Охота (Вместо пролога)
1 февраля 2021 г. в 00:49
Я проснулась как обычно, по сигналу к пробуждению, он общий для всех. Слуги много раз бьют в гонг на вершине соседней башни. В наших покоях этот звук слышен так, будто колотушкой по железному полотну стучат прямо у тебя в комнате. Все было, как всегда, как двадцать девять дней до этого. Но сегодня случился очередной тот самый день.
У нас нет календаря. Нам не говорят ни дня недели, ни числа, ни месяца. Раз в тридцать дней, в холле, где проводят дни все фаворитки, вывешивают пять венков из ярких красных цветов. Это ритуальный символ, означающий, что сегодня Канцлер выберет еще пятерых из нас для своей Охоты. Как это символично, кроваво-красные цветы сорваны в угоду жестокой прихоти одного человека, и в скором времени по этой же причине в жертву будут принесены пятеро девушек, которым еще не исполнилось и четверти столетия.
Я наблюдала Красные Венки уже множество раз. Это всегда происходит одинаково. Каждая, кто приходит утром в холл, бледнеет, присаживается на кушетку безо всяких разговоров с подружками, тихо, бессловесно. И так — любая, кто откроет эту дверь. Все будут молча подавленно ждать звонка на завтрак, и только за завтраком начнут боязливо перешептываться. Всем очень страшно в этот день. Рок настигнет пятерых, но кто будут эти «счастливицы» — неизвестно до самого вечера. После ужина, который будет, по традиции, вкуснее обычного, Канцлер самолично укажет тех, кто уйдет этой ночью и больше не вернётся.
Это — особенный день, когда никто не выясняет отношения, никто не смеется, никто не обсуждает ночные блажи знати. Все ждут вечера, практически затаив дыхание. В течение этого дня фаворитки ожидают вердикта, любая из нас может надеть красный венок и выйти отсюда в сопровождении гвардейцев. Никто из тех, кто так покидал наш холл, еще не возвращался, никто не мог поведать, что ждет там, но все осознавали, что это — путь в один конец.
К вечеру трепет усилится, во время ужина напряжённость станет настолько ощутима, что ее можно будет резать ножом, как мягкое масло. Воцарится всеобщая отрешённость, потерянность. Никто из нас не может повлиять на выбор Канцлера или отсрочить, отменить приговор. Это неминуемо, как судьба, которую просто придется принять.
День тянулся так же медленно, как и прошлые, но сегодня у меня было стойкое чувство, что этот холл я вижу в последний раз. Я даже не пыталась отгонять эти мысли, они не были навязчивы, они просто были. Я уже давно признала факт, что готова избавиться от оков Канцлера любым возможным способом. Если для того, чтобы покинуть эти стены, придется надеть красный венок, пусть. Значит, это моя судьба. Немного скребло на сердце, вряд ли Канцлер отпускает избранных фавориток, значит, я не смогу найти сестру. Но нас с Аиной разлучили очень давно. Не знаю, сколько лет прошло, может, ее уже нет в живых.
Нас пригласили на ужин. Роскошный ужин. В меню было овощное рагу с пряностями и фрикасе из «мяса». Подразумевалось, что это курица, но мясо в Синклите исчезло, когда я была еще ребенком. Слуги поговаривали, что буквально пару лет назад для Канцлера держали скот, но и тот вымер. Нет больше мяса, даже для первого лица страны, что говорить о приватных ночных жрицах?
На десерт подали мороженое из заменителя молока, но это было настоящим лакомством, не каждые Красные Венки удавалось угоститься этим сложным кушаньем.
После ужина полагалось построиться в один ряд полукругом в холле. Все знали порядок, а наказание за невыполнение многие из нас даже прочувствовали на собственной шкуре, так что без давки, толчеи, спокойно, размеренно около сорока молодых девушек выстроились в ряд, заслоняя собой почти всю площадь стен, в ожидании прихода Канцлера.
Он всегда являлся с помпой. Даже, когда он приходил просто выбрать фаворитку на ночь, его появление сопровождали или оркестр, или пиротехника, или барабанная дробь. В дни Красных Венков его приход знаменовался особенно пафосно, и сегодня перед ним в наш холл вошли несколько факиров, которые виртуозно крутили в руках зажжённые предметы. Это завораживало, хотелось смотреть на шоу, но они прекратили, как только в помещении появилась звезда сегодняшнего вечера.
Это странно, по идее, я должна была помнить каждую деталь, вплоть до количества перьев в шляпе Канцлера, но сегодняшняя церемония была как в тумане. Откуда мне было знать, что он укажет на меня? Откуда? Я это почувствовала еще утром, просто не хотела верить.
По традиции, каждая фаворитка, на которую указывает Канцлер, делает из живой стены два шага вперёд. Я тоже шагнула ближе к центру комнаты, когда его палец остановился напротив меня. Я сделала это, потому что так надо, даже не осознавая. Слуги сняли венки и возложили на голову каждой из нас, «избранных», гвардейцы подняли винтовки «на караул», и взяли нас в кольцо. Сопротивляться, бежать, выкидывать какой-нибудь трюк было бесполезно и даже опасно. Или ты идешь сама, или гвардия поможет тебе покинуть место пребывания.
В числе «избранных» я шла последней и видела, как впереди идущие оглядывали комнату в последний раз, как мимикой — говорить нельзя — прощались со знакомыми. У меня здесь не было близких. Я просто шла к выходу.
Это было странное чувство, за несколько лет пребывания здесь я возненавидела каждый сантиметр этой гостиной, но сейчас расставаться вдруг стало... больно? Хотя, какая разница? Что я могу изменить?
Гвардейцы в кевларовой броне шли рядом, но были в любой момент готовы направить на нас оружие. Я чувствовала себя листочком, который упал с родного дерева в ручей, и холодная по-осеннему вода несёт его в неизвестном направлении. От меня ничего не зависит. Хотя кого я обманываю: от меня ничего не зависело с момента казни наших с Аиной родителей. Тогда-то мы и попали в фаворитки к Канцлеру, но сестра была старше, он сразу ее продал.
Кевларовый конвой довел нас до станции поезда. Никогда бы не подумала, что во дворце есть своя персональная железнодорожная станция! Нас препроводили к скамьям в вестибюле. Стало ясно, что придется ждать.
Все происходило в полнейшей тишине. Пожалуй, ещё никогда я не чувствовала себя настолько чуждо и одиноко. Среди фавориток у меня были приятельницы, никого близкого, но парой слов мне было с кем перекинуться. Сейчас пятеро девушек в той одежде, что была на них «дома», в сопровождении десяти вооруженных мужчин, расположились на небольшой банкетке в фойе личной станции Канцлера. Это было сюрреалистично в крайней степени. Мы, фаворитки, выглядели подавленными, конвой хладнокровным — ребята просто выполняли свою работу.
Спустя полчаса прибыл поезд с двумя вагонами. Один, очевидно, предназначался Канцлеру, второй был уготован нам. Конвоиры скомандовали зайти в последний вагон и вошли вместе с нами. Через тонированные стекла было видно, как в первый по ходу движения вагон заходят несколько мужчин и Канцлер с немногочисленной на этот раз свитой.
Вскоре поезд тронулся. Я ожидала увидеть в окна что угодно, только не черноту. Мы ехали под землёй! Никто и никогда не говорил, что под землёй могут ездить поезда! Несмотря на то, что я была крайне удивлена, огорчена я оказалась значительно сильнее. Вот, как передвигается Канцлер, вот, почему на него не совершают покушений! Никто не знает, где это можно сделать! А с учётом того, что всех свидетелей он убивает — я уже окончательно смирилась с этой участью — у Сопротивления нет ни шанса! Если бы с этими знаниями вернуться на полдесятилетия назад... Возможно, я могла бы изменить историю. Но сейчас и конкретно в эту минуту моя собственная проходит к концу. Пора принять неизбежное.
Мы вынырнули из-под земли где-то через полчаса быстрой езды на поезде. По грубым прикидкам, это место должно было располагаться за Жёлтым кольцом. Но прикидки — дело действительно грубое. Я не могла знать наверняка. Да и не было известно, что Канцлер намерен делать с нами.
Гвардейцы снова взяли свое оружие, давая понять, что пришло время покинуть вагон. Конвой вывел нас на перрон. Место казалось заброшенным, и это диссонировало с натурой Канцлера, с его любовью к пафосу и лоску. Через минуту на этот же перрон из соседнего вагона, оставив прислугу внутри, вышел сам Канцлер и с ним четверо знатных мужчин. Я не знала всех, но один был мне знаком. Он был министром сельского хозяйства. Как-то он взял меня к себе на ночь... Те ещё кошмарные воспоминания.
Канцлер почти не говорил ни с кем из фавориток, когда являлся в наш холл, чтобы выбрать девушку на ночь. Он предпочитал показывать пальцем, и избранница покорно следовала за ним в его покои. Но сегодня он нарушил свое правило. Он заговорил! Сам! Без посредников и суфлеров!
— Милые дамы! Сегодня Древняя охота! Особенный день! Особенный для нас и, возможно, последний для вас. — Он сделал театральную паузу, оглядывая «коллег», которые занимались проверкой арбалетов и луков, вешали колчаны со стрелами за спину. — Если не хотите умереть здесь и сейчас, Вам придется как следует побегать. Шанс выжить у вас... есть! — он выделил голосом это слово. — Если продержитесь в живых час, мы оставим вам жизнь! Но это будет чертовски нелегко!
Канцлер рассмеялся, а двое из десяти конвоиров начали надевать на ногу каждой из нас некое подобие браслетов. Они были нетяжелыми, но довольно громоздкими.
— Вам не удастся спрятаться! — продолжил Канцлер. — Эти браслеты покажут нам, где вы, с точностью до метра! Так что имейте в виду, чтобы выжить, весь этот час вам действительно придется бегать. И быстро. — Канцлер снова сделал паузу. — Это Охота, а вы — лакомая дичь. Или дичь быстрая и потому живая, или убитая и съеденная. И да, мы с удовольствием обглодаем ваши косточки! — он зловеще улыбнулся. — Даю две минуты форы! Бегите, что есть сил!
Это было чем-то нереальным. Все его слова звенели в ушах. Я не понимала, что бегу, пока не споткнулась и не упала. Я была в коротких шортах на лямках и рубашке. На ногах обычные ботинки. Сегодня я почему-то решила одеться так. Не самая лучшая одежда для того, чтобы убегать от вооруженных мужчин темной ночью, когда при свете луны видишь только слабые очертания предметов.
При падении я поранилась, разодрала ногу, наверное, до крови, но сейчас это не беспокоило. Я поднялась на ноги и побежала дальше, смутно представляя, что бегу в сторону границы Красного кольца. Я ориентировалась на направление движения поезда и сейчас двигалась по ходу следования. Если он направлялся из Зелёного кольца, другого пути нет, только к окраинам, Синклит — это концентрические круги, кольца. Из центра только один путь — к границе.
Тяжелое дыхание, стук сердца в ушах, ком в горле, браслет на ноге, который при каждом шаге напоминает о себе неприятными ударами по лодыжке... Все это было несущественно. Я бежала, как безумная, мало что вообще соображая. Когда тебе сказали, что единственный способ выжить — бежать, ты бежишь. И неважно, сколько раз ты убеждал себя, что готов к смерти.
У меня давно кололо в боку, требовалась передышка, но страх, дикий и животный, заставлял поддерживать темп. Я падала, разбивала ладони, колени, вставала и бежала дальше. Я помню свои слезы. Не от ветра, слезы отчаяния, когда дорогу передо мной освещал свет мощного фонаря преследователя. Земля под ногами становилась серебристой в белом свете мощной лампы, только черными полосками ее прорезал мой силуэт.
Я не знаю, кто из пятерых охотников гнался за мной. Я раз десять видела, как рядом со мной, в нескольких сантиметрах пролетали его стрелы. Может, он нарочно пугал меня, может, просто промахивался, но каждый раз это было невыразимо страшно. Всякий раз мощный впрыск адреналина в кровь подстегивал нервную систему, заставлял бежать дальше.
Я не останавливалась, лишь спотыкания и падения тормозили меня. В свете луны Красный сектор выглядел особенно зловещим, но не заметить заградительных знаков и остатков главной стены при всем желании было невозможно. Я добежала до внешней границы Синклита. Здравый смысл почти отсутствовал, не знаю, сколько я спасалась бегством, но это было действительно долго, так что воспалённое сознание видело единственный вариант спастись — за стеной. Там радиация, но сейчас меня это не имело значения. Шаги охотника со стрелковым оружием за моей спиной — вот, что действительно пугало. Я почти без раздумий двигалась вдоль стены, пытаясь найти удобное место, чтобы спрыгнуть, когда мою ногу пронзила стрела. Боль была неописуемой. Я помню свой крик, как будто кричал кто-то совсем рядом со мной. Не я. Просто истошный вопль в нескольких шагах. Мой мозг отказывался воспринимать действительность. Я помню, как оценивала ущерб. Так, наверное, можно выразиться. Вся ситуация мной воспринималась, как нечто ужасное, но происходящее с кем-то другим. Стрела была не из обычных, с утолщением в центральной части. Я не придала значения, лишь продолжила убегать, ну, как сказать, убегать. Сползла за стену, где высота падения была поменьше, и продолжила путь уже ползком.
Ранение произошло в бедро. Напрячь ногу стало невозможно, я волочила ее за собой, как неудобный груз: и нести сложно, и выбросить жалко. А в моем случае, вовсе невозможно.
Едва я оказалось за стеной, брелок на шее начал громко пищать. Нам говорили, что он пищит там, где есть радиация. Вот и здорово! Пусть мое тело умрет от радиации или кровопотери, но Канцлеру не достанется, не видать ему моего мяса! Никогда!
Я отползла достаточно, укрылась под обломками, выкинула брелок с шеи в сторону стены. Моя смерть здесь — всего лишь вопрос времени. Не знаю, где все это время был мой преследователь, но, кажется, они поймали другую девушку неподалеку и собирались с ней развлекаться. Логика была понятна: либо я приму мучительную смерть тут, за стеной, либо вползу обратно на территорию Страны, где меня уже ждут и караулят мужчины с арбалетами и стрелами. Выбор из плохого и очень плохого. Но лучше здесь. Здесь я встречу конец с гордо поднятой головой.
С гордо поднятой головой. А такое вообще возможно? Браслет на ноге скажет им, где меня искать. И даже если из соображений личной безопасности они не входят в радиоактивную зону, им достаточно просто встать осадным лагерем вдоль этого участка стены. Прятаться здесь некуда, от слова совсем. Логика твердила, что я выбрала совсем не то спасение, но сердцем я чувствовала обратное.
Шаги охотника удалились уже минут десять назад. Мой преследователь, похоже, действительно увлекся «развлечениями» с той несчастной, которую догнали метрах в пятидесяти от меня. Очевидно, она тоже пыталась вырваться за стену, но ей не удалось.
Я сидела в своем укрытии. Минуты тянулись медленно, а кровь все это время неуклонно просачивалась из раны от стрелы. Подо мной уже натекла небольшая лужа алой жидкости.
Вдруг вспомнились слова Канцлера о часе, после которого он обещал отпустить выживших. Мерзавец, он просто солгал. Они не оставят в живых никого и, очевидно, просто застелить им мало. До меня доносились звуки того, что там происходило, той несчастной пришлось очень несладко.
Мое отчаяние усилилось. Он намеренно прострелил мне ногу, не убил. Так я не уйду далеко. Когда они закончат там, вернутся за мной. В нескольких метрах от меня все еще яростно пищал кулон с моей шеи. Этот звук действовал на нервы. Я попыталась отползти, боль снова пронзила тело после нескольких минут покоя, но я была тверда в намерении спрятаться подальше. Может, это и бесполезно, но мне надо было что-то делать, бездействовать было невыносимо.
Я не могла знать, насколько далеко я сумела отползти от стены. Я делала это инстинктивно, исступлённо, практически неосознанно, ползла, сколько было сил. Я не знала, что за стеной, не могла знать, потому что считалось, здесь существует радиация, которая убивает все живое. Я не размышляла, не было возможности, да и времени. Сил едва хватало, чтобы передвигать тело с места на место. Я предпочла смерть в пустоши, точно такую, какую уготовил моим родителям Канцлер. Да будет так!