Верю тебе

Се Лянь застыл, потом сразу же повернулся на зов и обнаружил, что один маленький призрачный огонёк остался на земле, не поднялся на небо, не рассеялся искрами. *** — Я согласен вовек не обрести покоя. ***

Неприятные сны приходили к Се Ляню нечасто. Утомлённый заботами Владыки Небес или любовной игрой, он засыпал в объятиях Хуа Чэна, до рассвета погружаясь в удивительные картины, полные красок, тепла и неги. Он почти забыл, какими на вкус бывают кошмары, перестал метаться со стонами, вздрагивать и просыпаться от собственного крика. В каждое сновидение он погружался, как в тёплую воду… Однако на этот раз вокруг была темнота. Мрачная ночь окружала со всех сторон — ни блика, ни звёзд, ни лунного света, только слышался плеск воды, точно рядом бежала река, даже шорох листвы не нарушал тишину. Се Лянь не сразу осознал, что это именно сон, но затем, сообразив, огляделся с любопытством. Спокойствие — это приятно, но ночные грёзы, пропитанные тревогой, или кошмары, наполненные парализующей жутью, говорили о скрытых внутри чувствах куда больше… Иногда Се Ляню хотелось заглянуть внутрь себя, чтобы убедиться — там не осталось никаких чудовищ, не скрывалось подступавшего некогда сумасшествия, там живёт только любовь. Он сделал несколько шагов, чтобы рассмотреть сон получше, прочувствовать его посильнее, как вдруг мимо пролетела целая стайка огоньков. Ещё слабые призраки, не осознавшие себя, спешили прочь, точно кто-то отослал их, подарил им свободу от забот. Несколько рассыпались искрами, другие затерялись над тёмной водой. Се Лянь замер на месте, разминая точку между бровей. Ему припоминалась такая же точно ночь, но стоило сосредоточиться, и любая память о ней тут же растворялась, не оставляя даже послевкусия. Он никак не мог вспомнить, когда видел такую реку, призрачные огни, чёрное и пустое небо. «Странно, — подумал Се Лянь. — Отчего же мне кажется, я уже был здесь?» Он прошёл ещё немного, как вдруг увидел впереди фигуру в белом, окружённую десятком бумажных фонариков — пустых, не наполненных ни призраками, ни светом. Они были изломаны и уродливы, словно склеены наспех. Се Лянь даже пожалел их владельца, но некто, сидевший на берегу реки, вёл себя тихо, вглядывался в танец призрачных огоньков, которые постепенно удалялись, исчезали, меркли. Ему и невдомёк было, что кто-то сочувствует, прячась в тенях. Один огонёк всё маячил рядом, не поднимаясь с земли. — Ваше Высочество… — вдруг раздался голос. Се Лянь замер, не понимая, кто может обращаться к нему в этом странном сне, но гораздо ярче отреагировал на звук тот, кто сидел среди фонариков. Он обернулся и протянул руку к призрачному огоньку, а тот вспорхнул на пальцы, едва не коснувшись их. — Это ты только что меня позвал? Ты… меня знаешь? Никогда прежде Се Лянь не слышал, как его собственный голос звучит со стороны. Ему стало странно и тревожно, а нотки, которые он разобрал, внушали отчего-то печаль и тоску. Но память отказалась помогать, и Се Лянь даже не был уверен — прошлое он видит или сновидение просто составилось из обрывков некогда пережитого, не повествуя о его жизни на самом деле. — Конечно, я знаю вас! — тем временем отвечал огонёк. Се Лянь из сна поднёс ладонь ко рту, точно хотел заслониться от чужого взгляда, но после задал ещё вопрос: — Почему ты остался? Я ведь освободил вас от груза мирского. Неужели я что-то упустил в ходе обряда? Се Лянь, наблюдавший издали, почувствовал, как внутри разгорается огонь. Его сердце будто что-то почуяло, забилось быстрее, разгоняя по венам чистый жар вместо крови. Это пламя прилило к щекам. Но он не решился вмешаться в диалог, только наблюдал, стоя поодаль в тени. — Нет. Вы ни в чём не ошиблись. Просто я пока сам не хочу уходить, вот и всё. — У тебя остались неисполненные чаяния? Что-то держит тебя здесь? — Да. Се Лянь прижал ладони к щекам. Его память не проснулась, не дала ответ, что происходит. Но однако всё в нём затрепетало. Лучше было бы уйти, чтобы не слышать дальнейшего диалога. Он чувствовал себя так, будто подсматривал за сценой, не предназначенной для чужих глаз, однако так ли это было? Если во сне ему открылся осколок прошлого, разве он не видел уже каждое его мгновение? О, эти чувства, что хлынули водопадом, заставили Се Ляня зажмуриться! — Тогда… поведай мне, что тебя держит. Если это не очень трудное дело, я приложу все усилия, чтобы завершить его за тебя, — другой Се Лянь был добр к огоньку. — Человек, которого я люблю всем сердцем, всё ещё здесь, в этом мире, — грустным перезвоном откликнулся юный голос призрака, не пожелавшего уходить. Се Лянь, стоявший в тени, широко распахнул глаза. По чёрной воде плыли бумажные фонарики, согретые изнутри тёплым светом. Призраки скользили над ними, словно боялись коснуться. Только один завис прямо напротив лица наследного принца, стоявшего на берегу в истерзанных, перепачканных, местами даже рваных одеждах… — Вот как. Это твоя жена? «Не может быть, — сглотнул Се Лянь из тени. — Неужели… Как же я тогда не понял? Разве я мог понять?» Он и сам должен был сиять подобно фонарю, гудеть, словно колокол, потому что сердце его билось гулко-гулко, всё внутри пылало от осознания. — Нет, Ваше Высочество. Мы не были связаны узами брака, — отвечал огонёк. — Честно говоря… возможно, у него не осталось обо мне воспоминаний. Мы даже почти не разговаривали. — И в чём же заключается твоё желание? — спросил один Се Лянь, пока второй обнял себя руками, точно пытался сдержать волнение и трепет. — Я хочу защитить его. Сердце готово было выскочить из груди. Се Лянь закусил губу, не в силах отвести взгляд. По чёрной воде всё плыли и плыли фонари, принц в испорченных дорожной пылью белых одеждах стоял на берегу, а принц из тени смотрел на него и умолял: «Ну же, догадайся, ты ведь знаешь его! Как ты можешь не чувствовать его?» — Но ведь… ты уже не принадлежишь к этому миру! — удивился Се Лянь у реки. — И что же? — Се Ляню в тени послышалась насмешка в этом голосе. Он и сам понимал — и что же?! — но понимал теперь, после стольких лет, стольких событий. — Если останешься по своей воле, не обретёшь покоя. — Я согласен вовек не обрести покоя, — оставался непреклонным призрачный огонёк. — Но если та, кого ты любишь всем сердцем, узнает, что из-за неё ты не обретёшь покоя, боюсь, это её опечалит, ведь она будет чувствовать за собой вину, — увещевал его Се Лянь из прошлого. «Глупец, — покраснел ещё сильнее Се Лянь, видящий сон. — Ты почувствуешь не вину, но…» — Тогда я не позволю ему узнать, почему остался, и всё. Я не дам ему заметить, что оберегаю его, и всё. — Сань Лан, — вырвалось у него. И Се Лянь у реки вздрогнул, находя его взглядом. Огонёк вспорхнул с его пальцев, заинтересованно покружил вокруг и завис между ними. — Сань Лан, я… Глупо было говорить с собственными сновидениями, но Се Лянь так отчаянно хотел объясниться, извиниться за себя прежнего. Он чувствовал вину не потому, что Сань Лану, его возлюбленному прекрасному супругу, пришлось так долго скитаться. Он был виноват в том, что действительно не замечал! Не обращал внимания так долго! — Сань Лан, — повторил он беспомощно, но горло перехватило, он словно начал задыхаться, одновременно ускользая из сна, как бы ни пытался сохранить его. Образы потекли, и вот уже Се Ляня среди бумажных фонариков не осталось. Только призрачный огонёк всё сиял, сиял… — Ваше Высочество, я навсегда останусь твоим самым преданным последователем... Се Лянь моргнул, и… оказалось, серебряная бабочка парит над его лицом. — Гэгэ, — Хуа Чэн всматривался в него, словно пытался увидеть сны, которые кружили голову и вызывали столь яркие отклики в теле. Се Лянь сел на постели, не заботясь, что простыня соскользнёт с плеч. Он задыхался по-прежнему, во рту сохранялся стальной привкус крови, сердце билось резко и быстро. — Гэгэ видел кошмар? — Нет, — Се Лянь покачал головой. — Нет… — он протянул руку и очертил пальцами губы Хуа Чэна, приласкал его скулу, скользнул дальше, заправляя за ухо выбившуюся прядь. — Я должен извиниться перед тобой. — Гэгэ, демонам не нужен сон, — возразил Хуа Чэн. — Ты не побеспокоил меня. Я взволновался лишь потому, что ты не просыпался долго… и потому что… — вместо того чтобы договорить, он провёл пальцем по губе Се Ляня и показал тому капельку крови. — Что же снилось гэгэ? — Я прошу прощения за себя в прошлом, — вздохнул Се Лянь. — Я говорил много глупостей тогда.   — Каких? — Хуа Чэн бесцеремонно привлёк его к себе, и Се Лянь некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Ему было хорошо и спокойно в этих руках, и оттого жгучий стыд становился всё ярче. — Я сказал: «Но если та, кого ты любишь всем сердцем, узнает, что из-за неё ты не обретёшь покоя, боюсь, это её опечалит, ведь она будет чувствовать за собой вину»… — начал он, — и это было глупо. — Хуа Чэн промолчал, но обнимал всё так же крепко. Се Лянь откинул голову ему на плечо и продолжил: — Я говорил, что и ты меня покинешь. — И снова Хуа Чэн встретил слова тишиной, только поцеловал его в висок, — Се Лянь закрыл глаза и закончил: — Я отказался верить тебе… — Не дело божества верить в своих последователей, — усмехнулся вдруг Хуа Чэн. — Это таким, как я, следует верить в силу Владыки Небес. Я никогда не сомневался в тебе, гэгэ, даже когда ты сам сомневался в себе. — Я не узнал тебя… Не узнавал так долго, — горько повинился Се Лянь. — Но теперь узнаёшь. И с каждым днём — всё лучше, — рассмеялся Хуа Чэн. — Я же согласен никогда не обрести покоя, пока могу быть рядом. Как и прежде, гэгэ. — Верю тебе, Сань Лан! — от сна ничего не осталось, видение растворилось, скрылось за гранью ночи, Се Лянь вовлёк Хуа Чэна в поцелуй, и чувство вины рассыпалось, как искрами рассыпались в ту ночь освобождённые призрачные огоньки.