«Любить, нельзя использовать». «Любить нельзя, использовать».
Чересчур горький виски, чересчур неудобный подоконник, чуть растрёпанные светлые волосы, едва уловимый аромат духов с ноткой свежей сирени. Отголоски изнурительного дня постепенно норовят погрузить в полудрём, но Фара Даулинг лишь устало смотрит вниз, бесцельно пересчитывая сарсены в Каменном Круге. Тишина кабинета ненадолго спасает от тревоги и опутывает захмелевшей паутиной. Сквозь рельефные стёкла навязчиво просачивается мягкий лунный свет. Он вальсирует на горячих, раскрасневшихся щеках, путешествует по склянкам и пузырькам, а затем плавно опускается на ковёр, украшенный руническим орнаментом. Ей определённо не следует сейчас пить в одиночестве. И ей определённо не следует молча слушать лживые речи Розалинды, что в сознании отпечатываются настойчиво, словно размазанные по траве грибы-паразиты. Розалинда каждый вечер разговаривает с Фарой о неописуемо давнем прошлом, а у той не находится сил, дабы разорвать их телепатическую связь. Пусть говорит, пусть зовёт, пусть заберёт обратно под крыло чарующей тени, где поначалу казалось так безопасно и непринуждённо вовсе. Фара каждый вечер наведывается к Розалинде в подземелье, стоит там пред её энергетическим барьером и молниеносно взор отводит, когда Розалинда открывает глаза голубые. Да, она истощает её, да, калечит, но Фара Даулинг всё равно возвращается разбередить уродливые раны, коим уже исполнилось порядка шестнадцати лет. Цветут раны реальные ярко под грудью, и от цветения их хочется выть истошно. Традиция, увы, необъяснимая. Очередной маленький глоток виски — горечь на губах распускается явственнее, Розалинда продолжает бессмысленный рассказ, Фара же медленно качает головой из стороны в сторону. Замолчи. Фаре слишком весомой ценой далось её заточение, Фара боле не наивная девица. Но иногда сердце ныло мучительно, уговаривая нырнуть в невозможный кипяток и выпустить Розалинду, наплевав на любую мораль. И бежать, бежать, бежать… «Если б довелось мне выбирать между армией Сожжённых и Розалиндой, я бы не посмела выбрать никого. Они одинаковы по истинной сути и отличаются исключительно плотью: живой и десять веков мёртвой». В нечётких воспоминаниях всплывают дразнящие пальцы Розалинды, грубо сдавливающие плечи до отметин бордовых, жалящие прикосновения и приглушённые, робко-требовательные стоны. Их уроки никогда не вписывались в понятие адекватного, не вырисовывались внятными, навеивали безграничную странность. Их отношения неизменно оставались безрассудными, неистовыми, порой жёсткими и абсолютно дикими, да такими, что Фара утопала в пагубной трясине по колено. Однако Фара не жаловалась на методы обучения. Фара вообще редко жаловалась, однажды особенно хорошо поняв, что прикосновения Розалинды пробуждают в ней смутно-приятные чувства. И пока Бен с Солом предпринимали скорее уморительные, нежели серьёзные попытки завоевать внимание первокурсниц, Фара таяла в руках Розалинды, постигая те магические секреты, которые в будущем ни под каким предлогом не предложила бы постигать собственным неопытным студентам. Которые напрочь противоречат рациональным принципам. Которые… Её студенты ещё так юны и невинны, им нужна помощь и опора в сём нелёгком пути, а она сидит и думает о Розалинде, о несбыточных надеждах и чаяниях. Им нужно внушение уверенности в безмятежном завтра, а она стыдливо погружается в пасмурное беспокойство и сплошное дождливое смятение. Фара терпеливо твердит испепелить все мнимые страхи, хотя сама неустанно обрастает ими, подобно рифам, обрастающим всё новыми и новыми полипами. Только Фара не рифы и не способна мириться со страхом напрямую. Фара борется, доказывая студентам, что она эталон сильной духом, авторитетной и действительно мудрой волшебницы. Поддерживать гармонию в школе становится труднее. Теперь она опасается дарить студентам любовь и разрешить им короткие объятия, не несущие ничего дурного. Опасается проявить слабину и поддаться разного рода откровенным порывам. А её студентка огненная, Блум Питерс, не ведая запретных завес, настырно выжимает из Фары слёзы. Бедный, бедный подкидыш, жаждущий дабы рыдали в ином мире все, чтобы хоть на миг выкорчевать острую боль. «Вкус покинутости так знаком мне». Ещё один глоток янтарного напитка, больше похожего на паучий яд, равномерно обжигающий горло. Фара лениво трёт переносицу большим и указательным пальцем, сдавленно вдыхая сырой воздух, наполненный запахами осенних листьев. Подвесные колбы с молодыми ростками звучно бьются друг о друга от дуновения проникшего в помещение ласкового ветра. В центре Каменного круга бродят Сожжённые, но мисс Даулинг знает, что они эфемерные. Наверняка Сильва тренирует специалистов с удвоенной нагрузкой, демонстрируя уровень сложности выше среднего. Времени катастрофически мало. Спустя секунду Сожжённые, Сильва и специалисты растворяются, будто их и не существовало. Будто померещилось. Беззаботная жизнь для детей Фаре, вероятно, тоже мерещится. Алкоголь делает восприятие мира неприемлемо меркло-сумбурным. Может, виски на сегодня достаточно? Пожалуй… точно достаточно. Фара встаёт с подоконника, оправляет платье бутылочного цвета в области бёдер и подступает к книжным стеллажам, что служат вместо стен. Даже между книг затиснуты различные колбы с пророщенными семенами. Скоро стеллажи обратятся второй оранжереей, а она обратится феей земли. Отнюдь не плохой вариант, коль вожделеешь скрутить кого-то безудержно нахального ветвями ивовыми. Фара выбирает книгу в твёрдом фиолетовом переплёте с золотым корешком. Необходимо срочно отправиться в спальню и почитать перед сном, чтоб снились длинные строчки, не сменяясь разлагающимися, обезображенными трупами человеческими. Вся мебель вокруг начинает беспричинно плыть, дверь внезапно убегает в угол, рассказ Розалинды резко обрывается. Значит — не суждено прочесть ни строчки. Кабинет загнал её в ловушку хитрую. — Розалинда.? — шёпотом произносит она, покрепче прижимая книгу к израненной груди. Ежели рассказы наконец завершаются, целесообразнее в этом окончательно убедиться. Розалинда ведь не оставляет мисс Даулинг в покое ни во сне ни наяву. — Да, Фара, — едкая ухмылка разъедает замершей женщине затылок, — я здесь. Можешь не утруждать себя и не оборачиваться, — Розалинда с нескрываемым удовольствием замечает, как невольно нервно подрагивают плечи её бывшей ученицы. — Ты до самой могилы готова стоять спиной к кромешному грядущему, игнорируя страх, по-прежнему управляющий тобой. Растекающийся по венам зловонным, плесневым токсином. Стакан выскальзывает из вспотевших влажных ладоней, разбивается. Книга присоединяется к нему, жертвуя целостностью корешка, тот расходится нитками. От сухого голоса Розалинды замерзает кровь, подлинно как вода замерзает в волшебной чаше. Фара не успевает обернуться, не успевает приказать радужке глаз зажечься серым, потому что элегантно завязанный на шее платок шёлковый начинает стремительно душить её. Рьяным не обязательно слыть изобретателями, они отыщут способы полегче. Розалинда с издёвкой наблюдает за тем, как Фара судорожно дёргается, как слепо намеревается применить магию, не в состоянии сосредоточиться на освобождении. Её раздирает внутренняя паника, категорически недопустимая, ураганом сметающая остатки контроля. Контроль мешает. Фара, подражая феям остальным, на протяжении лет долгих отказывалась познать бесконтрольность и властно пожирать собственной нестабильной силой Сожжённых и прочих тварей. Их уроки жестоки, но урок, посвящённый игре с разумом, Розалинда от Фары предпочла утаить. Это негласный магический секрет, о коем Фара не заикнулась бы ни при одном из коллег. Магический секрет галлюцинаций и подчинения чужой воли. Фара свято верит, что её душит Розалинда, а Розалинда устраивается на кожаном диване и заставляет беспрекословно принять за чистую монету то, чего нет. «Твоя ментальная защита поразительно хрупкая и хлипкая. Проанализируй другие тактики её блокировки и добейся завидного успеха. Мощность разума сравнима с мощностью драконьего пламени. Дракон покорится». Розалинда взмахивает рукой, и Фара Даулинг громко откашливается сгибаясь пополам. Темнота неторопливо рассеивается, снисходительно позволяя сделать первый глубокий вдох. Её всю трясёт и пошатывает, охватывает чудовищным жаром, когда она наконец ясно видит Розалинду, усмехающуюся и торжествующую. Неужели она.? Неужели алкоголь.? Неужели сознание опять решило подшутить зло? — Как я и предполагала, крайне много эмоций, — Розалинда склоняет голову набок, прищуривается, закидывает ногу на ногу, — вот в чём твоя проблема, дорогая Фара. — Проявление эмоций — это нормально, Роз, — хрипло возражает мисс Даулинг, снимая с шеи чёртов бело-синий платок и отбрасывая его на статуэтку скрипки. Схоронись там. — Ты перегнула палку. «На эмоциях основывается магия». — Согласна, но не в нашем случае. «На кровавой войне эмоции — блажь. На кровавой войне важен единственно верный холодный расчёт. Точка. Что бы ни содеялось». Розалинда поднимается с дивана, преодолевает расстояние в несколько «примирительных» шагов и толкает всё ещё растерянную, не оправившуюся от потрясения Фару назад. Розалинда болезненно впечатывает Фару ягодицами в круглый антикварный стол, и та сбивает локтем коллекционный глобус. Не столь великая потеря на фоне изящного великолепия, не правда ли? Запястья тощие заключаются в железную хватку, зрачки расширяются до предела, израненная грудь вздымается высоко-высоко. Розалинда внимательно разглядывает Фару, ощутимее прижимается к ней, увлекая в бесстрастный, сдержанный поцелуй. — Роз… Её тонкие уста такие же сухие, как и голос. Фара прекрасно осведомлена, зачем Розалинда целует её, но продолжает совершать очевидную ошибку за ошибкой. Тело не обманешь — оно нелепо реагирует. Бесполезно отрицать. «Почему именно я стала твоей протеже? Почему не Бен или Сол? Почему? Ответь. Ты в какой-то мере нравилась мне, Фара. Очень нравилась. Ты умудрялась поверить всякому моему слову и в дальнейшем с лёгкостью убедить двух неисправимых упрямцев в правильности моих действий. Только и всего». Она могла сколь угодно разглагольствовать, что справилась с наваждениями, но беспардонно врала. Все эти шестнадцать лет Фара грезила очутиться рядом с Розалиндой, совершенно не став и чуточку свободней. Фара обречённо прикрывает веки, отвечая на малейшее движение губ Розалинды. Поглощённая хаосом Розалинда и томящаяся в безупречных рамках Фара. Как иронично, что они обе феи разума — эдакое буквальное глумление судьбы. Измождённое сердце просит о протесте, а душа наперевес сердцу молит отдаться моменту. И Фара отдаётся, испуская нечаянный стон. — И ты, как и прежде, предельно слаба в сопротивлении искушениям, — Розалинда отстраняется от бывшей ученицы, фальшиво-заботливо заправляя ей за ухо прядь рано поседевших волос, — время твоё уже истекает, Фара. Сдаёшь позиции, забываешь наставления. «Ты всегда подло манипулировала моей искренней влюблённостью, Роз. Использованная фея — самая свирепая фея. Помнишь?». Идеально отточенный, быстрый щелчок. Фару ударяет об стену и пронзает ледяными шприцами, вкалывающими искусственный лёд прямиком в позвоночник. Отродясь не смешивай виски с фантазией неисцелимо больной. «Нет, ты не права, использованная фея — самая несчастная фея». — Спасибо за «отличный» урок, Роз, — она невесело смеётся, разрешая крошечной слезе немой с ресницы скатиться на щёку. Она опустошена, она нуждается в Розалинде, словно зависимая. Обиде с зависимостью элементарно не потягаться. Обида и не тягается. Перелистываются шустро шершавые страницы, включается где-то безобразно-идиотская музыка, свет лунный Фару жалеет, в осколках недавно разбитого стакана сольно танцуя. Не пошевелиться. Встречайте, Фара Даулинг, пример для подражания с неустойчивой психикой. Вздор. Вопросы, вопросы, вопросы. Сколько их ещё надлежит задать? Я должна прозреть, Розалинда.А не была ли принудительно навязанной та влюблённость, перевоплотившаяся в настолько извращённую «любовь»? Не была ли?