Обратная связь

Мороженое кажется Дейдаре невыносимо сладким, как его вообще можно есть? Разве в его детстве оно было таким же? Он уже забыл, каким оно должно быть на вкус. В этом городе сейчас проходит летний фестиваль, лидер отправил их разузнать обстановку. Все вокруг такое праздничное, яркое, раздражающее. Дейдару бесят визгливые дети, которые носятся вокруг, бесят их пузатые, обтянутые нарядными кимоно родители, бесят эти прилавки, заваленные всякой всячиной, запахи еды, висящие в воздухе. Все такие счастливые, радостные, дарят друг другу улыбки и хорошее настроение. Все эти люди не должны быть такими. Они должны... корчиться от ярости и задыхаться от переполняющей их ненависти! Гореть вместе с этой ярмаркой, разлетаться на части, тонуть в море пламени и дыма. И только когда их барабанные перепонки полопаются от грохота, а в глазах закипят слезы, они увидят его. Настоящее искусство. Мороженое подтаяло и отломилось, кусок упал на грудь и стал медленно сползать вниз, оставляя на темном плаще белые пятна. Хидан ржет, тычет пальцем в подтеки, говорит Дейдаре, что на него кто-то кончил. Какузу закатывает глаза от очередной "остроумной" шутки, Итачи идет с таким видом, будто ничего не услышал. Кисаме отводит взгляд: он и сам не дурак посмеяться, но от сортирного юмора его коробило и становилось неловко. Дейдара ему ответил что-то едкое, но он уже и не помнил, что именно. Тогда это казалось пустяком, дежурным обменом любезностями. Главное, что он воплотил задуманное - во время запуска фейерверков произошел грандиозный взрыв! Деревня исчезла с лица земли, и никого не стало - настоящий шедевр. Тогда он и представить себе не мог, что ему будет не хватать трескотни Хидана, уставшего от жизни Какузу, и вообще всех, кто ходил с ним на этот фестиваль.

***

Первым ушел Итачи. Его здоровье стало резко ухудшаться, Учиха стремительно слабел, а использование шарингана его окончательно добило. Он лежал пластом, кашлял кровью, его внутренние органы постепенно отказывали. Никто не мог понять, что с ним, ни одна медицинская техника не помогала. Спустя неделю мучений Итачи заснул и больше не открыл глаза. Такой исход был ожидаемым, его смерть никого не удивила. Все знали, что он давно болел, все знали, чем это закончится. Но никто не знал, что весь кошмар только начинается. Конан стала следующей. То, что девушка сначала приняла за обычную простуду, через 3 дня приковало ее к постели. Внутренние органы будто пожирал какой-то паразит, она также заходилась кровавым кашлем, и все лечение было абсолютно бесполезным. Когда она скончалась, Пейн распустил Акацуки, а сам просто исчез. Тогда Дейдара посчитал все совпадением, несчастливой случайностью. Но вскоре, болезнь добралась и до Какузу, а вместе с ней в сердце Дейдары поселился страх. - Как он? - спрашивает Дейдара, застав Хидана в кухонном уголке убежища. Даже после роспуска Акацуки они не покидали его. Некуда было идти. - Также, - бесцветным голосом отвечает Хидан, глядя потухшим взглядом в стакан с чаем, который давно остыл. У Какузу 5 сердец, и его борьба за жизнь стала долгой и самой мучительной. Хидан не терял надежды на то, что сможет его спасти. Он зарылся в медицинские свитки, он пытался заменить пораженные сердца здоровыми органами, но все тщетно. Казалось, что тело Какузу стало кормом какого-то ненасытного чудовища, которое вгрызалось в него, с каждым разом оттяпывая себе все больший и больший кусок. А через месяц оно сожрало его окончательно. Хидан был обречен на вечные страдания. Он гнил заживо, его организм, не желая уступать болезни, восстанавливался, чтобы заново подвергнуться разложению. Проклятый замкнутый круг. Хидан не мог умереть, и не мог нормально жить. Кисаме предложил отвезти его в свою родную деревню скрытую в тумане - там в одном храме есть источник, вода из него целебна. Дейдара соглашается. Сам он работал над новыми бомбами - самыми крохотными. Он хотел использовать их в медицине, чтобы они стали чем-то вроде антител, которые бы взрывались и уничтожали зараженные клетки. Вода Хидану не помогла. Взрывы тоже. Он сходил с ума от невозможности умереть. Ползал по полу, оставляя за собой кровавый след, завывая, чтобы его, наконец, убили, и похоронили в одной могиле вместе с Какузу. У Кисаме уже закончились идеи. У Дейдары давно закончились слова утешения. У Хидана заканчиваются силы, чтобы кричать. Только этот кошмар не заканчивался, а все длился, и длился… После бессонной ночи под крики Хидана и мольбы о смерти, Дейдара просыпается от того, что в гостевом доме, где они сейчас жили, было очень тихо. Кисаме спал на соседнем футоне, а Хидан... Дейдара смотрит на уже знакомый ритуальный круг, непонятные символы. Хидан лежал в центре круга, в позе зародыша и не подавал никаких признаков жизни. Дейдара проверяет пульс - он отсутствовал. Джашин, наконец, сжалился, и забрал дарованное им бессмертие, чтобы отпустить своего слугу. - Нужно сделать так, как он нас просил, - Кисаме с охрипшим от сна голосом, стоял рядом, и смотрел на безжизненное тело. Они заворачивают тело Хидана в простыню, Дейдара изготавливает из глины птицу, и они возвращаются назад, туда, где все началось. Всю дорогу они молчат. Кто-то из них умрет следующим, и Дейдара испытывает странное чувство, похожее на сожаление. Хотя, Дейдара действительно сожалеет. Сожалеет, что столько всего не успел, столько не попробовал. Сасори погиб в бою, а он... Он больше ни с кем не поспорит о том, что, все-таки важнее: деньги, религия, или искусство. Не цокнет языком на очередную колкость, не посмотрит в равнодушные глаза Итачи, не услышит голос Конан, не увидит, не сделает, не почувствует... Он привязался к ним, ко всем, даже к этому ублюдку, ничего не понимающему в искусстве Итачи. Учиха был целью, к которой надо стремиться. Если бы не его презрительное отношение к искусству, они бы поладили. Конан сочетала в себе хрупкость и невероятную силу. Она - воплощение искусства, чужеродного, непонятного для Дейдары, но он относился к ней с уважением. Какузу - человек с двойным дном, и Дейдара чувствовал, что за мрачной, кровожадной натурой скрывалось нечто большее. Он пришил ему руки. Дейдара думал, что это был поступок, продиктованный указаниями Пейна, но нет. Конечности Хидана он тоже сращивал не по чьей-то указке, а потому что сам этого захотел. Хидан - настоящая заноза в заднице, порой совершенно невыносимая, и столь же необходимая. Дейдара смотрит на лежащий рядом укрытый белой тканью труп, и вздыхает. Его ему будет действительно не хватать. Прямолинейность Хидана порой была отталкивающей, но именно эта бесхитростность и подкупала Дейдару. Теперь же их осталось только двое. Дейдара всегда хотел погибнуть в бою, или сгореть в огне своего очередного творения. Его жизнь была яркой, и смерть должна быть такой же быстрой, как вспышка, зарево взрыва. Он вдруг осознает, что самое худшее - это умирать вот так - лишенным возможности делать то, что нравится. А еще хуже - остаться в одиночестве. То есть, он любил уединение, и всегда находил, чем себя занять, одному, наедине с собой ему было не скучно. Но у него была потребность в общении: делиться своими замыслами, обсуждать вечные темы... Да и просто, свободные уши, чтобы выслушали, чтобы не разговаривать с пустотой. Кисаме идеально подходил под второй пункт - он всегда больше слушал, чем говорил. После смерти Итачи вообще замкнулся, и долго ни с кем не разговаривал, переживая утрату. В голове ясно вырисовался страх - смерть в одиночестве. Вдруг стало понятно, что ее не избежать, что они не найдут лекарство или какой-то другой способ остановить ее. Дейдара смотрит на своего вынужденного напарника, сидящего возле Хидана с опущенной головой. Наверно, он испытывает похожие чувства. -Думаю, - это проклятье, - внезапно заявляет Кисаме опрокидывая пиалу саке. - Старейшины той взорванной деревни наслали на нас мучительную смерть, от которой никому из нас не спастись. Даже бессмертного настигла кара, - вздох оседает на дне чашки. Дейдара не отвечает. В соседней комнате лежал Хидан, покрытый трупными пятнами, впавший в летаргию. Мертвец, не знающий, что он жив, живой, не знающий, что он умер. Кисаме пил, чтобы заглушить тоску, пил, потому, что не затуманенным взором смотреть на весь этот ужас было невозможно. Дейдара не осуждал его. - Я всегда думал, что умру во время создания главного шедевра всей моей жизни, а не от неизвестной болезни, - неожиданно признается он, рассматривая свои руки. Ладони с открытыми ртами, вывалившими языки, походили на причудливые головы каких-то мертвых животных. Омерзительно. Дейдара прячет руки под стол. - Все в юности ждут, что для них уготовлена удивительная судьба, неповторимая жизнь, - Кисаме отодвигает от себя пустую пиалу. - Никто не мечтает стать одним из самых разыскиваемых нукенинов с огромным послужным списком. Даже если он и пытался его подколоть, у Дейдары нет никакого желания устраивать перепалку. Он устал. Они все устали. - Я не ставлю тебе в укор твой возраст, - будто читая его мысли, продолжил Кисаме. - Я... - Я понял, - Дейдара не хочет слушать долгие объяснения. Будто сейчас это имело значение. - Я хотел защищать свою деревню любой ценой, - Кисаме задумчиво смотрит на поцарапанную столешницу. - Все эти ценности, которые нам вдалбливают с детства... Плотина, сдерживающая поток слов, переполнилась долгим молчанием, и не выдержала. Кисаме рассказал про убийство товарищей, своего командира, про то, чем занимался, до того, как был завербован Акацуки. Дейдаре не хватило духу его перебить. Он, молча, слушал, иногда кивая, хотя казалось, что его участие в этом разговоре не требовалось. Он бездумно катает в ладонях глину, когда слух резануло неожиданное: - ... следующим станет кто-то из нас. Хотел бы, чтобы первым был я. Не потому, что боюсь своей участи, - Кисаме грустно улыбается. - Просто, не хочу смотреть, как ты умираешь. "Не хочу смотреть, как ты умираешь", что значат эти слова? Дейдара ему настолько отвратителен, что после всех, оставленных Кисаме трупов - он самое худшее, что могло с ним произойти? А может, он тоже боится умереть в одиночестве, и хочет переложить этот груз на Дейдару? Или... Нет. Даже думать об этом не стоит. - Я надеюсь, что до такого точно не доживу, - нервно рассмеялся Дейдара. - Моя смерть станет блистательным финалом, самым лучшим творением из всех, что я когда-либо делал! - преувеличенно восторженно заканчивает он, и сам не верит в слова, которые говорит. Он не хотел убивать себя. У него было столько идей и проектов, которые он хотел воплотить, и вот... Все, его время вышло, он просто не успеет. Кисаме берет его ладонью под челюстью, и разворачивает лицом к себе. Смотрит в глаза, видимо пытаясь уловить намек на юмор, считает сказанное ранее шуткой. Дейдара скользит взглядом по линиям жабр, широкой груди, не прикрытой сейчас форменным плащом или юкатой, темным волосам... Чувствует на себе такой же изучающий взгляд, и думает, что не нужно было начинать весь этот разговор. Не нужно сейчас сидеть так близко, не нужно было позволять до себя дотрагиваться. Думает о полумертвом Хидане, лежащем в соседней комнате, и преждевременно оставивших их товарищах. Думает о неуместности всей ситуации, о том, что не должен тянуться к чужому теплу, и чувствовать себя живым среди этих призраков мертвых. Думает о том, что нужно взорвать себе мозги, чтобы слишком много не думать. Жабры, выступающие на поверхности кожи - самое странное тактильное ощущение из всех, что Дейдара когда-либо испытывал. "Не хочу смотреть, как ты умираешь" - фраза, которая уместила в себя все, что уже никогда не будет сказано. Они просидели всю ночь в молчании, прижавшись друг к другу - единственный уровень близости, который можно себе позволить, и не разлететься при этом на куски. Для них все кончено, даже не успев толком начаться. Они это понимают. Тишину пронизывали треск пламени свечи и тяжелые хрипы Хидана. Запах сырой земли щекочет ноздри, Кисаме быстро разрывает могильный холм, чтобы добраться до захоронения. Дейдара предложил помощь, он смог бы поднять пласт земли в два счета, но Кисаме отказался, и с молчаливым упорством орудовал лопатой. Дань уважения мертвым, какие-то личные убеждения... Дейдара не настаивал. Тело, опутанное белой простыней кладется поверх уже лежащего в земле - они хоронили их без гробов. Несколько минут они стояли и неподвижно смотрели в могилу, прощаясь. - Ты говнюк, Хидан, но с тобой было весело, - вздыхает Дейдара, заставляя землю над трупами сомкнуться, и они исчезают под слоем почвы. Могильный холм, Кисаме втыкает в землю косу, с привязанным к ней протектором Какузу - Хидан запретил хоронить его в нем, и оставил себе. Все кончено. Их осталось двое. Кисаме тяжело дышит, на лбу выступила испарина, хотя они прошли совсем небольшое расстояние. Он хватается за ствол близ растущего дерева, и его выворачивает наизнанку собственной кровью. Дейдара понимает, что вот оно, началось. Не хочу смотреть, как ты умираешь, думает он помогая ему подняться. Тот еле стоит - в первые дни одолевает ужасная слабость, что еле хватает сил, чтобы говорить, не то, что передвигаться. Кисаме едва не падает на Дейдару, и тому приходится его поддерживать. - Оставь меня, - низкий, гортанный хрип, Кисаме держится за него, как за опору. - Уходи... Иди, Дейдара, - он тяжело дышит, по подбородку струится кровь, и капает Дейдаре на волосы.- Иди, ты успеешь... ты еще успеешь пожить... Дейдара чувствует сильное давление в грудной клетке - рот на груди тянет к себе всю имеющуюся у него чакру. А может, больно ему совсем не от этого. - Не могу, - честно отвечает Дейдара.- Не хочу смотреть, как ты умираешь, - он надеется, что Кисаме услышит в этой фразе все, что ему нужно услышать, потому что времени на долгие прощания уже не осталось. Шорох листьев и шепот ветра. Птицы полетели прочь из леса, небо нахмурилось, скоро будет дождь. Где-то позади протектор Какузу раскачивается на косе Хидана как одинокий парус. Кисаме вздыхает, Дейдара чувствует, как он утыкается лицом ему в макушку. За спиной Кисаме Дейдара складывает печать. Прогромыхал взрыв, в небо взметнулся оранжевый столб пламени, опаляя жаром многие километры вокруг. Пепел медленно оседал в воздухе, серые тучи прорвались, полился дождь, будто оплакивая обуглившийся лес и его обитателей. Ветер блуждал между почерневших стволов, словно искал кого-то, а потом успокоился и затих. Главный шедевр предстал перед публикой. И никого не стало.