Обманщик

      Был вечер, а точнее — около четверти одиннадцатого, когда началась бомбёжка. Сидя за столом своего кабинета, Штирлиц прислушивался к начинавшим доноситься снаружи знакомым звукам: завываниям тревожных сирен, низкому гулу пролетавших над городом самолетов, назойливому жужжанию сверливших воздух и падавших на Берлин снарядов, грохоту, производимому взрывами разрывавшихся где-то совсем рядом бомб. За дверью его рабочего кабинета слышались призывы «Всем в бомбоубежище!» и частый топот многих сапог — офицеры всех отделов спешили спуститься в подвал. «Сегодня что-то уж слишком громко…» — подумал Штирлиц, услышав за окнами оглушительный хлопок, от которого, как ему показалось, затряслись стены. Он поднялся, подошел к окнам, опустил черные жалюзи и наглухо задернул занавески. Вернувшись к столу, Штирлиц закурил и принялся высыпать на лакированную дубовую столешницу содержимое спичечного коробка. Он любил в минуты особенно напряженных раздумий, и чтобы побороть тревогу, складывать из спичек фигурки животных. В подвал здания РСХА он поначалу решил не спускаться, понадеявшись на свою выдержку и скорое завершение очередного налета союзнической авиации. Под грохот канонады за окнами Штирлиц думал о Кэт и всей этой каше с передатчиком, о Бормане, который так и не приехал на назначенную им встречу, о пасторе Шлаге и разработанной для него миссии в Швейцарии. За всеми этими размышлениями он не заметил, как спички на столе перед ним сложились в фигурку пышнохвостой лисицы. Точнее, это был лис. «Лисом» Штирлиц про себя называл своего непосредственного начальника и руководителя внешней разведки службы безопасности рейхсфюрера СС, VI отдел РСХА, бригадефюрера СС Вальтера Фридриха Шелленберга. Многим в СД и СС Шелленберг представлялся самоуверенным обаятельным карьеристом, наделенным оригинальным мышлением и эксцентричными манерами. Но Штирлиц, как и его шеф, не лишенный самоуверенности, полагал, что знает его лучше остальных. Не позволяя показному очарованию начальника влиять на себя, постоянно анализируя каждый его шаг, Штирлиц сделал для себя следующие выводы: Шелленберг во многом схож с ним самим в том, что касается общей эрудированности, хладнокровия, выдержки, способности к размышлению и построению логических цепочек. При кажущейся непринужденности в общении и некоторой поверхностности высказываемых прилюдно суждений, этот человек дьявольски коварен, расчетлив и умен. Всеми действиями Шелленберга, даже самыми мимолетными движениями, взглядами, кивками и поворотами головы, легкими касаниями плеча или лацкана пиджака собеседника, всегда руководит холодный расчет. Про его слова нечего и говорить — каждое произнесенное слово, каждая словно бы невзначай брошенная фраза и каждый второпях, на бегу заданный вопрос имели целью дезориентировать либо дезинформировать собеседника, либо склонить его к нужным Шелленбергу действиям. Он мог вывернуть в выгодную для себя сторону даже ситуацию, казавшуюся остальным безнадежной, благодаря непревзойденному умению наилучшим образом использовать предложенные обстоятельства. «Таким и должен быть настоящий разведчик. Хитер и изворотлив как лис…» — думал Штирлиц. Он работал с Шелленбергом уже много лет и не мог не признавать его сильные стороны. А их признание, в свою очередь, заставляло Штирлица помимо воли симпатизировать личности шефа. Иногда Шелленбергу почти удавалось обмануть его одной из своих уловок. Штирлица, хоть он и старался сохранить невозмутимое выражение лица, наблюдая за выходками шефа, забавляло то, как виртуозно он играл в разговоре с собеседником. Казалось, Шелленберг не боится никого: он мог дерзить Гиммлеру, подкалывать Мюллера, быть холодно-циничным с Геббельсом, громко заразительно смеяться неуместным шуткам Геринга. Его хитрость была военная, дипломатическая, изощренная, но в то же время порой виделась Штирлицу такой невинной, почти детской… Особенно отчетливо фальшивая невинность проявлялась, когда Шелленберг вдруг заглядывал собеседнику в глаза. Штирлиц помнил долгий взгляд его больших выразительных серо-голубых глаз. «Мне ты можешь довериться. Посмотри, я искренен с тобой…» — читалось в его глазах. Однако и сам Штирлиц стремился заслужить доверие Шелленберга. Его интеллект, обширные знания во многих областях науки, независимость мышления и способность доказательно разбивать абсурдные идеи, выдвигаемые МИДом или гестапо — прямыми конкурентами разведки, позволили ему занять место негласного советника и привилегированного конфидента её шефа и главы VI отдела РСХА. Шелленберг мог вызвать его в любой час дня и ночи в свой кабинет в управлении или прямо в свой особняк в Бабельсберге и спросить мнения Штирлица по особенно волновавшему его вопросу, над которым в то время размышлял. — Вот что я вам скажу, Штирлиц, — обыкновенно начинал он, нервно прохаживаясь по кабинету и кивая секретарю, чтобы принес им кофе. — Вот что я вам скажу… Штирлиц садился рядом с Шелленбергом на край его рабочего стола и слушал молча, с большим вниманием, иногда кивая. А главный разведчик Германии говорил, то и дело ловя взгляд своего неофициального советника… Посидев немного рядом со Штирлицем, его шеф мог внезапно сорваться с места, метнуться через весь просторный кабинет к книжному стеллажу, продолжая при этом свою речь. У книжных полок Шелленберг обычно останавливался, легко касаясь фарфоровой руки китайского болванчика, сидевшего на верхней полке перед четвёртым томом Шиллера. Болванчик принимался кивать головой и махать рукой в такт его речи. — Что вы об этом думаете, Штирлиц? — следовал внезапный вопрос. Властный, требовательный взгляд вмиг загоравшихся глаз Шелленберга, казалось, мог просверлить в нем дыру. — Очень любопытно… — качал головой, словно фарфоровый болванчик, Штирлиц и выдвигал свои соображения по обсуждаемой теме, изредка делая глоток хорошего бразильского кофе из своей чашки и исподволь следя за выражением лица внимавшего ему шефа. На этом истинно арийском лице могли поочередно появляться рассеянность, задумчивость, раздражение, нервозность, внимательная сосредоточенность. Штирлиц выучил этот трюк: сейчас Шелленберг выслушает его и скажет, что надо все обдумать, что позже они вернутся к этой теме, что он должен решить еще кучу вопросов и вообще сейчас спешит на прием к Гиммлеру. Но позже, через несколько недель или даже месяцев, как всегда с ним случалось, шеф внешнеполитической разведки СС выдвинет высказанное Штирлицем предложение на очередном совещании «европейского отдела» управления, добавив к нему своё понимание ситуации и выдав за выстраданную им самим мысль. «Хорош лис, нечего сказать! — думал в такие минуты Штирлиц. — Никому ведь и в голову не придет обвинить его в банальном плагиате!» Как-то в разговоре на одном из устраивавшихся фюрером приемов Гейдрих* сказал ему о Шелленберге: «Он кажется милым игривым ребенком, но я знаю, что Валли как никто другой умеет играть в наши игры и всегда держит в рукаве пару козырей. Он уже проявил себя в операциях в Польше и Венло* и, ручаюсь, вскоре он заявит о себе еще громче». Есть два способа побеждать: играть по правилам лучше всех или же лучше всех нарушать правила — это Штирлиц вывел для себя словно аксиому. Шеф СД, по его наблюдениям, мог виртуозно делать и то, и другое. Вернее, для него не существовало правил. Он устанавливал их для себя сам. Шелленберг был моложе Штирлица на десять лет, но казался очень моложавым. Порой, глядя на своего шефа, Штирлиц видел совсем молодого человека. Такому восприятию немало способствовали его сухопарая юношеская фигура, густые вихры идеально подстриженных и безупречно уложенных по моде каштановых волос, правильные черты лица и неукротимая энергия, всегда в избытке имевшаяся у главы службы внешней разведки. С интересом наблюдая за ним во время их нередких тет-а-тет в его кабинете, Штирлиц не раз отмечал присущий Шелленбергу артистизм. Он сквозил в каждом движении, в каждом взгляде. Его шеф как никто другой умел продемонстрировать собеседнику самые привлекательные черты своей внешности, принимая самые выигрышные позы, плавно жестикулируя и словно бы ведя со смотрящим на него безмолвный диалог. Штирлица завораживало то, как Шелленберг держал сигарету, как улыбался, как заглядывал в глаза, как говорил по телефону, с особой вычурной грацией придерживая изящными пальцами с аккуратно подстриженными ногтями телефонную трубку и показывая тонкое белоснежное запястье. Голос у него был очень приятный, свежий, с интригующей твёрдой хрипотцой, слышной в заливистом смехе. Смеялся глава СД часто. У Шелленберга, как не раз отмечал про себя Штирлиц, было отменное чувство юмора, а кроме того, он обожал слушать смешные истории. А Штирлицу нравилось, импровизируя на ходу, придумывать их для него, чтобы лишний раз иметь возможность лицезреть Шелленберга в хорошем расположении духа, обаятельно улыбающимся, с блестящими от смеха глазами. В этот момент, глядя на выложенную спичками на полированной столешнице фигурку лиса, Штирлиц подумал о своем шефе: «Где он сейчас?..» Этот вопрос сам собой прозвучал в его мыслях, оставшись без ответа и уступив место другим, более насущным и важным. За окнами неистово грохотало. Снаряды разрывались где-то совсем рядом. Стекла, казалось, вот-вот не выдержат. А потому Штирлиц сгреб спички обратно в коробок, спрятал его в карман брюк и направился к выходу, не желая расстаться с жизнью в ставших ему почти родными стенах главного управления имперской безопасности.