Ушёл в себя, а там ты

Слэш
R
Завершён
805
Размер:
25 страниц, 4 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
805 Нравится 93 Отзывы 204 В сборник Скачать

Мы счастливые люди

Настройки текста
Примечания:

Песни: "Навсегда" (ALEKSEEV), "Возьми сердце моё" (Канги), "Венера-Юпитер" (Ваня Дмитренко)

У питерского неба есть один особенный цвет. Это солнечный оттенок серого. Ты вроде бы смотришь на непроглядную пелену облаков, но знаешь, что сразу за ними есть солнце. Оно не слепит. Рыхлое золотое пятно растекается над головой, заливая всё светом, который почему-то оказывается приятнее любого другого. От него в груди становится просто, светло, спокойно, мысли превращаются в вату; ты идёшь по улице, улыбаясь и засыпая на ходу. — Здарова! Крепкое рукопожатие, «братанские» объятия, и Арсений стоит перед только что сошедшим с поезда коллегой с широченной улыбкой на лице. — Ну что, действуем по плану? Сначала ко мне, закинуть твой рюкзак, потом в город? — Абсолютно так. В лобовом стекле отражается мутно-золотистое небо, рекламное табло и надпись «ГОРОД-ГЕРОЙ ЛЕНИНГРАД». Шастун плюхается на переднее сиденье, кидая рюкзак в ноги. «Надо же, в честь твоего приезда даже погода разгулялась», — улыбается Арсений, заводя машину. Антон хмыкает и жмёт на кнопки радио, меняя «Монте-Карло» на «Европу Плюс». Узкие тротуары, рельефные фасады, гранитные набережные проплывают за окном. Шаста клонит в сон. Из динамиков бормочет «Ты Венера, я Юпитер»: Арсений невзначай тянется переключить волну, но Антон шлёпает его по руке. В итоге оба начинают подпевать во всё горло и ржать, пытаясь развеять нагрянувшее смущение. Под конец поездки Шастун всё-таки вырубается: утренние пробки выматывают. Арсений отстранённо улыбается, глядя на него, но не торопится будить, хотя двигатель уже выключен. — Шаст, приехали. В ответ сонный, потерянный взгляд. — Бля, утренний Сапсан – зло… — Скорее последствие спонтанного решения, которое ты принял вчера вечером. Вылезай давай. Антон устраивает потягушки и упирается в потолок, отчего кепка съезжает ему на глаза; Арс щиплет его за щёку и, пока Шастун не принялся мстить, ретируется из машины. Зайдя в квартиру, Антон первым делом устремляется к дивану в гостиной и с блаженным стоном растягивается на нём во весь рост. Всё-таки, метр девяносто семь – так себе радость, когда четыре часа ютишься в кресле поезда, а потом ещё час в автомобиле. Ленивая болтовня, чай с дороги, дрёма на сорок минут, десятиминутная прокрастинация в Инстаграм. В результате, к полудню Антон оказывается на улице, повторно заправленный сэндвичем с кофе и готовый покорять северную столицу бок о бок с её человеческим воплощением. — И куда мы? — Вперёд! Арс, как всегда, загадочный. По Петербургу гуляет весна. Шарит ветром по переулкам, гоняет пыль по асфальту, закидывает кусочки сухого гравия прохожим в обувь в садах и скверах. Носится сырым запахом Невы по воздуху, лезет солнцем в бледные лица; бежит ручейками моющих средств по краям дороги после утренней помывки улиц. Плещется бликами в серебристой от цвета неба воде, уровень которой поднялся после схождения льда. Антон и Арсений идут дворами-колодцами, потому что 1) конспирация 2) Арсу так хочется. Он болтает что-то про историю зданий, а Шастун борется с желанием стащить с него дурацкие оранжевые очки, которые привлекают много внимания: уже несколько человек из-за этого их узнали, хоть сфоткаться и не попросили. Сам же Антон парится в чёрной маске до самых глаз, спасибо аллергии на пыльцу. Они выходят на Невский. Антон заявляет, что хочет борща. Арсений ропщет на его прожорливость, но всё же ведёт в ресторан, выискивает самый укромный столик (одно дело ходить в публичные места в одиночку, другое – известной провокационной компанией). Шастун уплетает свой суп с завидным аппетитом, пока Арсений неспешно цедит вторую чашку кофе за день. Под конец обслуживающая их официантка застенчиво просит фотку, но в итоге довольствуется обычными автографами на салфетке; а ещё парой комплиментов и щедрыми чаевыми в качестве компенсации за несбывшееся фото. На выходе Антон посылает девушке извиняющийся взгляд: что поделать, паранойю никто не отменял. — Ну чё, куда теперь? — сытый и довольный Шаст котом щурится на выглянувшем солнышке и воровато косится на очки Арсения, выжидая удобный момент их скоммуниздить. — Пойдём к Казанскому собору, ты обещал меня пофоткать. Оба отлично знают, что Антон ничего такого не обещал и Арсений просто хитрит, но плана не меняют: следующие пятнадцать минут первый бродит за вторым среди колонн и снимает его со всех ракурсов. — Арс, кстати, у тебя ведь уже была фотосессия с Казанским… — Ну и что? Бесспорность этого аргумента приходится признать. — Слушай, давай уйдём куда-нибудь в улицы потише? Я всё равно Невский тыщу раз видел, да и людей тут сейчас дофига. — Как скажешь. Они направляются по каналу Грибоедова к Спасу-на-Крови, огибая столпотворение вокруг уличных музыкантов. «Перемен!», конечно, песня-классика, но перемены в репертуаре тоже пора бы произвести. Шастун зависает возле художника, рисующего баллончиками космические картины, и гипнотизируется минут десять, каланчой возвышаясь над остальными зеваками. Арсений тоже недолго любуется, но потом утаскивает Антона восвояси: «Сейчас краски надышишься и скупишь всё, по себе знаю». Они благоразумно обходят зебру с конём, дабы избежать нежелательных фотографий, приставаний и траты лишней тысячи рублей. Впрочем, те в обеденное время и сами не особо активны: сонный парень в костюме коня, например, отходит в сторонку покурить. Это между делом напоминает Антону о собственной вредной привычке, и уже через минуту он начинает попыхивать сигаретой в противоположную от Арса сторону. — Как думаешь, я мог бы работать Петром I где-нибудь на Дворцовой? — задумчиво спрашивает Антон, наблюдая, как зебра пытается соблазнить комплиментами двух молодых девушек. — По росту подходишь. Но вот лицо не очень императорское, уж прости, — Арсений замечает, что солнце бьёт Антону прямо в глаза, и нахлобучивает на него свои очки. — Ладно, ладно, не собираюсь я отнимать у тебя работу, — хмыкает Шастун, одновременно кивая в знак благодарности. — Это поприще исключительно для профессиональных актёров. Небось, подрабатываешь, пока в Питере сидишь? — Да постоянно! Только Екатериной II, так меня меньше узнают. — Ну тогда точно могу составить компанию! Какие там ещё роли есть? О, у Петра же фаворит какой-то был, нет? Что-то там маленькое… — Меншиков. — Во-во. По-моему, огонь идея. А то царицы, царицы… — А ты слово «фаворит» в каком контексте подразумеваешь? — косится на Антона Арсений. — Ну Арс, ну в том самом, конечно, — хохочет Шастун. — Думаешь, даже если мы попытаемся играть двух закадычных товарищей, люди поверят в эту святую дружбу? — Вот и во времена Петра так говорили, — морщится Арсений, разглядывая ограду Михайловского сада. — Приписывали им гомосексуальные отношения. Почему людям так нравится верить в тёмные секреты… — Ну откуда тебе знать, что у них там было на деле? — возражает Антон. — Может, и спали иногда. Если подумать, в военных походах женщин маловато бывает, а секса хочется. У тебя верный друг под боком, которого ты вроде как обожаешь, почему бы этим не воспользоваться? — Ты об этом как-то грязно говоришь, — кривится Арсений. — Может, если и допускать возможность этих отношений, там всё куда благовиднее было. Почему надо обязательно спать? Давай возьмём Петра: раннее воцарение, слабоумный брат, давление бояр; на его глазах стрельцы половину двора перерезали, так что там очевидная детская травма и куча психологических проблем. Из истории известно, что Пётр был нестабильный и вспыльчивый. А тут появляется энергичный, остроумный пацан, отличный друг, который, наверное, хорошо умел слушать. Он проявил эмпатию – конечно, человек потянется к нему, между ними образуется связь. Он будет с ним во всех походах, будет поддерживать, помогать и оставаться отдушиной, которой смог стать для Петра в юности. И тот будет ему прощать все грехи: Меншиков, если помнишь, тот ещё повеса был. А если у них и случится какой-то интим, то это ещё больше укрепит эмоциональную связь, произойдёт выход на новый уровень доверия… Ну, и отношений, понятное дело. Короче, всё не так однозначно. Тут речь про близость душ, а не про секс. — Возможно. Но иногда это действительно просто секс, Арс. — Но я-то имею в виду отношения между людьми, которые давно друг друга знают, у которых уже установился определённый тип взаимодействия. Это априори не может быть просто секс. После него грань дружбы стирается. Любовью это не назовёшь, потому что либо не разрешишь себе, либо тут уже такой уровень связи… ну, когда ты настолько на одной волне с человеком, что вам для взаимной «подзарядки» и рядом не всегда надо быть, достаточно просто время от времени видеться, переписываться, созваниваться. Зато, когда оказываешься с человеком вместе, между вами искрит такая энергия, что можно небольшой город электричеством обеспечить. Понимаешь? — Мы всё ещё про Петра I и Меншикова говорим? Заткнутый одной этой фразой Арсений тушуется. Антон всё понимает, тихонько улыбаясь, и решает всё же дать ему отыграться: — Тебе бы фанфики про этих… как их… соулмейтов писать. — Ты вот хихикаешь, а я про серьёзные вещи говорю, — тут же атакует Арсений. — Я, конечно, старый и душный, но кое-что на самом деле имеет для меня значение. — Арс, ну ты же знаешь, я ужасен в глубоких разговорах, — виновато смотрит на него Антон. — Разумеется, ты прав. Во всём, что сказал. Я ведь за юмором скрываю свою глупость, это моё единственное спасение от позора. Арсений не согласен, но по его виду заметно, что он рад реваншу. А Антон просто рад, что Арс рад. — Курение убивает, — невзначай добавляет он, как бы оправдываясь. Триггер срабатывает. У Арсения на то, чтобы вспомнить известный момент из их передачи, уходит всего мгновение: он ведь ничего не забывает. От извозчика из Древней Руси со своим «он его сейчас реально склеит» до «вдовьих плетей», которые Шаст припоминал ему ещё долго. А это «курение убивает» отметилось особенно: умилённо-обезоруженным взглядом Антона красноречивее любых слов. До мурашек красноречивее. — Вот ты одной фразой и подтвердил все мои слова. Шастун довольно лыбится. Они бредут по Марсову полю, лениво переговариваясь и вглядываясь в небо с голубыми просветами. На Троицком мосту посреди Невы веет сыростью и отрезвляющей свежестью, которую Антон вдыхает полной грудью, чувствуя себя непривычно маленьким в сравнении с величественными городскими просторами с обеих сторон. Шпиль Петропавловского собора горит в проблесках солнца, упираясь ангелом в облака. — А-а-арс, я не хочу экскурсию по крепости, — капризничает Антон, когда Арсений тянет его на мост, ведущий к главным воротам. — Там людей, наверное, много, да и делать нечего. — Никого там сейчас нет, будний день же, — возражает Арс. — И ты всегда видел только то, что видят все. А я тебя сейчас проведу в такие укромные местечки, которые большинство туристов даже не замечает. — А там чё делать? — недовольно интересуется Антон, но Арсений его уже не слушает, начиная болтать про историю Заячьего острова. Шастуну приходится покориться и выслушать лекцию про «год 1703, здесь будет город положён». Арс вещает так увлечённо, что скука понемногу улетучивается, и в какой-то момент Антон просто залипает на него: искры в голубых глазах, указывающие туда-сюда руки, неистовая любовь к Петербургу и бесконечные вставки а-ля «а вон там наверху стояла мать Анастасии во время казни, помнишь, в “Гардемаринах”, когда палач ей крест передавал?». И скачет, и прыгает, и обсуждает вслух идеи для фоток с памятниками; и, в общем-то, довольно скоро выходит из образа гида. Шастун делает максимально благодарный вид, когда Арсений с надеждой смотрит на него в ожидании хоть какого-то интереса к своей импровизированной экскурсии. «Круто, очень круто и красиво», — улыбается Антон, радуясь чужому просиявшему выражению лица. Они выходят на площадь перед главным собором, и Шастун уже морально готовится к вторжению внутрь, глазению на гробницы и строгому соблюдению тишины (даже снимает очки и прячет в карман, потому что за Арсом не угнаться), но Арсений вдруг загадочно объявляет: — А вот сейчас мы кое-куда нырнём. Он тянет Антона за руку к маленькой и совершенно непарадной арке слева от собора, прямо за Ботным домиком. На первый взгляд – просто зажавшаяся между двумя зданиями улочка-тупик с пустым ларьком сбоку. Однако у самый стены с глухим подъездом образуется поворот направо и выход в новое пространство, о котором, как и обещалось, мало кто подозревает, хотя это фактически целый бастион. Там оказывается абсолютно пусто. — Ну как? — самодовольно улыбается Арс, наслаждаясь искренним удивлением на лице Шастуна. — Смотри, вот тут дом фондовых капиталов (красивый, да?), дальше Кавальер и Головкин бастион, здесь народ редко бывает. Ну? — Да удивил, удивил, — благодушно смотрит на него Антон. — Правда крутое место. А там что? — Музей истории денег. Я, кстати, ни разу в нём не был, надо сходить. Антон разворачивается и многозначительно шагает в противоположную от музея сторону. — Эй, ну подожди! — закатывает глаза Арсений. — Там кафе есть. Антон останавливается. В итоге они всё-таки идут сквозь ворота в Головкин бастион, минуя здание музея. Кафе Антона не впечатляет, но Арсений, как будто и не рассчитывал на обратное, настойчиво тянет его дальше, пока оба не оказываются в совершенно безлюдном закутке около ведущего на стену подъёма. — Ты решил мне оставшийся после ремонта мусор показать? — усмехается Шастун, озираясь. — Соображай быстрее. Антон так и не надел маску после перекура, поэтому работы Арсу остаётся меньше. Он подлезает Шасту под козырёк кепки, приподнимает её своей макушкой и простреливает взглядом зелёные глаза. А потом целует в губы. Антон отвечает, после чего прижимает этого неугомонного к себе и зарывается носом ему в плечо: — Рассуждает он тут про платоническую связь, видите ли. — Я актёр. — Ты пиздун. Петропавловские часы бьют четверть пятого, когда они наконец покидают крепость. Арсений решает, что им очень надо на набережную – и они идут туда. Ветер назойливо треплет обоим волосы, зато солнце приятно сияет из-за почти разошедшихся облаков. Шаст, как ребёнок, восторженно тычет пальцем в ровную линию роскошных зданий на противоположном берегу, особенно любуясь Зимним дворцом; Арсения развозит от этой искренней радости, и он пялится на Антона с умилённой улыбкой на лице, чувствуя себя втрескавшимся идиотом. — Антох, ну всё, пойдём, тебя продует. Они ещё успевают посидеть на нижней ступеньке в крутом спуске к самой воде, спрятанные от посторонних глаз. Очередная беседа обо всём и ни о чём, очередная сигарета; умирающий от смеха и утыкающийся в предплечье Арсу Шастун, хихикающий и светящийся при взгляде на него Арсений – не взрослые состоявшиеся мужчины, а дураки-подростки, ей богу. Вскоре осмелевший Арс устраивается головой на чужом плече и начинает греть замёрзшие пальцы Антона, перебирая кольца, а тот дуреет от обилия тактильности. Оба сонно вслушиваются в мурлыканье волн у гранитного подножия, прислонившись душой об душу, пока солнце плавно катится к горизонту.

***

Домой оба приходят продрогшие, но счастливые. Антон никак не мог надышаться ночным питерским воздухом и так и норовил свернуть в какой-нибудь бар, но Арсений оттаскивал его от каждого, напоминая о своей нелюбви к подобным заведениям: «Давай не среди людей, пожалуйста, у меня дома спиртное есть». В итоге Арсений отправляет Антона греться в душ, параллельно заказывая пиццу на тонком тесте, и критически оценивает свой алкогольный арсенал на потайной полке. Вскоре они меняются: Арсений занимает ванную, а Шастун приземляется на стул в кухне. По телеку в миллионный раз крутят «Сваты», и Антон залипает на какое-то время, но потом теряет интерес и лезет в Инстаграм. В рекомендациях, как всегда, мелькают шипперские видосы с отметками, пару из которых Антон имел несчастье посмотреть и тем самым притянул лавину остальных. Внимание привлекает одна кликбейтная фотка. Шастун из чистого любопытства тыкает на неё. Это оказывается видео из Тик-Тока – классическая нарезка моментов из передачи, импровлогов и сторис, но Антона цепляет незамысловатая песенка в ней. Каждый, кто делал тебе больно, покойник, Укрою тебя пледом, посажу на подоконник, Залезу под свитер, в самое сердце, Ты холодный Питер, но в тебе можно согреться. Каждый шрамом на запястье остался, Я убью всех тех, кто посмел тебя касаться, Мятые простыни, отключили свет, Мы друг для друга созданы, бракованный дуэт. Чай на столе, жаль, что не ты, Я прижму тебя к себе, чтоб не боялась темноты. Чай на столе, жаль, что не ты… Очень жаль, что не ты. В этот момент в недрах квартиры открывается дверь ванной. Одновременно раздаётся звонок в прихожей: приехал курьер. Антон вскидывается, нажимает под видео значок «сохранить» и выключает смартфон. Арс в футболке и домашних штанах, босиком, с влажной чёлкой выглядит так уютно, что у Антона в груди буквально теплеет, хотя в квартире прохладно из-за отключенных батарей. Арсений предлагает ему плед, когда они заваливаются смотреть выбранный посредством долгих споров фильм в гостиной. Пицца вскоре исчезает; алкоголь тоже. За окном совсем темнеет. Антон перебирается на разложенный и уже застеленный для него диван. — Арс? — М-м? — Как тебе метафора: «Ты холодный Питер, но в тебе можно согреться»? Арсений оборачивается на почти полную бутылку на полу. — Вроде всего по бокалу выпили… Ты чего? — А что? По-моему, тебе подходит. Весь такой граф, а в реале сентиментальная лужица. Или нет, как там тебя люди называют – солнышко. — Надо было обычное пиво пить, от изысканности тебя что-то развозит, — отчасти недоверчиво, но всё же смущённо усмехается Арсений. И залезает к Антону на диван. Вместе с гаснущим экраном телевизора пропадает свет. Слегка колышется бельё на сушилке возле приоткрытого окна. В него с улицы светит фонарь, тусклой полоской попадая на стену и высвечивая две сливающиеся тени. Стон, вдох, выдох. Вздох, имя, стон. Жар, дрожь, жажда. Пик, выдох, он – нежно берущий руку, ведущий губами по костяшкам, мажущий взглядом по телу. Часы тихонько тикают в коридоре. Дыхание выравнивается в такт.

***

Утро вливается в комнату ярким солнцем. Антон сонно глазеет на пролетающих за окном птиц, по-весеннему чирикающих на все лады. В гостиную просачивается запах кофе, а вслед за ним – Арс, немного взъерошенный, но сияющий. — Доброе утро, соня! — Мы что, в сериале? — со смехом отзывается с подушки Шастун. — Ты б ещё сказал: «Было охуенно, но тебе пора идти». И в расстёгнутой белой рубашке вышел, чтоб торс просвечивал. И завтрак в постель принёс. — Ещё чего! Сам себе готовь, — фыркает Арсений. — Это мой кофе, даже не надейся. А ну брысь зубы чистить… — Ты мне приказываешь? — Мы не будем играть в ролевые игры. — Душнила, — комментирует Антон и получает дружеский пендель по дороге в ванную. После завтрака и утреннего перекура Антон заваливается обратно в постель, Арсений – следом. От него пахнет кофе и гелем для душа; от Антона – сигаретами и мятной жвачкой, которую Арс буквально засунул ему в рот, чтобы перебить курево. — У тебя же Сапсан днём? — Ага, в семнадцать десять. — И как? Есть какие-нибудь мысли? — Насчёт чего? — Насчёт того, что происходит. — В данный конкретный момент? — Антон запускает пальцы в шевелюру Арса, устроившегося у него на груди. — Мне пиздец как хорошо. Хочу валяться тут всю жизнь. Я тебя люблю и не хочу уезжать. У тебя прикольные чаи в шкафу. Спасибо, что не дал напиться вчера, похмелья нет. От тебя охрененно пахнет. Продолжать? — Секунду, что было в середине? — приподнимается на локте Арсений. Антон смотрит на него снизу-вверх. — Ничего. — Очень даже «чего», — настаивает Арс. Он старается не улыбаться, но в уголках глаз появляются смеющиеся лучики-морщинки. — Отстань, — краснеет Шастун, спихивая его на соседнюю подушку. — Ладно, ладно, — Арсений сдаётся; а у самого внутри надувается шарик восторга, глаза выглядят пьяными от счастья. Антон подгребает его под себя и впечатывается губами в прорвавшуюся улыбку, целует её неспешно и нежно. — И я не хочу тебя отпускать, Шаст. Блин, нет – Антон. Тошка. Антоний. Антуан. Что больше нравится? — Да хоть «скотина», всё равно каждый раз буду плыть от того, что ты со мной взаимодействуешь, — на секунду отрывается от чужого лица Шастун и тут же проваливается в водянисто-голубую бездну, взирающую на него. — Только не Антуан, это как-то совсем по-гейски. — Понял тебя. Антон утыкается ему в шею и глубоко вдыхает, чувствуя, как руки Арсения смыкаются у него на спине. Похуй на мир. Им двоим сейчас действительно хорошо – пиздец как сильно.

***

Антон мерно покачивается в кресле поезда, наблюдая за проплывающими снаружи пейзажами. Музыка в наушниках уносит в грёзы. На душе непривычно тихо и умиротворённо. Из астрала Антона вырывает пиликнувшее уведомление. Он открывает Вотсап и видит висящее в диалоге голосовое. Арс. «Шаст, скотина, когда увидимся – прибью. Ты увёз мои очки». И второе: «Люблю тебя». Шастун на секунду подвисает, потом лезет в карман куртки. Очки и правда там обнаруживаются. Антон машинально поглаживает пальцем оранжевый пластик, задумчиво улыбаясь… Затем прижимает телефон к груди, глубоко вздыхает, поднимает обратно и с крайне серьёзным лицом нажимает на значок записи. «Сам ты скотина, Арс, это тебе нужно было про них помнить». И вслед: «Я тебя тоже».
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.