Дайкири

— Новак, это будет сенсация! Отправляем на первую полосу! — тучный мужчина средних лет, вальяжно сидящий в кожаном кресле, резким движением швырнул стопку бумаг перед собой на дубовый лакированный стол. Громко смеясь, выбивая щелчком сигарету из темно-зелёной пачки Lucky Strike, он выудил из кармана коробок спичек. Чиркнув зажигательной головкой, мужчина с удовольствием закурил, распространяя табачный дым по кабинету. — Тебя, парень, ждёт большое будущее, — он тут же ткнул указательным пальцем на своего подчиненного, что стоял напротив, отчего тот немного смутился и опустил взгляд в пол. Кастиэль часто испытывал небольшой дискомфорт в присутствии босса, а тем более когда тот хвалил его, что случалось не так часто. Но даже в вроде бы приятных в его адрес словах присутствовала доля агрессии. «Или пуля в лоб» – подумал смотрящий исподлобья на довольного начальника молодой человек, отчего тревожная тошнота подступила к горлу. Но Кас, не подавая виду, что ему стало резко дурно, тут же быстро собрался, провёл рукой по идеальной укладке волос, поправил закатанные рукава белой рубашки и расправил широкие плечи. Всё-таки это была его первая громкая статья после стольких лет усердной работы, и он не должен смущаться или нервничать, как неопытный мальчишка. Новак лишь кивнул в ответ, давая понять, что его работа почти выполнена. Босс махнул рукой в его сторону с почти неприкрытым намеком «убирайся вон из моего кабинета», и Новак, поспешно забрав материалы на редактуру, покинул помещение, скрипнув дверью. Работа в небольшом печатном издании, что выпускало каждый день газеты с новостными сводками и статьями, которые читал каждый второй в их городе, да и, скорее всего, каждый первый, была престижной и прибыльной, но и одной из самых опасных из существующих в их время. Кас прекрасно это понимал, но он также помнил или пытался себя этим успокоить, через что ему пришлось пройти и чем пожертвовать ради этой работы. Долгие часы клацанья за печатной машинкой в небольшом и душном офисе; коллеги, что часто действовали на нервы, боль в пальцах, нескончаемое употребление в больших количествах табака. И это была больше не привычка, а некая дань отцу. Часто паршивая выпивка в подпольных барах, прозябание в пыльных и тесных архивах, иногда долгая и нудная слежка за объектами его новостей. Подкуп бездомных за дополнительную информацию, что частенько доводило до конфликтов, и пару часов на сон после тяжелого дня. И совершенно никакой личной жизни. Но, несмотря на все минусы этой работы, он считал, что это стоило таких жертв. Потому что это единственное, что приносило в его жизнь хоть какую-то стабильность и более-менее уверенность в завтрашнем дне. Даже невзирая на риски не вернуться однажды домой. Лишь приходя в свою маленькую квартирку, которая находилась в многоквартирном здании, и которую он снимал за немыслимо большие деньги, и где все время творился бардак, он ложился на вечно незаправленную кровать и позволял себе выдохнуть. За каждый тяжелый рабочий день. За каждый выговор начальника. За каждое нажатие на клавишу. И за каждую отпечатанную литеру на бумаге. Расстегивая пуговицы пиджака и отстегивая подтяжки от брюк, что неоднократно натирали плечи, он брал полное право немного расслабиться и погрузиться в свои мысли, рассматривая и осмысляя их с каждой стороны. И каждый вечер имел один и тот же сценарий: небольшая уборка, заключавшая в себя перекладывание вещей с места на место, первый глоток запрещённого виски из холодного стакана, мурчащая тишина и расслабленность каждой клеточки тела, как только он ложился в постель. Только прежде чем уснуть и дать отдохнуть своему истерзанному сознанию, ему нужно было в обязательном порядке исполнить маленький повседневный ритуал, который он исполнял долгие годы, и это уже не казалось ему чем-то странным, как это было в начале. Кастиэль, что уже успел выполнить все свои привычные дела, быстро встал с кровати и направился к напольной вешалке, стоящей около двери. Во внутреннем кармане его висящего на крючке пиджака был ещё один маленький секретный кармашек, на тот случай, если его захотят обыскать, и там хранилось то, что было для него самым дорогим и ценным. Хрупким и очень невесомым, но сильным и интимно любимым. Это была небольшая вырезка из газеты. Как раз из той, что печатало его издательство и где он и создавал свои мелкие и совсем непримечательные статьи до сегодняшнего дня. Да, и, если быть точнее, аккуратно вырезанная фотография, на которой был изображён он. Хоть та статья уже стерлась из памяти, вроде она называлась «Неуловимый смертью», но ценность этого снимка была и в том, что он впервые за долгое время увидел его. Того, в кого Кастиэль был влюблён ещё со школьной скамьи, и кто стал его самым страшным секретом. Каждый раз мысль об этом одновременно вызывала ужас, но и трепет по всему телу. Мир всегда был жесток, и любой выход за рамки общепринятого вызывал излишнее внимание, что могло повлечь за собой не самые лучшие последствия. Некоторым было сложно понять такую любовь, особенно в этом городе. И скорее не из-за любви мужчины к мужчине, а из-за того, что выбор Кастиэля пал на Дина Винчестера по прозвищу «Детка». В городе никто никогда не произносил эту фамилию во весь голос, ибо шли слухи, страшные слухи, что от одного упоминания о «них» можно было получить пулю в лоб или что пострашнее и ты бы и не заметил, как умер. И каждый живой и неживой знал эту семью. Перешептываясь между собой их называли «охотниками» и как бы это предвзято не звучало, охотились они далеко не на оленя или утку. Это могло казаться какой-то классической городской легендой, созданной из разного рода домыслов и приукрашивания фактов, но в действительности все было куда трагичнее, о чем говорилось и пряталось по темным углам. Семья Винчестеров была небольшая: отец и два сына. Про мать было практически ничего неизвестно, но, как поговаривали длинные языки, ее убил какой-то неизвестный. Вроде как в одну летнюю ночь много лет назад, недалеко от Канзаса, где они жили в то время, он забрался в дом семейства, видимо, хотел чем-то поживиться, но женщина не спала. Она проснулась от плача сына и столкнулась с вором один на один, но тот оказался сильнее, да и перерезал ей горло, быстро скрывшись с места преступления. И после этого глава семейства немного спятил, так и не справившись с потерей жены и не смирившись с тем, что так и не выяснил, кто её убил. А как сыновья повзрослели, Джон стал «натаскивать» их, словно бойцовских псов. Начал тренировать, обучать самозащите, правильно пользоваться оружием. Да, в таком мире надо уметь постоять за себя, но в случае Винчестера старшего всё это было ради мести, что совсем взбаламутила его разум, и это еще отлично послужило ему в развитие своего «бизнеса». Из-за большого страха и ходящей молвы многие в городе, кто был при деньгах и власти, приглашали Винчестеров на громкие приёмы для того, чтобы быть как можно ближе к врагу и хоть на время обезопасить себя, притворяясь их друзьями. Об этих встречах был осведомлён каждый житель и из-за того же страха, но больше любопытства, каждый норовил прийти и хотя бы поглазеть на криминальную семейку и по выпавшей возможности выведать хоть что-то о них. Чем для «особо любопытных» всё оборачивалось тем, что и называлось «охота». Винчестеры утопали в крови, грязных деньгах и непростительных нарушениях законов. Чем конкретно они занимались, никто сказать не мог, но Новак рыл под них очень долго и выяснил довольно много достоверной информации: контрабанда алкоголя, что перевозился в гробах, заказные убийства по некому «списку», отмывание «зелени», кражи и сбыт, и много всего того, что в нынешнее время считалось вполне нормальным. Великая Депрессия подкосила многих. Много кто лишился работы, кто остался без денег и крова и часто был на подработке у таких, как Винчестеры. По сравнению с тем, что вытворяли «семьи», какие-то мелкие незаконные действия казались ничем. Каждый выживал, как мог, и выполнял определённую отведенную роль в этом обществе. В криминальной цепочке Винчестеры были выше и опаснее всех. Иногда хватало лишь одного «не такого» взгляда на кого-то из данного семейства, да и попросту, даже если случалось столкнуться с кем-то из них, был большой и почти стопроцентный шанс попасть на прицел «Детки». Именно старший сын занимал должность «чистильщика» и это было неудивительно: с подростковых лет Дин Винчестер являлся отличным стрелком и хорошо «убирал» за собой следы. А если полиция и находила что-то, зная, чей это «почерк», то по понятным причинам не хотела связываться с Винчестерами, тем более предъявлять им хоть что-то. Было выгоднее и безопаснее «закрыть глаза», чтобы не оказаться на их счету. Хотя копы всегда были готовы с огромной радостью принять «анонимное заявление» и на законных основаниях произвести обыск дома «охотников» и произвести арест всех причастных лиц к неправомерным действиям. А за Дином так и следовала длинная вереница из неупокоенных душ и мертвых тел. Нескончаемый список, что был написан кровью своих жертв. Скольких он убил и кого конкретно Кастиэлю это было неизвестно, но он точно знал, что именно Дин нажимает на спусковой крючок своего излюбленного пистолета. Тем и славился «Детка»: ковбойские сапоги под традиционную тройку, двубортное пальто, кожаная десятигаллонная шляпа и быстрая, очень четкая работа военного кольта модели 1902 года. Новак мог часами смотреть на этот размытый образ на изображение, что когда-то уловил один из фотоаппаратов его коллег. Проводя пальцами по нечетким чертам, ему казалось, что каждое прикосновение было подобно тонкому надрезу опасной бритвы по его сердцу. И каждый раз, когда он сталкивался с отведенным взглядом на снимке, Кастиэль думал о том, что это все невозможно. Невозможно. Невозможно даже представить, что когда-то его неизвестного журналиста газеты и Дина, известного криминального «чистильщика» будет что-то связывать. Но их связывало. Но не настоящее или будущее, а очень далекое прошлое. Кастиэль рос в большой семье: несколько старших и младших братьев, авторитарный отец, но вот мать он никогда не видел. Да и о ней никогда не говорилось. По крайней мере, он знал о ней только по факту своего рождения. Для отца она была «персона нон грата» и любой вопрос, что хоть немного касался этой темы, вызывал в нём неудержимый гнев, что частенько отражался на отпрысках побоями и наказаниями. Детство Новака было тяжелое, голодное и жестокое. Чак мало уделял времени сыновьям и их общие встречи бывали лишь в часы не самых частых ужинов. Кто-то один из них читал молитву перед трапезой, и они молча жевали свою скудную пищу. Иногда были короткие разговоры о планах на следующий сезон или о поставках и продажах, но больше Чака, кроме работы, ничего не интересовало. Работа всегда была для него на первом месте. Он всегда твердил, что каждый мужчина должен уметь трудиться, чтобы прокормить семью. И это был один из самых главных законов в их доме. Речь о каких-то отцовских чувствах, любви, нежности даже не заходила. Братья, как могли, поддерживали друг друга, но из года в год в почти каждом из них росла переданная по наследству от отца черствость. Каждое утро, еще до восхода солнца, они все умывались, одевались и отправлялись работать на поля для обработки табака и хлопка. Касу казалось, что это никогда не кончится. Что все так и останется в тягучих и мрачных тонах, в вечной усталости, в постоянном чувстве голода и страхе перед отцом. Воспоминания прошлого часто приносили ему неприятные ощущения, но хорошие и светлые моменты разбавляли эту тянущую тоску в груди. Кастиэль, будто это случилось совсем недавно, прекрасно и отчетливо помнил еще тот день, когда, сидя на траве рядом с полем недалеко от школы, он наблюдал, как тренируется команда по лакроссу. Была очень жаркая весна, и палящее солнце обжигало юную кожу до красных пятен, но он должен был прийти. Это был один из единственных моментов, чтобы спокойно и без каких-либо претензий понаблюдать за главным защитником команды. Школа Сент-Олбанс в Вашингтоне, куда он поступил по воле случая и свалившейся удачи, давала ему не только шанс на достойное обучение и наконец-то покинуть отчий дом с деспотичным отцом, но и раскрыла в нем чувство первой чуткой и такой важной по сей день любви. Конечно, поначалу он не понимал, почему его так тянет к самому популярному парню в их школе, но Новак никогда не был глуп и практически сразу смог определить, что его чувства значат. Чувства, от которых подкашивались ноги и было ощущение, что сердце вот-вот переломает его хрупкие рёбра. И в такие дни, он пытался уловить любой момент и любую секунду, чтобы ещё раз поймать взгляд зелёных и с такой явной хитринкой глаз и легкую ухмылку на веснушчатом лице. Сблизиться с Винчестером за все время учебы ему так и не удалось, тот просто не замечал его. Кас для него был одинокой, бродящей по пятам тенью. Ещё бы — высокий и красивый парень, которого окружали не менее прекрасные девушки и бравые парни, наверное, не мог и допустить мысли, что он интересен тихому и скромному Новаку из параллельного класса. Да и социальная разница между ними и его друзьями сказывалась на отношения и поведение подростков. Кас это четко и явно понял, когда однажды решил заговорить с Винчестером. В тот момент объявили перерыв в тренировке, и Новак, сам не зная почему, встал и направился прямиком к Дину, которого окружили его товарищи и поклонники. Он оказался позади парня и, дотронувшись до его плеча, тихо сказал: «Привет». Дин развернулся и вместо вежливого ответа на приветствие с размаху ударил его кулаком прямо в нос и громко крикнул: «Проваливай, плонкер!» Новак тут же упал от сильного и резкого удара на землю и схватился за лицо, сразу же почувствовав сильную разраставшуюся боль и как из носа пошла кровь. Дин с компанией друзей тут же расхохотались. Для них это показалось забавным зрелищем. Кас лишь быстро встал, прикрывая ладонями расквашенный нос, и побежал в сторону школы. Видимо, после этого и стоило отступить и забыть о существовании Винчестера. Разве такой человек заслуживает хоть капли каких-то нежных чувств, а тем более любви после такого поступка? Эти мысли пришли к нему в тот момент, когда, стоя в школьном туалете, он пытался остановить кровотечение. Чувствуя, как начинает болеть голова. И он понял, что его ударил не только Дин, но и осознание. Новак смотрел на свое лицо в отражение, что явно намекало на то, что появится огромный синяк, который будет сходить очень долго. — Будет напоминанием, чтобы не переходить на сторону зла… — сказал он сам себе вслух. Тут он услышал, как скрипнула дверь, и кто-то зашёл в помещение. Кас очень не хотел, чтобы кто-либо видел его таким. Опустив голову, он лишь одним мгновением через отражение заметил, что это был маленький мальчик из младших классов, который как-то заметно нервничал, как только оказался внутри. Оглядевшись и увидев Новака, он чуть боязно подошёл к нему ближе, заламывая от волнения пальцы, и когда Кас посмотрел на него, тяжело выдохнул. — Что с тобой произошло? Почему у тебя кровь? — дрожащим голосом спросил мальчишка. Новак сначала не хотел делиться чем-то личным с незнакомым ему школьником, но поток слов сам вырвался наружу, и он рассказал о происшествие, о котором и так скоро узнаёт вся школа. Мальчик слушал его очень внимательно, и его глаза становились все больше и больше от удивления и ужаса, особенно когда он услышал имя напавшего без причины на Новака. Он громко ахнул и тут же сник, а через доли секунды стал тараторить, как ему жаль. Парнишка весь трясся, и в его больших и испуганных глазах наворачивались слёзы. Кас притормозил его немного, чтобы узнать, по какой причине тот извиняется: «Почему тебе жаль? Я не понимаю. При чем тут ты?» — Прости, — голос паренька вновь сорвался. — Я Сэм. Сэм Винчестер, младший брат Дина. — Ох… — единственное, что смог выдавить из себя Кас. И Сэм стал говорить как на духу: что Дин на самом деле не такой, что это все влияние их отца, который сильно изменился в самую худшую сторону после смерти их матери. И что Дин не сразу понимает, что делает. Что он первоначально поддается эмоциям и лишь потом раскаивается. Кас, несмотря на тупую и пульсирующую боль, что явно досаждала ему, от такого активного монолога, вдруг стал улыбаться и даже немного посмеиваться. Да, Дин показал себя тем еще отморозком, но такая забота Сэма о старшем брате не могла дальше вызывать какие-то негативные чувства. Он еще долго «переваривал» это происшествие, обдумывал и вспоминал слова Сэма, и в конечном итоге простил Дина. Пусть Винчестер и не знал об этом. И Кас понял, что даже несмотря на такие события, что стоили ему разбитого носа, он все равно испытывает все те же первоначальные топящие чувства к защитнику команды по лакроссу. — Господи, Кас, что случилось? — к Новаку, который только вышел из мужской уборной после разговора с Сэмом, и переступил порог выхода из школы, бежала с испуганными глазами рыжеволосая девчонка. — Всё… — Кастиэль немного поморщился, держась за переносицу. — Всё хорошо, Чарли, — он слегка улыбнулся, чтобы смягчить ситуацию. — Это он? Да?! Винчестер?! — бойкая девчушка тут же начала гневно оглядываться по сторонам, сжимая кулаки. — Ну я надеру ему его симпатичную задницу! — Чарли… — простонал Кас. — Правда, все хорошо. Мы поговорили с Сэмом, он мне все объяснил. — Новак взял девочку за запястье и повел её в сторону от корпуса, отходя в тень под большим раскидистым деревом. — Сэм? — удивленно спросила она, послушно следуя за Касом. — Его брат, — последний остановился и посмотрел в большие тёмно-зелёные глаза. — Он рассказ мне об их жизни и что Дин просто сам не совсем понимает, что делает… — Так. Кастиэль. Это его не оправдывает, — гневно топнула ногой Чарли. — И это тот, кому ты отдал своё сердце! — её голос перешел на крик. Кастиэль тут же испуганно шикнул на неё и ущипнул за плечо. Такими громкими заявлениями в один момент можно привлечь очень много ненужного внимания. — Прости… но, — смущенно и сбивчиво начала рыжеволосая, слегка сморщившись и потирая плечо. — Я понимаю, — перебил её Кас. — Но я уже давно сделал выбор… — вздохнул Новак и улыбнулся. Девчонка мотнула головой и крепко обняла Новака. Чарли была его самым близким другом в этой большой неизведанной вселенной и она одна знала все его тайны и секреты. Хоть сама никогда и не делилась своими, но Кас на этом не настаивал, понимая, что за этой широкой улыбкой, за этими темно-зелеными с хитринкой глазами скрывается что-то такое — всепоглощающее своей болью. И если для Чарли было легче просто сидеть рядом и молчать, то он был готов усмирить свое любопытство. — Нельзя быть таким всепрощающим, Кас. Ты становишься слишком хрупким для этого мира… — девчушка грустно выдохнула и, отпрянув, посмотрела на Новака. — Сильно болит? — Ничего. Заживёт… Чарли лишь ласково улыбнулась ему в ответ. И Кас слегка улыбнулся в ответ ей. Эти воспоминания часто согревали Новака после окончания школы. Пускай они и были не такими радостными, как хотелось бы, но разливались мягким светом где-то внутри. К сожалению, после старшей школы его дороги с Чарли разошлись, и для него это стало большой невосполнимой потерей. Он пытался разыскать её, но даже его приобретённые профессиональные навыки журналиста не помогли в этом деле… Она будто провалилась сквозь землю. И Касу оставалось лишь тихо молиться, чтобы с его дорогой подругой все было хорошо. Еще он точно и ясно подметил и запомнил: «Дин не такой». Он знал, точно знал, что за «Деткой» скрывался мальчишка, которому просто не очень повезло. И видимо, эта пронесённая мысль через годы, несмотря на все трудности, чтобы вновь отыскать Винчестера после окончания учебы, и дала Касу пинок к написанию его первой скандальной и громкой статьи, которая касалась именно семьи «охотников». Аккуратно положив фотографию под подушку, он встал и, достав из маленького навесного шкафа бутылку, налил себе крепкого контрабандного алкоголя. Смакуя каждый глоток, он будто пытался вытравить из себя чувство того, что он поступает неправильно. Что он не должен лезть в эту историю. Но его хорошо развитая интуиция ясно говорила: «Всё правильно». Противоборствующие мысли так и блуждали в его голове из стороны в сторону, и, скорее всего, нормального сна ему сегодня было не видать. От всех внутренних переживаний и волнений его левая рука начала слегка исходить тремором. Он прекрасно понимал и осознавал, что эта статья, что опубликуют завтра утром, в этот раз была написана не в угоду своей работе и повышению, даже не в угоду своей собственной смерти… А в большом желание того, что он окажется на мушке «Детки». Чего он очень долго ждал. Допив последний глоток, что скатился горечью по горлу, поморщившись, он немного успокоился. К нему медленно приходило это глубоко спрятанное признание самому себе, которое скрывалось за клацаньем машинки, за шорохом бумаги и в обдумывание каждого написанного слова. Кас тяжело выдохнул. Он быстро ополоснул стакан под краном, поставил его на одинокую полку и вернул бутылку на место. Ощущение какой-то резко навалившейся дикой усталости потащило его в кровать. Не снимая свои рабочие вещи, он тут же лег головой на подушку и накрылся мятым одеялом. Надеясь, что сон все-таки возьмет своё.