***
Как ни странно, и как бы ни противилась нежданному совету собственная сущность, обыкновенно крайне враждебная к Чуе, он всё же послушался его и, возвратившись в свою «клетку», решился-таки прикорнуть, невзирая даже на возможные не самые приятные сны, как то было в кафе. Очнулся ближе к обеду, и, как только, спустя долгую минуту, сознанию вернулась ясность, а телу — боль, понял, что всё произошедшее не было лишь дурным сном. Стыд волной прокатился по телу, местами скручивая мышцы и внутренние органы, пробуждая одно лишь желание — взвыть от позора, безысходности и собственной нелепости. После третей волны самобичевания нагрянула злость. Но не на Огая, а на себя самого. Как ни крути, а Чуя, незнамо что забывший в кафе в такую рань, был прав всецело — для жалости места в мафии не найдётся. По крайней мере, в нынешней мафии. И чтобы выбраться из ямы, в которую сам же спрыгнул и присыпал землицей, придётся переходить к более решительным действиям, даже если не очень хочется. После быстрого перекуса, следующий час он спустил на обработку всех полученных от Мори травм, костеря его всякий раз на чём свет стоит, когда приходилось изворачиваться во всех мыслимых и немыслимых позах перед огромным ростовым зеркалом, только бы дотянуться до проблемных участков на спине. Уж чего ему недоставало, так это гибкости. Ну, может ещё способности Чуи или Акутагавы на худой конец. Уж тогда бы с этой задачкой он управился в разы быстрее. Завершение обработки скрытых обыкновенно под одеждой и бинтами ран привели к следующей задаче: как поступить с собственным лицом? Думать тут, по чести говоря, было не над чем: Чуя ему уже всё насоветовал, а Осаму и без него знал, как следует поступить. И «подумать-то» решил скорее просто так, для себя, отчаянно не желая возвращаться к прежнему образу и, волей-неволей, признавать правоту некоторых рыжих недоростков. Так и стоял перед зеркалом, бесцельно разглядывая синяки и ссадину над бровью. Ну, в самом деле, не к Хигучи же ему обращаться за помощью в макияже? Бинты ложились на голову как влитые, всё больше возвращая ему старого себя, навевая не самые лучшие воспоминания, а руки, даже спустя столько лет, двигались сами, на автоматизме, наматывая слой за слоем. Гадостно, конечно, что картину под этими повязками успел увидеть Чуя, но, как ни крути, сейчас это всё-таки был наилучший способ избавиться от лишних неудобных вопросов прочих «коллег». Разумеется, не от всех вопросов. Закончив, отошёл от зеркала подальше, оценивая весь вид со стороны и, чуть взъерошив волосы, дабы белоснежная ткань спряталась под вечно непослушными прядями, тяжело вздохнул, невольно представляя реакцию Огая и Акутагавы на его старый амплуа. Хигучи, должно быть, тоже удивится. Налюбовавшись, скривил кислую гримасу самому себе и, отвернувшись от отражения, обвёл взглядом помещение. Как и думал, спустя почти пять лет он уже успел здорово отвыкнуть от своего «головного убора», и скрытый за бинтами один глаз мешал восприятию пространства, вызывая лёгкое головокружение и дезориентацию. Если ему доведётся стрелять, придётся делать поправку на новый угол обзора. Хорошо, что опыт у него имелся, пусть и старый, покрытый толстым слоем пыли, но благодаря ему адаптация не должна будет занять много времени. Хоть и на мгновение, но, всё же мысленно возвратившись к Мори, вспомнил ещё одно дело, с которым разобраться он должен был немедленно — слежка и возможные жучки, вшитые куда-нибудь в одежду. Собственно, с неё-то он и начал, и, как ни удивительно, уже совсем скоро нащупал уплотнение в подкладке пиджака. Потом ещё в одном, и ещё, и ещё. Костюмов на смену было несколько, так что, как он это видел: стоило ему однажды покинуть свою рабочую квартиру по каким бы то ни было делам или причинам, Мори запустил сюда умельцев, быстренько оснастивших его одёжку новомодными технологическими элементами. Работа же этих «умельцев» особой филигранностью не отличалась, но связано это было, вероятней всего, не с криворукостью швей, а с банальной убеждённостью заказчика в лице босса, что вшитые передатчики его протеже всё равно обнаружит. Может даже, на то и был его расчёт. Выдирать жучки, разумеется, не стал. Не столько потому, что боялся очередного наказания, сколько знал: если Огай так уж хотел следить за ним, то он найдёт и другие способы. А так Осаму хотя бы избежит и вопросов, и последующих за ними проблем, если всё оставит как есть. Разве что теперь придётся тщательней следить за местами своих прогулок и, конечно, за речью. Решив, что с первоочерёдными делами он управился, поспешил перейти к задаче более важной, отлагательств ныне не терпящей, и проследовал в свой кабинет. Плюхнулся в кожаное кресло, сходу раскрыл ноутбук и без промедления занялся выискиванием на том материалов текущего дела. Его интересовала одна только цель — тот самый рабочий в районе Котобуки, который занимался сбором и доставкой денежных средств. Благо, его личные наблюдатели, точнее, наблюдатели Хигучи уже успели оформить досье: Некий Сакай Ясуши в возрасте тридцати семи лет ничего в этой жизни не добился. Проживал в самом Котобуки, в хилом домишке старого деревенского образца, почти на окраине. Работал неподалёку на стройке разнорабочим. Судимостей нет. К ответственности не привлекался. Жена: Сакай Хисако — безработная, занимается детьми и хозяйством. Дети: Сакай Масако и Сакай Шинджи в возрасте пяти и семи лет — школьники. Других родственников нет. Просто-таки самая заурядная семейка. Глава семьи — в чём лично Осаму сомневался, делая ставку «главенства» на его жену — получал крайне мало и нерегулярно, отчего отношения в самом семействе давно уже не ладились. И, дабы не накалять ситуацию, а может, чтобы запить горе типичного неудачника, Ясуши предпочитал после работы возвращаться не домой, а в дешёвенький излюбленный бар, просиживая там и без того наверняка протёртые почти до дыр штаны до глубокой ночи. В общем-то, самый обычный обыватель тамошних краёв. Обычный, если бы не одно «но» в виде недавно подвернувшейся подработки — курьер. И не из простых, а, если так можно выразиться, с особыми полномочиями. И всё же, хоть информации и было маловато, но уже с имеющихся данных о второй работе, семейном положении и даже возрасте можно было сделать множество выводов. Схема в целом была всё та же, что у Хишикавы, за мелкими различиями и предметной областью. А так: сбор и доставка наличных до тайника. Сколько получал Сакай — известно не было, но явно побольше подростков четырнадцати лет, которые таскали пакетики с места на место, слабо подозревая, какие сроки и санкции им светят за перевозку и хранение наркотических веществ. Ясное дело, что взрослый на такие условия чёрта с два поведётся. Только от большого отчаяния. А вот если полиция вдруг поймает такого с кучей наличных в карманах — вопросов возникнет всяко меньше. С другой же стороны, этот мужик в чём-то рисковал даже больше бедняги Сатору, ведь, в случае утраты наличных, проблем было не избежать: поставщик не стал бы слушать правду про то, что обокрали, недодали, изъяли и прочее. Поставщик сразу же пустит в расход и его, и всю его семью. Пусть доселе и не было известно, как поступили с Омури Такао, а, главное, за какую провинность, но его семья была цела. Вон, даже детективам поручили выискивать пропажу. Однако, почему именно этот человек, как один из подвидов курьеров фальшивой Портовой мафии, так заинтересовал Дазая Осаму, так это соотношением таких понятий и качеств как «ответственность» и «доверие». Чем выше одно, тем больше другого. Если выполнять порученную работу ответственно, при этом будучи ответственным человеком — а в этом трудно было сомневаться, раз Сакай Ясуши до сих пор жив и вот уже сколько времени мелькает на радарах наблюдателей — то и доверие к тебе возрастёт. И у доверия могли быть свои последствия: данный субъект, винтик в выстроенной кем-то системе, вполне мог обладать информацией большей и куда более значимой, нежели схваченный Чуей Хишикава. В конце концов, на множество курьеров-подростков не просто так приходился один курьер-взрослый. Оставалось определиться с методами добывания этой, без сомнения ценной, информации. Добывания или выбивания. Тут уж как пойдёт. Вариантов в самом деле было два: мирный и не очень. Осаму, если припомнить последние наставления Оды и дальнейшую свою деятельность в Агентстве, предпочёл бы разыграть с этим Сакаем какую-нибудь сценку. Во всяком случае, актёрского мастерства у него было в избытке, в отличие от того же Ацуши, например. Как это водится, приоделся бы победнее, подсел бы к нему за барную стойку, заказал самое дешёвое пойло и начал заливать бармену о своей несчастливой судьбе: о том, что начальник — козёл, который чихвостит за малейшую провинность, что подчинённые — сплошь идиоты, которые вечно его подставляют, что напарник — мелкая рыжая заноза в жопе, которая к нему не прислушивается. И ведь правду же изложил бы, в общем и целом. Закончил бы всё нытьём о том, что жуть как хочет уволиться, или, что его вообще уволили, и теперь он безработный нищий, который готов будет взяться за самую грязную работу в мире, только бы платили. И, разумеется, пристал бы с этим же нытьём к тому, кто сидит рядом. Учитывая, что Сакай — довольно взрослый мужик, и работу ему доверили более серьёзную, существовали шансы на получение им так называемого бонуса, предоставляемого тем, кто приведёт на работу «друга». Довольно популярная практика в современном бизнесе: приведи нового сотрудника, и, если он пройдёт собеседование, тебе выпишут приличную премию. Выводы эти в голове Осаму возникли совсем неспроста. Вспомнить только слова Хишикавы о том, что его завербовал не кто иной, как его одноклассник — Омури Такао. Вряд ли этот исчезнувший с поля зрения Такао стал бы просто так, по доброте душевной, предлагать кому-либо столь серьёзную и опасную подработку, если только за это ему не светило поощрение в виде наличных. Вероятно, так оно и случилось. Разумеется, почему бы работодателю не поступать классически, находя сотрудников через интернет? Подобная методика отнимала бы куда меньше средств и сил, однако и выборка потенциальных работников в интернете оставляла желать лучшего. Да и кто знает, кто там скрывается под профилем подростка в социальной сети? Полиция Японии тоже не дурака валяет. Риск великоват. И, хотя Осаму был вполне уверен в существовании подобной практики в этой конторе, грязно приписывающей себе имя Портовой мафии, нельзя было со стопроцентной уверенностью сказать, что Сакай решится помочь первому встречному парню с работой, пускай и за деньги. Отсюда же следовал второй способ, который, не задумываясь, одобрил бы любой человек в мафии, от босса до мелких шестёрок. Путь насилия. И этот путь, несмотря на новые личные принципы и — только не это — «идеалы», был ему так хорошо знаком, что никакими стараниями из сердца не вытравишь. И всё же, он до последнего не хотел даже думать о том, чтобы действовать угрозами и пытками, тем более, когда нитей, ведущих к истинной личине поставщика героина, не так уж и много, а оборвать эти нити и отдалить себя от завершения расследования — дело плёвое. Тем не менее, как ни прискорбно это признавать, но, так или иначе, всё равно всё упиралось именно в сознательность и жизненные ценности Сакая Ясуши. И какая же стратегия будет наилучшей? Над этим он собирался подумать ещё немного, но рабочий стол противно завибрировал, оповещая о входящем звонке прежде, чем на мобильном успела раздаться надоевшая трель давно уже растерявшей популярность группы. «Босс» — высветилось на экране, и по телу пробежались мурашки, быстро воскрешая в памяти вчерашний вечер. Гипноз телефона взглядом эффекта не возымел, и потому, дабы не оттягивать неизбежное, ему пришлось принять вызов: — Слушаю, Мори-сан, — лишь бы голос звучал ровно и беспристрастно. — Доброго дня, Дазай-кун, — поприветствовал тот и, ехидно усмехнувшись, перешёл якобы к делу: — Ты так быстро сбежал из постели, что я не успел поинтересоваться: как твоё самочувствие? Почему-то, даже несмотря на то, что Осаму сейчас не видел его лица в прямом смысле, представлял он его определённо ясно. И всё благодаря чётко выверенным интонациям на том конце линии: усмешка рисовала в воображении ехидную улыбку; фраза о побеге — намёк на трусость, оттого тёмные тонкие брови выражали жалость; мнимое беспокойство о здоровье — чистой воды издевательство. Издевательство, на которое нельзя было поддаваться: если не ментально, то хотя бы физически. Он неслышно перевёл дыхание, постарался расслабить напрягшееся тело и, чуть прикрыв глаза, улыбнулся: — Пришлось половину присланных вами запасов повязок истратить. Не могли бы вы направить ещё пару коробок? И мази не забудьте, Мори-сан, — слова дались с трудом, но выдержать нужную, обманчиво-вежливую, но невозмутимую интонацию удалось на ура, и потому на том конце послышался очередной смешок, но этот был уже не издевательским, а одобрительным — Огай всегда любил играть в эти игры. — Как пожелаешь. — Вы по делу, или в самом деле беспокоитесь? — ответный смешок превратил вопрос в укол в чужую сторону, поскольку каждая крыса в Йокогаме знала — босс Портовой мафии искренне беспокоился лишь за собственную шкуру, и данное всеобщее мнение боссу так же было известно. Укол дал небольшую отсрочку, но и она совсем скоро истекла: — Не пойми неправильно, Дазай-кун, — по ту сторону линии слова звучали примерно так же невозмутимо-вежливо, — но меня всё чаще посещают мысли: а не прогадал ли я со сделкой? Может, ты и сам уже не против обменяться с Ёсано-кун? Вот оно что. Претензия. Причём претензия с явным намёком на «бракованный товар» в виде Дазая Осаму. И, с одной стороны, было очевидно, что эти слова — лишь старые добрые манипуляции Огая, подстёгивающие к работе и к невольному желанию показать себя, а с другой — это всё-таки слегка задевало. Но, будто бы он позволит себе поддаться. Ответить, что ли, что-то вроде «товар возврату или обмену не подлежит»? — А я-то думал, Мори-сан, что женщины за двенадцать вам не интересны, — решился сделать он очередной тычок в сторону нападавшего, и после сказанного на некоторое время наступило молчание, но уже вскоре, как и ожидалось — совсем не игривым тоном — раздалось: — Если твоя ценность, как сотрудника, не будет оправдывать себя, я найду тебе иное применение. Ты знаешь, какое, — с этими словами звонок завершился, не дав и шанса хоть как-то среагировать. Сказал, как отрезал, и при этом голос его не сулил ничего хорошего, а слова отражали чёткое и ясное предупреждение: если Осаму в скором времени не начнёт приносить результатов, то его жизненная ситуация станет даже хуже, чем вчера. Похоже, выбор в методах расследования и добывания информации через Сакая Ясуши сделали за него. Жаль, что того же не случилось с Хишикавой. Ведь, ещё будучи в подвале, стоя над связанным подростком с разбитым носом, когда при всём этом Чуя без зазрения совести смотрел ему в спину и следил за каждым его действием, он всерьёз размышлял над тем, а не использовать ли паренька как наживку? Выпустить его, приставить наблюдателей, и, как только по его молодую душу явились бы люди работодателя, прищучить всех разом. Идея и впрямь была неплохая, но риски существенные. Например, наблюдателей мафии могли заметить, даже несмотря на гражданские прикиды, и тогда, чтобы не разбираться и не тратить время, пустили бы бедняге Сатору пулю в лоб. Как-нибудь по-хитрому, издалека, исподтишка. И тогда толку от всей операции стало бы ничуть. Был ещё и иной вариант: люди его работодателя так же могли заметить людей мафии и, сложив дважды два, рассудив, что их курьера взяли за яйца, затаиться вовсе. В таком случае тоже мало бы что вышло, разве что подростка рано или поздно всё-таки могли пристрелить. Да и, в конце концов, существовал и третий вариант — предательство освобождённого школьника, который, с испугу и по глупости, мог прямиком двинуть в полицию. Разумеется, все эти риски Осаму сумел бы предвидеть и пресечь, но во всю эту историю вмешивался ещё один немаловажный фактор — Хишикава Сатору умолял Дазай-сана спасти его. И Дазай-сан спас, на свою голову и на свой многострадальный зад. Так или иначе, в прошлое ему уже не вернуться и другие варианты не испробовать. И, даже если и существовал одарённый с подобной пространственно-временной способностью, на нём бы она попросту не сработала, что, в общем, было даже немного обидно. Просидев ещё с несколько минут и просверлив телефон взглядом, он, устало скосившись в панорамное окно в поиске за тем неведомого смысла своих поступков, таки набрал нужный номер: — Акутагава-кун, поднимись ко мне. И Хигучи-кун прихвати, — дожидаться кроткого «Да, Дазай-сан» не стал, попросту отключившись и остаток времени, прежде чем подчинённые до него доберутся, решив потратить на детали кое-как сложившегося в голове плана действий, толком ещё не устаканившегося. Впрочем, даже на приведение мыслей в порядок излишне дотошные до исполнения приказов подопечные более пяти минут ему не дали, нагрянув так скоро, насколько то позволяла скорость здешних лифтов. Стук в дверь. Простое «Входите», и вот на пороге возникли напряжённые лица, выражения которых от преисполненной значимости отчего-то напоминали самый что ни на есть «молодняк» Портовой мафии, хоть это было вовсе не так. Первым, на что оба явно обратили внимание, была повязка на лице начальства, но, пусть и опешив, и допустив эмоциям недоумения и любопытства проникнуть на лица, вскоре сумели вернуть себе хилую невозмутимость, которую таковой и назвать-то было сложно. И если, после этого, Хигучи попросту смотрела прямо и твёрдо, нервно сжимая небольшие кулачки и слегка поджав губы, готовая внимать всему, что скажут, то Акутагава и вовсе еле дышал, смотрясь словно бы загнанным, провинившимся зверьком. Тогда-то Осаму, потратив доли секунды, понял, чем же было вызвано такое поведение. А, если точнее, вспомнил последний их с Рюноске телефонный разговор, когда, будучи под пристальными взглядами своих бывших коллег-детективов, пообещал тому не самый весёлый разбор полётов в скором будущем. — Хигучи-кун, выйди на минутку, — попросил он, пронаблюдав, как та, с опаской оглядываясь через плечо, покидает кабинет, пока в эти же секунды его ученик начинает нервничать всё больше. Раздался щелчок закрывшейся двери, и Акутагава, порывисто шагнув вперёд, будто больше бы не мог удерживать в себе свои эмоции и мысли, на выдохе произнёс: — Дазай-сан! Я!.. — Секунду, Акутагава-кун, — прервал он, обратив внимание на второй ноутбук по правую руку, служивший ему в качестве инструмента просмотра онлайн-трансляции с камер видеонаблюдения по ту сторону только что захлопнувшейся двери. Хигучи, стоило ей оказаться за пределами кабинета, тут же бессовестно прильнула к двери, играя в шпиона в попытках подслушать разговор, и так отчаянно напоминала Осаму его самого за дверью рабочей квартиры Мори Огая. Но обижаться или злиться на неё за подобное было сложно: он уже достаточно хорошо её изучил, будучи ещё в Агентстве, и прекрасно понимал, что эта девушка оставалась в мафии не столько ради высокооплачиваемой должности, сколько ради своего сенпая, который, конечно же, её повышенного внимания совсем не замечал. И потому, именно из некоторой солидарности к безответно влюблённой девушке, он и попросил её выйти, дабы не поставить в неловкое положение ни её, ни Рюноске, когда тот начнёт оправдываться за свои косяки. И именно поэтому, вместо того, чтобы попросить её отойти от двери громким возгласом или вызовом по селектору, связанному с таким же на предполагаемом месте секретаря, он лишь отбил SMS-сообщение: «Хигучи-кун, отойди от двери», — и тут же пронаблюдал, как та, взглянув на экран своего мобильного, резво от неё отскочила. Прекрасно. Нечего Рюноске позориться в её глазах. — Я слушаю тебя, Акутагава-кун, — сообщил он, переведя взгляд и, уложив руки на подлокотники, откинувшись на спинку кресла. — Д-Дазай-сан, — произнёс тот, всё же установившись по струнке, силясь выглядеть серьёзным. Но вот голос всё равно выдавал нервозность: — Я собирался звонить вам по поводу Чуи-сана. Просто… — Просто прошёл целый, кажется, час с момента, когда Чуя говорил с боссом, — перебил Осаму. — Или я неправильно тебя понял? — деловито поинтересовался он, испытывая нечто сродни удовольствию от столь неприкрытого издевательства, всё более ощущая себя в шкуре Огая, но ничуть не смущаясь этой своей мерзостности и низменных эмоций, рвущихся наружу сквозь годами выстраиваемый барьер непредвзятости. — Я просто… хотел добиться информации от людей Чуи-сана, — кое-как выговорил Рюноске, — прежде чем звонить, — и, чёрт, вот же смешно, но правду ли он говорил или выдуманное заранее оправдание — понять было невозможно. Просто потому, что Акутагава, хоть и пытался строить из себя незнамо что перед Ацуши, Агентством или даже Хигучи, перед Осаму несколько ломался. Старался, разумеется, держаться круто, что было видно даже самому большому полудурку в мафии, но получалось скверно. И эти невнятные эмоциональные качели в чернявой голове не всегда позволяли просто читать человека по одному только взгляду. — Акутагава-кун, — нарочито устало вздохнул он с намерением продемонстрировать, насколько сильно ему опостылели чужие промашки, — я, кажется, не так давно сказал вам с Хигучи-кун немедля сообщать мне всю информацию, если Чуя и его люди однажды засветятся в местах, где их быть не должно. Можно сказать, я дословно произнёс эту просьбу. Ты же, как всегда, решил сделать по-своему и… — он оборвал речь, замолчав, в продолжении подразумевая вполне конкретные слова про «подвёл меня», но намеренно не произнеся этого вслух. Акутагава должен был понять намёк, но так же должен был прочувствовать сменившееся отношение учителя. Причём, в лучшую сторону. Потому что иначе Осаму предпочёл бы не замалчивать неудобные фразы, а буквально рубил бы с плеча, высказывая нерадивому ученику всё, что он о нём думает. Однако, как выяснилось в сравнении — в частности: Акутагавы и Ацуши — метод пряника работал несколько лучше, пробуждая в них мотивацию стараться сильнее. Но, опять же, это если сравнивать этих двоих. На него самого же, кажется, отлично действовал метод кнута Огая… — Подобного больше не повторится, — вот это уже звучало пусть и не так многообещающе, как должно было, но Рюноске явно попытался вложить в свои слова всю твёрдость и решимость, на которые был способен. — Очень на это рассчитываю, Акутагава-кун, — ответил он, и постарался не придать ненароком этому заверению ни толики мягкости. Но уже не из злобы, а чтобы не выразить вдруг излишней лояльности, которая однажды вновь может пошатнуть строгую мафиозную иерархию «начальник-подчинённый». Подобные финты ему сейчас ни к чему. Убедившись, что ученик всё понял и принял, всё же потянулся к кнопке на селекторе, невольно вспоминая, как лежал на столе рядом с таким же, когда босс переговаривался с личным секретарём, даже не потрудившись выйти из своего протеже, но, отогнав гадостные думы прочь, зажал кнопку и произнёс: — Хигучи-кун, можешь войти. Та же без малейшего промедления исполнила приказ и, отворив дверь, прошла на одну линию с Акутагавой, излишне резво переводя взгляды то на него, то на их общее начальство. Восприняв молчание как готовность, Осаму начал: — Итак…Часть 11
13 февраля 2022 г. в 19:35
Туго стянутые собственными бинтами запястья, привязанные к скрытым особым механизмом кольцам, спрятанным в изголовье кровати, сейчас уже почти онемели, растеряв былую чувствительность. Поступала ли кровь хоть немного к раскинутым в разные стороны, приподнятым рукам — трудно было судить, но, с учётом сложившейся ситуации, даже это неприятное, лёгкое покалывание в пальцах никак не отвлекало от беспрестанно толкающегося в заднем проходе члена и нависшего над ним с гадкой мерзкой ухмылкой Огая.
Собственническая, грубая хватка на истерзанных боках сменялась несильными, но болезненными укусами в шею, которые вскоре зализывались успокаивающими движениями языка и лёгкими поцелуями, опалялись горячим дыханием в секунду, когда Мори делал очередной толчок, вытравливая из воспалённого горла хриплые стоны и, в противовес этому, вынуждая тихонько, жалобно поскуливать, как только несколько пальцев оказывались во рту с немым требованием поиграть с теми языком. И, пока не сделалось хуже, приходилось подчиняться немедля, обсасывать каждую фалангу по отдельности, вырисовывая на них узоры, проводить меж ними языком, извиваясь, имитировать сосательные движения.
Когда рука перемещалась на горло, больно сдавливая и с недюжинной силой вдавливая в подушку, Осаму вновь задыхался, теряя связь с реальностью: ноги с трудом удерживались на чужих плечах, а поясницу адски ломило и простреливало всякий раз, когда его, сложенного практически пополам, вынуждали елозить по кровати взад-вперёд вместе с каждым следующим движением чужих бёдер. И из всего вокруг оставалось лишь обжигающее ощущение члена внутри, растягивающего стенки, дарящего тупую ноющую боль и ни грамма удовольствия. Позже руку убирали, дозволяя сделать спасительный глоток воздуха и вернуть себе хотя бы каплю реальности всего происходящего, а после давили снова. И только довольные посмеивания, словно бесовские или дьявольские хихиканья доносились сквозь мутную пелену и круговерть вздохов, стонов и хрипов.
— Смотри на меня, Дазай-кун, — раздавалось откуда-то сверху вместе с хлёсткими пощёчинами, от которых половина лица шла жаром, и вот он снова мог сфокусировать взгляд на довольном лице напротив. — Вот так, — в ответ благодарил Огай таким тоном, что Осаму чувствовал, как его вот-вот стошнит спермой, которой он наглотался чёрт знает сколько минут или часов назад — даже точного отрезка времени определить не мог.
Но рвотный позыв отступал стремительно всякий раз, когда Мори с силой хватал его за полувставший член, играясь, грубо надрачивая и жёстко массируя оголяющуюся головку. Эти небрежность и грубость совершенно не отвлекали от происходящего, не дарили хоть какой-нибудь крошечной доли удовольствия. Не дарили ему, зато сколько наслаждения получал Огай, ухмыляясь снова и снова, когда Осаму морщился в болезненной неприязни.
Когда же? Когда же он наиграется?
В голове ужом вертелись одни и те же вопросы, а ответа на них никак не находилось, потому что Мори, кажется, всё только больше распалялся, не намереваясь доводить собственный экстаз до победной точки. Как ему смочь вытерпеть все эти измывательства, которые с ним проворачивали и, бог знает, сколько ещё времени будут проворачивать дальше, он не знал. Что станет с ним в конце? Останется ли он хотя бы в сознании? Или, может, было бы лучше, если очередное удушье не завершится глотком кислорода, а наоборот, раз и навсегда ввергнет в пучину пустоты, в которой Осаму забудется раз и навсегда, и больше никогда не сможет из неё вернуться к своему бессмысленному, ничтожному существованию в таком же скучном, неинтересном мире.
Когда горячая рука в который раз переместилась на горло, продолжая лишать воздуха, и когда он вновь поймал себя на том, что падает в небытие, сопротивляться этому чувству тошнотворного полёта в пропасть желания не было, но, уже под самый конец, словно луч света сквозь тьму, до его слуха донёсся еле слышный оклик:
— …Дазай.
Кроме собственного имени, других сказанных слов было не разобрать, но голос казался смутно знакомым, раздражённым. Правда, ему было на всё это плевать, даже нотки любопытства не проскользнуло. А перед глазами внезапно снова возник Мори, заносящий ладонь для очередной отрезвляющей пощёчины.
Взмах. Хлёсткий удар. И вместе с новым раздражённым возгласом:
— Эй, придурок! — он разом очнулся.
Не успев сообразить, где находится, вздрогнул так резко и сильно, что нога, дёрнувшись непроизвольно, коленом так ощутимо больно ударилась обо что-то над ней. Послышался звон посуды, подпрыгнувшей на неведомо как оказавшемся перед ним столе. Чашка с недопитым кофе перевернулась, и тёмная жидкость растеклась по столу, капая на пол с правого от него края.
— Не переживайте! Сейчас всё уберём! — услышал он обеспокоенный возглас, вероятно, официантки — той самой девушки в фартучке, которая спешила к нему с другого конца зала.
Потратив некоторое время на осмотр места происшествия, на мерно стекающую жидкость, сообразил, что давно уже, закинув ногу на ногу, а локоть утвердив на подлокотнике, сидит в углу широкого кресла, откинувшись на спинку и подпирая лоб скрывающей глаза ладонью. По всей видимости, уснул, а разум, подкинув так плотно засевшие внутри отвратные воспоминания, сыграл с ним злую шутку. И сколько же он проспал вот в такой позе? И сколько же он раз за ночь, лёжа под боком Огая, вот так вот вздрагивал, без конца просыпаясь? И всякий раз тот обнимал со спины крепче, прижимая к себе подобно любимой детской игрушке, пока Осаму старался вообще не шевелиться, не дышать и не подавать признаков жизни в принципе.
— Эй-эй, да что с тобой? — к его плечу прикоснулась чья-то рука, и он, снова дёрнувшись от неожиданности и ясной как день нервозности, всё так же прикрывая глаза ладонью, спешно перевёл взгляд, узнавая в затянутых в тонкую чёрную ткань пальцах неведомого доселе наглеца.
Чуя.
— А, Чуя… — полушёпотом констатировал Осаму устало, поднимая на обеспокоенное, со сложным выражением лицо рассеянный взгляд. Брови домиком, а в синих глазах плещется любопытство напополам с недоумением.
— Ты чего тут развалился в такую рань? — вопросил тот, сбавив тон и начисто искоренив извечное раздражение из голоса и, удивительно, сделавшись похожим на нормального человека.
После сказанного, оставалось лишь повести взглядом вокруг, пронаблюдав полное отсутствие посетителей в той самой кафешке на первом этаже «Mori Corporation», да вспомнить, как позорно, сверкая пятками, сбежал из убежища Огая с первыми лучами солнца за окном. И только сейчас, чуть пошевелив затёкшими от неудобного сна конечностями и телом, ощутил на себе все прелести минувших вечера и ночи, не говоря уже о том, как сильно болела голова. Руки от глаз, правда, так и не убрал: то ли потому, что освещение казалось слишком ярким и режущим, то ли просто не хотел смотреть в глаза Чуе, стыдливо спрятав свои, пока тот продолжал выжидающе сверлить взглядом.
Но и его терпение довольно быстро исчерпало себя, потому что вскоре послышался новый оклик:
— Эй, Дазай! — пихнули его снова в плечо.
«Тебя ещё мне не хватало», — подумал он, но вместо этих слов, тяжко вздохнув, тихо произнёс:
— У меня проблемы, Чуя, — сам не зная, для чего или от какого отчаяния признался, но в данную секунду мечтал только об одном — лишь бы он отвалил. Посмеялся, сморозил очередную гадость, но отвалил.
— Что с голосом? — раздалось следом, и тогда Осаму понял, что его охрипшему горлу потребуется куда больше времени на восстановление. Он, поведя рукой вверх, приподняв чёлку, всё же оторвал ладонь от лица, уложив на подлокотник, и, переведя тяжёлый, явно измученный взгляд на бывшего напарника, который, он до сих пор был уверен, его и подвёл под этот Огаевский эшафот, хотел уже что-то ответить, но вместо этого услышал: — И с лицом.
Что не так у него с лицом, доходило ещё дольше. Уставший разум с неохотой подкидывал всё новые воспоминания о полученных, приводящих в сознание пощёчинах и, разумеется, ссадине на брови, когда здорово приложился лицом о чёртову распечатку чёртового перевода Агентству.
— С каких пор, Чуя, тебя волнует моё состояние? — попытался придать голосу надменной смешливости, но всё равно слышал, с какой хрипотцой вылетало каждое произносимое им слово.
Лицо напротив, с нахмуренными бровями и поджатым в недовольстве краешком губ, ненамного приблизилось, а после обладатель столь неординарной внешности и интересной мимики, чуть обождав, отклонился обратно на спинку своего кресла, выдав:
— Да тебе впору башку заматывать, как раньше, — для более точного описания полноты всей картины даже рукой поверх головы покрутил, чудом не сбив сидевшую как влитую шляпу. — Так что там у тебя случилось? Очередная неудавшаяся попытка самоубийства? — ожидаемо усмехнулся он. — Или что-то с тем пацаном?
Верно. О чём ещё Чуя мог подумать? Что-то с тем пацаном. Как вовремя ему напомнил за Хишикаву, из-за которого и пришлось поплатиться и лицом, и телом, и как вовремя он сам вспомнил о том, о чём уже и думать забыл — никто другой, кроме сидящего напротив живого, целёхонького и бодрого Накахары, сдать боссу его и не мог.
— Чуя, — отчего-то не в силах смотреть ему в глаза, Осаму перевёл взгляд на только что принесённый официанткой новый кофе и, походя бросив той тихое «Спасибо», произнёс: — Если ты так сильно хочешь выиграть в нашем споре, что рассказал о моём плане спасения парня Мори-сану, то, прошу, — он сделал паузу, последнее слово выделив особенно, — в следующий раз можешь просто прикончить меня. Всё равно лучше не станет. Я серьёзно.
Сам не понимая до конца, зачем сказал то, что сказал, продолжая сверлить взглядом кофе с вздымающейся над тёмно-коричневой поверхностью дымкой, чувствовал, как его, подобно этому самому кофе, прожигает взглядом его бывший напарник. Смотрит и молчит. Вспоминает, как рассказывал о подростке Огаю? Быть может, жалеет? Испытывает чувство вины?
«Хотя… куда там», — с неведомой доселе самому себе горечью усмехнулся про себя Осаму, понимая, что этот человек, сидящий наискосок по левую от него руку, мог испытывать чувство вины по отношению к кому угодно, но только не к своему извечному сопернику.
— А? — фирменный недоумевающий возглас, а следом, спустя секунду: — Что за дерьмо ты несёшь?! — раздалось чуть ли не рыком на весь зал, и Чуя, явно задетый обвинением, резко подавшись вперёд через небольшой квадратный столик, одной рукой ухватил его за края расстёгнутой рубахи, ощутимо встряхивая и притягивая к себе ближе. Послышался очередной звон чашки о блюдце, но в этот раз кофе устоял на месте. Он продолжил: — Какого чёрта, Дазай?! И что… — Чуя резко прервался и, переведя взгляд ниже, с искренним недоумением спросил: — Это что ещё за?..
Осаму вдруг понял, что, убегая из постели Огая парой часов ранее, поспешил натянуть на себя только одежду, вполне осознанно наплевав на бинты и повязки, потому что, как это бывает, проснувшийся босс в тот момент без зазрения совести и с наглой ухмылкой на лице откровенно за ним наблюдал. И примчался он в это кафе тоже без задней мысли, в надежде спрятаться от своего ночного кошмара у всех на виду, да хоть у кого-то на виду, но никак не в собственной золотой клетке, куда этот самый ночной кошмар мог с радостью нагрянуть. Да так и уснул тут, в ожидании незнамо чего.
А в данный момент, Чуе, должно быть, во всей красе открылся обзор и на старые раны, в числе которых была не одна потемневшая странгуляционная борозда, и на свежие синяки, наверняка уже успевшие проявиться после минувших попыток удушения. И он, с невероятным спектром эмоций на лице, сменяющихся от злости на непонимание, откровенно пялился на его шею, забыв, наверное, даже то, что хотел ляпнуть.
И пока тот любовался, если это можно было бы назвать подобным словом, Осаму, сумев, наконец, посмотреть ему прямо в глаза, со всей вложенной в голос серьёзностью спросил:
— Чуя, зачем ты рассказал Мори-сану о Хишикаве-куне и его спасении через Агентство?
Но тот, словно не услышал вопроса, с не меньшей серьёзностью в голосе произнёс:
— Это босс тебя так? — разумеется, имелись в виду те самые свежие синяки и ноющие кровоподтёки на лице.
— Чуя, — не желая отвечать на вопрос, попытался надавить Осаму и, словно бы вторая попытка воззвать к бывшему напарнику на сей раз увенчалась успехом, услышал ответ, как только был с какой-то даже аккуратностью возвращён на сиденье и отпущен:
— Я не мог не сообщить, что передал пацана тебе. Босс знал об операции, — голос звучал уже тише и спокойней, но всё с той же твёрдостью и уверенностью, что можно было сказать наверняка — не врёт. — Но про Агентство и слова не выдал. Так что можешь искать предателей в другом месте.
Они оба играли в гляделки ещё некоторое время. Чуя, наверняка потому, что ждал, поверит ли ему пострадавшая явно от рук босса сторона или нет. А сам же Осаму давно уже поверил, но отчего-то продолжал смотреть в глаза напротив: может, ради того, чтобы выдавить из оппонента ещё что-нибудь важное, а, может, просто так. Он понимал, что его рассуждения о сливе информации Чуей оправдались. Но оправдались не всецело, а лишь отчасти. Другой вопрос состоял в том, откуда же просочилась информация о самом плане спасения через детективов? Ну не от Анго же?
И, спустя долгое мгновение, до него, кажется, дошла новая версия: настолько простая и банальная, что даже и подумать об этом в первую очередь не сообразил. Возможно, Мори использовал собственную уловку своего протеже и подкинул всё-таки куда-то жучок? Вшил в одежду? Встроил в наручные часы или телефон? Вариантов — масса. И ведь, вот же дурак, сам же уверен был, что Огай не оставит своего блудного исполнителя-предателя без слежки. Ещё и удивлялся, когда не замечал за собой никаких хвостов. И хоть он прошерстил весь обновлённый гардероб в первые дни после своего возвращения, ему стоило сделать это ещё раз, позднее, чтобы наверняка. Совсем расслабился, удовлетворившись результатом единожды.
— Я так понимаю, твой план по спасению пацана накрыли, — зачем-то добавил Чуя уже спокойней, разбивая тишину и пальцем указывая себе на шею, намекая на то, что увидел минутами ранее.
Осаму вздохнул, понимая, что сам себя выдал. И внешним видом, и тем, что отсиживался в этом кафе, и даже тем, что успел наговорить сгоряча или от тупого отчаяния. Он, мельком взглянув прямо в синие глаза напротив, опустил взгляд и, потянувшись за новой чашкой кофе, приподнял ту, поднеся к губам.
— Хишикава-кун спасся. Должно быть.
— И за это босс тебя отметелил, — услышал в ответ не менее усталым голосом с подобием горькой усмешки, на что только и нашёл силы сипло посмеяться, тут же морщась от того, как болезненно засаднило истерзанную спину. Чуя тоже неприязненно поморщился, словно бы вид бывшего напарника казался настолько жалким, что делалось больно ему самому, и продолжил: — Я уже говорил тебе, Дазай, тогда, в подвале: мафия — не место для твоей жалости.
— Дело вовсе не в мафии, Чуя, — в данный момент он смотрел лишь на кофе перед лицом, грея руки о горячую чашку. — Дело в убеждениях мафии.
— Да? И что не так с нашими убеждениями?
Этот вопрос он решил проигнорировать. Даже если, в эту странную минуту затишья и перемирия, он начнёт что-то объяснять, то его вряд ли поймут. Чтобы понять то, что он хотел бы сказать, любому человеку, даже Чуе, попросту необходимо было, подобно самому Осаму, побывать по обе стороны медали этой жизни. Сейчас же проще всего было уйти от разговора.
Он сделал новый большой глоток, ощущая, как горячая жидкость проходит по горлу, садня и его тоже, и, отставив чашку, упёрся локтём в подлокотник, пытаясь подняться на ноги.
Тело подвело. Ноги, затёкшие от долгого сидения в одном положении, предательски подогнулись, а он сам пошатнулся, что не укрылось от цепкого взгляда собеседника. Правда, от него самого так же не укрылась и реакция этого самого собеседника: Чуя чуть дёрнулся, слегка привстав, будто в порыве помочь, но вскоре опустился обратно, с трудом возвратив лицу равнодушный вид.
— Ты как? — всё же не удержавшись, спросил он с чем-то, напоминающим больше беспокойство, нежели любопытство, начисто разрушая всё то наплевательское отношение, которое пытался выразить всем своим видом. — Босс сказал, что тебе пришлось ставить укол, — добавил он зачем-то, возможно, в этот раз из любопытства, пробуждая память о вчерашнем вечере.
Уже ведь и думать забыл, какое там значение придал Огай фразе «поставить укол», пока он сам бессовестно подслушивал весь разговор под дверью.
«Поставить укол. Ну надо же, как оригинально», — хмыкнул про себя, в целом вида не подавая, но вместе с тем благодаря высшие силы за то, что тогда Чуе не хватило мозгов всё сопоставить и прийти к верному выводу.
Осаму оглянулся на него ещё раз, в попытках увидеть в лице то самое тщательно прикрытое переживание и, убедившись лишний раз в его наличии, только усмехнулся, вновь поднимаясь, стараясь контролировать каждую мышцу, и, в противовес собственной природе, с неохотой признавая, что, кажется, подобное проявление внимания было даже приятным, пускай он всегда его сторонился.
Если так подумать, кто вообще когда-либо переживал, беспокоился за него? В его будни в мафии, ещё до предательства, к таким людям можно было приписать лишь Одасаку. Да и то, лучший исполнитель Порта сильно опрофанился, в один день лишившись и его, попросту не сумев сберечь, защитить этого человека: сглупил в момент, когда решил обратиться за разрешением на помощь к другому, близкому в то время человеку — Мори Огаю. Обратился, получил отказ и опоздал. Непростительная ошибка.
Руки сжимались в кулаки, стоило только вспомнить об этом.
После вступления в Агентство Осаму старался держаться сам по себе, ни к кому особливо не привязываясь, не ища друзей, раздражая коллег порой намеренно, чтобы те не увидели в нём вдруг что-то такое, что заставит отношения формата «коллега-коллега» перерасти в нечто большее. Слышал только, что единственным, кто хотя бы вспоминал о нём в дни отсутствия, несмотря на всё, оставался Ацуши. Да и то, скорее потому, что именно ему был обязан нормальной сытой жизнью и, какой-никакой, но работой.
— Жив, к сожалению, — ответ на заданный вопрос последовал не сразу — лишь тогда, когда ему удалось выбраться из-за стола. — Мне надо работать, — сообщил он как бы на прощание и двинулся к выходу, кивнув официантке за барной стойкой, чтобы та записала на его счёт.
Успел сделать лишь пару шагов, как в спину услышал:
— Эй, Дазай! — оклик вынудил остановиться, но головы он не повернул. Не из нарочитого пренебрежения собеседником, невежливости или излишнего пафоса, а из банального внешнего вида своего лица и открытой всему миру шеи. Не стоит лишний раз демонстрировать столь позорные побои. — Лучше проспись, — услышал он следом такое спокойное, тихое и вполне себе миролюбивое пожелание. Приятно удивился.
От Чуи было странно слышать что-то такое именно в прямом смысле слов и их значений, без излишних подковырок или грубых грязных намёков. И, хотя Осаму читал о людях, которые в действительном видели желаемое, отнести себя к их категории не мог.
Чуя ведь действительно… пожелал ему проспаться?
И ему не могло послышаться, потому что произнесённое тем самым, обеспокоенным голосом вместе со всеми интонациями продолжало эхом отдаваться в голове, не заглушаемое более никакими иными звуками и разговорами в этой утренней тишине.
Осаму улыбнулся. Чуть помедлив, кивнул головой и, всё так же не оборачиваясь, шагнул на выход.