"No roots" (Alice Merton), "Nicotine" (Panic! At The Disco)
Пустые кресла зрительного зала. Жёлто-синие пятна софитов на занавеске за столами звуковиков. Камеры. Снующие туда-сюда люди с рациями. Окрики. Пашина тумба, сейчас немая. Сзади слепой проекционный экран. Паркет, отстающий от пола в одном углу. Родной пуфик, крайний справа. Сцена. Арсений знает эту студию вдоль и поперёк, но каждый раз не может заставить себя уйти сразу. Сегодня был последний съёмочный день: до выхода пула в эфир ждать совсем недолго. Неимоверно хочется спать, но вместе с усталостью тело сводит ощущением безграничного счастья. Арсению ещё минимум неделю смаковать в минуты тишины самые запомнившиеся моменты, но всё же… Сейчас внутри так пусто. Его телевизионная жизнь кипит и не остановится завтра, но «Импровизация» – это другое. Приезжать из любимого Питера в Москву, нарядную по поводу и без. Заходить через зелёную дверь не просто в один из громадных павильонов Главкино, а в конкретную декорацию с заставляющей трепетать надписью над пуфиками. Ловить со зрителями одну волну, чудить и метко шутить, купаться в аплодисментах, сопровождаемых музыкальной отбивкой. Уползать по вечерам без сил, чтобы через день вернуться и повторить всё сначала. Эта передача – такое же детище Арса, как и остальных парней, команды; поэтому здесь он дома. — Арсений, ты чего тут сидишь? — слышится сзади голос Оксаны. В руке у неё трещит рация. — Сижу, — вторит Арсений, не отвечая (на деле у него просто нет сил подняться). — Ясно всё с тобой. Шёл бы домой, посмотри, какой уставший. Вызвать тебе такси? Или с Серёжей поедешь? — Окси, солнышко, спасибо, что ты есть, — благодарно смотрит на неё Арс (от всей души, честно), — но я с Серёгой, наверное. Он там закончил? — Копается, как всегда. Сходи в гримёрку, проверь. Антон с Димой уже всё. — Хорошо. Дашь мне минутку? Оксана оглядывает его, потом сцену, понимающе улыбается. Кто-то зовёт её, и девушка уходит за декорацию в недра павильона. Арсению вдруг делается невыносимо грустно. Почему всегда так? Вечный круг: предвкушение, технички, игры на сплочение, настройки, саунд-чеки, дразнящие сторис, бешеная энергия и рвение играть, съёмки, зрители, щенячий восторг и готовность повторять это снова и снова, посиделки с парнями между моторами… А потом бац – и всё заканчивается. Опустошительное ощущение. И ты сидишь на пуфике во время демонтажа, выжатый, словно губка. — О, Серёга прав оказался, — раздаётся из-за кулисы. — Чё, снова созерцаешь родные пенаты? Арсений оборачивается, чтобы встретиться взглядом с Димой. Тот ещё без верхней одежды, а вот выходящий следом Антон уже готов: стоит в куртке и с натянутым на кепку по самые глаза капюшоном, на одном плече рюкзак. Арсений улыбается – чистый рефлекс, потому что смотреть на Шастуна без улыбки как-то странно. А вот у самого Антона лицо почему-то серьёзнеет. — Арс, всё нормально? — неуверенно спрашивает он. — Ты прям… Ну, очень видно, что уставший. Что тут сказать? Усмехнуться, разве что. Три мотора и смытый грим на время снимают с Арсения проклятие вечной молодости. Не мальчик уже, что поделать. По ночам немножко оборотень, если хотите. — Я в порядке, — сильно пугать друзей, всё-таки, не хочется. — Утром как огурчик буду. Вы уже уходите? — Вообще мы тут думали в бар завалиться, — Позов обменивается взглядом с Антоном. — Типа в честь окончания съёмок. Серёга сказал, что он за любой движ. — Наш главный тусер, — с усмешкой вставляет Антон. — Стас тоже за. Короче, ты как, присоединишься? Арсений быстро прокручивает в голове завтрашние планы и выдаёт: — Да, супер, конечно! — и не важно, что это будет стоить ему утренней головной боли и ноющих конечностей. Но оба друга об этом явно догадываются. — Точно? — с сомнением переспрашивает Антон. — Не, я, конечно, за то, чтобы ты поехал, но… Блин, Арс, тебе реально нужно больше отдыхать. Арсений глубоко вздыхает и нежно на него смотрит. Шаст уже не тушуется от этого, как раньше: спокойно выдерживает взгляд и даже не пытается скрыть выражение заботы в своём. Они как-то научились считывать состояние друг друга, это хорошо помогает им в импровизациях; хотя в жизни почему-то именно Антон выглядит более закрытым, «сам себе на уме», в то время как по традиции эта роль вроде бы принадлежит Арсению. — Точно, точно. Поехали.***
В клубе громко, на танцполе шумно, а в углу, где находится столик, темно и сонно. Дима с Серёжей о чём-то болтают за стаканами безалкогольного, потому что оба за рулём. Оксана мирно посапывает, сложив руки на груди и откинув голову на спинку дивана. Журавль с Зинченко нагло доедают закуски с тарелки Дрона, вызвавшегося сходить за напитками. Антон сам уже еле сидит: хочется спать. Басы из музыкальных колонок долбят по голове и вводят этим в транс, отчего Шастун время от времени забывает, что на плече у него голова Иры, присоединившейся к компании час назад. Впрочем, та внимания сейчас и не требует – переговаривается с Катей Позовой. А Антон, даже если бы и хотел, не смог бы уделить девушке время, потому что в эту самую минуту зачарованно пялится на скопище людей в центре зала. Точнее, на одного-единственного танцора в нём – Арса. Вот честно, если про большую часть толпы можно сказать, что те тупо колбасятся, то Арсений по-настоящему танцует. Откуда в нём эта грация, пластичность, подвижность и слух, сказать сложно – то ли не зря ходил в театральный вуз, то ли от природы такой офигенный. Во всяком случае видно, что Арс отрывается по полной, растворяется в музыке и в себе, никого кругом не видит и ничего не стесняется. Антон тут может только позавидовать: слишком мало за жизнь ему удавалось себя отпустить и поплясать от души. Кстати, хорошее замечание: если Арсу подходит слово «танцует», то вот Антону определённо «пляшет». Пошла родимая, как говорится, я за себя не отвечаю. Антон не один такой, между прочим. Многие посетители поблизости время от времени заглядываются на Попова. Одна девушка минут десять назад даже посягнула на его личное пространство, пристроившись спереди, на что Арсений отреагировал с вежливым энтузиазмом: принялся с умеренным пылом извиваться за её спиной и нашёптывать что-то на ухо. Правда, долго это не продлилось – Арс вскоре отсоединился и протанцевал в сторону с очаровательной улыбкой а-ля «хорошего понемножку». Шастун, кстати, был с ним полностью солидарен. Теперь Арсений отжигает недалеко от столиков, ребятам его хорошо видно. Антон в который раз делает в голове пометку, что зависает – разве что слюни не пускает. Что это вообще такое? Собственная девушка сидит под боком, корпорат, считай, в разгаре, а он наблюдает исключительно за коллегой по работе. Чертовски красивым коллегой, будь он проклят (или уже). Антон выпил много пива. Как бы не понесло, куда не надо. «Бум, бум» – из колонок по башке. Мигающий разными цветами свет лижет пол и танцующее тело Арсения. Антон плывёт по течению, поднося к губам очередной стакан; и в какой-то момент встречается глазами с Арсом. Тот мигом возвращается из своего космоса в реальность и берёт курс на их столик, не прекращая двигаться под музыку. Шастун беспомощно улыбается – потому что, кажется, попался. — Что сидим, молодёжь? Почему я опять один за всех отдуваюсь? — Потому что у тебя шило в жопе, — отзывается Поз, на что Серёжа салютует стаканом. — А у тебя борода седеет, — парирует Арсений, по-прежнему пританцовывая. — Шаст, ну хоть ты не куксись. Пойдём! — Да ну тебя, я устал. — Пойдём-пойдём, а то состаришься раньше времени, как они. Ирина, я украду его ненадолго? Увлечённая другой беседой Ира отстранённо смотрит на него, кивает на автомате и поднимает голову с плеча Антона. Выбора не остаётся. Диван кожаный, мягкий и низкий – подняться с него не так-то просто. Антон всё ещё не хочет. У него в голове бушует пиво, грозя вот-вот отобрать контроль. А рука Арсения уже дёргает на себя, без труда поднимая двухметровую тушу с дивана. Антон вяло упирается, но всё-таки позволяет втащить себя в калейдоскопическое месиво света. «Пустите меня на танцпол – пьяным подвигаться», — рандомно восстаёт в мозгу ассоциация. Почему-то не в оригинале, а голосом Рустама из ЧБД. Ну и похуй. Подвигаемся. Арсений вовсю гарцует рядом, его ноги ни на секунду не касаются пола одновременно. Арс лёгкий, энергичный, не знающий усталости; кривляется себе, не думает – отдаётся ритму. Световые вспышки выхватывают туманно-голубые, немного пьяные глаза. Растрёпанная чёлка мешается, подстричь бы её… Или нет, не надо. Красиво. Арс – красивый в своей свободе. Охуенно красивый. Антону похуй. Он машет руками, подпрыгивает, орёт какие-то знакомые слова из играющей песни. Браслеты бряцают на запястьях – как бы кольца не потерять. В один момент Арсений приближается, Антон чувствует шлейф парфюма, жар тела, прущую энергетику: она сносит волной, и Шастун теряет последние крохи сознания. Он двигает, чем придётся, что ощущается сейчас правильнее всего. Дыхание сбитое, в ушах стучат басы. Арс близко. Арса много. В носу – его запах, на коже – его вибрации, перед глазами – он весь, вытанцовывающий свою харизму на максимум. Она Антона не растворяет, а дополняет, сливается с его собственной, образуя какой-то неимоверный поток энергии, в котором они оба на своём месте. Песня заканчивается, начинается новая. Всего несколько битов – и Арсений весь вскидывается, взвинчивается, с восторгом поддерживает их. «No roots», ну конечно. Шаст улыбается. Это песня Арса. Антон прекращает бешено прыгать, сводит движения к минимуму и просто любуется. Даже подхватывает «I’ve got no boobs» в угоду Арсению, на что тот лыбится так счастливо, будто Шастун «я тебя люблю» сказал. А он мог бы, вообще-то. Мог бы?.. Антон успевает перехватить мысль, пока она не добралась до рта. Это уже перебор. В груди что-то бьётся, барахтается, никак не обретя форму. Непонятно откуда берётся растерянность. Так вот оно, значит, как… И – неожиданно – Антону хочется этой мысли улыбнуться. Вот так, здесь, в этой мешанине звуков и лиц, среди потных тел и алкоголя. Арсений танцует, а Антон, с шумом в голове и хаосом внутри, останавливается, замирает. «Кажется, колется там, где сердце», — инфантильно и ванильно. Но. По-другому не описать сейчас ощущение. Просто что-то скребётся, просит выхода, обличья, а не размазанного по душе «может быть». Арсений замечает, только когда песня заканчивается. Делает передых, зачёсывает рукой волосы назад – и видит. У Антона улыбка другая. Не широченная, как всегда, не рабочая, как на шоу, а неосознанная, трогательно-нежная. Та, которую Арсений ловит на себе на интервью, когда увлекается. Та, что появляется, когда Антон не успевает отвести взгляд и принимает это, не видя смысла прятать. Арсений улыбается в ответ. Антон пьяный сейчас. Вспомнит ли утром? Вспомнит ли это осознание, такое тихое и нетрудное, стоило только себе разрешить? Приятное, щекочущее рёбра изнутри. Интуитивно правильное. Приходящее, лишь когда разум обездвижен, отброшен подальше до протрезвления. Арсений сам такое испытывал. Намного раньше, правда. Антон улавливает его кивок на выход. В клубе резко становится душно. Арсений понимает, что хочет тишины. Антон понимает, что хочет воздуха.Выдыхай мою душу наружу, ей тесно, В твоих лёгких так мало места…
Они протискиваются в коридор и дальше, к двери на улицу. Снаружи холодно. Алкогольные пары выветриваются, стоит только впустить холод в тело. Антон смотрит на Арсения. Его прошибает жаждой коснуться. Но позволит ли? Всегда, всюду эти мимолётные касания остаются призрачными, скользящими, уходящими и от этого вдвойне особенными. Важными. Антон придумывает покурить. Арсений не уворачивается от дыма, продолжает смотреть. Ищет что-то. Антон даёт себя изучать, потому что сам давно запутался и заврался. Чего он хочет на самом деле? Че-го? У него в жизни всё так, как он желает? Или так, как надо? Импровизация, бесспорно, желанна. Работа – желанна. Ира иногда желанна. Антону нравится быть с ней. Ира красивая. С ней прикольно. Физически точно, духовно… Тоже? Или нет? Слишком очевидно: для влюблённых они чересчур редко проводят время вместе, хоть и живут в одной квартире. Антон по жизни бредёт. Выхватывает моменты, смакует их, наслаждаясь, и вежливо радуется тому, что есть. Счастлив? Тупиковый вопрос. Арсений читает его. Чувствует, что «музей открыт» – смотри мне в душу, скажи, что делать. Арсений смотрит. Арсений любит взглядом. Он так хорошо научился это делать за столько лет, что приспособился довольствоваться малым. Только зачем-то запер себя на замок, как бы чего не вышло. Фанаты, креативный продюсер, репутация, общество – стальные прутья, из которых Арс выстроил стены собственной клетки. Истину – только себе, для себя, в себе. Наружу лишь намёки, подсказки, робкие шажки. Но когда Антон улыбается, замок срывает к чертям. Докуренная сигарета летит в мусорку. Ноги несут обоих за угол, в какую-то подворотню. Темно и сыро; но тела горячие, магнитящиеся друг к другу. Пальцы – в чужие волосы, глаза – в глаза, широко раскрытые, растревоженные. Дымное дыхание стелется по губам, тянет, сближает: сил сопротивляться ничтожно мало. — Я, если что, вроде протрезвел, — сообщает Антон, робко тычась носом в щёку напротив, силясь прижаться ближе. Арсений ломается. Получается, Антону важно… Арсу тоже, до хруста в груди, до взрыва в мозге, до дурацких слёз – важно. Ночь скрывает воровской поцелуй, который просто коллегам дарить не положено.***
В клубе всё остаётся по-прежнему, когда они возвращаются. Разве что людей стало поменьше. На немой вопрос Стаса Антон бросает, что ходили покурить. Дима скептически хмыкает. Серёжа качает головой. Остальным – до лампочки. Ира скоро говорит, что уходит; Антон отвечает, что посидит ещё чуть-чуть. Он пьёт – пьёт много, и Арсений от него не отстаёт, потому что глаза и улыбки светят слишком ярко. Из бара вываливаются пьяные, хохочущие. Облака изо рта от холода, реки из глаз от смеха. О чём-то говорят. Потом неосторожная фраза Антона. Задумчивость Арсения. Они всегда прощаются на мосту, и вокруг – ни души. «Мост мыслится обычно как некая импровизация ещё неизвестного, не гарантированного пути. Мост строится как бы на глазах путника, в самый актуальный момент путешествия и на самом опасном месте, где путь прерван, где угроза со стороны злых сил наиболее очевидна, подобно перекрестку, развилке дорог. Наведение моста открывает путь из старого пространства и времени к новому, из одного цикла в другой, как бы из одной жизни в другую, новую». Может, пора менять?