EDO 2103: эдомоногатари

персонажи: Кирарин, Эйджи ► Первое свидание в новой жизни Минору Эйджи. Когда они прибывают на место встречи, Эйджи чувствует нечто сродни разочарованию: он ожидает хотя бы минимально приличное кафе или какую-то забегаловку, но вместо этого видит нечто на задворках Нео Кабуки-те, похожее на лавку с кучей грязных высоких столиков рядом: короче говоря, эта зараза притаскивает его не в хотя бы немного солидное место, а в сраную шаурмечную, или как это дерьмо называется. Детали кебабов его волнуют как-то мало, он теперь человек занятой, солидный. Вокруг лишь пара человек, одинокий скучающий повар за стойкой, у вывески гаснет одна буква. Не место, а натуральный гадюшник. В своем костюме он выглядит тут как бельмо на глазу, но Кагую это явно беспокоит крайне мало. Она просто подходит к продавцу, покупает два лаваша с начинкой и возвращается. Отдает один ему в руки, и, когда Эйджи брезгливо на него смотрит, подозревая, что там обитает ворох еще не изученных учеными бактерий, буквально всовывает. Спокойно откусывает от своей, в ответ на что он невольно (со смешком) бросает: — Ну и ну. Теперь не надо следить за фигурой? — Отъебись, — огрызается она с крайне не заинтересованным лицом. — Ну, то есть, да. — И что это за помойка… — Здесь, — обрывает его Кагуя, — мы с Кирико и Асами всегда ели что-нибудь после наших концертов. В «Майоране», несомненно, крайне вкусно готовят, но накладно для музыканта-любителя. Ничто не сравнится со вкусом шаурмы за углом после бурной ночи. Так что повежливей про это место, оно для меня много значит, вообще-то. И продолжает жевать — все с тем же постным лицом. Поначалу, когда она только зовет его сюда, Эйджи на все сто уверен: это будет месть за Юрику, и тут она его пристрелит. Тоже прижмет к стенке, как Кирико ее когда-то, только теперь в башке у Кагуи какие-то крохи сгинувшей Мио, которая там была ребенком-солдатом, ну все это самое, крайне любопытное, так что в этом случае может и не опростоволоситься. Но при Кагуе никакой пушки нет, даже заточки, она вообще не наряжается так, словно что-то собирается сделать: одежда максимально простая, какая-то дебильная кепка и солнечные очки на половину лица. И шаурма эта. Но тогда зачем все это? Она его ненавидит — факт. Иначе не стала бы вести себя как маленькая капризная пизда, когда начинается весь замес, а сказала бы что-то вроде: «ой, Эйджи-сама, тут такая беда, приезжай и спасай», но нет, начала свое гав-гав-гав. Но, тем не менее, он все равно приезжает и спасает ее от… что бы там этот очкастый хер не делал, в общем, делает все по правилам. Зачем-то… Ну, бля, то есть очевидно, зачем. Другое дело, что ему в приказном тоне говорят притащиться сюда, и вот уже ждешь подставы, но нет, просто дешевые кебабы из крыс. Или что тут едят. — Ну и зачем? — наконец, спрашивает он. Кагуя мгновенно поднимает на него взгляд. Откладывает шаурму. — Что — зачем? — Сюда тащишь. — Нормальные люди называют это «свиданием», — чеканит она голосом, каким обычно идиотам поясняют что-то очевидное. Обыкновенно такой сам Эйджи использовал на Кенте, и резкая смена парадигм ему не нравится, но слова вставить не дают. — Знаешь, когда молодой человек приезжает к девушке, дарит цветы, вот эта вся чушь. Мы, конечно, совсем не нормальные, так что вот едим шаурму тут, на задворках, но по-моему это лучше всяких помпезных местечек. Есть какое-то свое очарование. Ага, уныло резюмирует Эйджи, это то, о чем ему говорят: часть сознания Мио протекает в мозг Кагуи, и вот начинается. Сто процентов эта любовь к помойкам отсюда. Она может что угодно говорить про то, что они тут раньше ели со своей группой, но никто после пары лет жизни на зарплате у «Зетимы» не начнет тяготеть к шаурме опять. Но он это никак не комментирует. Шаурма на вкус оказывается… именно такой, какой он себе ее и представляет, поэтому Эйджи делает два укуса и решает, что на сегодня крысиного (или какое тут) мяса с него достаточно. Скрещивает руки, продолжает смотреть на Кагую… Как спокойна та кусает уже свою шаурму, и думает: вот эти зубки какое-то время назад смачно откусывают язык одному очкастому ублюдку. Просто поразительно. Как только мозгов хватает. Потом Эйджи, конечно, вспоминает старшую сестру Кагуи — та, которая бедрами сто процентов может голову сломать — и делает вывод, что такие вещи зашиты в ДНК, и задавать вопросы тут максимально бессмысленно. Сто процентов все к этому и вело. Разговор как-то не клеится, но, наверное, нормально для их разницы в возрасте. Ей не интересны подробности бизнеса, а ему — тайные жизни соплячек. Судя по тому, что он успевает накопать (просто на всякий случай), она проводит часть времени с Ямано. Ну и ну. — Как выясняешь, что я жив? — в лоб спрашивает он. Очередная многозначительная пауза. — Господи, Эйджи, — она вновь опускает несчастный кебаб и смотрит ему прямо в глаза. Чуть приспускает очки, отчего страшный взгляд явен, как никогда. — Только не знающий тебя человек поверит в то, что ты реально умер. То, что ты устроил очередную грандиозную схему, было очевидно, как… Я даже не знаю. Понимаешь, я просто сделала ставку на то, что за всем этим ты еще не успел сменить номер. Вот и все. — И все? Небольшая пауза. Кагуя фыркает, легкомысленно, отмахивается: — Ну и еще ты свалил после всего, так ничего мне и не сказав, так что, считаю, одну встречу ты мне точно задолжал. — Вот как, — на лице Эйджи появляется то, что Широ до этого называет Говноедской Ухмылкой, и подпирает голову рукой. Продолжает смотреть на нее, продолжая доброжелательно скалиться, но Кагуя даже бровью не ведет. О, взгляните на этот просранный бренд… История внутри «Зетимы» будоражит умы журналистов уже продолжительное время, но все это ничто. Если бы эти типы узнали, что их любимая медиа-звезда взяла и откусила нападавшему язык, они бы ходили вокруг Кагуи табунами. Хотя поливать его бывшее «я» грязью у них получается ничуть не хуже. Карасу предлагает засудить их всех к чертовой матери, ну так, потому что у него ветер в голове, а еще он балабол, но Эйджи на это предложение всегда фыркает: вот будет любопытный способ раскрыть, что ты на самом деле жив. Обхохочешься. Наконец, несчастная шаурма добита. — Это потому, что ты меня ненавидишь, — сухо замечает она, голос ее скрипит каким-то странным неясным разочарованием (словно к самой себе), и Эйджи вскидывает бровь. Любопытное явление. Кагуя даже бровью не ведет, щепетильно вытирая пальцы салфеткой. — Считаешь меня раздражающей истеричкой, не способной даже держать лицо. И разочарованием, потому что загубила бренд на пике славы. Ой, какая драма… — Ты спрашивал меня раз за разом о том, люблю ли я тебя, но я никогда не давала ответа. Это нормально, — медлит. — Я тоже не люблю в себе эту медлительность. На самом деле, каждый раз, когда ты спрашивал это, мне было страшно, что я не смогу дать ответа, который устроил бы нас двоих, потому что руки были связаны контрактом. Молчание. — Когда ты сказал, что уходишь... Я подумала, что мне терять нечего. Вот и все. Эйджи некоторое время тянет тишину, раздумывая. Щурит глаза и вновь смотрит на нее: Кагуя сверлит взглядом пространство перед собой, крайне рассеянным, и это его даже забавляет. То, что она сейчас произносит. Значит, все эти резкие фразочки — такая же маска? Все айдолы состоят из лжи на сто процентов. Отвратительно. — Ты действительно невыносима в паре аспектов, но, учитывая, что тебе всего восемнадцать, ты работаешь… работала в одном из самых срывающих крышу направлений шоу-бизнеса, а еще стала невольным соучастником смерти подруги… Я делаю большую скидку. И за милую мордашку. Плюс, как ни крути, ты не устраивала нам драму в офисе с плаксами-криксами, и не свалила к другому менеджеру, как, например, Момусу. Да, ты, несомненно, проебала просто невероятные деньги своим уходом, но я все равно не смог бы их получить из-за всей этой подставы, так что, будем честны, мне глубоко насрать на все равно не случившееся, а так эта прибыль хотя бы не досталась кому-то другому. Например, лично Юрике, не стал добавлять он с явным раздражением. Но Юрика — это дело уже былое, о ней нет смысла беспокоиться. Момо, небось, просто писается от счастья: столько менеджеров исчезает нахрен, а самые тихие остаются. От Кидо и Аой никаких проблем, а Асура как сидит в своем загашнике, так и не высовывается. Чем не мечта? Война за популярность вновь скатывается к хитровыебанным схемам управления, а не найму каких-то наемников и тайному устранению конкурентов путем их реального физического уничтожения. Хотя он уверен: если такая, как Аой, захочет, будет ничем не лучше Маруямы. Но? Как говорится, ему абсолютно поебать. Пусть сами теперь возятся, а у него планы куда более интересные, например… э-э-э… Ну, он еще придумает. У Карасу столько предложений, но что там этот Карасу. Он теперь вечный раб своей женушки, если с кем и строить грандиозные планы, так с ней. А то знаем мы эти планы этого шута, сначала открывает рот, а потом акции компании падают на дно. — То есть… — Если уж кто так и думает, то ты, — цокает он. — Теперь моя очередь задавать вопросы. — Да ладно, кто начал вонять, когда я позвонил осведомиться, как дела? Кагуя так и вылупляется на него. Ошалело. — То есть, ты совсем не берешь во внимание, что я переживаю до этого? И что ты устраиваешь? Соврет, если скажет, что нет; ему даже Майко читает долгую нудную нотацию, прямо перед тем, как они навсегда расстаются — что он неуч, и так далее в этом духе. Да и не дурак же он, ей богу, просто тогда все это сваливается на голову снежным комом… Но все равно полезно. Для профилактики. Кое-кому. Плюс, у него и так проблем тогда было невпроворот, и вот эти капризы были совершенно не к месту. В такой ситуации и не такое подумаешь, тем более кто разберет, что в голове у этой Кирарин? Но она зовет его сюда… смотрите. Даже не стесняется это признавать: просто в лицо говорит. Другие бы засмущались, а она заказывает шаурму. Поэтому он просто продолжает улыбаться, нагло, и Кагуя обреченно тычет в него пальцем. Таким же тоном резюмирует: — Все понятно. Пошел нахер. — Ой, какая грубая у нас звездочка. — Ненавижу это слово, — буквально рычит она, — и ненавижу, когда ты начинаешь лебезить. Хватит тут комедию разыгрывать. Я уже не селебрити, а ты — не мой менеджер, можешь не подлизываться. — А что, хочешь совершить обмен колкостями? Буравят друг друга взглядом. — Козлина, — бросает Кагуя. — Хамка. — Самомнения жопой жуй. — Истеричка — В равной степени, как и ты. Ну, тут не поспорить. Молчат некоторое время, затем Эйджи фыркает, легкомысленно. Тянется за сигаретами, но видит перед собой требовательно выставленную руку — сразу слетается на дешевый ментол, как муха на говно, гляньте. Но, конечно, делится: вдвоем они закуривают от одной зажигалки, и затем смотрят куда-то в сторону прохода между зданиями, откуда доносится шум главной улицы. Хороший район, все же, но сколько же здесь падали, сколько же… Эйджи и бровью не ведет, когда перед ним вырастает тень, и Кагуя оказывается невозможно близко, почти впритык: смотрит на него крайне пристально, но роста не хватает, поэтому снизу вверх. Лишь фыркает, когда чьи-то пальчики вырывают у него так и не съеденную шаурму, и закатывает глаза, когда она сухо замечает: — Ну и ну. Я веду его в любимый уголок, а он даже до конца не доедает. — У меня аллергия на помои, уж извини. — Просто у тебя нет вкуса, — фыркает она и тычет пальцем в грудь. — Что это за костюм стандартного менеджера среднего звена? Ты что, теперь перерабатываешь в неделю по десятку часов и даже там ночуешь?.. Мне не нравится твое новое лицо, старое было в миллион раз лучше. — Что-то я не припомню, чтобы спрашивал у тебя мнения. — А я его все равно говорю, — отрезает она. — Потому что я так хочу. Разве ты так не делаешь, каждый раз? И смотрит — прямо в глаза, пристально. Без старой аугментики со звездами те выглядят настолько просто, незаметно, что даже как-то обидно: они там задницу рвут ради нее, а она сваливает со сцены и избавляется от старого образа. Смотрел он ее жутко сопливое видео, конечно. Надо же додуматься. Хотя просмотров и лайков под ним море — вот он, хайп чистой воды. Столько денег можно было бы получить… Единственный, кто ловит прибыль в этой ситуации — режиссер той трешовой картины, который еще до всей ситуации предлагает им контракт: мало того, что теперь ведет контакт напрямую, так еще и может занизить плату. И этих денег Эйджи не увидит. Тоска смертная. Он затягивается и стряхивает пепел на землю. Но Кагуя продолжает сверлить его взглядом, широко распахивает глаза и вдруг низким, непривычным для нее голосом, произносит: — Мацусита Тэйсин предложил мне вариант, при котором ничего бы не произошло. Мировую. Сказал, что если я последую за ним, то он прекратит происходящее. Я была готова согласиться. Подружиться, стать поводком психопата, чтобы все закончили хорошо. Сделать подношение, отдать себя, чтобы ты... все вы были живы. — И почему не согласилась? — сводит брови на переносице Эйджи. Его продолжают сверлить взглядом, но в этот раз Кагуя сужает глаза. — Он сказал, что план требует крови. Сказал, что я должна была пожертвовать таким человеком, как Минору Эйджи. Иначе никак. Так что прости уж, но мой первый поцелуй тебе точно не достанется. Пришлось впиться ему в рот, чтобы откусить язык. В этот раз она все же опускает взгляд вниз, и теперь настает его очередь пристально на нее смотреть. Продолжительно, невероятно долго. Всего этого могло бы и не быть: бешеной поездочки на автомобиле, казни Кудо на видео, даже стычки в подвале. И награды за его голову — ну конечно, потому что он был бы мертв. Но Кагуя делает выбор, усложняет им всем жизнь, но, вот как выходит: Мацусита мертв, а они двое вполне живы, и стоят тут, свободно, без опасений за собственную шкуру. Ну, Эйджи точно все равно: «Союз 109» может хоть локти обкусать, но все равно его не найдет. Она продает собственное благополучие ради него. Иронично. Видит, как пеплит сигарета Кагуи. Хмыкает, криво. — Говорила, от кофе зубы портятся. Так от сигарет ничуть не лучше. — Теперь как-то плевать. — А еще запах изо рта просто отстой. Их глаза вновь пересекаются, и Кагуя щурится, словно эта маленькая игра становится понятна. И она тоже решает принять в ней участие. Поэтому затягивается, глубоко, выкидывает сигарету на землю и спешно топчет, а следом достает что-то из кармана и кидает в рот. Вновь поднимает голову. Подходит почти вплотную, так, что дыхание ощущается на коже, и затем тихо — едва слышно — произносит: — Хочешь проверить? Поднимается на носках. Рассеянно Эйджи делает вывод, что у жвачки химозный виноградный вкус.