Sagrada de Família

— Что общего у ворона и письменного стола? В комнате тяжело. Тяжелые шторы, тяжелая тишина, тяжелый запах благовоний. Мебель разломана в щепки. Угли из опрокинутого кальяна прожигают паркет. — Они были грязные… Мукуро сидит на полу. Мукуро раздирает себе горло ногтями и дерет волосы скрюченными пальцами. Мукуро опять теряется в собственных иллюзиях. он чувствует как ползают под кожей сотни крошечных гусениц чувствует их мерзкие шершавые лапки чувствует их копошение чувствует чувствует чувствует На полу перед ним распотрошенная птица и обломки стола. На лице его по-детски удивлённое выражение. За спиной его расчленённые люди. Первое правило Тумана: «Никогда не верь себе». Руки Мукуро в багровой крови, Глаза — в бессознательной дымке, щеки — в слезах. В груди его вместо дыма клубится истерический смех. — Ты… кто… такая? — спросила Синяя Гусеница. — Сейчас, право, не знаю, сударыня, — отвечала Алиса робко. — Я знаю, кем я была сегодня утром, когда проснулась, но с тех пор я уже несколько раз менялась Рокудо Мукуро сбежал из Семьи. Погулять. Рокудо Мукуро сам лишил себя якоря. И у Рокудо Мукуро сорвало крышу. — Что это ты выдумываешь? — строго спросила Гусеница. — Да ты в своем уме? — Не знаю, — отвечала Алиса. — Должно быть, в чужом. Рокудо Мукуро только что без причины вырезал под корень союзную семью. Просто потому, что это было забавно. Просто потому, что ему так захотелось. И если вы думаете, что Небо не в курсе, на что он способен — то вы ошибаетесь. Некоторые говорят, что Мукуро — социопат. Это не так. Социопаты не испытывают эмоций. Мукуро чувствует все. Иногда — даже слишком хорошо. — Смерть очистила их… И насекомые под кожей приказывают долго жить. Видимо, в кальяне был дихлофос. Рокудо Мукуро сидит на полу со счастливой улыбкой и расцарапанной в мясо шеей. Рокудо Мукуро сидит на полу и водит окровавленными пальцами по паркету. Рокудо Мукуро рисует на полу немного корявый смайлик. — Думаешь? — спрашивает негромко голос из-за спины. Такеши подходит неслышно, медленно. Садится за спиной и невесомо кладёт ладони на плечи. Мукуро даже дёргается. — Они были грязные… Весь мир — грязный… — морщится он в отвращении, но тут же разглаживает гримасу. — А потом… Потом… Боль, она чистит… А смерть — тем более. Голубое пламя льется тонкими струйками. — А я? Я тоже грязный? — …Нет… Нет. Ты — чистый. Вы — чистые… От вас пахнет Болью… От вас пахнет Огнем… Он сжигает их… Заживо… Такеши прижимает его к себе. Придвигает, осторожно обвив рукой, и вжимает его лопатки в собственную грудную клетку. Закрывает ему глаза ладонью и гладит почти невесомо по иссиня-фиолетовым волосам, и раскачивается легонько из стороны в сторону. Мукуро вздыхает рвано, и прижимает к ладони на лице окровавленные пальцы. Спустя несколько минут Мукуро засыпает. Жмется доверчиво к чужой груди, сжимается в клубок каким-то первобытно-детским движением… Такеши касается губами тёмной макушки. Вздыхает несколько облегчённо. В этот раз обошлось малой кровью. В прошлый все закончилось дракой до полусмерти и очередной чисткой. Его волнуют не жизни людей. Его волнует то, что Небо на нервах перестаёт нормально спать. Такеши берёт тело на руки. Дождь смотрит на трупы. На разводы крови. На обломки мебели. Вдыхает тяжелый запах. На лице Рокудо Мукуро — детское, наивное блаженство. На лице Ямамото Такеши — одухотворённое спокойствие. …Что общего у ворона и письменного стола?