***
Николь обреченно ковырялась вилкой в салате, понимая пристрастие Кати к вину: по-другому эти семейные обеды не перенести. Бабушка оживленно болтала со своей какой-то там сестрой, которая к тому же привезла с собой внука, который по-русски практически ничего, кроме матов, не понимал, а Бремен без практики совсем забыла немецкий. Ее старший брат благополучно свалил, сославшись на работу. Роберт также уныло разглядывал свою тарелку, не зная, как подступиться к рыжеволосой дальней родственнице. Бремен подавила тихий стон, когда на неё еще и повесили экскурсию по Третьяковке и центру Москвы. Если со вторым она еще как-то могла справиться, то с первым был атас. Решив прибегнуть к помощи Екатерины, которая когда-то ходила туда, как к себе домой, и вроде неплохо шпарила на английском, а её родственник им владел, вроде как, тоже хорошо. Когда обед подошел к концу и молодежь отправили культурно просвещаться, Ника уже успела договориться с Левиной. Парень был одного с ней возраста, но выше и больше, хотя до ужаса застенчивый. Пару раз девушка заметила, как он покраснел, потому что на его бледной коже румянец выделялся особенно сильно. У Роберта были крупные черты лица, бледно-зеленые глаза и блондинистая шевелюра. Николь даже не сомневалась, что бабушка лелеет мечту выдать её замуж за немца, как раз вроде Роберта, поэтому так активно знакомит её с какими-то людьми, которые приходятся им родственниками через сто тридцать пятое колено. Волконский каждый раз, выслушивая её негодование, шутил, что инцест дело семейное и сначала это вызывало у девушки отвращение, но постепенно она начала относиться к этому с юмором, а особенно настойчивых кавалеров научилась распугивать. Блондин к подобным не относился и явно робел рядом с ней, поэтому стеснительная Катя была ему прекрасным экскурсоводом и компаньоном. Левина воодушевленно потащила парня, подробно и с энтузиазмом делилась всеми своими познаниями в живописи, пока Бремен медленно шествовала за ними, решив полюбоваться прекрасным в одиночестве. Екатерина с Робертом нашла общий язык быстро, несмотря на все языковые барьеры. Все то, что не могло было переведено ими самостоятельно, переводилось онлайн переводчиком, поэтому к Нике практически не обращались, предоставив ей возможность побыть одной. Рыжеволосая останавливалась у полотен, поражаясь тому, как вообще возможно сделать такое при помощи кисточек и красок. Девушка внимательно вглядывалась в картины Федотова, пытаясь заметить самые мелкие, но важные детали. В её голове не укладывалось то, что можно так реалистично рисовать. Она была готова преклоняться перед теми, кто умел это делать. Катю она за это уважала и была в каком-то оцепенении, когда ей удавалось самой лицезреть процесс создания, мазок за мазком. Когда они вышли из галереи, на город спустились сумерки, но Катя не желала их отпускать, потащила по улице, сетуя, что им не удалось насладиться некоторыми великолепными экспонатами, а затем пустилась в описания Эрмитажа, дворцов, в которых ей приходилось бывать, иногда, сама того не замечая, переходила на русский. Парень внимал ей с таким интересом, любопытством, а смотрел с нескрываемым восхищением, что Нике подумалось, что у Лехи появился конкурент. Хотя после столь эмоционального и душевного рассказа Кати, ей самой захотелось побывать во всех тех местах, о которых говорила подруга. Вернув родственника обратно, Бремен пришлось сыграть «что-нибудь спокойное, чтобы лучше спалось». Девушка сыграла пару мелодий буквально на автомате, потому что помнили руки, но её мысли были где-то далеко от фортепьяно, на котором она играла. Уже в такси она позвонила Олегу, как делала всегда, если возвращалась одна. Было спокойней и ей и ему. — Привет, — раздалось после пары гудков и каких-то шорохов. — Привет, — ответила Ника, глядя на бредущих по тротуару пешеходов. — Ник, у тебя что-то срочное? — торопливо пробормотал Волконский, а рыжеволосая все равно умудрилась расслышать тихий женский голос. — Нет, просто я еду домой, — пытаясь подавить грусть в голосе отозвалась она. — А, тогда, если что пиши, мне сейчас неудобно говорить, прости, — раздалось в ответ, и Николь кивнула куда-то в пустоту, так как водитель не обращал на неё никакого внимания. Ревность сменилась некой печалью, поэтому девушка меланхолично смотрела на мелькающие мимо фонари, периодически отвечая на короткие сообщения от Олега. Конечно было глупо предполагать, что она всегда будет занимать самое важное место в его жизни, с которого сможет капризно просить внимания, но ей казалось, что потихоньку происходит то, чего она опасалась: Волконский постепенно меняет её и своих пассий местами. В лифте она отправила простое «Я дома», чтобы к ней не было претензий. Ника уселась на кровать, глядя в зеркальную дверь шкафа-купе, откуда на неё глядела веснушчатая девчонка, в миленьком синеньком платье и пышными рыжими волосами. В квартире было, как и всегда, тихо, и девочка, скрипя сердцем, готовилась нарушить эту тишину. Заранее спросив разрешения у Виталика, который без каких-либо промедлений разрешил ей играть на потрепанном, но настроенном фортепьяно, которое занимало почетное место в коридоре. Разложив на пюпитре свои ноты, она несмело открыла крышку, кинув быстрый взгляд на закрытую дверь за её спиной. Ника не посмела бы вообще издавать каких-либо громких звуков, но близился конец года, а ей было необходимо репетировать. Она выполнила свою «гимнастику», без которой не начала бы играть, затем быстро проиграв несколько упражнений на разминку, каждый раз прислушиваясь к происходящему за белой дверью. Когда все её ритуалы были выполнены, Бремен решила, что раз до сих пор Олег не появился и не высказал свое недовольство, то уже не появится. Каждый раз, когда пальцы Николь касались черно-белых клавиш, она абстрагировалась от внешнего мира, полностью погружаясь в музыку, текущую из-под её рук. Каждый день она прослушивала записи с выступлений самый известных и талантливых пианистов и пианисток, мечтая играть также грациозно, чисто и с душой, могла исполнять все разученные ею пьесы, сонаты, этюды и ноктюрны долгие часы, порою забывая о еде. — Красиво, у меня так никогда не получалось, — раздалось за спиной, когда она закончила одну из любимых, но особенно лиричных композиций, и девушка вздрогнула. — Спасибо, — тихо ответив, она из-под ресниц глянула на парня, который подошел ближе. — Продолжай, — спокойно сказал он, опираясь на несчастный инструмент. Ника все еще в какой-то степени его побаивалась. Олег был молчаливый и хмурый, практически с ней не разговаривал, в отличии от Леши или Витали, которые всегда много болтали о всякой ерунде. Было трудно играть под взглядом темных глаз, которые неотрывно следили за быстро перебирающими клавиши руками. Бремен пару раз промазала, но не подала виду и продолжила. Когда и эта композиция кончилась, она бросила быстрый взгляд на парня, который явно о чем-то задумался. Щетина делала его еще старше, чем он был, и Николь это немного смущало. — Можно? — спросил он, кивнув на фортепьяно. Девушка поднялась со стула, отойдя в сторону. Олег сел и пару секунд смотрел на инструмент так, будто не знал, как к нему подступиться. Он проигрывал достаточно несложные в исполнении композиции, но Ника, как завороженная, наблюдала за красивыми руками, с длинными худыми пальцами и ярко выраженным рисунком вен, и ей думалось, что за такие руки можно продать душу Сатане. — Мне стоило бы взять у тебя пару уроков, — усмехнулся парень, а Бремен была готова здесь и сейчас начать обучать ему всему, чем владела сама. Олег опять начал наигрывать, что-то смутно знакомое и Ника терялась в догадках. Она замерла, когда Волконский начал негромко петь, но буквально кожей чувствовала, что он только набирает обороты.Свободным стану я От зла и от добра Моя душа была на лезвии ножа
Это напоминало какую-то исповедь, невольным свидетелем, которой Нике пришлось стать, но глубокий бархатный голос пробирал её до мурашек. Давно привыкнув к голосу Андрея, она была поражена той разницей, с которой братья пели одну и ту же песню.Я свободен с диким ветром наравне! Я свободен наяву, а не во сне!
Припев Волконский пел во весь голос, а Николь наблюдала, прикусив указательный палец, как делала всегда, когда её что-то увлекало, всю игру эмоций на него лице: парень то хмурился, то становился практически безмятежным. Когда Олег умолк, она не нашлась, что можно сказать, просто смотрела на него с нескрываемым восторгом, а ему было и этого достаточно. Ника была готова поклясться, что он впервые за последнее время открыто и искренне ей улыбнулся.***
Чудесный весенний денек пробирался в комнату через полузакрытые шторы, освещая мягкими теплыми лучами. Волконский потянулся на своем диване, после уткнувшись носом в подушку. На кухне что-то загрохотало и послышались маты, а после смех. С трудом разлепив глаза, Олег уставился на уже прибранный диван Виталя, а сам владелец предмета мебели в следующую секунду ворвался в комнату. -Олежа, подъем, — елейно пропел он, намереваясь пощекотать голую пятку друга, но тот дернулся пряча её где-то под одеялом. Прихватив какие-то вещи он вышел, напевая что-то лирично-романтичное. Олег поплелся в ванную, но в квартире творилось какое-то ванильное безумие: мимо него буквально пролетел всегда суровый Макс, с блаженной улыбкой, скрываясь за дверью своей комнаты. На кухне Виталь отчитывал Леху за пролитый кофе и рассыпанную соль, причитая, что из-за влюбленности у того появились проблемы с координацией, а Маркин бурчал что-то неразборчивое. Тем не менее Леша вышел из кухни окрыленный перед прогулкой с Катериной, а Виталь смотрел на всех с выражением лица «Вы ж мои птенчики». — Ты тоже свалишь по делам амурным? — обратился к Волконскому Хомченко, но все еще не понимающий происходящее Олег мотнул головой. — О, чудно, с тебя помыть полы, — Виталий хлопнул парня по плечу, скрываясь в их комнате, что солист даже не успел возразить. Через двадцать минут квартира опустела: все дружно покинули её, Макс и Леха в самом мечтательном настроении, а Виталь спокойно выталкивал их, подшучивая над всей этой странной атмосферой, что царила в их прибежище. Если бы сейчас мимо пролетел Амурчик, целясь в его друзей стрелами, Волконский бы не удивился. Только всегда одинокий Виталь вел себя более менее адекватно. Но блондин неожиданно вернулся, поставив перед Олегом бутылку виски и чего-то еще. Волконский вскинул брови, глядя на уверенно достающего стаканы друга. -Ты же трезвенник и язвенник, — ехидно заметил он. -А ты уж слишком часто ночуешь дома, ходишь с кислой миной, как будто тебе в тапки нассал кот, а та симпатичная шатенка исчезла через два дня, — Виталь серьезно смотрел, на Олега, которого в очередной раз убила его проницательность и внимательность. Хомченко уже не первую неделю видел, что Волконский ходит сам не свой, вечно залипая то в окно, то на пузырьки в чашке, бубнит что-то под нос и практически не общается с девушками, за исключением той, что была на репетиции, но он и в тот вечер пришел домой, никак не отвечая на ехидные комментарии Лехи, который начал заливать про раннюю импотенцию. Ко всему прочему переплеталась встреча с Ирой, которая напрягала блондина больше всего. — Это повод пить с самого утра? — Нет, но по-другому ты ничего не скажешь. Олег молча залил в себя виски, не понимая в какой момент все перевернулось с ног на голову. С ума за ночь посходили абсолютно все. Но с другой стороны хотелось выговориться. Поэтому язык у него развязался еще раньше, чем думал Виталь, и если сначала Волконский говорил размыто, то к концу бутылки начал откровенничать так, что Хомченко молча сидел, даже не зная, что на все это ответить.