Песни: "Ma valse" (ZAZ), "Вьюга" (Фадеев и Лепс)
О чём мечтает человек, когда пьёт чай на кухне в четыре утра?
А Р С Е Н И Й
Он просыпается ни с того ни с сего, когда на часах 03:24 и в квартире оглушительно тихо. Неудивительно: Арсений опять поздно приехал (спасибо Серёже) и не успел лечь вовремя. А если Арсений не ложится раньше полуночи, нормального сна можно не ждать – только беспокойную дрёму урывками. На кухне темно и даже как-то сказочно. Электрический свет уличного фонаря отражается в пузатом графине с водой, помытой кастрюле на плите и чёрном квадрате духовки. Горящие красным цифры на микроволновке противно режут воспалённые глаза. Арс достаёт чашку, второй рукой машинально нажимая кнопку чайника. У того загорается мягкая синяя подсветка – недаром его хозяин два дня пропадал в магазинах, выискивая подходящий к интерьеру предмет. Консультант пытался втюхать чайник с Bluetooth, чтобы тот сообщал о закипании «любимыми мелодиями», но Арсений вовремя сдержался: слушать музыку по чайнику перебор даже для него. Под медленно нарастающий шум Арс подходит к окну и коленками прижимается к батарее. Тепло. Ещё не до конца пришедший в себя после короткого сонного забытья, залипает на снег, падающий в свете фонаря. Клочки мыслей бестолково роятся в полупустой голове и не являют собой ничего чёткого: в мозгах мутно. А значит, контролировать «думалку» не получится. Арсений, впрочем, и не пытается. Всё-таки хорошо, что у человека есть такое надёжное место, как мысли: никаким фанатам и никаким журналистам туда не пробраться, будь они хоть какие психологи. Арс об этом позаботился и стал самым скрытным человеком во вселенной – по крайней мере, многие так говорят. Годы тренировок и врождённая изобретательность дали свои плоды. Теперь Арсений может не только по-мастерски непредсказуемо шутить, выкидывать номера да искусно уходить от ответа, но и регулярно пропадать со всех радаров. «Где Арс? – Фоткаться пошёл, наверное». «Вы видели Арсения? – Скорее всего, на экскурсию какую-нибудь усвистал». «Арс во второй половине дня не может? – Да, у него то ли съёмка, то ли кастинг…» «Когда Арсу в Питер? – На неделе, кажется. – Нет, он вроде сегодня утром уехать собирался, у него дела какие-то». Жизненный опыт научил лишний раз не болтать – в первую очередь о личном, потому что чужая реакция может хлестнуть слишком больно и придётся зализывать раненую душу. «У вас есть жена?» Ну, семья у меня большая. «А дети?» Наверное, к 36-ти годам положено иметь парочку. «Вы влюблены?» Maybe yes, maybe no, maybe sex, I don’t know… Вот и расшифровывайте.«Если позволять себе шутить, люди не воспринимают тебя всерьёз. И эти самые люди не понимают, что есть многое, чего нельзя выдержать, если не шутить».
Позади щёлкает чайник. Арсений наливает кипяток в кружку, несколько раз на автомате дёргает пакетик и выбрасывает его. Без сахара, без «вкусняшек» – и возвращается к подоконнику. Небо сегодня облачно-розовое, снег валит уже несколько дней, и от него ночи чуть светлее. У Арса сонно-лирическое настроение; ему так тепло осознавать, что за окном промозглый ветер, а на кухне тихо и уютно, что остывшие гладкие от постели ладони держатся за горячий чай, а сам он порциями согревает тело изнутри; что, может быть, этой ночью всё же удастся заснуть… Арсений смотрит на снег, и тут ему приходит слово – «вьюга». Мысли немедленно принимают очертания; память услужливо роется в ментальном плейлисте и врубает песню Лепса. Где-то там, за окном Ходит зима, Сеет снег, белый снег Ночью и днём, И меня тишиной сводит с ума. И опять не уснуть в доме пустом. Тихо, саваном белым, Вьюга, дом мой укрой. Где-то ты засыпаешь, Где-то, но не со мной. Кто эта «ты»? И почему обязательно в женском роде? По негласным поповским правилам ночью о таком думать можно. Арсения неожиданно прошибает чувством одиночества. Тишина и отсутствие изменений вокруг почти оскорбляют – эдакое ощущение, когда тебя тыкают лицом в жестокую правду и становится плохо, а мир почему-то не переворачивается и небо не падает. Меланхолия методично затапливает мозг. «Не нужен, не нужен, не нужен. Никто не поймёт до конца. Арсений сегодня простужен. Он хочет к горячим сердцам», – спонтанные строчки рождаются в голове, обречённые на забвение через какие-нибудь полчаса (а ведь можно было бы использовать в импровизации «Это рэп»). Вслед за ними всколыхивается пласт виденных когда-либо кусков грустных мыслей великих и не очень людей.«Мне скулы от досады сводит: мне кажется который год, что там, где я, – там жизнь проходит, а там, где нет меня, – идёт». «Возвращаются все – кроме лучших друзей, кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все – кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, а себе – ещё меньше». «Мой костёр в тумане светит. Искры гаснут на лету… Ночью нас никто не встретит. Мы простимся на мосту».
Нет, Арсений сегодня прощался с Серёжей в подъезде. На мосту он прощался с Антоном – и то в прошлый понедельник, из бара шли. Оба пьяные и с очень спутанными мыслями. Шаст лопотал что-то глупое, неосознанно тесня Арса к проезжей части; тот хихикал, отпихивая его, и с опаской зыркал по сторонам.«Ваши губы пропахли дымом, ваши слова были приправлены перцем. Помните, что говорило мне ваше пьяное сердце?»
Фигня. Фанатская ересь. Мало ли что Антон там высказывал – Арсений и не помнит толком (точнее, умело выжигает из себя воспоминания). Им просто было по пути. «По дороге одной, но в разные стороны». Ха. Снова Лепс. В любом случае, после технички в пятницу они эту тему не подняли, так что Шаст тоже наверняка всё забыл. И слава богу. Кстати, на той самой техничке он так остервенело орал во время «Опоздания», что вся команда под стульями лежала от хохота. Арс, как всегда, ерунду какую-то сморозил – ещё и Димку этим сбил, вот и понеслось. У Антона глаза странные: такие простые, но зелёные, и с солнышком вокруг зрачка (можно же так сказать?). Брови смешные, на одной шрам. Арсений, кстати, не помнит, откуда он, хотя Шаст сто процентов рассказывал. А лицо такое выразительное… И улыбка самая счастливая из всех. Ребёнок-переросток, облачённый в безразмерные худи и болтающиеся на руках и шее побрякушки. Ещё и отросшая чёлка вьётся. Ей-богу, дитё с трёхдневной щетиной. Зато душа какая! Арсений искренне завидует: непосредственный, добрый, беззаботный, сам весь простой и нараспашку – человек-отгадка. Но если уходит в себя, то молчаливо и надолго. Кепку на глаза, капюшон на голову, наушники в уши – и не добудишься его в автобусе во время тура. Проспит всё на свете, если не растормошить; зато уж если вернётся из кокона, то щедро дарит себя людям. Чай остывает. В груди немножко ёкает. Дима как-то раз во время разговора вбросил: «Много у тебя в жизни людей, которые искренне говорили бы с тобой о тебе? Не на интервью, не в семье, а просто так?» Вопрос был риторический, Позов по своему обыкновению рассуждал о чём-то умном и вечном, но Арсения задело за живое. Ответ – «мало». Правдивый ответ – «один». Иногда Арсу казалось, что Шастуну просто нечего о себе рассказать: мол, всё пучком и ничего особенного, лучше скажи, как ты додумался до хэштэга #приквелшарлотки под фоткой с яблоком. Про всё расспросит и на увиливания от ответа не обидится, только посмеётся и в своей манере протянет «А-а-арс», морща нос в улыбке. Арсений так привык беседовать с людьми о них самих и всеми способами открещиваться от подробностей своей личной жизни, что с Шастом просто отдыхает от мира. Конечно, есть ещё Серёжа; но там поддержка идёт вкупе с колкостями и подстёбыванием, которые от него звучат органично, но не всегда к месту. А у Антона даже стёб добрый – улыбнётся, и тоску долой. Арсению кажется, что как-то многовато внимания Шастуну в его голове сегодня. Но делать всё равно нечего: глаза напряжённые и сна в них нет. Можно пошалить и взглянуть на ситуацию под названием «Артон» с точки зрения фанатов – чем чёрт не шутит. Сейчас ночь, время секретов, а чай в кружке ещё не закончился. Допустим, Арсу немного стыдно. Он так откровенно лип к Антону в первых сезонах «Импровизации» и разыгрывал человека с радужными наклонностями, упиваясь взрывной энергией их дуэта, что не заметил, как малость увлёкся. В целом, Шастун не протестовал, хотя поначалу впадал в ступор от выходок коллеги. Однако потом и сам начал потихоньку подыгрывать, а Арсений стал понимать, что они оба идут ва-банк: популярность их «химии» разрослась с бешеной скоростью. Горячо любимая передача, к которой импрокоманда шла столько лет, могла пострадать от такого риска. Скажут «гей-пропаганда» – и до свидания. Пришлось сбавить обороты. Только Антон вдруг перетянул инициативу на себя и сам начал ставить Попова в неловкие ситуации. Его будто совершенно не заботила репутация, имидж, чужие толки: Шасту было прикольно, вот он и не отказывал себе в удовольствии смущать Арса (который время от времени отвечал такими выкрутасами, что Стас судорожно хватался при монтаже за ножницы). Конечно, Арсений Антона любил. Арсений Антона любит. Но предпочитает не задумываться долго над природой этой любви. Так он решил это позиционировать: они просто любят, без всяких смыслов. Разумеется, дальше платонических отношений ничего никогда не заходило. И всё же Арсений знает, что снова и снова будет хотеть настучать себе по башке при просмотре очередного выпуска «Импровизации», потому что так пялиться просто нельзя. Обоих касается. Но ничего не поделаешь; как говорится, «в комнате, полной искусства, я бы по-прежнему смотрел на тебя». Правдивое клише. Все ведь знают, какой Арс эстет. А ещё он из Питера. А ещё он актёр. Вроде, все штампы перечислил. От окна тянет холодом. Ветер гудит в водосточной трубе. Чай стынет уже на самом дне. Арсений и дом на противоположной стороне улицы смотрят друг на друга, один – красными глазами, второй – двумя жёлтыми квадратами на втором и четвёртом этаже. Кому-то тоже не спится. Придётся завтра гримёрам снова истратить половину консилера на синяки Попова; хотя, если честно, он уже забыл, как выглядит без мешков под глазами. Интересно, а Шаст сейчас спит? Поз, Серёга? Паша? Ладно, конечно, он прежде всего думает об Антоне. Остальные для приличия. Шастун собирался на днях в Воронеж, так что, возможно, он уже там. Или ещё едет, свернувшись на вагонной полке или в кресле самолёта в три погибели. Арсу всегда было больно наблюдать это зрелище: особенно то, как Антон через боль разминает потом затёкшие конечности. Но ведь умудряется же заснуть, зараза. Чай допит. Арсений сразу же моет кружку и ставит на место: грязная кухня утром – самое отвратительное, что может быть. По дороге в спальню мысли потихоньку рассеваются и уже намурлыкивают французскую песню о страданиях, в какой-то момент сменившую Лепса, но звучащую как-то искреннее. Арс оценивает масштаб проблемы красных, но прекрасных (что греха таить) глаз в зеркале, после чего, наконец, устало погребает себя под одеялом. Завтра две фотосессии; плюс Матвиенко уедет возиться со своим домом, так что есть все шансы лечь пораньше и положить конец изнасилованию организма бессонницей. А может быть и так, что Арс опять окажется у окна в четыре утра. Но думать будет уже о другом – и послезавтра, и после послезавтра, и так далее. Дел куча. Тем не менее Шаст всегда будет где-то на подкорке сознания, как обычно терпеливый и проницательный. «Не денешься ты от меня никуда. Уйдёшь в себя, а там я». И Арсений с тревогой чувствует, что не денется. Ему страшно было бы с Антоном встречаться, но страшнее было бы его не встречать.А Н Т О Н
Протяжный громыхающий звук нагло влезает в безмятежный шастуновский сон и разметает его в клочки. Глаза получается разодрать с третьего раза: их печёт, будто засыпанные песком. Выбираться из тёплой постели не хочется вообще, но гул такой раздражающий, что Антон всё-таки выскальзывает из-под одеяла и с кружащейся спросонья головой шлёпает к окну. Под ногами путается разбуженный кот. По тротуару рядом с домом ползёт снегоуборочная машина. Блядская городская служба не нашла лучшего времени, чем полчетвёртого утра. Куда только Собянин смотрит… Шастун кидает взгляд на кровать: Ира мирно сопит, разметав волосы по подушке. Везёт. А за окном снег падает большими хлопьями с ватного неба. Поскольку машина явно не собирается покидать улицу, пока всё нахер не вылижет и не засыплет солью, Антон бредёт в соседнюю комнату к холодильнику. Свет слепит глаза; да и полки полупустые – через несколько часов собираться на самолёт в Воронеж, поэтому оставлять кучу продуктов в Москве ни к чему. Антон игнорирует Ирины йогурты, достаёт из нулевой камеры сыр и хлеб к нему из корзинки на столешнице. Мастеря бутерброд, Антон вслепую тыкает чайник, тот начинает тихо ворчать. Вовремя приходит осознание, что Ира, как бы, спит – приходится метнуться к двери и закрыть её, благо двухметровому телу для этого нужно всего два шага. Шастун плюхается за барную стойку и в ожидании залипает на игрушечный Хогвартс рядом с телеком. Блин, как же круто было в детстве ждать новых частей. Антон отождествлял себя с Роном, потому что по книжке тот тоже был высоким и… и был высоким. Ещё поесть и поострить любил. И в геройские страдания никогда не впадал, что маленький (да и взрослый) Антошка особенно ценил. Короче, любил Шастун истории про мальчиков в очках и их смешных друзей. Телефон забыт в спальне, но тащиться туда сил и желания нет. Рука подпирает небритую щёку, вторая лениво отбрасывает чёлку с глаз; те вперяются в зиму за окном. Вообще-то хочется курить, а на подоконнике всегда припрятаны сиги, поэтому Антон недолго думая встаёт, стягивает с дивана плед-накидку и топает к балкону. Отточенным жестом выуживает из пачки сигарету, открывает дверь и тут же получает по лицу холодным воздухом с присыпкой из снега. Приятного мало, зато отрезвляет. Антон чиркает спичкой из коробка с кухни (зажигалка в куртке, куртка в прихожей, а их владельцу всё ещё лень). Закурить получается лишь с четвёртого раза. Мыслей в голове ноль, ветер забирается в неё и гуляет по закоулкам. Шастун живёт в спальном районе, хоть и приличном: ему нормально, а вот Ира периодически капает на мозги по этому поводу. Извините – звезда звездой, но на квартиру в центре пока приходится только облизываться. Главное, между двумя городами мотаться не надо. Лилипутские самолётные кресла задолбали. На худой конец Антон бы и в пиджаке жил, чего уж там (господи, это ж надо такую древнюю Димину шутку вспомнить). Зато здесь есть тёмный двор, на который и выходит балкон, несколько фонарей над подъездами, гаражи и необъятное небо на высоте семнадцатого этажа. Антон чувствует себя немножко в Воронеже – то есть немножко дома. Дым медленно растворяется в морозном воздухе. Снегоуборщик всё ещё гудит, Шастун внутренне бесится. Улыбаться не хочется. И весь прошлый день не хотелось, потому что мечущаяся по дому Ира, занятая сбором вещей, отчего-то раздражала; Серёжа выкладывал сторис с катания на сноуборде, а Дима кидал в чат фотки с сыном, в то время как Антон опять торчал на съёмках. Любимчик Стаса, хули. Жаждал всю жизнь юморить, вот и юмори, мчись с передачи на передачу, как Воля. Только Паша опытный, а Шастун уставший. Хочется прийти на собственный концерт зрителем и смотреть, как другие шутят. Чтобы действительно рассмеяться. Чтобы от души. Чтобы не работа.«Однажды, Антон, тебе приснится страшный сон, где ты улыбаешься, но искренне».
Чтоб тебе вторую ногу сломать, дорогой TSOY. Больно, блять. Шастун не страдает и в драма-квин не играет, конечно, и большую часть времени ему правда весело, но иногда настроение просто пробивает дно. А продолжать быть комиком надо. Наверное, тут Антон во многом научился у Арса: скрывать эмоции он умеет хуже, чем мастер Попов, однако натянуть счастливую маску в нужный момент может. Но только не тогда, когда сам Арсений рядом. В такие минуты Антон слишком занят тем, что прожигает глазами дырки на чужом идеальном теле. Нет, так-то всё правда неплохо. Карьера идёт в гору, квартира в Москве есть, девушка есть, лучшие друзья, с которыми можно зависнуть, тоже есть – живи и радуйся. Антон исправно радовался до прошлого понедельника, когда завалился с парнями в бар и в итоге оказался с Арсом на улице вдвоём. Что тогда в голову ударило, хуй знает. Может, ветер, как сейчас. Шастун запахивает плед плотнее, стряхивает пепел в снег. С Арсом всегда так классно, интересно и весело, им невозможно не восхищаться, ведь, блять, кто ещё такой эрудированный и недооценённый? Он взрывает всем мозг своими закидонами, завораживает неординарностью и очаровывает неземными глазищами, которые Создатель точно оторвал у какого-нибудь, нафиг, эльфа и ему пересадил. Антон плох в сравнениях, да. Растекается лужицей, как только Попов начинает вещать, танцевать или приставать с фотками. И где этот шизик энергию берёт, непонятно. «Может, во мне?» – шепчет робкая мысль. Арсу ведь тоже нравится находиться с Антоном. Не перед камерами, правда, ведь нельзя же забывать грозного Стаса и руководство канала. По крайней мере, в прошлый понедельник им обоим было пипец как хорошо – пьяным, со сбитой настройкой «фильтр базара». – Арс, а я, кстати, на прошлом концерте понял, что ты в меня втюрился. – Чё? Как? – Ты прикасался не так, как обычно. – Не-е. Я прикасался к тебе, как всегда. Я тебя полюбил давно… А на прошлом концерте ты понял, что полюбил меня. Будь Антон гомофобом, отвесил бы себе сейчас затрещину. Но ни он, ни Попов не гомофобы, причём Арс – в первую очередь. Прошлое у них разное, и у Шастуна точно попроще. У Арсения есть основания бояться и осторожничать, у Антона – нет, он роковых ошибок в жизни не совершал. Фанфики штука взаправду занятная, как и ютубовские видосы, но Арсу совсем не обязательно знать, что Антон с ними знаком. А что? Иногда бывает действительно забавно. Сигарета кончается. Антон не уходит. Чайник точно давно вскипел, но напавшая тоска пригвождает к холодному балконному полу. Беззаконная ночь навевает образ полураздетого Попова, взволнованно говорящего: «Шаст, ты бы хоть куртку надел, замёрзнешь же». «Полураздетого», блять. Можно ещё добавить «обнимающего со спины, пока Антоша без футболки готовит завтрак». Дверь позади неожиданно открывается. – Тош, ты чего здесь? – Ира ёжится от холода, обнимая себя за локти и щурясь от ветра. – Я думала, подольше поспишь, до выхода три часа ещё. – Ебучий снегоуборщик разбудил, – Антон со вздохом поворачивается, улыбается и приглашающе раскрывает плед. Ира умилённо хмыкает, подходит на цыпочках и утыкается в грудь, даже близко не дотягиваясь до подбородка. Шастун укрывает их обоих и вдыхает сладковатый запах волос своей девушки, которые она непременно сейчас пойдёт намывать и займёт ванную как минимум на час. – У тебя там бутерброд на столе гниёт, – глухо сообщает Ира. Антон согласно мычит в ответ. Хочется чаю. Всё-таки хорошо, что Арс на последней техничке не стал вспоминать понедельник – наверное, алкоголь всё стёр. И слава богу. Кстати, в ту пятницу Антон сорвал себе голос: спасибо двум придуркам, которые безбожно, но страшно уморительно тупили. Попов потом дал ему аскорбинку для «здоровья», на что Дима только глаза закатил. И кто, блять, вообще носит с собой аскорбинки? Скоро на самолёт, следующая неделя забита съёмками, так что дел и хлопот будет куча – времени на мысли о смеющихся голубых глазах не останется. Где-то во дворе заводится машина. Похоже, водитель собирается курить в открытое окно, потому что вместо скрипа колёс до балкона долетают звуки орущего голосом Меладзе радио:…Но время не вернуть, а счастье слепо. Вижу два её осколка неба, И теряются слова… Синева-нева-нева-нева. Небеса мои обетованные, Что же вы молчите опять, высотою маня? Небеса мои обетованные, Нелегко пред вами стоять, так услышьте меня!..
Если заменить «её» на «его», получится Арсений. А если на место Меладзе поставить Шастуна, получится «Артон». Просто информация. Ира обнимает крепче. Антон закрывает глаза. – Шаст, – на мосту холодно, но подсветка красивая. – Ну ответь уже чё-нибудь. Ты почему замолчал? Мимо проносится машина. – Потому что ты, наверное, прав.