День баночного пива

22 апреля 2019 года …- К следующему занятию я жду от каждого из вас минимум пять фотографий, иллюстрирующих ваш «взгляд на мир через объектив». Помните, итоговая работа не за горами. — Тяжелый вздох прокатился по аудитории. — В среду практика, не забудьте подготовиться. И дожить до нее, разумеется.  — Мы очень постараемся, мисс Колфилд, но ваше задание не оставляет нам и шанса. — Макс усмехнулась. — Я тоже была студентом. Я верю, вы справитесь, но помните, злоупотребление энергетиками вызывает проблемы с сердцем! Макс повернулась к столу и начала собирать вещи. В сумку отправились блокнот, карандаш, миниатюрный нетбук. Фотоаппарат с небрежной аккуратностью, какая бывает только когда ценная вещь становится предметом обихода, убран в свой кофр. Девушка проверила телефон на наличие уведомлений, заодно выключив беззвучный режим. Обнаружила сообщение от родителей, удивилась отсутствию новостей от Хлои. Прайс молчала уже с неделю, и это начинало напрягать. После трехмесячного затишья три года назад они не теряли друг друга из виду. Уж слишком многое связывало их: общая тайна, разделенная только между ними двумя, общее чувство вины из-за уничтоженного города, детская дружба, первая влюбленность, длительная и яркая. Макс хорошо помнит, как Хлоя позвонила ей впервые после Того звонка. Это было чуть больше чем через три месяца после их расставания. Им обеим было так очевидно неловко, девушки почти ничего не сказали друг другу, но не потому что сказать было нечего, а потому что слова вдруг оказались слишком громоздкими и бессмысленными, бесполезными. Отключившись, Макс едва сдержала слезы. Хлоя, наверное, тоже. Однако девушка позвонила ей вновь, вновь начала свой неловкий рассказ. Теперь о том, как она устроилась в автомастерскую и затеяла основательный ремонт пикапа. Макс была благодарна за этот разговор почти ни о чем. Когда Хлоя говорила, тот кусочек подсознания Колфилд, который бережно хранил каждое мгновение, в котором Прайс умирала (кажется, только для того, чтобы каждую ночь детально демонстрировать ей их в произвольном порядке), переставал напоминать о себе ежесекундно. Традиция созваниваться как минимум раз в неделю родилась случайно, но обе девушки ее свято придерживались. Даже когда Хлою уволили, и она с головой погрузилась в саморазрушение на некоторое время. Даже когда Макс переехала в Большое Яблоко и поступила в колледж, что не оставило ей ни секунды свободного времени. Голос Хлои, уставший, хрипловатый со сна, пьяный, злой, грустный, обкуренный — любой, прочно вошел в жизнь Макс. Однако сделал он это совсем не так, как сама Хлоя за некоторое время до этого. Несмотря на то что еженедельные звонки стали неукоснительно соблюдаемой традицией, они по-прежнему ни к чему не обязывали и были по большей части бессмысленны. Девушки никогда не говорили ни об Аркадии Бэй, ни о проблемах с психикой, ни о своих разорванных отношениях. Следующим важным воспоминанием стало то, как Макс проснулась однажды утром и осознала, что она проспала всю ночь. Впервые ей не снились кошмары. Впервые она проснулась отдохнувшей. Тем вечером она ложилась спать с некоторой опаской, сменившей обычную усталую готовность просыпаться в холодном поту. Будто кошмары были готовы взять реванш за прошлую ночь, отомстить за эту передышку. Однако на следующее утро она проснулась также. Нельзя сказать, что кошмары ушли совсем, наверное, они будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь, но прошлое явно ослабило свою хватку на подсознании Макс. Другой стороной уменьшившегося количества кошмаров было то, что из сновидений Макс полностью исчезла Хлоя. Как будто все оставшееся в Колфилд тепло к девушке уместилось в их телефонных разговорах. Поступая на курс фотографии в New York Film Academy, Макс сильно сомневалась. Способность к фотографии, кажется, покинула ее вместе со способностью управлять временем. Пленка прочно ассоциировалась со звуком разрываемой фотокарточки, идея даже просто подержать полароид в руках вызывала панический страх. Но, несмотря на все свои сомнения, девушка все же решилась попробовать. Внезапно (впервые в жизни) ее заинтересовала цифровая фототехника. Делая по несколько снимков в неделю, Макс не без помощи психотерапевта постепенно унимала навязчивые ассоциации (никогда не пробовали лгать психотерапевту, при этом стараясь сохранить эффективность терапии? Так себе идея. Макс спасало то, что даже если убрать суперспособности из уравнения, в нем останется достаточно травмирующих событий, ставящих на фотографию прочный блок. Чего стоит один только сделанный Нейтаном снимок). Это вновь открыло перед ней искусство, которым она так дорожила, что не могло не радовать. Девушка окончила двухлетнюю программу, организовала несколько весьма успешных выставок. Ее фотографии появлялись в журналах и даже личных коллекциях некоторых ценителей. В академии она появлялась лишь иногда, ведя избранные курсы. Макс всегда завораживало то, как люди преображаются, смотря на мир через объектив, как много они могут сказать через фотографии. Только одного не изменили ни годы терапии, ни возвращение к любимому искусству: Колфилд все еще никого к себе не подпускала. За два с половиной года жизни в Нью-Йорке она ни с кем не подружилась, не позволила ни одному знакомому стать ближе, не вступила ни с кем в отношения. Может, дело в ее нежелании усложнять кому-то жизнь своими травмами, а может, в страхе, что каждый находящийся рядом с ней человек умрет по ее вине или на ее глазах. Психотерапевтка неодобрительно качала головой, твердила, что человек не может быть один, но не смогла ничего изменить. Макс неизменно мямлила что-то о том, что она обязательно попробует сблизиться с кем-нибудь из однокурсников/соседей/коллег, может быть, когда-нибудь потом, не предпринимая никаких попыток воплотить эти обещания в жизнь.

***

Вынырнув из воспоминаний, Макс прошла по длинному узкому коридору, в котором в перерыв столпилось слишком много народу. Спускаясь по лестнице, она отметила в памяти необходимость зайти в аптеку по дороге домой. День выдался солнечный, и девушка предвкушала неторопливую прогулку по Бэттери-парку. Может, удастся сделать несколько снимков. Может, вообще прогуляться по всему Нью-Йорку, ища вдохновения для новых работ. Благо, город всегда был готов ее удивить. Проведшая детство в крохотной Аркадии Бэй, а юношество — в сравнительно небольшом Сиэтле девушка никак не могла привыкнуть к городу, который никогда не спит. Уж слишком шумным, многолюдным, разнообразным он был. Даже живя в нем всю жизнь, кажется, невозможно было бы увидеть его целиком. Колфилд отстраненно размышляла о том, какой будет тема ее запланированной на сентябрь выставки, когда прохладный весенний ветер взъерошил ей волосы. Шумный, никогда не стоящий на одном месте город обрушился на нее. Макс привычно отсекла большую часть звуков и оглядела оживленную улицу. Ее взгляд зацепился за что-то, явно выбивающееся из привычного пейзажа, заставляя вернуться с небес на землю. Что, впрочем, не помогло ей поверить своим глазам. У входа в академию (и прямо под знаком «стоянка запрещена») стоял пикап. Старый, но заботливо отреставрированный пикап. Его у Макс еще были шансы не узнать, но никак не прислонившуюся к нему фигуру. Она могла бы с закрытыми глазами вообразить ее в деталях, так сильно она въелась в память. Ее стиль не претерпел почти никаких изменений: вновь синие волосы, кожаная куртка, берцы и драные джинсы. Разве что ирокеза не хватало для самого стереотипного из всех возможных образа панка. Но это же была Хлоя, она могла сделать привлекательным любой стереотип. Хлоя стояла, прислонившись к дверце автомобиля и увлеченно наблюдая за прохожими. Заметив Макс, она сделала к ней несколько шагов.  — Ну наконец-то. Я думала, ты никогда оттуда не выйдешь.  — И снова ты встречаешь меня у выхода из академии… — Макс неловко улыбнулась, готовая в любой момент взять свои слова назад и извиниться. Уж слишком болезненной была тема, которую затрагивала шутка. Но Хлоя только легко рассмеялась, разводя руки в стороны.  — Иди уже сюда, чертов хипстер. — Макс улыбнулась и шагнула в ее объятия, утыкаясь носом в такое знакомое плечо. Хлоя пахла дорожной пылью, утренним кофе и сигаретным дымом.