы веселитесь, а потом расходитесь, потому что друг для друга вы — одноразовые развлечение. — До встречи… — захожу в салон автобуса, и долго-долго смотрю вслед отдаляющимся силуэтам. Завтра произойдёт что-то важное.***
Я не спала всю ночь. Думала, что же случится утром. Вдруг мне не позвонят? А самой это сделать — страшно. А если мы всё-таки договоримся о встрече? Как мне себя вести? Я никогда не заводила друзей, и я понятия не имею, что делать, чтобы их не оттолкнуть. Ближе к полудню позвонила Эрика. Я бросилась к телефону так, будто мне должны сообщить о выигрыше миллиона евро в лотерее. Она назвала адрес и сказала, что встретит меня на остановке. Я быстро оделась, найдя одежду, похожую на вчерашнюю. Может, нужно будет сделать ещё фото? Схватила виолончель и выбежала из квартиры. Лишь бы не опоздать… На улице прохладно. Частички вчерашнего дождя будто всё ещё витают в воздухе. Но мне, несмотря даже на неслабый ветер, очень жарко. Под одеждой началась настоящая влажная баня! Я так не волновалась со времён мюзикла. Всю поезду я репетирую, что скажу Эрике при встрече. «Привет, как дела?» А она мне: «неплохо, а у тебя?» «Да тоже хорошо…» — стандартные реплики, которые легко предсказать. А дальше? Я понятия не имею, куда зайдёт разговор, и не могу его отрепетировать. Автобус остановился у нужной мне остановки. В окно вижу фигурку в лиловом платье. Стоит ко мне спиной. Так… Лишь бы не ударить в грязь лицом. Вики! Соберись! Это твой единственный шанс найти друзей и развиться в музыке! Двери раздвигаются, и я выпрыгиваю на тротуар. — Привет, как дела?! — кричу я как можно громче, чтобы Эрика разобрала мои слова в шум машин. Она вздрагивает и в прыжке оборачивается ко мне. — Ой, прости, я не хотела тебя напугать… — чёрт, чёрт… — Ничего, — девушка смущённо машет руками и приветливо мне улыбается. — Дела — замечательно. Пойдём. — жестом показывает следовать за ней. Мне стыдно, что я так зациклилась на её голосе, но в последнее время, моё внимание всё сильнее концентрируется на различных звуках. Эрика звучит как мальчик-подросток, у которого начал ломаться голос. Она его выдавливает, и он скачет от писка до какого-то непонятного скрежета. Эрика выглядит уставшей. Она бледная, под глазами синяки, поза закрытая и какая-то обмякшая, словно она едва находит силы тащить свое тело. У неё довольно широкие плечи и маленькая грудь… Да какого чёрта я вообще думаю о таком? — А… Куда мы идём? — мы движемся дворами. — К нам. — вот блин… Не хотелось бы заходить в квартиру к людям, которых я знаю всего несколько часов. Я надеялась, что встреча произойдёт в людном месте. Но сбегать сейчас — невежливо. — А… — нужно продолжать диалог. Но это так трудно… А если Эрика не из болтливых и хочет побыть в тишине? А вдруг наоборот, и моё молчание создаст неловкую ситуацию. — Как ваша группа называется? — или уже «наша»? — «Три могилы на холме». — честно признаться, такое себе. — Герман придумал. — и, после недолгой паузы добавляет: — Ну, может уже четыре. — звучит ещё хуже, но… мне очень приятно, что они согласны принять меня в группу! Мы заходим в одну из многоэтажек и поднимаемся на девятый, последний этаж. Заходим в квартиру, расположенную прямо напротив лифта. Эрика звонит в дверь. Так… Главный в группе — Герман. Нужно произвести на него хорошее впечатление. — Привет! — войдя, Эрика оглашает помещение звонким, дребезжащим криком. — Мы с Вики здесь! Герман! Агата?! Ничем не примечательная квартира. Разве что выглядит немного неухоженной: обои в некоторых местах поцарапаны кошкой, под мебелью в прихожей заметна пыль. Но по сравнению с тем, что творится у меня дома — это просто эталон чистоты. — М? — из кухни выходит Герман. Сейчас уже два часа, но он, видимо, недавно проснулся. На парне чёрная футболка, немного растянутые треники, а волосы, пряди которых слиплись от лака, торчат ещё сильнее, чем вчера. Даже неловко наблюдать его в таком виде. — О, привет! Проходи! — жестом манит нас за собой. Кухня просторная. На столе стоит коробка с двумя оставшимися кусками пиццы (Как же они вкусно пахнут! А я не ела со вчерашнего утра…), из мебели здесь, помимо стульев, полок и столешницы, есть незаправленный диван, холодильник, с так же шкаф со стоящим на нём квадратным телевизором. — Будешь? — показывает на пиццу. — Я только что разогрел. — Ага… — как же хорошо, что он предложил! Аккуратно беру кусок и просто впиваюсь в него зубами. Какой он горячий, как он вкусно пахнет… Сыр тянется так сильно, что я не могу его откусить. Маслинки, колбаска и грибы хрустят на зубах… Даже суховатую корочку я проглатываю на секунды. Вижу удивлённые взгляды Гера и Эрики. — Ой… Извините… — как я веду себя в гостях?! У меня теперь весь рот и пальцы в кетчупе. — Я не завтракала сегодня. — Бывает. — какой он дружелюбный. Никогда на меня не смотрели с такой милой улыбкой… — Попробуем поиграть вместе? — кивает в сторону чехла с виолончелью, оставленного мной у стены. — Знаешь, я вчера вечером дополнил одну из моих песен нотами для виолончели. Но не уверен, что это пойдёт ей на пользу. — Я постараюсь, чтобы пошло. Я быстро умываюсь и мы выходим в коридор. — Агата ещё спит? — тихо спрашивает Эрика. Гер жмёт плечами и распахивает одну из дверей. В нас тут же летит тапок. Агата сидит на кровати с альбомом на коленях и карандашом. Видимо, мы отвлекли её от рисования. Её спальня уставлена всякими оккультными штуками. Тут и доска Уиджа, и чёрные свечи, и хрустальный шар… А на стене висит жуткий рисунок козла с надписью «Ave Satan!» — Если ты будешь стучать в дверь, постучу я. Этим, — показывает на канделябр, — по твоей башке. Лицо Агаты безэмоционально, как и голос, но от этого в словах девушки чувствуется угроза. — Да-да, — закатил глаза Герман, — пошли уже репетировать. Надо узнать, не в ссоре ли они. Не комфортно, когда рядом кто-то ругается. В гостиной есть всё для записи музыки. Микрофон, пианино (довольно старое), барабанная установка и электрогитара. А также компьютер, проигрыватель и диван, заваленный дисками разных групп. Мне бы так жить… — А чья это квартира? — мы с ребятами примерно одного возраста, а они уже живут без родителей? Или взрослые просто временно отсутствуют? — Нашей с Германом тёти. — ого, Гер и Эрика — брат с сестрой? А совсем друг на друга не похожи. — Она переехала в Австрию и оставила её нам. — Понятно. — И так… — парень открыл ящик компьютерного стола и, покопавшись, достал бумагу с нотами. — Играем вместе. Справишься? — даёт лист мне. — Да… — мелодия очень простая. Агата села за пианино, а Эрика — за барабаны. Герман взял гитару и встал напротив микрофона. — Раз, два… — я не облажаюсь! Руки вспотели и смычок вот-вот выскользнет… До боли вжимаю его в ладонь. — Три! И мы играем. Я не слышу своего инструмента. Лишь весь квартет в целом. Все мы играем одну мелодию. Чётко попадаем в ноты. Клавиши медленно пляшут под изящными пальцами Агаты, Эрика выстукивает чёткий бит. Герман ведёт и слегка обгоняет остальные инструменты, отчего мне хочется закрыть уши. Музыка монотонна. Она состоит из повторяющихся сэмплов. Всё-таки Гер — не великий композитор. И это добавляет мне уверенности: наши музыкальные навыки на одном уровне. Мне не нужно бояться ошибиться, ведь ребята тоже их совершают… — Уо-о-о! — вопит парень так, что люстра шатается. — Гробы — гнилы! В объя-тьях мглы! Конец иглы! И грязь молвы! О-у-о-о-о! — да… Текст, конечно, не шедевр. И вокал звучит будто отдельно от музыки. Но всё это так… Трогательно. Если мы разовьёмся и прославимся, лет через десять будем с улыбкой вспоминать нашу первую работу… Агата прерывает игру и смеётся. Герман в ярости. — Что смешного?! — кидается он к девушке и зло бьёт кулаком по клавишам. Мне даже на секунду стало страшно. — Извини, ты орёшь, как будто тебе прищемили чл… — Я сейчас тебе что-нибудь прищемлю! — хлопает крышкой фортепиано, но девушка вовремя убирает пальцы. — Утю-тю… Знаешь, с твоими текстами и вокалом мы никогда не пробьёмся. Давай ими займётся кто-нибудь другой, а ты поучись пока играть на гитаре… — Да кто здесь кроме меня умеет писать песни?! — слова Агаты его сильно задели. — Ты что-ли? Эрика? Да вы даже две строчки срифмовать не можете! — А как начнёт новенькой? Или она только на своей мега-скрипке пиликать умеет? — Я… — хорошо, что заговорили обо мне. Я хотела вмешаться в их ссору, но не решалась. А сейчас и повод появился. — Я могу стихи написать. И музыку, наверное. — я придумывала мелодии для виолончели, но никогда их не записывала. — И, может быть, спеть. Я попробую. — Замечательно. — всплеснул руками Герман. — Давай так. Если Вики напишет песню лучше моей, то впредь этим будем заниматься она. — А ещё ты станцуешь балет в платье Эрики. На камеру. — Идёт! — яростно выкрикнул парень и пожал руку Агате.