«И упало каменное слово
На мою ещё живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.»
Анна Ахматова, Приговор (1939)
***
— Слава Богу, он живой! Армин ещё дышит! Держись, дыши! — кричит Эрен. Собственное дыхание ощущается громче любого крика, сильнее любой звуковой волны. А люди как-то неожиданно смертны. — Пообещай, что всегда будешь рядом. Его удивлённый взгляд, приподнятые брови. — Обещаю. Клятва на мизинцах. Чтобы не заплакать приходится до скрипа стиснуть зубы. Но две предательские слезинки всё-таки катятся по щекам, не давая отвести взгляд. Ничего больше нет. Лея сжимает кулаки, ногти больно впиваются в кожу, но физическая боль уже давно не глушит боль внутри. Почему-то по всему телу прокатывается жуткая слабость, хочется прямо тут сесть на черепицу и заплакать. Так хочется заплакать, хочется проявить слабость. Но Лея стоит, ощущая, как внутри всё рвётся на куски, словно душу выскребают маленькой ложечкой, оставляя только чёрную-чёрную пустоту и гадостное чувство тяжести. Лея больно кусает губу, сдерживая противный порыв. — Друзья навсегда? — Друзья навсегда. «Навсегда» наступило как-то слишком быстро. И Лея даже не понимает, что… что ей испытывать, что ей думать? Эрен кричит что-то про инъекцию. Точно, инъекция! Можно же скормить Армину Бертольда, что валялся рядом без рук и ног и дымил. Да, ведь можно его спасти, точно! Но почему майор медлит? Что произошло за стеной? Лея осторожно делает шаг, боясь, что может свалиться от любого неосторожного движения. Она словно ступает по усеянной иголками поверхности, словно вот-вот — и одна из сотен игл проткнёт ей ногу. Лея осторожно опускается на одно колено рядом с… Армином. С телом Армина, с этим обуглившимся подобием человека. Она боится даже дышать рядом, но истеричные всхлипы все равно вырываются из груди, а Лея лишь надеется, что их никто не услышит. Сознание рвёт звук сигнального пистолета — Микаса подала красный сигнал. Для сдерживания собственных эмоций приходится дышать через рот — так больше воздуха. Лея смотрит на свой пояс: даже тут она бесполезна. Как же… как же Армин станет титаном? Что будет потом? Нужно… нужно поскорее вколоть ему сыворотку! Мысли судорожно сменяли друг друга, ураганом атакуя голову. В ушах страшный звон, что делает происходящее каким-то расплывчатым и будто вовсе нереальным. Туда же добавляется головокружение. Друзья до гроба. До гроба одного из них. Лея резко встаёт с колен, оборачивается. Вколоть инъекцию, всего-то! Нужно лишь сделать один укол, и Армин будет спасён! Она видит, как майор практически передаёт заветную инъекцию в руки Эрену, но Лея быстро улавливает присутствие кого-то ещё, и, когда посторонних засекает и взгляд, почти мгновенно живот её болезненно скручивает, вызывая противную тошноту: к ним на крышу лез Флок с командором на спине. Он кричит что-то про обширные раны, ещё что-то про инъекцию и старательно ползёт вверх, подбираясь ближе. Леви тут же прижимает коробочку со шприцом и ампулой к груди, отдаляя от руки Эрена. Мучительное знание звонким гулом отскакивает от стенок сознания, пробирается даже куда-то вглубь, и Лея точно осознаёт: не Армин в приоритете. Когда Эрвина с кровавым бинтом на груди осторожно укладывают на черепицу, Лея первая бросается к нему, вытянутой рукой отгоняя всех от себя. Она склоняяется над командором, проверяя признаки жизни. Его слабое дыхание отдалось на пальцах фантомно-жгучей болью. Эгоизм. — Хочешь воспользоваться служебным положением и сказать им всем, что Эрвин умер, чтобы инъекцию вкололи Армину? Думаешь, что они настолько дураки? Лея вздрагивает. Давно она не слышала чёртов шелест. Она шмыгает носом, нарочно тянет с тем, чтобы вынести вердикт. Голос прав, чтобы определить, жив Эрвин или нет — много ума не надо. Внезапно над головой нависает тень. Лея дёрганно оборачивается, шея издаёт поганый хруст. Она почти нос в нос сталкивается с лицом Флока, что выжидающе на неё глядит. Он знает, что майор отдаст предпочтение Эрвину. Он быстро раскроет ложь Леи. Глаза его помутнены пеленой слёз, но он всё ещё серьёзен и ждёт ответа от Леи, хотя, скорее всего, по её лицу узнал его наперёд. Сердце тягостно отсчитывает секунды. — Ещё дышит, — сквозь зубы констатирует Лея. — Значит, живой, — Леви бесцеремонно отпихивает Лею, сам приближается к командору. Лея не без труда снова встаёт на ноги, шатаясь, пятится назад, ближе к телу Армина. Где-то слышен звук тлеющего огня, в воздухе витает отвратительный запах горелого, кажется, на волосы им медленно оседает пепел. — Так что инъекцию я сделаю Эрвину. Иногда слова могут ранить сильнее клинка. Кажется, в этот момент из Леи наконец-то закончили выскребать душу, и теперь внутри осталась лишь холодная, распирающая пустота, что не даёт даже дышать. До этого Лее казалось, что она совсем ничего не чувствует, что лишь притворяется, что в ней хоть что-то есть. Но, как оказалось, до этого момента в ней было полно чувств, и они, кажется, даже росли и могли бы к чему-то привести, но смерть Армина и вероятность его спасения, уменьшающаяся с каждой секундой, словно оборвала все эти чувства. Нет, скорее силком выдрала с корнем. Лее стоило бы побороться, стоило бы поспорить с майором, сделать хоть что-то. Подобно Микасе вскинуть клинки, подойти к Леви, сказать хоть что-то как Эрен, но болезненная безысходность внутри подпитывалась чётким знанием: Леви сильнее. Сильнее по духу, сильнее физически. Он сможет легко навредить Лее, если она попытается встать у него на пути. Но безрассудство всегда подталкивало Лею на глупые поступки, поэтому сейчас она тоже достала клинки из ножен. Микаса может потягаться с майором, а вот Лея — ни за что. Она не нападёт на Леви, ни при каком раскладе: просто бесполезно. Пусть она иногда полагается на свою силу, точно не здесь. Она не так смекалиста как Армин, она не сможет задавить майора словами. Она ничего не сможет, и это — безусловно самое отвратительное. — Вы собирались сделать укол Армину, — сквозь зубы процедил Эрен. — Жить будет тот, кто полезнее для человечества. Лея может чувствовать лишь тупую боль, эту ненавистную безысходность. Она уже давно не в розовых очках и биться стёклами внутрь нечему, но глаза почему-то всё равно словно пронзает сотня стеклянных осколков. Леви оглядывается по сторонам, смотрит на Микасу, Эрена, смеряет странным взглядом Лею. Она непроизвольно ёжится, сильнее впивается в рукояти клинков. Нет, нельзя стоять в стороне. — Вы сами понимаете, что делаете? Хотите собственноручно убить Эрвина, командора Разведкорпуса? — голос майора холоден, холоден как никогда. Хотя Лея и слышала кучу рассказов про то, что прошёл Леви, она знает точно — смерть Эрвина для него больнее всего. — Ты понимаешь его боль, но всё равно хочешь оставить его с ней, чтобы он вколол сыворотку Армину? Лея склоняет голову, рвано дышит. Почему она эгоистка из-за того, что просто хочет, чтобы её друг был жив? Но власть, к сожалению, не у неё, не у Эрена и не у Микасы. А владелец заветной сыворотки тоже действует в своих интересах, поэтому тоже эгоист. — Но Эрвин действительно полезнее для человечества, и ты это прекрасно понимаешь. Лее просто хочется, чтобы он заткнулся. Да, она хочет, чтобы был жив Армин, а не Эрвин, и что с того?! Пусть она эгоистка, пусть! Но Эрен и Микаса тоже эгоисты! Да, они троица эгоистов! И Жан бы выбрал Армина! — Ты не умеешь мыслить рационально. — Пошёл к чёрту! — мысленно ответила ему Лея. — Но раз ты такая упрямая, тогда борись. Борись за Армина, а не ищи отговорки. Каждый может назвать себя слабым и ничего не делать. Лея резко выпрямилась. Голос говорил правду, горькую, гадостную правду. Слёзы высохли, лицо её больше ничего не выражало. Внезапно помутневшим зрением Лея заметила, что Леви ударил Эрена, а тот отлетел на другой конец крыши! Микаса не заставила себя ждать: повалила майора на землю, приставив клинок к его шее. Бороться, значит? Лея в два прыжка оказывается рядом с Микасой, но на нее бежит Флок, желая не допустить передачи инъекции. Нет, Лея сильнее! Она с силой пинает Флока по ногам и вырывает коробку с заветной ампулой из рук обездвиженного майора! Сердце подпрыгивает, теперь власть у неё, теперь она будет действовать в своих интересах! Но Лея не успела сделать и шага: застыла на месте, словно вкопанная. Что… что же она сделала? Воспользовалась чужой слабостью, чтобы взять верх. — Лея, ну же, сделай инъекцию Армину! — кричит Микаса. А Лея не может двинуться с места: она смотрит на окровавленного майора, их взгляды чётко пересекаются. Лея прижимает к груди коробку, а слёзы гадко текут по лицу, заставляя всхлипывать и шмыгать носом в попытке освободить дыхательные пути. Чувство страха наступает на пятки, хотя Лея даже не бежит. Ей кажется, что барабанные перепонки лопнули, лёгкие разорвались, но разрывалась на деле только голова. Мир словно кружится под ногами, вызывая тошноту и головокружение. Прокуренные лёгкие могли быть в норме, но только не чувства, от которых невозможно спрятаться. Страх словно молоток бьёт по голове, не давая думать. Бездумный, бесконтрольный ужас обуял всё тело, пробирая до мышц, до костей и до каждой клетки мозга. Лея не сможет сделать и шага, она задней мыслью уже поняла, что не вколет Армину сыворотку. Страх постепенно сменялся ненавистью. Такой же пылкой и острой ненавистью. Ненавистью к майору, к Армину, к Эрену и Микасе, к этому чёртовому дню и ко всему живому. Спустя пару мгновений Флок ответил Лее её же приёмом, пнув по ногам. Лея упала на колени, а Флок выхватил коробку из ослабевших рук. Триумф её длился недолго. — Вы думаете, что только вы страдали? Думаете, что только ваша цель истинна? — заорал Флок, крепко сжимая инъекцию. — Если вы не знали, то за стеной сейчас не осталось ничего живого! Командор повёл нас на верную, но героичную смерть, а я выжил, выжил как слабак! Когда я увидел его живым, я хотел его добить… Но он, именно он довёл нас до ада, и я подумал, что это было бы слишком милосердно по отношению к командору! Титанов может уничтожить только дьявол, только командор! Лея упала на четвереньки, стала всхлипывать, не то плача, не то смеясь. Живот скрутило в неприятном спазме, не давая нормально разогнуться. Она бы рассмеялась прямо в лицо Флоку! Какой же он гадкий, гадкий мальчишка! Мнит себя бедным и несчастным спасителем, чтобы выставить всех остальных экими Пилатами. Нервный смешок сорвался с губ, Лея глупо села, смотря, как полуживой Эрен всё ещё пытается бороться. Да, у него, оказывается, воли больше. — Вы… разве не помните? Мы удержали Трост, заделав дыру валуном; мы выяснили, кто такая Энни; решили, что к Шиганшине нужно идти ночью; нашли Райнера, который прятался в стене. Мы даже смогли победить Бертольда! Всё это — личная заслуга Армина, человечество спас не я, слышите? Не я, а Армин! Разве не так, Микаса, Лея?! — Эрен принялся кричать. У Леи дёрнулся глаз. Чёрт… когда же всё это закончится? — Эрвин — единственный спаситель человечества! — прикрикнул на Эрена Флок. Собиралась было Микаса кинуться на Флока, но её быстро сбила с ног… Ханджи. Послышался шум других УПМ. Лея мигом обернулась: теперь ад точно пуст, а все бесы здесь. Все прибывшие успели ругнуться, уставившись на сложившуюся картину. Лея поймала взгляд Жана: зрачки его сузились, стоило ему опуститься на крышу. Он спешно перевёл глаза с Армина на Лею, но спокойнее взор не стал. Крышка коробочки с инъекцией щёлкнула, Леви стал дёргано доставать шприц. У Леи не хватило воли что-то возражать. Лея-то думала, что Микаса сильна физически, а Эрен просто болван. Но, как оказалось, воля у них гораздо сильнее, чем у неё. Они борются за друга до последнего. А Лея, что Лея? Последние слова, которые, как она помнит, она сказала Армину, были угрозы о том, что она выколет ему глаза. Острый ком царапал горло, заставляя глотать слёзы. Ханджи говорила, много говорила. Говорила о том, что однажды придётся проститься со всеми, что она теряет людей с того самого момента, как пришла в разведку. Лея особо не слушала, смотря на испуганного Жана и думая об одном: когда это всё закончится, она дезертирует. Она убежит со всех ног, она уговорит Жана, они вернутся в Трост, лишь бы больше не видеть смертей. Она же… не чёртова самоубийца! Почему, почему они говорят о том, что придётся попрощаться со всеми?! Почему они хотят забрать у неё всех, кто был ей дорог? — Трост тебя не примет, ты же помнишь? Пути назад нет, реквием давно звучит для вас всех, а не только для Армина. Лея ненавидит, до скрежета в зубах ненавидит всё, что происходит. Ненавидит то, что голос прав. Она не сможет жить в Тросте, знает это наперёд. Она сойдёт там с ума. Ханджи призывает мыслить трезво. Говорит, что нужно двигаться дальше. Но как… как, если в мыслях болью отдаётся каждый, казалось бы, приятный момент? Эрен тоже борется. Он из последних сил цепляется за ногу майора, бормоча что-то про море. Море… какое оно? Армин до самого конца жил одной своей мечтой, даже заставил поверить в неё Лею. У Армина была мечта. Светлая и великая, а он сейчас в одном шаге, чтобы быть сожжённым окончательно, а прах его, наверное, развеют и правда где-нибудь над морем, если они туда, конечно, доберутся. А вот Лея жива, и мечты у неё как таковой нет. Существование давно потеряло всякий смысл, и Лея лишь придумывала какие-то оправдания — презренные пародии на мечту. Мол, она там за правду борется, ещё за что… да плевать ей на эту правду, плевать с высокой колокольни. Она уже и сама не знает, на что ей не плевать. Армин говорил, что Лея стала прагматиком до мозга костей. Она верит и ощущает это сама, как верит всему, что говорил Армин. Но как она сама с ним обошлась? Даже не смогла ничего сделать. Гадкая тут, наверное, только она. — Всем сейчас же покинуть крышу, чтобы когда Эрвин превратится, он точно бросился на Бертольда, — стальным голосом проговорил Леви. Лея послушно встала на ноги, подошла к Жану. Она хотела что-то сказать, но слова… слов не было. Вот вообще. Она лишь сжала напоследок его плечо, намереваясь найти себе место, где она сможет побыть одна. Спрыгнув с крыши первой, она побрела куда-то, сама не ведая куда. Ноги сами вели её, а она лишь шла и шла, чувствуя, как живот снова крутит в спазме. Она всхлипывает, горбится. Прислоняется к стене ближайшего дома, сползает по ней на землю. Горячие слёзы текут по щекам, Лея хочет кричать, но не может — рот лишь открывается и закрывается, она сжимает зубы, кусает губы, руками схватившись за волосы, сильно-сильно сжимая, словно в попытке вырвать. Ей ненавистно быть собой, быть слабачкой Леей, которая опять не уберегла близкого человека от смерти. Она даже слова не сказала майору! — Почему…? Почему? Почему?! — каждое слово сопровождалось ударом кулака о землю. Как только Лея оказалась одна, она позволила себе просто и откровенно разреветься. Она не заботилась о том, насколько уродливо выглядит её искривлённое лицо, хотя кривой была только лишь душа. Её не заботило, услышит ли её кто, придёт. Лея не чувствовала боли от ноющего предплечья, она кусала его обратную сторону, кусала бинт, чтобы заглушить крик. Слёзы всё лились и лились, заставляя ненавидеть себя всё больше и больше. Лее в глаза бросается нашивка разведки. Разведка? Она ненавидит разведку! В порыве гнева она силой отрывает с куртки эти чёртовы эмблемы, будь они прокляты! Лея вскакивает на ноги, срывает с себя накидку с этими огромными крыльями свободы. Казалось бы: в разведку вступаешь, чтобы расправить свои крылья, а на деле же тебе их обрезают в самом начале, поэтому в нужный момент ты остаёшься беспомощным птенчиком, что не может сдвинуться с места. Ложь, вокруг одна ложь! Лея с остервенением отбрасывает кусок зелёной ткани подальше от себя. Волосы её растрепались, едва падая на глаза. Но как только она сорвала обе нашивки с куртки и тоже их выбросила, сползши по стенке, легче почему-то не стало. Эта рваная боль, засевшая в душе, никуда не делась. Лее больше не хотелось ни злиться, ни плакать. Ей претило последующее подобие существования в этом мире: нужно же будет как-то жить дальше, не сидя с Армином у реки, не ходя вместе в библиотеку и не смотря вместе на звёзды. А звёзд-то больше и нет, лишь что-то на небе, что люди зовут звёздами. Они будут тусклыми и лишёнными смысла. — Я могу тебе кое-что сказать? — рядом послышался голос, что Лея меньше всего ожидала услышать. Она подняла опухшие глаза на Эрена, даже и не зная, что сказать. Он почему-то перестал быть ей таким уж противным, может потому, что Лея знала: Эрену так же больно, как и ей. — Говори, — Лея всё-таки сняла подранную куртку, уложив её рядом с собой и оставшись в одной футболке. Почему-то с присутствием Эрена ей стало спокойнее. Она не осталась одна на всём свете с этой ношей: он тоже потерял дорогого человека. — Армин накануне просил меня передать, в общем, что… ты ему была дорога не только как подруга, а как, ну… в общем, он тебя любил сильнее всех. Наверное, даже по-особенному любил, — Эрен пристроился около Леи, тоже сполз по стенке, усевшись рядом. — Чего? — Лея подтянула к себе колени, обхватив их руками и обернув на Эрена хмурый взгляд. О чём он вообще? — Он сказал мне, что ты — его идеал, — Эрен говорил это совершенно спокойно, наблюдая, как лицо Леи сменяет целый спектр эмоций. — …Когда мы отвоюем стену Мария, найдём этот несчастный подвал, если останемся живы, то, наверное, да. Тогда было бы даже здорово. А пока стоит подумать, как остаться в живых и уберечь близких. Или найти свой идеал. — Мне кажется, что избранник всегда под носом. По крайней мере, тот, кого ты долго знаешь. В ком уверен, кто не бросит. Хотя никто не идеален, поэтому такой «идеал» вряд-ли найдётся. С чьими недостатками уживёшься — тот и идеал. Может, чтобы найти в себе какие-то чувства нужен просто… переломный момент? Его идеал. Как же это глупо. Лея смогла лишь рассмеяться, но улыбка вышла больной, кривой и фальшивой. Красным пламенем запылала щека, куда Армин поцеловал её пару дней назад. Вот оно что, а Лея ещё думала, что хорошо понимает чувства других. — Эрен, ты же понимаешь, что всё это больше неважно? Даже… даже если бы это было взаимно, какой в этом толк сейчас? Армин умрёт, а мне мучаться от любви к мёртвому? — встретившись с серьёзным взглядом Эрена, Лея тут же спрятала истерическую улыбку. — Разве ты так быстро потеряла надежду? Я не верю, — Эрен легонько коснулся её плеча, в голову Леи ударило какое-то неприятное, колючее чувство. Она инстинктивно одёрнулась, сжала губы. — И ещё… я пока шёл, нашёл это, — Эрен протянул Лее оплавленный кусок сверхпрочной стали. — Похож на сердце. — Нет, просто… я реалистка. Я знаю майора, и знаю, что он выберет Эрвина. Конечно, я всё ещё верю, что Армин выживет… может, теперь даже чуть больше. Невынесенный приговор не даёт мне сойти с ума, — Лея берёт из его рук кусок стали, машинально приваливается к плечу Эрена, но боли она уже не чувствует. Голова падает ему на плечо. Рассматривая протянутый кусочек, она понимает, что это подвеска, которую она подарила Армину накануне. Лея сжимает его в руке, поднося сжатый кулак к груди. Ей бы стоило, наверное, позже сжечь его вместе с ним. Этот кусочек стали словно ещё раскалён, больно обжигая отнюдь не руки Леи, а сердце, снова сердце. — Тебе же больно? — Очень. — Как ты будешь жить, если Армин всё-таки умрёт? — Не знаю. Не хочу об этом думать, — Эрен осторожно приобнимает Лею за плечи. А ей вовсе не противно, не хочется хлопнуть по руке и сказать какую-нибудь колкость: Лея уязвима, и ей, наверное, повезло, что рядом оказался всё-таки Эрен. Может, он не такой уж и лопух, каким Лея его себе представляла. Она немного подумала над его словами про мечту Армина, про то, что его самого двигала только ненависть. Может, Леей тоже управляла ненависть: ненависть к убийцам её матери, ненависть к тем, кто мог навредить её близким. Тепло тела Эрена ощущается островком спокойствия в чёрной, бурной реке неизвестности. Ей так смешно с самой себя: она нашла спасение у врага, какая злая ирония. Хотя… если Армин всё-таки умрёт, они перестанут быть врагами. Может, они станут даже ближе, чем Лея может себе представить. Вот так да: и о чём она думает? Ей всё-таки кажется, что Эрен, так же как и она, опустошён, что у него тоже бесконтрольно льются слёзы, и он корит себя за слабость. — Прости за все, — выдыхает Лея. Она должна была это сказать, как бы тяжело не дались слова. Эрен больше не кажется ей таким уж бараном. Может, это временно, и их просто сплотило общее горе. Ей всё ещё вряд-ли найдётся о чём с ним поговорить в обычной жизни, если она вообще будет. Она не может себе представить, каково это: жить без Армина. И он, должно быть, тоже. — И ты, — Эрен склоняет голову, смотрит на свои колени. — Знаешь, я думаю о том, что мы чем-то похожи. Лея тихо хмыкает. — Чем? — она и сама вполне может предположить, чем. Только вот признаваться самой себе как-то не хочется. — Не знаю. Просто чувствую, что тебе так же плохо, как и мне. Поэтому я, наверное, и не ушёл. Не думай, что это только ты меня ненавидишь, а я наивный и желаю тебе всего хорошего, — Эрен сжимает и разжимает кулак, снова заставляя Лею смеяться. Смеяться наигранно, истерически. Ей не смешно, просто смех — единственное, что она может из себя выдавить. — Может быть. Но если нас и так осталось во всей разведке три калеки, то внутренние конфликты сильно разрознят нас. Не думаю, что на земле отыщутся ещё, такие как мы, самоубийцы, которые вступят в разведку после сегодняшнего. Да и вообще будущее у нас мутноватое, — Лея тяжело моргает: ей отчего-то хочется вздремнуть. — Ты права. Значит, перемирие? — Наверное, да. Армин был бы рад, если бы мы подружились. — Он будет. Будет рад, когда узнает сам. — А… да, да. Он сам узнает, — Лея протягивает Эрену мизинец, он цепляется за её своим. — Мирись-мирись-мирись.***
Эрен предложил вернуться на крышу неподалёку, откуда было видно, что делает майор. Обратно шли молча, пешком. Лея думала об их странном разговоре. Она думала о том, что теперь… уважает Эрена. В какой-то степени. Он изо всех сил старался спасти судьбу Армина, а Лея так и не вступила ни в какие перепалки. Эрен всё-таки не лопух, он… сильный. Лея тоже, наверное, сильная, но не так, как хотелось бы. Может, эту попытку Армина и Микасы другие расценили как жалкую и бесполезную, но Лея отчего-то в тот момент так заворожённо слушала про море, что впечатление держалось до сих пор. И Лея уже больше не Лея, да и ребята сами не свои. Словно бы всех подменили тут, в Шиганшине. Конни просит Лею посмотреть Сашу, когда они с Эреном поднимаются на крышу. Жан смотрит недоверчиво, но Лея пытается уверить его взглядом, что всё хорошо. Он и сам, верно, теперь совсем по-другому будет относиться к Эрену. У Саши состояние стабильно тяжёлое: она ударилась головой и ещё, видимо, не смогла уберечься от взрыва громового копья. Но Саша-то выкарабкается, обязательно выкарабкается. Она же здоровая, как кабан! Лея тешила себя этими мыслями, меняя бинты: запасы её почти исчерпались, ей не хватит даже чтобы сменить бинты на собственной руке. А с болью по всему предплечью Лея свыклась: видимо, обезболивающая мазь подействовала, поэтому стерпеть это можно было. В один момент ребята столпились у края крыши, что-то крича. Лея опомнилась не сразу, но то же бросилась к краю, чтобы разглядеть, что там: неужели майор наконец-то сделал укол? Встав за Жаном, что присел на корточки, Лея к своему ужасу поняла, что… не видит вдали. На заветной крыше лишь не совсем чёткие силуэты, она видит титана! Но чьего?! — Кто?! Кто превращается?! — кричит Лея в ухо Жану. — А… Армин! Это Армин, посмотрите на волосы! — проорал Жан. Лея в тот же короткий миг открыла рот, не в силах ни плакать, ни говорить. Леви выбрал Армина. Армин будет жить, жить! Оцепенение сковало Лею, шок мешался с радостью, она словно бы и не поняла, что произошло. Она подготовила себя к смерти Армина… но всё обошлось. Друзья молча наблюдали, как костлявый титан из последних сил поднимается, бросаясь на Бертольда, что одиноко лежал на крыше. Лее пришлось чуть оттянуть кожу век к вискам, как это делала Ханджи, когда не видела что-то без очков. Лея заметила, что ни майора, ни Флока и Ханджи с Эрвином на крыше уже нет. Лея чётко слышала крик: крик Бертольда о помощи. Сердце сжалось, но больно почему-то не было. Мысленно Лея сказала пару простых слов: «Прости Берт, мне жаль». Было ли ей жаль на самом деле? Скорее нет, чем да. Как только Армин сожрал Бертольда, его титан упал на землю и начал дымить. Дёрнув головой, Лея увидела лишь пару блеснувших зелёных глаз, прежде чем она ринулась в сторону Армина. Зазвучал звук выходящего под давлением газа и цепляющихся туда-сюда крюков. Лея боязливо опустилась на землю рядом с титаном, её окатило волной жара. Она позабыла обо всём, ей хотелось лишь одного: увидеть Армина, живого Армина. Сердце надрывалось от нарастающей боли и тут же остужалось пока не до конца осознанным фактом: Леви выбрал Армина. Вот только… пустота внутри. Она никуда не делась. Спустя пару мгновений, когда вся толпа оказалась у тела титана, от которого отделился Армин, им показалось его лицо: горячее, с такими же, как у Эрена, прожилками под глазами. Как только пар немного вышел, все кинулись к нему, боясь прикоснуться: слишком горячий. Но живой. Живой и теперь здоровый. Жаркие слёзы полились из глаз, подогреваемые паром от титана. Лея плакала от счастья и от боли, плакала просто потому, что больше не выдерживала. Она правда своими глазами видит Армина, каким он был всегда. Хотя всё же нет. Он тоже другой, как и все. Битва за Трост однажды поделила жизнь на «до» и «после». Кажется, сегодняшний день сделал то же самое.Несколькими часами ранее
— Чёрт, чёрт, Лея! Не умирай, пожалуйста… — голос Армина сиплый, лицо заплаканное, а руки в крови и дрожат. Будь проклят этот день! Армин наспех заканчивает зашивать руку Леи: вышло просто отвратительно, ему самому тошно от своей работы. Он судорожно разрывает нить, складывает всё, что осталось после «операции» обратно Лее в аптечку. Из-за того, что она потеряла сознание, Армину пришлось кое-как коленом подпирать её руку, одновременно дрожа и пытаясь всё-таки закончить начатое. Он, закусив губу и пытаясь унять слёзы, проверял дыхание, подносил к носу склянку со спиртом, как делала она сама, но ничего не выходило. Дыхание есть, сознания нет. Армин… скорее несильно пытался привести её в чувства, не желая мучать: видеть эту битву и сражаться одной рукой для неё будет гораздо опаснее, чем остаться здесь. Нет, здесь её нельзя оставлять: здание слишком, слишком ветхое. Армин утирает слёзы, выдыхает. Пока она беззащитна, нужно обеспечить ей безопасность. Очнётся — безусловно, что-то придумает. Но пока… чёрт, сам Армин её не дотащит. Да и куда? В голове сразу же щёлкает. Дом, его дом, он же тут недалеко! — Подожди немного, я… я скоро вернусь! — бросил напоследок Армин телу Леи, думая, что она, может, и услышит его. Звать Жана было словно лишнее напоминание себе о своей слабости. Он выдернул его с поля боя, но выдернул же не просто так, да? Микаса сказала, что он сам уже был готов сорваться к Армину, когда она сказала ему, что произошло, но всё-таки удержался, доверив Лею Армину. Однако он не справился, поэтому теперь Армин ведёт Жана в тот злополучный дом, чтобы позже отвести в свой. Армин лишь надеялся, что его не смело взрывной волной. — И когда ты научишься делать это сам? — кряхтит Жан, осторожно беря Лею на руки, как тогда, когда он нёс её в медкорпус ещё в кадетстве. Армин отмалчивается, не зная, что сказать. Он ведёт Жана к себе домой, крепко стиснув зубы: сердце его изнывает от липкого страха, страха потерять Лею. Он прекрасно знает, что она здоровее некуда, что она сама в разы превосходит его по силе, поэтому должна справиться. Но пол того здания и Армин были в её крови, что значительно усложняло задачу для Леи. Но надежда для Армина умирала последней: он уже и забыл, что последним она сказала, прежде чем отключиться. Кажется, угрозы? Плевать. Армин понимает Лею и понимает, почему она него так истошно кричала. Становилось ли ему от понимания менее страшно? Нет. Однако здесь и сейчас его слабостям нет места: ему и так пришлось позвать на помощь Жана. Армин видит до боли знакомую крышу: дом цел! Он подгоняет Жана, сам чуть не бежит вперёд. Он первым открывает незапертую дверь родного дома, а там всё так же, как и пять лет назад: тот же стол, тот же голубой диван, те же занавески на окнах и всё нетронуто, лишь покрыто толстым слоем пыли. Армин завороженно прохаживается по комнатам, рассматривая посуду, из которой раньше ел; чашки, из которых раньше пил. Он бегло смотрит на обширную библиотеку дедушки, вспоминает книги, которые прочитал ещё будучи десятилеткой. Сердце охватывает странное, щемящее чувство, которое вроде бы называют ностальгией. Оно должно быть приятно, но Армину отчего-то становится лишь больнее. Однако он рад, от пальцев ног и до кончиков волос рад, что его родной дом правда уцелел. В реальность его возвращает Жан, что появился в дверях. Армин кивает, спешно ведёт его в свою спальню. Зайдя в комнату, Армин указывает на кровать, а сам рассматривает немногочисленные вещи, что остались от его детства: игрушки, кое-какие книги, много рисунков. — Это мой дом, — через плечо бросает Армин, когда Жан укладывает Лею на кровать. — Я так и понял, — Жан расправляет постель под Леей, стараясь не поднять пыль. Он некоторое время молча стоит у кровати, сжав кулаки. Армин думает, что Жан с Леей постоянно сдерживают эмоции. Да и вообще, невооружённым глазом их можно принять за брата и сестру. Армин так и думал первые года два в кадетском. Он даёт Жану немного времени, безусловно понимая, что он чувствует. Жану Лея, в первую очередь, семья. Армин переносил их отношения на свою дружбу с Эреном и Микасой, поэтому ему нетрудно представить, как Жан сейчас сам чуть не плачет, хотя Армин видит лишь его спину. Но Жан, должно быть, никому не покажет свои слёзы. Никому, кроме неё. — Она справится, — Армин нерешительно подходит к кровати, встаёт рядом с Жаном. Он тактично не смотрит на его лицо, чтобы не смущать. Жан нервно кивает, мнёт край куртки, громко дышит. — Если с ней что-то случится, пеняй на себя, Армин, — Жан резко переменяется, не прощаясь, он выходит из комнаты. На Армина это нагоняет стыд: Лея Жану самая дорогая, а он так отвратительно показал себя как врач. Но не как друг, ему хотелось так думать. Армин остаётся стоять у кровати в полном одиночестве. Смотрит на Лею, что лежит на его детском голубом покрывале в жёлтый цветочек. Веки её прикрыты, но из-за их тонкости можно иногда различить, как бегают закрытые глаза. Он смотрит на неё хмуро, сверху вниз. Он и сам не знает, что ему хочется сделать, но Армин отчётливо понимает — перед смертью не надышишься, поэтому что бы он сейчас не сделал — этого будет мало. Он боязливо оборачивается, проверяя, нет ли кого. Слишком долго смотрит в пустую стену, немного зависнув, кусая губу и сжимая кулаки в попытке унять слёзы. Но у него это получается хуже, чем у Леи, поэтому горячие и солёные капли снова бегут по красным щекам, что едва успели подсохнуть. Он шмыгает носом, отворачивается от пустоты. Снова смотрит на Лею, шепчет лишь «Прости-прости-прости», осторожно касается чужой забинтованной руки кончиками пальцев. У Леи, оказывается, очень много родинок на руках. А Армин как-то раньше и не обращал внимания, хотя это очень красиво: родинки можно соединять в созвездия. Невесомо он гладит плечо, стоя у кровати, гладит Лею по волосам и плачет, чуть погодя склоняясь над ней, оставляя лишь один короткий поцелуй на лбу, быстро разгибается и, смахнув слёзы, ещё немного осматривает комнату лишь беглым взглядом, мигом выходя прочь из комнаты. Закрывая дверь дома, Армин прислоняется лбом к обветшалому дереву двери, тяжело выдыхая. — Дедушка, если ты где-то тут, защити её, прошу.Настоящее время
Армин долго не хотел приходить в себя, поэтому Ханджи приказала порыскать за стеной и в городе, проверив территорию на наличие выживших типа Флока. Эрвин всё-таки умер. Почему майор позволил ему умереть? Лея имеет примерные представления. Благо, её в эти спасательные операции не запрягли, поэтому она осталась на стене, карауля Сашу и Армина. Осознание происходящего давалось тяжело, хотелось спать. Лея себе отказывать не стала, поэтому на полчаса она действительно задремала, однако быстро проснулась, когда Жан поднялся на стену, собираясь спуститься к лошадям. Лея отсыпала ему в руку немного лакомств в обмен на сигарету и спички, усталым тоном приказав угомонить Онтарио, если он будет напуган. Жану Онтарио доверял, поэтому Лея могла быть спокойна. Она снова осталась рядом с бессознательными Армином и Сашей одна, но ей определённо было, чем заняться. Лея для начала рассматривала Армина. Досконально осматривала голову, лицо, руки и ноги. В первую очередь, конечно, в научных целях: Лея сделала вывод, что его кожа полностью регенерировала, потому на теле не осталось ни одного шрама. Ей уже как-то непривычно было видеть его руки без прежних ожогов. Но всё-таки Лея тихо радовалось, потому что Армину его шрамы не нравились. А Лея со своими свыклась: и с тем, что на щеке, и с тем, что на бедре. И даже с тем, что останется после попыток Армина во врачевании, она свыкнется. Тело военного всегда будет испещрено шрамами, не на теле, так на душе. И так как с ними ничего не поделаешь, остаётся только привыкнуть. Лея, закончив свои научные исследования, отошла чуть подальше от импровизированного «госпиталя», подожгла сигарету. Она смотрела вдаль, на город, но не всё было так отчётливо различимо: ей стоило лучше беречь голову и не ударяться как попало. Лея иногда думала, что у неё рано или поздно испортится зрение, но чтобы так рано. Терпкий дым сигареты не принёс за собой ожидаемого облегчения, но заполнил собой пустоту в груди, что уже было всяко лучше. Лея курила, драматично смотрела на разрушенную Шиганшину, думала. Теперь Ханджи не просто майорка, она — командующая. Лея предположила, что однажды Ханджи захочет, чтобы её сменил Армин. Армина Лее было жаль больше всего: безусловно, теперь на нём, во всех смыслах, колоссальная ответственность, которую она сама так ненавидела. Ей бы, может, хотелось помочь, но она не была уверена, что он примет её помощь. Лее не очень хочется пускаться в какие-то бессмысленные плавания по собственному сознанию, пытаясь выяснить, кто же из них всех настоящее дерьмо. Она пытается лишь воспринимать сухие факты: Армин жив, Эрвин мёртв. Они не станут требовать от Армина того же, что требовали от Эрвина. А ещё… что ей теперь нужно как-то отреагировать на чувства Армина, если он их, конечно, не лишился. Ей действительно было проще думать об этом в контексте мёртвого Армина. В контексте живого Армина всё становилось гораздо, гораздо сложнее. Лея докурила сигарету, стряхнув последний пепел прямо со стены. Она бросила окурок, затушила сапогом. Прости, Мария. Сунув руки в карманы брюк, Лея подставила лицо свежему ветру, что уносил за собой невзгоды и противный запах табака. За её спиной кто-то пошевелился. Лея, приняв шевеление за Сашу, быстро обернулась. Однако и тут она прогадала: Армин медленно поднимался в сидячее положение, одной рукой держась за голову. Лея, не веря и не ощущая происходящего, сделала пару шагов ему навстречу. Он смотрел куда-то в бок, не на неё. Но быстро потряс головой, резко установив с Леей зрительный контакт, а она и слова не могла сказать, сев на корточки. Только смотрела Армину в глаза. В глаза, в которые, как она думала, больше никогда не посмотрит. — Живой? — Наверное… да? Едва услышав его голос, Лея, не сдержавшись, бросилась ему на шею. Слезы, снова слёзы, много-много слёз. Сердце то-ли билось, то-ли нет: уже и не разобрать. Лея горячо обнимала Армина, живого Армина, ощущала тепло его тела, его руки, что слабо обнимали её в ответ, с ужасом думая об одном: в своей голове она уже исполнила ему реквием.