Чужие одиночества - посередине

Самое удивительное, о чем она не особенно задумывалась все это время, оказалось в том, что ей было неловко молчать рядом с Бишопом. Раньше так не было, но возможно, что именно прошедшая ночь все изменила. Раньше они могли часами молчать рядышком, уютно и размеренно шагая, выведывая нужные тропки. Иногда даже казалось, что по крайней мере в качестве рабочего механизма они почти делят мысли на двоих и могут действовать как продолжение друг друга. Когда в выслеживание и охоту, в работу, не вмешивались ни чувства, ни эмоции. А сейчас, несмотря на то что они так же шли по лесу, выискивая путь к горам, несмотря на то что лес был ей не знаком и не мешало бы сосредоточиться, она не могла ничего поделать со своим ртом: - … и тогда Бивил ушел в ряску по самые ушли, я чуть не обосралась. Сам знаешь, как много в Топях иллефарнских затопленных строений. А этого провала даже не было видно. И вот нам по тринадцать лет, он изо всех сил цепляется за оконный проем под водой, я не могу добросить до него ни ветку, ни веревку, как ни стараюсь, а Эми, обосравшаяся сильнее нас обоих, как у магов и бывает с перепугу, выдала сырое колдовство. А у нее был талант к трансмутации, и она впервые в жизни увеличила человека, и Бивил поперек себя шире и выше стал. Прямо нечеловечески, больше двух метров. Выбраться помогло, но обратно она его обернуть не смогла. Так мы и явились в Гавань, мелкий пацан выше Лорна ростом, и мы у него на руках болтаемся и ногами дрыгаем от смеха. Тармас тогда… - Твою мать. Бишоп, шагавший на полкорпуса впереди резко остановился, встав лицом к лицу, хмуро глядя на нее сверху вниз: - Ты за весь прошедший год столько не пиздела, сколько за полдня. А это охуительно много. В чем проблема твоя? Аида перевела дыхание, немного неловко усмехнувшись. Ну что ты тут сделаешь? - Я… никогда раньше не проводила следующий день рядом с парнем, с которым переспала. Я не знаю, что делать. - Не пиздеть. Аида отвела глаза, надеясь, что она не краснеет. На белой коже выделяется даже самый слабый румянец. Она угрюмо буркнула, отбросив и напускную веселость, и искреннюю робкую радость от того, что они вот так вот вместе, и объяснимое девичье смущение, и даже желание встать в пафосную позу и притвориться умудренной жизнью сексуальной деткой, чтобы подогреть его интерес: - А молчать я тоже не могу. Потому что тогда думать начинаю, и мне не нравится то, что я думаю. - Слишком сложно для тебя? Она быстро глянула на одну из его редких улыбочек, и огрызнулась, чувствуя зашевелившееся раздражение: - Нет, просто думаю о тебе. Он улыбнулся шире, зашагав дальше: - Ну, раз заткнуться не можешь, то думай вслух. Если обо мне, то даже любопытно. - Да? Лады, будет тебе вслух. Почему он меня не поцеловал? Я хочу, чтобы поцеловал. Не для того, чтобы губы обветривать просто так, а чтобы понять. То ли я ему нравлюсь, то ли не нравлюсь. То ли нравлюсь его члену, а ему не нравлюсь. Бишоп глянул на нее, слегка приподняв бровь и глухо хохотнув. Чистосердечно и с большим чувством заверил: - Я не собираюсь с тобой лизаться. Аида повела плечами, многозначительно продолжив: - Ну и я про то же. Уж Мэлин-то он, наверное, целовал. По-любому. Вот в таком же лесу шел, и то в щечку клюнет, то в губы поцелует. Потому что любой парень с такой внешностью по опыту знает, что для того, чтобы девка раздвинула ноги к ночи, целовать ее надо начинать еще с обеда. А мы уже даже пожрали, но меня никто не целовал. И вывод? Кто-то хочет, чтобы мои трусишки оставались на замке, со сведенными накрепко ногами. И я бы это поняла, но почему он тогда все еще здесь? Ведь мог же уйти. Даже прибить меня и уйти, если так хочется. Я уж не знаю как еще из-под себя надо было выпрыгнуть больше, чем я, когда позаботилась о том, чтобы он всегда мог ходить на все четыре стороны, вообще ни на кого не оглядываясь, а он все равно недоволен. Или проблема во мне в общем? Опять же – прибей и нет проблемы, я еще и без магии, с парочкой намоленных заклинаний, даже стараться не придется. Бишоп опять обернулся с удивлением уточнив: - Мэлин-то тут при чем? - При том, что я ее знаю? Смотрю тебе в спину и прямо вижу ее рядом. И судя по ее поведению, с ней у тебя было все то, что должно быть с девицей, которую трахаешь. Иначе бы она так не взлетала при одном твоем появлении. Значит ее ты целовал. Ха! Небось еще и за ручку держал! И милой называл. Вот уж чего бы мне не хотелось, это точно. - Я смотрю, тобой все еще руководит ревность, милая. - Фу! – Аида обвиняюще ткнула его в плечо пальцем, - почему мне достается всякое «милая», а ей поцелуи? Хочу наоборот! - Я правильно понял, что ты умоляешь меня о поцелуе? То, что ее откровенность его явно развеселила и погладила ублюдское самолюбие, только подстегнуло раздражение Аиды: - Да, конечно! Могу еще язык вывалить и попрыгать вокруг тебя. Я не к тому, что ты необходим мне как воздух, не льсти себе. Я про себя говорю. Я никогда не целовалась просто так. И я встретила кого-то, кого хочу поцеловать просто так, без койки. Понимаешь? Бишоп наконец-то остановился снова, наклонился к ней чуть ближе, доверительно и насмешливо сообщив: - А это корень твоей проблемы в целом. Что в бою, что в спорах со своей шайкой припевал, что в койке, как выяснилось. Ты знаешь чего хочешь, но почему-то ждешь, что кто-то другой об этом догадается и все за тебя сделает, принесет и подаст. И когда этого не случается, ты стоишь обиженная, что на твои хотелки всем насрать, и нихрена с этим не делаешь. А всего-то и надо определиться, либо ты хорошая девочка, которая не берет насильно того, что ей не предложили, и это ее выбор и она не ноет на эту тему, или… ты плохая девочка. Плохие девочки берут то, что хотят и никого не спрашивают. Аида сосредоточила взгляд на вороте его рубахи, боясь даже взглянуть на него. Даже подняла руки и заботливо оправила его куртку, пытаясь прогнать угрозу из голоса: - Бишоп… я не стану тебя брать. Ничего от тебя насильно. Иначе я тебя изломаю. Он вдруг откинул голову и расхохотался. За привычной глумливостью даже проскользнули искренние нотки. И даже… Фыркнув от смеха, он вдруг потрепал ее ладонью по макушке, как иногда дразнил и трепал Карнвира. Казалось, что он даже хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и отвернулся, возвращаясь на прежний курс. И этот жест, демонстрация того, что он в ней видит чуть ли не ребенка малолетнего или даже животинку какую-то, подстегнуло ее злость до небес. Аида одним прыжком оказалась перед ним, привстав на цыпочки и потянувшись к его губам. Бишоп, все еще насмешливо ухмыляясь, позволил их губам встретиться, но как только кончик ее языка дотронулся до него, пытаясь скользнуть внутрь, он тут же отдернул голову, придерживая ее за плечи и отстраняя. Аида склонила голову набок, и с любопытной насмешкой протянула: - А может ты просто не умеешь целоваться, а я вчера выпила лишнего и мне показалось? - Х-ха! Вот за что ты мне всегда нравилась. Шагай. Он подтолкнул ее в плечо, улыбаясь со смесью насмешливости и искренности. Будто ее отчаянная попытка попробовать откровенность его только рассмешила, и смех – это вообще все, что он вынес из этого разговора. Ей богу! Это был самый первый их день вместе, с оплаченными долгами и без посторонних рядом. Она вообще не надеялась, что у нее такой день будет. С ним. Стоит ли, действительно, проводить этот драгоценный день в попытках жадно вытянуть из него то, чего он дать не готов? Решение все еще оставалось за ним, и он все еще мог исчезнуть в любой момент. Аида зашагала следом, снова открыв рот: - Ну так вот! Раз уж мы начали эту тему. А как вы с Мэлин вообще познакомились? А она старше тебя? И неужели она правда такая чистоплюйка, что из-за пары лусканцев отказалась от твоей постели? - Поверишь, нет? Все бабы Берега мечей ко мне в койку рвутся, а этой пытки, видите ли, не нравятся. - Ну. И это ты даже не ее саму пытал. - Точно. Тупица. Ее потеря. - Моя находка… была бы, но мне, видимо, тоже в ту койку доступа больше нет? Бишоп покосился в ее сторону, не заинтересовавшись провокацией: - Ну попроси хорошенько. Если захочешь, ты умеешь быть милой. - Кошель золотых и немного ласковых слов? - Так то за разговор только. - Так мы ничем другим и не занимаемся вроде! - Да ты в отчаянии, я посмотрю. Бедная, изголодавшаяся по настоящему мужику сученька. Теперь настал черед Аиды насмешливо прищуриваться и глумливо тянуть слова: - А-ага. Я вот как раз подумала, что вчера нашла мужика для своей голодухи, да он к утру весь вышел уже! Следопыт слегка нахмурился, с нарочитым изумлением и подражая ее тону протянув: - Слушаю я твои жалкие мольбы, и в который раз не понимаю, как ты вообще умудрилась Короля теней победить. Аида резко остановилась, глядя на него исподлобья, не веря своим ушам. Есть определенные границы дозволенного, даже для такой как она. Бишоп был единственным человеком, кому их было можно пересекать, для кого она их стерла практически полностью. Но и для него существовала парочка, и к одной такой он подошел. Заметив, что она перестала идти, Бишоп нарочито терпеливо повернулся, тоже остановившись. Девушка очень тихо, уже серьезно, без тени юмора и энергии от их шутливой грызни проговорила: - Потому что ты был рядом до самого конца. Даже в его убежище. Мне плевать, что думают остальные, но ты не смей все переиначивать или делать вид, что не знаешь правду. Это ты его победил. И не смей от этого открещиваться. Не смей, понял?! За пару секунд, от того, что услышала эти слова вслух, а не только в своих мыслях, ей стало еще обиднее. Так обидно из-за его непонимания и неприятия правды, той самой правды, из-за которой она так рисковала в Круге клинков, что Аида рассердилась не на шутку. Почти похоже на ее привычную злость, за минусом того, что по-настоящему разгневаться на Бишопа она не могла, наверное, физически. Резко наклонившись, она подхватила с земли шишку, хорошенько метнув ее в лоб следопыта. Мстительно рассмеялась и обрадовалась, когда он то ли не успел (х-ха!), то ли не стал пытаться уворачиваться, и шишка действительно отскочила от его лба с глухим шероховатым стуком. - Дурак! И она быстро и гордо зашагала вперед, почти убегая, всем видом давая понять, что ее лучше оставить в покое, даже наплевав на то, что ее конфискованное оружие по-прежнему находилось у Бишопа. - Горы севернее. - Сделаю крюк, не твое дело! Больше за ее спиной не раздавалось ни звука, а когда она обернулась через пару минут, его просто не было. Аида кипела некоторое время, лишь подсознательно подмечая местность. По всему выходило, что ей действительно нужно брать севернее. Деревья здесь стали гораздо старше и могучее. Стволы могли легко укрыть за собой человека. За одним таким и стоял Бишоп, лениво привалившись плечом и явно скучая. Проходя мимо и краем глаза увидев темный мужской силуэт, Аида едва не заорала, мигом сжавшись в оборонительной позе. На месте Бишопа она бы рассмеялась от удачной подставы, но он хмуро (всерьез, без притаившегося в уголках глаз веселья или иронии) глянул на нее, обхватил ее затылок вытянутой рукой и резко дернул на себя, целуя с ходу, с легким ударом зубов, больно и сразу влажно. У девушки даже не было времени удивленно пискнуть, потому что он одним движением сбросил лямки рюкзака с ее плеч, а другим приподнял за подмышки и хлопнул ее спиной о древесный ствол. Не переставая целовать. И заставляя ее млеть, превращая в желатиновый куб. И если накануне в его поцелуях была значительная доля мастерства, таланта и контроля над ситуацией, то теперь это было смесью жадной потребности, доведенной до неловкости, слишком нарочитых движений языка, голода, кусаний, посасываний и оттягиваний губы, и… И конечно ее горловых стонов ему в рот. Аида вспыхнула очень быстро, стоило только почувствовать влагу его языка и тепло его кожи под пальцами. Целый день она вспоминала и мысленно смаковала каждое мгновение прошедшей ночи, и подогревала свое возбуждение. Теперь же, когда она не просто получила то, о чем попросила, но в таком животном, некрасивом, навязчивом исполнении, она сама как будто человеческих черт лишилась. Она тоже обхватила его затылок руками, притягивая ближе, отворачиваясь и подставляя его губам шею и тут же возвращаясь к его рту, как будто не могла определиться от какого из поцелуев получает большее удовольствие. Стоны стали требовательными, резкими, почти вскрикивающими, и воздуха не хватало. Судя по шумному дыханию – ему тоже было далеко до равнодушия. Уж что осталось очевидным, так это то, что этот поцелуй не был ни уроком, ни демонстрацией. Это был действительно поцелуй потребности, необходимости и, кажется, досады. Такой, какой она хотела, но не смела бы дать ему, но какой он вполне посмел дать ей. Она сама впилась в его горло губами, тянула куртку и рубаху, пытаясь укусить, лизнуть, поцеловать ниже, добраться до ключиц, до мышц плеча. Как можно теснее прижималась к нему бедрами, скользя их сердцевиной вверх и вниз по выступу в его штанах и чувствуя волны возбужденного тепла, разливающиеся по низу живота. Возможно, и этого бы хватило, если бы она могла хоть немного сосредоточиться. Но она вся стала такой чувствительной, что даже эти нехитрые движения вызывали болезненные вспышки, вздрагивания и сладкие спазмы в мышцах, но не дальше. Такого болезненного, будто пьяного возбуждения она в жизни не испытывала. Это было больно, тянуще, звеняще. Все дрожало и сводило, и она хнычуще застонала ему в губы, отчаянно выгнувшись и прижавшись так плотно, что заставила его отойти на шаг, толкнув собой. Бишоп попытался дать ей облегчение (или помучить посильнее), развязав ее кушак и скользнув ладонями под рубашку. Слава богам, она не стала обматывать грудь сегодня! Она бы заплакала, если бы немедленно не почувствовала, как его пальцы сжимают соски, загребают грудь в ладонь, сжимают и мнут. И все равно этого было недостаточно. Ни о каких «просто» поцелуях и речи быть не могло. Часто дыша, пытаясь обвиться вокруг него всем телом, целуя его лицо и шею куда придется, она капризно, требовательно умоляла: - Шевелись, шевелись, шевелись, дьявол, шевелись!.. Сама развязывала и расстегивала неприличное количество застежек на своих и его штанах. И если бы он попытался воспротивиться, она действительно бы его и взяла и изломала бы. Но он не противился, а просунул ладонь к ней в штаны, как только появился доступ. Аида почти повисла на нем, глуша крик в его плечо, когда почувствовала, как пальцы скользнули в нее. Слишком свободно и легко. Он смог бы, наверное, сумел бы, помочь ей руками. Даже попытался, достаточно быстро нащупав ее нужную точку ориентируясь по памяти, крикам и конвульсивной дрожи, но она не могла. Слишком возбужденная, от каждого скользкого поглаживания она только беспомощно дергалась всем телом, пыхтя и постанывая ему в губы, жмурясь, сбиваясь с дыхания, не в состоянии открыть глаз. Ей нужны были более глубокие движения, больше натяжения, больше заполненности. Инстинктивно она пыталась получить это, насаживаясь на его пальцы. Ей нужен был его член, но ведь для этого придется прерваться, а это невозможно, ее просто разорвет… Бишоп слегка отстранился, убрал руку, стянул ее штаны еще ниже. Он так и не оторвал от нее рта, продолжая целовать то в губы, то в шею, то куда дотянется. Ствол дерева царапнул оголившиеся ягодицы девушки, но она даже не обратила внимания, подмахивая бедрами навстречу мужчине. Он смог войти в нее, но тут же неловко выскользнул. Разница в росте делала невозможным проникновение в такой позе. Оба следопыта издали свою вариацию рассерженного болезненного стона, и Аида резко развернулась к нему спиной, вывернув руку назад и притягивая его к себе за одежду, увлекая их обоих вниз, на колени. Бишоп вошел в нее сразу глубоко, на всю длину, наконец-то хоть на секунду удовлетворив ее бешеную жажду, позволив заглотить полную грудь воздуха. И двигался именно так, как ей было нужно – сильно, быстро, глубоко и тяжело. И все же ей было мало. Она хотела, хотела до визга, но не могла… Аида ободрала щеку и лоб об древесный ствол, рваное дыхание вырывалось сквозь зубы, так же, как и у него. Он вошел очень глубоко, заставив ее сильно прогнуться в пояснице, и остался там на долгое мгновение. Одна рука оставила в покое бедра, повернув к себе ее лицо. Он снова поцеловал ее. Только уголок рта, но его пальцы обхватывали и сдавливали ее горло, спускались к груди и возвращались, а губы и зубы блуждали по щеке, челюсти и уху. Скольжение внутри стало медленнее, мучительнее. Он прижался к ней всем телом, поймал второй рукой ее ладонь и направил их сплетенные пальцы к ее лобку. Почти до шепота хрипло он приказал ей на ухо: - Бери то, что хочешь. Его пальцы лежали поверх ее, изучая ритм, которым она доставляла себе удовольствие. Бедра тоже задвигались в том же ритме. Он все еще целовал ее, кусал и шумно дышал ей в шею. Достаточно близко, чтобы неудобно и до боли закинув ей голову назад, поймать губами крик ее оргазма. Ослепляющего. До темных кругов перед глазами, в которых только красные вспышки пульсации крови. Изогнувшись в спазме удовольствия, она глубоко насадилась на него, чувствуя не только свою, но и его пульсацию внутри себя. Его руки сжали ее сильно, больно, выдавили остатки воздуха из ребер, протяжный выдох оргазма звучал как шипение у ее уха. Они оба беспомощно, и деля на двоих мелкое дрожание тел, обнимали оскорбленное до самой сердцевины дерево. Постепенно тепло и звенящее удовольствие уходили, уступая место боли в ссадинах и укусах. Саднила промежность от грубого и быстрого вторжения и скольжения. Саднили царапины на щеке и лбу, саднили места укусов, ныли соски от того, как сильно за них щипали, саднило горло от криков и частого дыхания открытым ртом. Ладони Бишопа были исцарапаны до крови, и краснели следы сильных укусов тут и там. Сумасшествие! Охренительно! Было лестно, что Бишопу тоже понадобилось некоторое время, чтобы суметь пошевелиться. С беспомощным ворчанием он отлепился от дерева, снова потянув ее руку к ее же промежности: - Придержи. Выскользнув из нее, он потянулся с кряхтением к рюкзакам. Благо, аптечки всегда были расположены под рукой и легко доступны. Как оказалось, не только у раненного человека дрожат руки, и не только раненным нужны чистые тряпицы. Оторвав кусок от бинта для себя, второй он протянул Аиде. Следопыты чистились и оправляли одежду не глядя друг на друга. Почти спиной к спине. В этом же положении Аида попыталась разрядить обстановку, не понимая его настроения и осторожно пошутив: - Так вот зачем ты Мэлин с собой по лесу таскал. Он резко вскинул голову в раздражении, неторопливо и с брезгливой складочкой у рта ухватил за предплечья, подтянув к себе и стукнув лбом ей по лбу. Смотрел хмуро и зло, что абсолютно не впечатляло девушку, опять отвлекшуюся на близость его лица и губ. Бишоп слегка охрипло рявкнул: - Чего ты прицепилась к ней? С Мэлин такого не случилось бы. Сколько ни целуй, она точно была бы сухая, как пустыня и не кончила бы за пять минут от одного щипка. Аида не совсем поняла, оскорбиться ли ей, или это было что-то вроде комплимента. Но ее вопросы его явно раздражали, поэтому она решила не открывать рот, а просто вопросительно посмотрела на него. Бишоп веско отчеканил: - Никаких. Поцелуев. Нет, все же она не сдержалась, слегка улыбнувшись: - Потому что ты тоже лопнуть как хочешь меня и не сможешь держать себя в руках? Он оттолкнул ее, застегивая последние пряжки и неуютно поведя плечами: - Ну, за пару дней-то интерес пройдет, я думаю. - Думаешь? - Надеюсь. Со стояком ходить неудобно, чтоб ты знала. Малар, божечка хороший! Все-таки комплимент! Бишоп собственной персоной отвешивает ей тут и хуев и комплиментов! Аида кокетливо рассмеялась, в полной мере чувствуя вот это все: кокетливость, сексуальность, игривость. И пружинки в ослабевших ногах, будто она вприпрыжку сейчас к оркам поскачет. Она осторожно взяла его за руку, потянув и привлекая внимание: - Ну-ка, пока разряжено… Она поцеловала его легко, медленно и сладко. Потому что до следующего поцелуя (и он абсолютно прав – никаких поцелуев!) было далековато. И за этот поцелуй Бишоп был вознагражден наступившим, наконец-то, молчанием. Только позже он ненадолго нарушил его сам, вдруг посоветовав сумрачным тоном: - А голову все же подлечи, безумная. Мне чужие геройские победы на совести не нужны, а то, что ты от своих отбрыкиваешься, это ты удобно для своих тараканов придумала. Меня в этот хитренький самообман не впутывай. Уяснила?