Нарисованное небо

       Светлые волосы Жана развеивал дикий ветер, карие глаза полны отчаяния, которое он почувствовал во второй раз в своей жизни. В нем боролись смятение и усталость, и самая сильная во всем мире, но впервые изведанные ему чувства. Он мчался вперед, не помня себя, не смотря ни на какие преграды, ни на то, что он сам мог погибнуть. Все это было ему безразлично, смерть и жизнь не имели больше значения, он понял то, что резко изменило его всего. Снова.        Дорога к краю стен казалась бесконечно долгой, но он не останавливался на своем пути. Отряд скакал всю оставшуюся часть дня через пролески, стараясь держаться открытой местности. Скакали по дороге, заставляя редких испуганных жителей сначала прятаться за углами домов, а потом радостно выскакивать оттуда.       Спешил. Он то скакал галопом, то переходил на рысь, чтобы конь не слишком утомлялся. Позади тяжело топали сотни копыт и гремели латы конвоя.       Ворота стен раскрылись перед ним, и вскоре очутился в разрушенных у основания вверху стен. Жан поднял голову вверх, внимательно вглядываясь в мелькающих точек на стене.       В воздухе пахло кровью, потом и страхом, ощущавшимся настолько явственно, что даже Эрвину стало неприятно. Пахло знакомо кровью. Женский рядом визг ударил по ушам, но оборвался не успев набрать силы и громкости. Стоял ужасный шум – звон металла, крики бойцов, стоны умирающих.       Разведчики выскакивали из ворошенной земли, мягко, как коты, беззвучно отталкиваясь спонтанными сапогами от стен и УПМ, подтягиваясь на крюках. Одна фигура за другой покидали места укрытия, превращаясь в колеблющееся угловые силуэты на фоне перепаханной земли. Силуэты быстро сливалось в пехотные цепи. Разрыхленное поле, изъявленное сотнями воронок, мертвое, как лежащий на прозекторском столе полураздетый труп, дрогнула и превратилась в косичный океан, покрывшийся колеблющимся человеческими волнами. Со стороны этих волг доносился звук, действительно отдаленно напоминающий рокот птиц, но звук сложный, не раскладывающийся на составные части, словно одновременно состоящий из шуршания, треска, стука, выдохов, скрипа кожи.       Недалеко от Жана, в луже крови, лежал на полу мертвец, с разбитою головой. Около него валялся окуляр, весь забрызганный мозгами и кровью убитого. Стало настолько тошнотворно, что к горлу подкатил комок, грозясь вырваться наружу, на виду у всех.       Бескрайнее развороченное поле, заполненное сотнями бегущих в полном молчании людей. Ни единого выстрела. Какой-то странный и жутковатый сон. Только он уже несколько лет не видел снов. Перед ними лежали дымящиеся руины, наполненные кусками бетона, кирпичей, будто бы здесь сражались два титана вида Эрена.       Если скажут, что так и было, Жан ни капли не удивиться. Он не знает больше этого чувства, утратил любопытство, неспособен больше удивляться, все равно что мертвый, все равно что задутая свеча.       Кирштейн вместе с прибывшими солдатами и военачальниками залез на стену. Первое, что он увидел, были тела людей, лежащие вдоль стены, чуть поодаль лежала целая куча УПМ, механизмы, лезвия, пистолеты. Первым живым, а может, и нет, была Хаджи, голова которой была в крови. Вид крови сразу бросился в глаза Жану, разум которого начал застилать туман, а тело покачиваться, почти падая.       Неподалеку от Жана отчитывался перед главнокомандующими солдаты из разведки, докладывая обо всем, что здесь произошло, каждое их слово сопровождалось ломающимся тоном, переходящий то на истерику, то на шепот:       — Как только Колоссальный титан достиг земли, он сразу исчез. Те, кто находился на нижних ярусах стен, были сбиты волной испепеляющего жара и давлением воздуха от его падения, и получили ранения, не совместимые в жизнью. Атака была настолько сильна, что находившиеся ярусом выше не могли некоторое время к нам приблизиться. Эрен, получив повреждения от рук Бронированного, потерял свою форму. Так он и разодрал ему затылок. Колоссальный забрал Имир.       После долгого молчания Леви спросил спокойным тихим голосом:       — Личности Колоссального и Бронированного титана стали известны?       Разведчики переглянулись между собой, а потом тот из них, что стоял ближе к телу, наклонился и увидел, что рядом с телом погибшего лежит вскрытая депеша. Подцепив бумагу двумя пальцами, он развернул ее и сказал вслух:       — Райнер Браун — Бронированный, Бертольд Гувер — Колоссальный. Оба из 104-ого Кадетского корпуса. Оба сбежали в неизвестном направлении.       Эрвин, как заворожённый молча слушал и, приоткрыв свой рот, будто хотел что-то сказать, продолжал слушать доклад. Леви воспользовался такой паузой и быстро пользовался моментами:       — Есть информация о погибших командующих?       Душный летний день уже подходил к концу, понемногу стихал шум у стен, в окнах близстоящих домов то там, то тут загорались огни.       Тогда Жан сел на край стены и свесив ноги, задумался. Он стал рассуждать, про бренность человеческого существования, про скудность сознания и, серость бытия.       — Разбиты отряд Хаджи Зои, Мика Закариаса, Итана Неймана, отряд Моблита Бернера без вести. Отряд Хаджи все это время был у стен, они отбивались от Колоссального и Бронированного, остальные вышли за пределы стен, никого в живых не нашли.       Капитаны выругались и тяжело выдохнули. Они разошлись по разные стороны, вспоминая вновь каждого погибшего товарища.       — Жан!       Тишина вновь нависла на стенах. Здесь не было животных, не было птиц. Да что уж говорить, на этой чертовой стене не было даже насекомых. Вместе с наступлением заката, стремительно падала температура окружающего воздуха. Молчание. Ни у кого из солдат не было желания разговаривать. Усталость, безнадега. Как будто сговорившись, они не хотели обсуждать будущее. Все завтра. Ожидание конца, хуже самого конца.       — Эй, Жан!       Кто-то подсеклась под его колени, прыгнула ему на грудь и поднесла ладони к его лицу.       Вскрытие личностей Колоссального и Бронированного, окончательно подорвало дух его боевых товарищей. Одно дело терять товарищей в схватках с титанами, с людьми. А вот так от рук своего же товарища...       Над Кирштейном кто-то навис. Этот кто-то звал его по имени. От неожиданности Жан закрыл уши ладонями, зажмурил глаза, понял, что дальше притворяться бесполезно. Возглас человека перешёл в тихий, счастливый смех:       — Жан, наконец-то, ты жив! Мы так рады!       — Мы так переживали!        Обняв его руками за шею, Саша прислонилась щекой к его голове. Бешено стучала в ее венах кровь. Она крепко его обняла, проглотив слова, которые он, возможно, еще не готов услышать. Рядом с ним, свесив ноги, сел Конни. В конце концов, именно такие люди и нужны, которые сами приходят, когда необходимо, которых никогда не нужно просить.       Недалеко сидела на крыше Микаса, укутавшись в шарф, и просто смотрела на звёздное небо. В этот вечер звёзды были особенно яркими и близкими, казалось, что к ним можно прикоснуться, стоит лишь протянуть руку. Настолько грустно ей еще не было. Рядом её утешал Армин.       Жан слушал рассказы друзей о произошедшем на стене, и ему было и радостно и грустно — радостно оттого, рядом живые друзья и любимая девушка, и грустно потому, что он был рядом с ними в трудные минуты их жизни.       — А где Трина? — встревоженно спросил Жан, заглядывая сидевшему сзади Конни за спину, то и дело поглядывая на Сашу.       Ребята резко замолчали уставились на полыхающий костерок. Сначала ничего не происходило, мертвую тишину нарушал только треск огня.       — Она была в отряде с Итаном Нейманом. Они вышли за пределы стен. Отряд полностью разбит, — сообщил сухо Конни.       Сидя на холодном основании, Саша еще долго перебирала крошки от хлеба, бережно откладывала свои записки в дневнике. Когда крошек оказалось мало, она повернула голову влево, чтобы посмотреть, что ребята делают сзади нее. И вопрос почти сорвался с ее губ, когда она поняла, что ответом будет тишина. И протянутая ею рука не нашла тепла в том месте, где его не было. Тогда она всхлипнула, ей стало больно и обидно. Так не должно быть.       — Я скучаю по ней.       Ударило что-то и по Жану, словно металлический молот. С такой силой, что внутри все хрустнуло и разбилось. Ему должно было плевать на Трину и услышанное про неё, но в этот момент он ощутил внутреннюю боль. До безумия сильную. Из-за нее некоторое время не мог соображать и лишь отдаленно почувствовал, что руки в кулак не может сжать.       Он повторял себе это раз за разом, но успокоиться не мог и вместе с этим чувством ощущал, что стены начали будто бы дрожать.       Быстро перекусив сухими пайками, остатки группы сбились в кучу к прибывшему авангарду. Уже было не так жутко хотя бы. Выборы новых командиров, все-таки единоличие в такой обстановке было необходимо. И разработка планов по дальнейшим действиям.       — Нет, и не заставляйте меня повторяться, — обнажила клинки Криста, — Я не могу сидеть сложа руки, пока Имир в плену.       Конни заявил, воинственно сложив на груди руки в замок:       — У нас у всех достаточно много причин, чтобы преследовать их. Я сам до сих пор не могу переварить всю ересь, что наплели о тех двоих. Я отказываюсь верить в то, что Райнер и Бертольд наши враг, пока не услышу эти слова из их уст.       Перед смертью все друг друга одарили напоследок ненавистными, полными отчаяния взглядом.

***

      Отряд скакал ещё довольно долго, оставив позади облако пыли, созданное тысячами копыт, впереди засеребрился ручей, что образовывал небольшое озеро. Солдаты выжимали из лошадей всё, на что они были способны. Когда усталые животные уже начинали спотыкаться, скакуны переходили на шаг, давая им немного отдыха, а потом снова понукали их бежать быстрее. Они скакали через бескрайнее зеленое поле высокой травы, волнующееся, словно могучий океан. Никто не понимал, что за растение заполонило землю, настолько всё сливалось в сплошное хризолитовое покрывало.        На душе у Жана было тихо, как на поверхности того озера, в ней не было ни любви, ни нанавести — чувства утихли, мысли испарились. Осталось лишь бессильное равнодушие.        Он не спешил лошадь, безжалостно сажал шпоры в бока. Долго. Кажется, прошла целая вечность, будто он в этой чаще неизведанного леса родился, вырос и умрет тут же. Сейчас ему было все равно. Ему ничего больше не нужно — ни бог, ни этот мир, ни Микаса, ни Трина, ни Конни и все остальные. Лишь бы забыться ненадолго. Совсем ненадолго.