***
— Простите, что встречаю Вас в таком виде. Я еще не успел переодеться с мероприятия, — лукавая улыбка осветила лицо Клеменса и одновременно вызвала неприятную тошноту у Маттиаса. Встречающий хозяин квартиры сжимал запахивающиеся края шелкового халата и извиняюще раскланивался, отдаляясь своими босыми ступнями вглубь помещения. — Да ничего, могло быть и хуже. Спасибо, что в халате, — еле слышно проворчал Маттиас и намеренно прошел в обуви. Но, кажется, это не особо возмутило Клеменса. Будто порядок и чистота для него было не таким уж и важным элементом в доме. Клеменс учтиво кивнул и прошел в одну из ряда комнат, тем самым призывая и Маттиаса пройти вслед за собой. Они зашли в комнату, похожую на гостиную. Стены, покрытые изумрудным цветом, дубовый лакированный стол с вензелями на ножках. Стоит он целое состояние, не меньше! Чуть дальше стоял туалетный столик с большим зеркалом и небольшим столиком, на котором лежали небольшие флакончики и большая шкатулка — Маттиас даже не удивился, что зеркала имеют большое значение для Клеменса. Стоит отметить, что они были везде — у входной двери, по коридорам и здесь. Даже больше — в этом зале было ровно 3 зеркала: у туалетного столика, возле окна и во входной двери. От этого жилища так и веет нарциссизмом. Да даже сейчас, пока Маттиас нескромно топтал своей пыльной обувью ковер, который стоит как его жизнь, Клеменс тщательно всматривался в свое отражение и осторожно снимал кольца. Его волнистые волосы россыпью солнечных лучей разметались по плечам, которые укрывал бордовый халат. Видно, что одежда не российская — таких здесь никогда не увидеть. Этот халат был исписан золотыми нитями, которые при каждом движении и колыхании переливались всеми цветами радуги. Честно, настолько богатой и роскошной одежды Маттиас еще не видел. На тонкой шее Клеменса сияла целая коллекция из жемчуга, будто он намотал на себя километр ожерелья. Оно окутывало горло, шло волной у основания шеи, по ключицам и терялось в запахе халата. Впрочем, Маттиас и не желал знать, насколько эта жемчужная нить длинная. Клеменс опустился на стул перед зеркалом и откинулся на спинку, возложив на нее свой локоть. Перекинутая нога на ногу, поворот корпуса — все это было таким грациозным и одновременно фальшивым. В разрезе халата виднелись обнаженные колени и ноги. Какой позор! Какая пошлость и раскованность. Нет, это не врожденная манерность, хоть ты тресни. Не то, чтобы Маттиас был частым наблюдателем «голубых кровей», но от этой фальшивки так и веет дешевизной. Да ни один из уважаемых себя людей не стал бы вести таким образом. Эта великая грациозность и одновременно отвратительное распутство. Откуда у него такая известность?! «Да кого ты пытаешься надурить?», — проворчал мысленно поэт при взгляде на эти потуги Клеменса. Маттиас обернулся и сел на одинокое кресло. Такой мягкой мебели он никогда еще не ощущал. Словно в этой подушке не перина, а настоящее облако. — Что ж, с чем пожаловали? — протянул Клеменс с довольной улыбкой своим мягким голосом, в котором слышалась улыбка. Маттиас недовольно вздохнул. — Мы же уже это обсуждали. Зачем снова повторять? Верно, Вы желаете снова это услышать? Да, я нуждаюсь в Ваших услугах. — На самом деле я просто запамятовал, — повел плечом Клеменс с легкой полуухмылкой. Правда ли память подвела, или это просто повод прощупать слабость гостя — оставалось загадкой. — Хорошо, я понял. Кажется, да, что-то помню такое. Поэт со стихами про страну, который был не против стать известнее, чем он есть. Выйти из своего подвала, так сказать. А нужен ли Вам этот шаг? И как хотите решить эту проблему со мной? Шквал вопросов буквально завалил Маттиаса. Тот даже несколько растерялся от их количества и выбора на что дать ответ. — Поэтому я и обратился к Вам, как к … известному человеку, — по голоcу Маттиаса было слышно, как последние слова дались ему тяжело. Он все еще не хотел признавать, что человек напротив него заслуживает хоть капли всей этой роскоши. Да за эти деньги можно было бы целые больницы построить. — Может быть, сопроводите меня на мероприятие и снова сделаете что-то такое, о чем будут писать? Или мне посоветуете что-то сделать? Маттиасу абсолютно не нравилось это чувство слабости, будто он значительно глупее и моложе этой выскочки. Но все наоборот — это Маттиас умнее, а этот только и умеет, что краситься и платья надеваться. От этой мысли поэту стало чуть легче. — Боюсь, моя компания вряд ли заставит писать газеты именно о Вас. Зачастую моя компания просто говорит о хорошем доходе, потому что Вы в состоянии оплатить мои услуги. Видно, что человек состоятельный. И на этом все. Меня мало для этого. Здесь нужен… именно Вы, понимаете? Маттиас кивнул и расслабленно откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди. Точно, еще же и оплата нужна. А он последние деньги потратил на угли, чтобы в эту примерзлую погоду было хотя бы немного тепло. Черт, где взять деньги, когда они так нужны? В издательствах просят большую оплату, а в мелких и тираж скромный, который даже не стоит вложения. Молчание повисло в комнате. Только тиканье часов разносилось по воздуху и тихий шорох халата Клеменса от покачивания ноги. Думает ли он над вопросом или представляет, какое платье хочет заказать на следующий выход в свет? Маттиасу не нравилось сидеть на месте без дела. Он оглядел декор зала, и его глаза зацепились за престранную картину на стене в скромной черной рамке. На ней была некая абстракция, смесь цветов. Редко такое встретишь в таких интерьерах — здесь должен был бы висеть напыщенный портрет хозяина дома или же какой-нибудь пейзаж некоего берега Франции. — А чья эта картина? Почему Вы ее решили приобрести? — поинтересовался Маттиас, прерывая молчание в комнате. Он поднялся на ноги и, заложив руки на спину, подошел к ней, чтобы как можно четче разглядеть. Игра цветов и тонов. Белый, желтый, красный. Словно художник просто расписывал свою палитру и случайно продал. — А, это. Кандинский. Слышали о нем? Мой знакомый… Он рисует картины по своему особому методу. Не ищите здесь смысла. Обращайте внимание на ощущения. Может быть, вкус. — Вкус? — Да. Кислый вкус. Разве не чувствуете при взгляде на нее? Сколько же там светло-желтого... У меня сразу все вязнет во рту и слюни текут. Будто съел кислейший лимон. Не чувствуете? Ох, я думал, люди искусства понимают друг друга, — с долей разочарования в голосе отметил Клеменс. Маттиас шумно вздохнул на такое замечание и приблизился еще ближе к картине. Кислый вкус? Через картину? Звучит достаточно любопытно и свежо. Догадался ли Клеменс сам об этом или только с намеком от самого художника? Насколько вообще умен этот клоун рядом с ним? И почему Маттиас прикладывает столько сил, чтобы уличить того в глупости и своем превосходстве? Разве этот парень вообще его конкурент хоть в чем-то? Едва ли. — У Вас хорошее тело? — спросил внезапно Клеменс с уже спокойным лицом без тени кокетства, словно врач интересовался почками или дыханием. Маттиас даже не понял, к чему был этот вопрос. — В каком смысле? — нахмурившись, уточнил поэт и направился к своему креслу. — Ладно, даже если и плохое, то ничего страшного. Я выражу свою идею, а Вы выслушайте меня, — лениво сказал Клеменс и наклонился корпусом вперед, упираясь локтями на колени. — Привлеките внимание к себе именно благодаря себе. Берите эпатажем. Пойдите на какое-нибудь собрание примерно как сейчас — классические брюки, пиджак… и все. И такой вид точно поймает на себе взгляды. Я слышал Ваши произведения на том вечере. Они яркие, броские. И нужно таким быть. И для пущего эффекта напишите на торсе что-нибудь. За что Вы там боретесь? «Свободу»? «Я есть закон»? Что там еще такого громкого и краткого придумать можно, подумайте сами. Маттиас хотел возмутиться. Возможно, это в духе Клеменса обнажаться там, где не нужно и где не просили. Чтобы Маттиас да и в таком виде! Он хочет привлечь внимание к своим произведениям. Чтобы люди услышали и прочувствовали глубину строк, а не того, какой у него торс. — У меня есть знакомый журналист. Можем его пригласить, чтобы о Вас была статья. Честно, за всю свою жизнь я не видел подобного. Думаю, это должно сыграть. Как смотрите на это? «Как смотрите на это»? Маттиас чуть от ужаса не побледнел. Он удивленно раскрыл глаза и уставился на Клеменса. Неужели тот даже не думает, что это выглядит ужасно? Это отвратительная идея. — Возмутительно! Такого не будет никогда на моей жизни. Это отвратительно пошлая идея. Я не какой-то… эскортник, чтобы совершать подобное!***
— Я рад, что Вы все же согласились на это, — мурлыкающим тоном протянул Клеменс, теснее сжимая руку Маттиаса. — Поверьте, идея не такая плохая. Вы такой вредный. — Боже, Вы можете не трогать меня? — раздраженно прошипел Маттиас. — Успокойтесь. Так принято. Улыбайтесь и расслабьтесь, — посоветовал приглушенно Клеменс через свою натянутую улыбку. — Сложно успокоиться, когда Вы меньше чем в 20 сантиметрах от меня, — процедил тот, оглядывая собравшихся министров в коридоре. Конечно, все взгляды только и бросались на этот торс, который пытался укрыть скромный пиджак. Да и Маттиас старательно поправлял его каждый раз, когда он разъезжался чуть дальше. С ума сойти, какая безумная мысль прийти в Думу. — Нас точно не выгонят? — тихо спросил Маттиас, настороженно оглядывая важных людей. — Точно. Охрана знает о нас. Среди охраны есть мой… знакомый, — сообщил Клеменс и похлопал Маттиаса по тыльной стороне ладони. — Журналист вот-вот подойдет. Вы только представьте, какой шум наделаете. О Вас точно будут писать газеты. Вашу фигуру запомнят как одного из лидера протестов или еще чего желанного Вам. Сам Клеменс выглядел вполне стандартно для самого себя. Темно-зеленое платье в пол, жемчужная нить на шее и кружевные перчатки. Стоит сказать, что даже скромно для него. И осторожная шляпка с цветами пиона. Его и правда можно было бы спутать с леди. Но только со спины, как казалось самому Маттиасу. Каждый шаг в сторону дверей собрания давался все тяжелее и тяжелее. Как зайти, что сказать. Высокий свод из дорогого дерева стал настоящей преградой между ним и возможной известностью. На торсе Маттиаса сияла надпись «Мы сила» красной краской. Кто «мы» и какая «сила» люди еще узнают. Да тут даже гадать не стоит. Очередное закрытие свободных издательств, перекрытие воздуха революционно настроенным авторам. Маттиас ощущал на себе давление со стороны государства, которое все больше тонуло в своих попытках сохранить власть. Но со стороны видно, как фундамент под ними трещит, и каждый из простого народа вбивает свою кирку, заставляя щели расходиться все сильнее и быстрее. И только Маттиас все больше осознавал это, копил все недовольство в себе, как руки Клеменса снова тянулись к нему и желали взять под локоть, а поэт только резким движением вырывался. — Да что Вы как ребенок. Упрямец. Дайте руку. Мы должны быть как пара. — Как пара клоунов на этом маскараде, не больше. Еще немного, и я Вас ударю. Да вот женщин не бью. — Но я не женщина, — напомнил Клеменс, который раньше говорил все через легкую лисью улыбку, но сейчас был вынужден нервно замахать веером. — Да что Вы? Говорит мужик в бабском платье! — А платье красивое… — раздался голоc слева. Маттиас и Клеменс одновременно повернули головы на Эйнара, который шел рядом с ними. Кажется, тот вообще не слышал разговора и только сейчас решил вставить какое-то слово. Клеменс цокнул языком и резким кивком головы смахнул с лица прядь волос со лба. — Хотя бы кто-то здесь джентльмен, — хмыкнул обиженно Клеменс, но тем не менее крепко держал Маттиаса под локоть и изображал прилежного спутника, пока Эйнар с любопытством озирался вокруг. — Вам вообще обязательно везде с собой таскать своего, кхм, помощника? Кажется, у Вас уже есть спутник в моем лице. Вы знаете, что о Вас двоих уже шепчутся? Еще немного, и я присоединюсь к этим сплетням. — Это мой литературный агент, — прошипел Маттиас. — Ах вот почему Вы любите литературу. Конечно, я бы тоже любил ее, если бы она познакомила меня с любовью всей моей жизни. — Да замолчите вы когда-нибудь или нет?! — не сдержался Маттиас и чуть повысил голос, чем привлек внимание еще больше. Клеменс был вынужден примирительно улыбнуться и помахать ладонью всем окружающим их людям, мол, не обращайте внимание, все хорошо. — Ладно. Эта тайна останется со мной. Не мне осуждать мужеложство. Если захотите поговорить об этом, то я рядом. — Боже. Вам лучше замолчать ради всего святого. Закройте свой поганый рот. Клянусь, после этого я ни разу не буду иметь с Вами общего дела. С таким неимоверным глупцом и болтуном. — Мм, а Вам нравится унижение. Был у меня такой один… Маттиас шумно вздохнул и прикрыл глаза. Клеменс только больше злит. Ей-богу, если бы кровь была лавой, то Маттиас давно взорвался вулканом. И от этой злости он мог и перед заседанием что-то ляпнуть не то. Эмоции настолько бушевали в нем, что могли испортить весь план, который был в голове Маттиаса. Он гневно сжимал челюсть и ощущал, как стал ныть один из дальних зубов. Впрочем, у него и денег нет для их лечения. И черт знает, этот зуб стал ныть из-за давления или нервов. Все ни к черту сегодня. Но медлить нельзя. Просто открыть дверь и ворваться внутрь. Маттиас сделал пару глубоких вздохов и выдохов и резким толчком раскрыл двери. Внутри на трибунах сидели важные люди, которые пытаются решать важные дела. Некий мужчина выступал перед ними с докладом, но теперь замолчал. Как и в целом в этом зале повисло молчание. Кажется, Эйнар что-то хотел сказать, но не успел. Маттиас стремительно вышел в центр зала. — Мы сила и мы докажем всем, что бедняки тоже имеют право на существование! — разъяренно крикнул Маттиас и рванными движениями скинул пиджак. Сжимая ткань в руке, он швырнул его на пол. Люди в деловых костюмах стали озираться вокруг, словно не понимая, что это за шутка такая. Во время их растерянности Маттиас поймал на себе взгляд Клеменса возле дверей, и как его кулак слегка приподнялся в знак поддержки. Глаза Эйнара кажется вовсе не верили в происходящие, о чем говорили ладони, прижатые к щекам. В груди бешено билось сердце, а к щекам прилила кровь. Но отступать уже было поздно. Вот он прямо перед ними. И только сейчас Маттиас обратил внимание, что пошел на поводу эмоций и совсем забыл, что тот самый журналист еще не подошел. Но Клеменс не растерялся и стал сам быстро записывать все слова Маттиаса. — Потому что впереди только революция, и все сила в нас! И никто не смеет запрещать свободу слова! Заткнуть наши рты не удастся. Мы как крысы, как тараканы, мы найдем новый путь, — сказал он, указав напряженным пальцем на себя. — Охрана! — Я — голос народа и Я — его отражение. Убрав меня Вы не сможете заткнуть народ. Вспомните, кто убил Александра II. И мы придем за всеми вами. Жалкие людишки, которые ничего не видят и не хотят слышать. Нас не заткнуть. Мы здесь власть! На этих словах Маттиаса скрутили по рукам и повели на выход. Там грубым толчком и выбросили из здания. Через пару секунд выбежал и Клеменс с блокнотом и радостным писком «я все записал!». А Эйнар просто беспокоился, не сильно ли больно Маттиасу после такого. Литературный агент сразу же наклонился к нему и прикрыл чужие плечи своим пиджаком. — И что? И это вот все? — спросил Маттиас, ощупывая свои руки и разминая шею. Он выпалил всю свою злость там, в зале заседания, а сейчас уже был спокоен черепахи. Пока что. — Ты был великолепен, — восхищенно протянул Эйнар, хоть его никто не спрашивал. Он поправил плечи пиджака и оббежал Маттиаса спереди, чтобы застегнуть пуговицы. — Да, все. Я передам записи знакомому журналисту, который торчит мне долг, — протянул Клеменс. — Так что для Вас эта статья будет бесплатной. — То есть в теории мы могли бы не устраивать этот цирк, а Вы просто написали, отдали своему знакомому и все? — уточнил Маттиас, нахмуривая брови. — В целом да, — улыбнулся Клеменс. — Мне просто хотелось посмотреть на Ваше тело, господин Поэт и Революционер. Но вообще… Наверняка кто-то из собрания выступил бы с отрицанием этого безобразия. А так мы не лжем, и все карты у нас на руках. Может быть, их штатный фотограф успел сделать снимок. Могу найти и его адрес, чтобы поговорить… как мужчина с мужчиной, — отметил он, так уверенный в своих рычагах давления. Веер кокетливо обдувал лицо, хотя на улице и без того было достаточно прохладно. Маттиас кивнул благодарно Эйнару и шумно вздохнул. — А Вы как настоящий Финдлей, — заметил Маттиас с недовольным цокотом языка. — Финдлей? Простите? — спросил Клеменс, чуть прищурив глаза. — Боже, Вы еще и произведение Бернса не читали! — А почему я должен читать? — возмутился Клеменс. — Действительно, почему Вы должны быть образованным? Крутитесь в высших кругах, а глупее крестьянина. Что Вы вообще читали? Что Вы вообще знаете? Только как краситься и только. Но ни одно из слов Маттиаса его не задело. Клеменс как улыбался, так и продолжил улыбаться, придерживая шляпку от дуновения ветра. — Кстати, господин Литературный Агент. Уж простите за мои слова сегодня. Просто Вашего коллегу нужно было разозлить. Сами видели, как он яростно кричал. Уверен, что без моего участия это было бы жалкое зрелище… — повел игриво плечом Клеменс и подарил Эйнару свою обворожительную улыбку, от которой простое сердце бывшего сельчанина расцвело и потекло, как масло на солнце. — Что по оплате? — серьезно спросил Маттиас, свои басом разрушив эту романтическую атмосферу. — Ах, оплата… Знаете, я очень люблю деньги. Но еще больше я люблю искусство. Посвятите мне свое произведение в своем стиле. Мне будет достаточно. Тем более, я наслышан, сколько денег Вы спускаете за картами. Не поверите, но и там у меня есть знакомый должник. Давал же себе слово никогда не работать с картежниками. А сейчас мне пора домой. Столько дел — столько дел... До встречи, господин Поэт и Литературный Агент, — Клеменс присел в реверансе и прошел к проезжей части, чтобы поймать карету. Эйнар проводил его недоуменным взглядом, а после посмотрел на Маттиаса. Тот ощущал свои затылком, что у его товарища крутятся мысли в голове, а с языка вот-вот сорвется какой-то вопрос. Но отвечать и общаться сейчас вообще не хотелось. — Пошли скорее отсюда, — проворчал Маттиас и сложил руки на груди. Увы, им кареты не видать, только пешая прогулка по шаткой брусчатке. И Эйнар послушался, так и не задав тот вопрос, который буквально напрашивался. — Этот бал-маскарад совсем уже дошел до крайности. Пойдешь ко мне домой? У меня сушки остались еще. Несмотря на сварливый тон манеры, только близкие понимали, что Маттиас сейчас на самом деле постепенно становится расположенным к беседе. И сейчас, под мелкий дождик, двое мужчин шли домой греться и скорее смывать с себя все улики произошедшего.