Чужие одиночества - посередине

Кана Теперь утра, которые Рыцарь-капитан встречала в Крепости, стали довольно редкими. Со дня смерти Шандры Джерро события разворачивались все стремительнее, как будто какой-то вселенский гигантский котик играл с клубком времени, катая его по полу. Рыцарь-капитан все чаще бывала в разъездах, лихорадочно готовясь к войне, когда она – война, вовсе не спрашивала этого злого ребенка, готова она или нет. Поэтому и Кана не спрашивала строго за те решения, которые девочка принимала. Если вопросы пойдут от тех, кто должен бы быть самым преданным и доверенным лицом, к войне не будет готов вообще никто. Никогда. Кана и Катриона выполнили приказ. И их Рыцарю-капитану придется иметь дело с последствиями. - Миледи. Доброе утро. На сегодня запланирован прием амнистированных… солдат. Разведчики докладывают, что они в полутора часах отсюда. Вы выступите перед ними вместо меня? Осмысленность не сразу мелькнула в воспаленных, светло-серых глазах. Но Капитан моргнула, кивнула и вымучено-приветливо улыбнулась: - О, организуй мне туда еще Анкуса и Джелбуна, пожалуйста. И пусть ко мне позовут Нишку. У нас есть списки их имен и преступлений? - Мы исполнили ваш приказ в точности. - Отлично, отлично… Капитан завела руки за голову, ловко и быстро заплетая в косу растрепанные волосы, прежде чем приступить к изучению свитков. Аида Задобрить Нишку услужливо поднесённым травяным чаем не удалось. А ведь это был один из самых удачных сборов Аиды: с листьями клюквы, смородины и малины, с можжевельником и мелкими еловыми шишками. Мешочек с почти волшебным эффектом, который мгновенно утешал разногласия в их группе и использовался как последнее средство (в основном потому, что запасы подходили к концу, ведь дома, в кладовой которого все хранилось в ярморочных масштабах, больше не было). Нет, Нишка с удовольствием к чашке приложилась, но глядела на нее мрачно, и говорила непривычно низким голосом, который прорывался у нее только тогда, когда она вступала в борьбу со своей демонической половиной. Когда испытывала сильные эмоции, влекущие за собой голос крови, озлобленность и подспудное желание разбивать людям головы, чтобы не мешали. Как зуд, который вызывало присутствие Касавира, но другого толка. Сегодня этот голос крови был нужен Аиде - нужно было, чтобы Нишка расчехлила свою демоническую эмпатию, позволяющую почуять в человеке самое злое и гнилое, за что демону или дьяволу было бы просто ухватиться, потянуть, соблазнить, использовать к своей выгоде. Конечно, Аида понимала, почему Нишка всю свою жизнь училась блокировать это свое умение, и крайне редко им пользовалась, вынужденная практиковать противоестественный для своей природы самоконтроль: когда ты чувствуешь, или слышишь, или как она там это воспринимает? – вокруг себя только злобу, похоть, гнев, насилие у тебя вроде как нет передышки. Если ты не наслаждаешься этим сам по себе, то это сведет тебя с ума. А Нишка была не из тех, кто наслаждается чем-то подобным. Она решила, что она не из таких и придерживалась выбранного курса. И ей было плохо, когда возведенные стены, надетые маски, защитные барьеры срывали, открывая ее тому, что наполовину всегда будет ее искушением и жаждой. Не то чтобы Аиду забавляло это состояние компаньонки, и она специально ставила Нишку в такие ситуации, но раз уж поставила… с ней было проще дышать, когда она была вот такой: на одной волне с Аидой, пусть и против воли. Поэтому девушка благодушно не обращала внимания на Нишкино ворчание: - Ты хоть понимаешь, что фактически ты мне сказала, что вот, мол, тебе стог сена, в котором затерялось несколько кучек гоблинского говна, и не могла бы ты выгрести его мне голыми руками? Ты понимаешь, что я буду чувствовать не только этих говнюков, но… вообще всех говнюков побольше и поменьше? И Анкуса с его равнодушным мирком. И Джелбуна с его веселой, похотливой безысходностью. И Бишопа, если не дай боги мимо пройдет. Он неприятный на вкус, даже если я к нему привыкла. А про тебя уже вообще молчу. Аида только сочувственно развела руками: -И какая я «на вкус»? Нишка поглядела на нее карими глазами, на дне которых начала плескаться краснота. К концу дня они полностью изменят цвет и станут как вино. Взгляд тифлинга был максимально не впечатленным: - Болотистая. Как будто под гнилой ряской прячется не чистая вода, а только торф и старые трупы. Да и вместо воды кровь. А вместо трупов пытки. Аида рассмеялась: - Ох уж и ничего вкусного во мне! Мне очень жаль. Ну, если хочешь, можешь найти себе любого симпатичного, вкусного паренька, и я прикажу ему весь оставшийся день мазать тебя маслом с благовониями и делать массаж всего, чего велишь? Нишка криво улыбнулась с хитрецой: - На нашей деревне Бишоп первый симпатяга, ты же знаешь. Аида согласно и с энтузиазмом закивала: - Могу приказать и ему. Он, конечно, помечется между «не смей мне приказывать» и «приказ-то бабу мять был», но уверенна, что в итоге не откажется приложить свои руки к твоей спинке. - Чего не к попке? Руки-то у него то, что надо, чтобы мять. Сильные… - Загорелые… - С ловкими пальцами… - Как жамкнет!.. - ..? так пернешь? А-ха-ха! - А-ха-ха! – Аида покрутила ладонью, с восторженной улыбкой, которая не касалась глаз, подытожив: - Спасибо, что подкинула фантазию моим пальцам на ночь, но от темы не уходи. Я все равно прошу тебя, не оставляя права отказаться. Извини. У нас тут почти сотня мудаков, которые несколько лет света белого не видели из клеток. Ты мне нужна. У тебя есть полчаса. Если тебе нужно подготовиться, чтобы открыться, любая сволочь Крепости к твоим услугам. Даже я, даже Бишоп, если надо, я его подержу для тебя. Нишка только раздраженно выдохнула и встала из-за стола: - Вели кухарке сделать тазик «Офалиных пальчиков». В сливочном соусе! - И тортик «Сэр Нивалль»? Нишка поглядела на бессовестную, красивую улыбку Капитана и согласилась, чувствуя, как дергано и нервно от пробуждающейся злости хвост рассекает воздух: - И тортик. Джелбун В Крепости был небольшой помост во дворе, для зачитывания объявлений, развода дневальных и прочей бытовой радости. Но прибывших преступников для первого знакомства увели с глаз долой на задний двор. Мужчины покорно стояли шеренгами по десять человек, с любопытством оглядывая окружение и с опаской зыркая на надзирателей, к которым привыкли, которых слушались и которые согласились сопроводить новых «солдат» в Крепость, до передачи с рук на руки Капитану. Капитан же стояла чуть поодаль от Анкуса и Джелбуна опираясь локтями на бочонок. И, соответственно, отклячив упругий зад. Девчушки в молодости все сочные, что тощие, что крупные. Но уж когда девчушки еще и боевые, это Джелбуну было вдвойне приятно разглядывать. Его новая Босс, хоть по-стрелецки плечистая, относилась к разряду тощих девиц. Когда талия тоненькая, как у эльфы, ножки стройные и кажутся длинными и худенькими, даже при маленьком росте и натренированных мышцах, а груди почти не видно в те дни, когда Босс утягивает ее для боевого комфорта. Но она там есть, определенно. Наверное, совсем белоснежная, учитывая Аидину бледность. Совсем другое дело тифлингша. Сок и смак, и адский пламень. Все эти изгибы, тугая и полная в нужных местах плоть. Другой бы сказал, что очарование от острой демонической сексуальности пропадает, как только девчушка открывает рот, но не Джелбун. Он-то умел игнорировать легкие женские недостатки. Нишка могла хоть до смерти уболтаться, а Джелбун не услышал бы и слова, глядя стеклянными глазами и пребывая мысленно в горячей сексуальной фантазии. И все же. Несмотря на наличие Нишки для фантазий о демонице с хвостом, рогами и телом, созданным для греха, наличие Джой для фантазий с ангельской невинностью, наличие Свет Небес для фантазий о гневе господнем, наличие Кары для фантазий о горячих зубрилках в ненавистной библиотеке, наличие Элани для стандартных и скучных фантазий об эльфийках, и даже, и именно за это он попадет в ады, наличие Зджаэв для заковыристых фантазий с участием вуали, больше других Джелбун тяготел к обычным человеческим женщинам. Ух, как он любил свою фантазию о том, как Кана вбивает в него дисциплину. А уж Катриона у него была героиней целых двух любимых сюжетов. И все же… именно Босс участвовала в его фантазиях не наяву, когда он сознательно отрешался от мира, а по ночам. Она одна приходила туда, где раньше царствовало его прошлое безраздельно. Она одна приходила в Лускан, который жил в его голове и разнообразила собой отнюдь не связанную с сексом срань происходящего. И уж тогда он валял это юное, белоснежное тело и в плесени подземелий, и в пепле пожарищ, и по лужам крови. И именно это было теперь и наяву его ассоциацией с Аидой: как ее обнаженная задница хлюпает и ерзает в крови, натекшей из горла несчастного пиратика, когда она обхватывает и тянет на себя бедра Джелбуна. И как эти же ягодицы оставляют отпечаток кровавой задницы на столе, куда он ее сажает и трахает. Как остаются отпечатки кровавых ладоней на стене, куда она опирается. Отпечаток ее титек в теплом пепле того, что они сами же и подожгли. Покрытая черным пеплом белоснежная грудь. Перепачканные в иле и плесени локти и колени. В его голове она всегда грязная. Всегда влажная, грязная внутри и снаружи. Всегда со сводящей с ума улыбкой, которую хочется убрать с ее лица, заткнув хуем хотя бы. Но на самом деле – кулаком. Ладонью. Дать такую затрещину, чтобы губы в кровь, и расхныкалась и покорно встала раком. А ведь он даже не из тех извращенцев, которые любят кровавый трах или околачивать бабу перед койкой. Он очень простой извращенец, просто мысленно трахающий абсолютно любую женщину, которую видит перед собой. Это настолько часть его, что даже не всегда возбуждает. Но Босс… вызывала в нем худшее и худшее же связывала с собой и своим образом. И он не знал, почему. Он только знал, что когда она хрипло поприветствовала сброд перед собой, вырвав Джелбуна из задумчивости, ему пришлось смущенно поерзать, прикрывая ножнами кинжала полустояк. И смущенно же ерзать от того, какой презрительный и горящий взгляд бросила на него Нишка. Будто могла читать его мысли. У нее даже ноздри трепетали от горячего, возбужденного дыхания, будто она такой же стояк пыталась унять. Удивленно моргнув, Джелбун отметил торчащие соски под тканью туники, рубахи, сорочки и черт его знает, чего еще. Хвост нервно бил воздух, упруго и ритмично обвивая ее ноги на короткие мгновения. С одной и с другой стороны. Справа и слева. Крепкие, длинные ноги с горячими, тугими бедрами, которые сходились у еще более горячей и влажной… - Тьфу, блядь… - если бы не видел и не слышал собственными ушами, ни за что не поверил бы, что это утробное шипение издала именно Нишка, с ее-то обычно звонким голоском. Девушка спрыгнула на площадку к преступникам, принявшись расхаживать меж их рядов, изредка толкая в плечо то одного, то другого. Аида же вещала, лениво одаривая особо внимательным взглядом тех, до кого дотронулась Нишка: - Я приветствую вас, господа. И благодарю за службу родине. Не буду оскорблять вас сказками о том, как вам все на свете простят и вы смоете кровью свои грехи. Тем из вас, кто совершил мелкие преступления действительно светит амнистия после трех лет службы в моем гарнизоне. Остальные… у вас будет свобода передвижений в Крепости, свобода умереть в бою, а не с кандалами на ногах. Свобода пить и есть то, что выберете, убьете, купите или приготовите сами. Свобода попытаться сбежать с поля боя. Она улыбнулась своей широкой «мне-срать-на-богов-и-дьяволов» улыбкой, поманив к себе Анкуса. В этот момент один из заключенных развязно и очень ожидаемо решил проверить Капитаншу на крутость: - Боги! Это чего теперь? Бляди уже не только сосут, но им еще и крепости дают в управление? Девочка! Ты, бедняжка, небось устала уже от своего лордика, который тебя в войну сунул и управлять мужичьем заставил? Давай теперь я тебя буду ебать, а взамен разберусь тут со всем? Тебе и трудиться больше не придется. Он заржал, под одобрительные смешки нескольких других. Босс тоже звонко рассмеялась, погрозив ему невесть откуда возникшим ножом, как пальчиком: - Ебалка отвалится. - А ты проверь меня! Босс легко спрыгнула с помоста, направляясь к говоруну с легким покачиванием бедер. Как специально. А он протянул к ней руки с распростертыми объятьями, насколько позволяли кандалы, и причмокнул губами, приманивая мелкими воздушными поцелуйчиками. Недрогнувшее возмущением веселье Аиды насторожило остальных. Они с внимательным любопытством наблюдали, как она пролезла под цепи, в руки вонючего мужика, который немедленно сжал ее ягодицы. И тут же завизжал на секунду, как собака, которой дали пинка. И замер. Замерли его руки, замер звук на его губах. Все замерло, кроме шелеста одежды, хлюпанья и крови, струей пролившейся к их ногам. Аида деловито возилась с чем-то зажатым между их бедрами, а потом улыбнулась косо, подмигнув и послав такой же воздушный поцелуйчик в сантиметрах от застывшего лица с выпученными глазами, ножом разжала ему челюсти и засунула ему в рот его же свежеотрезанный член. Обведя взглядом лица с разной степенью мужского отвращения, одобрения, насмешки, сомнений, протеста, она миленько улыбнулась, отпихивая от себя тело: - Вообще я предпочитаю мужиков с причиндалами. Вы уж их берегите, парни. Некоторые натянуто рассмеялись. Некоторые, которых Джелбун подметил и запомнил, открыто сплюнули или возмущенно зароптали. И только один выглядел так, будто он и есть реальная проверка на крутость. Будто Аиде, повернувшейся спиной к сборищу, нужен телохранитель прямо сейчас. Джелбун приготовился на всякий случай, но не дернулся. Он-то на своей шкуре изучил все про крутость его Босса. К тому же ошивавшийся на крепостной стене вдалеке следопыт вдруг расчехлил и начал починять стрелу, да и лук лежал под рукой. То ли забавлялся втихаря, подслушивая, то ли тоже имел свой резон про это беленькое тельце. Аида опустила руки в бочку, споласкивая их и будто самой себе проворчав: - Сначала потрогала яйца, потом задумалась как давно их мыли. Блестяще! Нишка фыркнула, переступив через парализованного оскопленного, и толкнув в плечо еще одного преступника. Она рыкнула в сторону Аиды: - Это все. Кроме того, конечно. Она неопределенно мотнула головой себе за спину. На «того» самого, которого и Джелбун приметил. Аида, брезгливо продолжавшая обмывать руки и нож, кивнула, повысив голос: - Господа! Те, кого выбрала моя подружка, останутся тут. Вы будете моим отдельным отрядом. Остальные… Она резко развернулась, заслонившись одной ладонью и метнув нож другой. Подмеченный Джелбуном мужик рухнул с торчащей промеж глаз рукоятью, все еще бормоча слабенькое заклинание, на которое мог сподобиться в антимагических кандалах и роняя отравленный дротик, который собирался применить. Его магия разбилась о защитное кольцо Аиды. Не зря Босс носила их почти на каждом пальце. Насколько знал Джелбун, парализовала кастрата она тоже трофейным колечком Круга клинков, которое носила на руке не таясь. Босс встряхнула рукой, онемевшей от силы погашенной магии и уже без веселья рыкнула: - Не выебывайтесь. По баракам и ждать приказа. Иначе я вас пачками могу убивать, это у меня вместо вышивания у камина. Уж такая леди. Анкус! Всех выбранных Нишкой ко мне в кабинет. Они переглянулись так, будто у них был какой-то отдельный секрет. Босс повернулась, чтобы уйти, но притормозила, повернувшись к переглядывавшимся преступникам снова. Уже без улыбки оглядев каждого из них, пока шепотки не умолкли и взгляды не сосредоточились на ней, Аида зловеще тихо, но не менее зловеще четко озвучила: - Не воспринимайте дураками ни меня, ни тех, кто на меня работает. У нас есть дело. И нет времени на бунты, изнасилования, кражи, драки и борзоту. Вы будете приставлены к лучшим солдатам Крепости. Можете видеть в них надзирателей, но я советую просто слушаться, потому что они натренируют вас, научат не только резать глотки в подворотнях со спины, но и сражаться, будто вы не совсем трусы. Большая часть из вас все равно этого не оценит и каждый день своего пребывания здесь будет стараться сбежать. Ничего страшного, потому что даже от таких будет польза. Мясной щит, это тоже щит в свалке сражения. Но я уверена, что здесь есть парочка мозговитых парней, и говорю конкретно для таких. Закончились времена плохих и хороших, преступников и стражников, охотников и жертв. Тень сожрет каждого, и не подавится. Преступников в клетках, стражу на стенах, шлюх в борделях, младенцев в колыбелях. И даже сбежавших мудаков в их жалких тайных пещерках или куда там прячутся беглые преступники. Тени плевать, кто вы и кто я. Вы в опасности. Я в опасности. И Нашер тоже, и каждый вокруг. Здесь вам дадут возможность выжить. И предлагаю такой возможностью воспользоваться. Для начала. А уже после будем раздавать долги, сбегать, оставаться, амнистироваться и платить по счетам. И она ушла, не дожидаясь реакции. А Джелбун вздохнул, предчувствуя отсутствие эротических снов с ее участием на некоторое время. Надеясь на их отсутствие, если точнее… Аида Она устало развалилась в кресле, не в силах шевельнуться. Поразительно, насколько легко убить пятнадцать мужчин в стычке, и насколько трудно вот так – один на один. Да еще и по очереди. Каждый из них защищался изо всех сил, свеженький и отчаянно желающий жить. А Аида после каждого следующего была все запыханнее. Сначала она пыталась сохранить секретик, приглашая их в кабинет по одному и стараясь убивать так, чтобы не оставалось крови. Первому же она свернула шею, но мудак взял и обоссался. Поэтому следующий, учуяв ссанину, уже был настороже, хоть и не полностью. Но он был высоченным, и Аиде было несподручно дотягиваться до его шеи, поэтому она воткнула ему нож в сердце, но он оставил после себя несколько капель крови. С третьим было все просто, но он ее (мудила!) поцарапал. К восьмому она уже просто плюнула и встала за дверью, кромсая глотки сразу, как дверь закрывалась. Анкус, таскавший тела вниз в подземелье только неодобрительно оглядывался на брызги на стенах и полу. Теперь же девушка полулежа оглядывала комнату, бездумно потирая влажные от крови пальцы. Они становились все более липкими по мере высыхания. Даже моргать было липко. По телу разливалась все более крупная дрожь, изысканно смешанная с мелкими скручиваниями и спазмами мышц то тут, то там. Отходняк от выпитых махом зелий. Аида ненавидела это состояние, но не мнила себя настолько могучей, чтобы попытаться в одиночку убить столько людей без каких-либо усилений своих способностей. Скоро это же состояние ее вырубит, оставив беспомощной и слабой на несколько часов. Билли, которого она призвала где-то после одиннадцатого убиенного, вдруг пошевелился, направив на дверь клинок. Пустые, посеребренные магией глазницы тоже сосредоточились на двери, из-за которой не раздавалось ни звука. Аида хотела было открыть рот и прокомментировать, но ей было лень. Она просто сцепила пальцы на животе, устало прикрыв глаза. Дышала ровно и размеренно, уже почти провалившись в дрему, когда услышала рядом с собой тихий, сиплый голос (ну конечно) следопыта: - Труды праведные тебя доканают. - А ты и рад будешь. Не услышав немедленного подтверждения, она приоткрыла глаза, увидев, что Бишоп сидит перед ней на корточках, без выражения изучая ее лицо исподлобья. После мгновения тишины он все же приоткрыл рот, будто собирался что-то сказать, но оборвал себя на полуслове. А потом моргнул, отвел взгляд и как-то рассержено, все еще тихо, обвиняюще бросил: - Ты думаешь? Низ живота кольнуло томительным теплом. Непрошенной иллюзией привязанности и возможности поверить в то, что слышит. А она так устала сегодня, чтобы сопротивляться и напоминать себе, что она никто и ничто для всех, кроме себя самой. И для него тоже никто. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до его волос. Хотелось, вообще-то, усадить его самого на это кресло, взобраться на колени и просто уснуть у него на груди, но это настолько невозможно, что даже смешно уже от того, что такая фантазия вообще родилась. Ей хотелось прикосновения. Слов, с полунамеками на то, что ему не насрать, было недостаточно. Это вообще все, что у нее было от него, но сегодня – недостаточно. И эта тоска будет ей прибавочкой к усталости. Аида стекла в кресле еще немного, изо всех сил стараясь не надуть губы. Просто смотрела на следопыта, предлагая самому озвучить, зачем явился. Он немного закатил глаза, встал и извлек из кармана тряпицу, которой оттирал руки после всех видов охоты. Плеснув на нее воды из кувшина, он снова сел перед девушкой на корточки… взяв ее руку в свои и принявшись грубо, болезненно оттирать ей пальцы. - Я же предупреждал тебя. В такой же точно ситуации предупреждал. Еще немного и все догадаются, что ты не сладенькая конфетка и срешь не цветочками. Аида улыбнулась, закусив губу и борясь с собой. Переборола желание целовать его, вжимаясь в него так сильно, чтобы вся эта кровь осталась и на нем. Но не переборола порыва сжать его руку в ответ, заставив остановиться. Заставив их обоих замереть, со скрещенными пальцами. Так близко, как любовники, которыми они не были. Он не смотрел на нее какое-то время. А потом поднял лицо, с какой-то полунасмешкой… как будто знал, что она хочет его и знал, что она изо всех сил сопротивляется. Как будто бросал ей вызов и забавлялся. Как будто хотел сам (вот еще), чтобы она его поцеловала. Поэтому Аида закрылась последним щитом, который у нее оставался против следопыта. Нападение: - А все остальное отмоешь? Велишь принести ванну в мои покои, отнесешь меня туда на руках, непременно так, чтобы я обнимала тебя за шею, томно вздыхая в ухо. А потом ты меня всю разденешь, искупаешь, переберешь и расчешешь мне волосы, всячески потрешь, сам в ту же кровавую воду залезешь, а я буду млеть, и ты проверишь, сладенькая я или нет? Бишоп немедленно отвернулся, спрятав свою искреннюю кривую улыбку, которую видно только в глазах и натянул свои щиты (если они ему вообще были нужны): - Рад услужить, конечно, но ты уснешь еще до ванны. И все, что я потом потру превратится в изнасилование, а тогда ты и мне член отхватишь. Они оба гоготнули, расцепив руки. Влажная тряпица осталась у нее, но Бишоп, вместо того чтобы уйти, вдруг схватил ее за предплечья и резко рванул, поставив на ноги. Аида покачнулась и уткнулась носом ему в грудь, размышляя, не обхватить ли, и вправду, его шею руками. Трюк был в том, что их для этого надо поднять. Следопыт прервал размышления, с гадливостью отстранив ее и указав на дверь: - Ползи сама. Ать-ать. Аида заворчала, ссутулившись и вперевалочку зашагав к своим покоям: - Ну хоть под зад подтолкни ладошкой, девушке нужно чем-то вдохновляться же. Бишоп фыркнул позади: - Тогда ты кончишь и совсем расслабишься, а моя работа тебя в тонусе держать. Усталый смех, как выяснилось, тоже лечит. И раунд вничью, что тоже приятно. Кстати! Зачем приходил – так и не сказал. Ох уж эти хмурые мужчины с темным прошлым и их таинственностью. И кто после этого конфетка? Нишка Она сидела на постели в своей комнате, потирая виски пальцами. Привычный шум таверны мешал, но она не знала, куда еще пойти, чтобы укрыться. Здесь все эмоции хотя бы были понятными, простыми и примитивными. Пьяненькими. Но по телу все еще пробегали мурашки. Я убил. Я хочу. Я могу. Я убью. Разорву. Выебу. Подожгу. Всех, всех. Всех и каждого. …Как она визжала, когда я убивал ее. Хочу снова. Хочу и получу, здесь баб, как грязи... …Полурослики похожи на детей. Если прищуриться, как тогда, то можно представить, что убиваешь детей. Но тут, в этой Крепости их целая шайка, настоящих, да еще и беспризорных. А потом я доберусь до города, где их должно быть еще больше… - Я Нишка. Собственный голос был как из адов. Пришлось сделать над собой усилие и повысить тональность и уверенность: - Я – Нишка! Ниииш-ка! Она подняла над собой зеркальце в изящной раме на красивой ручке из витого серебра. Красивая вещица, одна из ворованных. В ответ глянули красные глаза демона. Девушка твердо произнесла, вглядываясь в рубиновые сполохи и ненавидя страх, который видела в отражении, где-то за демоническим садистским весельем: - Я Нишка. Я?.. Красные глаза смеялись над ней. Женщина в отражении была напугана. Потеряна. Не узнавала себя. Не узнавала. Себя. Нишка перестала дышать на мгновение, а потом… с силой хлопнула зеркальце об угол тумбы. Осколки мягко легли в ее ладонь, когда она отпустила серебряную ручку. Девушка свернулась клубочком на постели, обняв себя другой рукой и хвостом. Она смотрела в стену, заставляя себя не думать ни о чем. Даже о том, как ее зовут и кто она такая. Мысленно считала монеты в хранилище Лелдона. Ее победа, и она пересчитает ее всю. В осколке, оставшемся в ладони, отражались карие, покрасневшие и влажные от слез глаза, а красные всполохи вокруг радужки очень медленно угасали.